Глава 6. «Le Cinq des Êpêes & Le Chevalier des Êpêes & Le Sept des Deniers» [97]

Мокрые черные стволы, поредевшая рыжая листва, каштановая кожура на траве. Хорошо, что сегодня нет дождя. Робер Эпинэ с надеждой глянул на небо – оно было высоким, синим и почти чистым, только над самой головой серебрились перистые облака. Ночью снова будет заморозок, и это прекрасно. Что может быть лучше конной атаки по примороженной, звенящей земле?! Теньент королевской армии Робер Эпинэ узнал это в Северной Придде девять лет назад.

Отгоняя непрошеные воспоминания, Иноходец хмыкнул и послал Дракко вперед. О чем думал Рамиро Алва, открывая ворота Кабитэлы? Скорее всего, ни о чем, вернее – о том, как исполнить то, на что решился.

Над головой что-то возмущенно застрекотало. Сорока! Матильда их терпеть не может и правильно делает… Сорока – не птица, сплетник – не человек.

– Монсеньор! – любопытно, капитан когда-нибудь спит или отложил отдых на «после победы»?

– Что-то случилось?

– Вы опять уехали один!

– Мне надо было подумать, – и не хотелось никого видеть, но командующий повстанческой армией обречен таскать за собой исполненный отваги хвост.

– Каковы будут приказания?

– Проедемся до Эр-Огюст. Хочу глянуть на лагерь Манрика.

– Я в вашем распоряжении.

– А что с Дюварри? Сегодня его день.

– О, ничего особенного, – сдержанно произнес Никола.

– А «не особенного»?

– Леон Дюварри проиграл пари и был вынужден раздеться ниже пояса и сесть в муравейник. Теперь он не может ездить верхом.

Леворукий и все кошки его, ну и олух! В бою от таких больше хлопот, чем проку. А таких – большинство! Рассчитывать можно на тысячу человек, от силы – на две. Остальные не умеют ни воевать, ни хотя бы подчиняться. Казароны, как есть казароны! Шуму много, а толку…

– Что за пари? – холодно поинтересовался Робер, заворачивая коня.

– Дюварри побился об заклад, что из восьми пистолетов подстрелит восемь сорок, но подстрелил только одну.

– Пусть утешается тем, что я знаю лишь одного человека, которому такое под силу. И это не я. «Пушки» готовы?

– Да, монсеньор. Издали ни за что не догадаешься.

– Будем надеяться.

Может, новоявленный маркиз Эр-При и проглотит наживку. Если не удосужится проследить, откуда у повстанцев взялась тяжелая артиллерия. Разрубленный Змей, поверили же кагеты, что под набросанными ветками скрываются волчьи ямы, не подумав, что у Алвы не было времени их копать.

К сожалению, Робер о Леонарде Манрике знал мало. В больших войнах тот не участвовал, по крайней мере в качестве военачальника, но это ничего не значило – Робер тоже армиями не командовал, так что здесь они были равны.

Эпинэ пытался расспрашивать Штанцлера. Эру Августу можно было верить, потому что тот, в свою очередь, верил Роберу. Бывший кансилльер не сомневался, что в случае проигрыша его прикончат, а ему совершенно не хотелось в Закат. Другое дело, что Штанцлер много знал о Манриках-интриганах и ничего о войне. Тем не менее Иноходец пришел к выводу, что его противник предпочитает учиться на чужих ошибках, обстоятелен, осторожен, но ни в коем случае не труслив и не глуп. Вот Сабве, тот попер бы на рожон. Что до Симона Марана, то он был темной лошадкой. Штанцлер по крайней мере о нем ничего не слышал, но хапнуть освободившийся титул нужно суметь. Неужели все сыновья Альбина погибли? Или их просто не стали искать?

– Смотрите! – с гордостью произнес Никола, указывая на поставленные на скороспелые лафеты бревна.

А что? Издали и впрямь выглядит неплохо! Леонард склонен преувеличивать силы противника, если повезет, он не полезет в «укрепленную рощу». Рощица по меркам Борна или Алати была хиленькой, но здесь ее гордо величали лесом Святой Мартины. Лучшей позиции в здешних местах не найти, по крайней мере лучшей для того, что он задумал.

– Никола, ночью мы устроим налет на вражеский лагерь.

– Налет? – Карваль казался обескураженным. – Но разумно ли это?

– Разумно. Если Манрика напугать, он будет действовать аккуратно. Особенно если примет толпу с деревяшками за приличную армию. Утром перед боем мы пустим в глубокий обход еще один отряд. К вечеру Манрик убедится, что мы намертво засели в роще, и успокоится. Вот тогда-то обходной отряд и устроит у него в тылу суматоху, а мы контратакуем.

– Монсеньор, – от избытка чувств Никола заерзал в седле так, словно это он на спор сел в муравейнике, – монсеньор, ваш план достоин Шарля Эпинэ!

Скорее Рамиро-Предателя, но он не даст превратить тех, кого поманили призраком свободы, в пушечное мясо. За красивыми словами слишком часто стоит некрасивая смерть.

– Не следует праздновать заранее.

– Но мы победим! Разрешите мне возглавить ночной рейд!

– Нет, отряд поведу я.

– Эпинэ не может рисковать вами!

– Со мной ничего не случится.

Его должны увидеть в бою, это заставит повстанцев верить в вожака до последнего. А заодно он покажет соплякам, что такое конная атака!..

Он угадал – к вечеру подморозило. На небо важно выползла половинка луны, вокруг нее сияло бледное кольцо – настоящая осенняя ночь, ясная, холодная, пахнущая горечью. Робер потрепал по шее Дракко, вспоминая Черную Алати, подарившую Повелителю Молний смертный ужас и великое счастье, к которому нет возврата. Золотые всадники не вернутся, но что делать, если лунный свет и полынный ветер сводят с ума, а в душе звенит охотничий рог? Иноходец вдохнул полной грудью ночной холод и обернулся к Никола:

– Пора.

Капитан кивнул. Он был смелым, умным, невероятно выносливым, но он никогда не воевал. Так же, как половина собранного Робером отряда. Сотня ветеранов и сотня рвущихся в бой щенков – Эпинэ решил разбить их на пары: если повезет, вернутся почти все, но Манрика нужно встряхнуть. Конечно, существовала опасность оказаться в бирисской шкуре, но Робер пришел к выводу, что переоценивать новоявленного маркиза Эр-При так же глупо, как недооценивать. Иноходец сделал все, чтобы рыжий маршал чувствовал себя в полной безопасности. Повстанцы ни разу не потревожили королевские войска налетами, Манрик просто обязан поверить, что от мятежников никаких сюрпризов быть не может.

Подъехал Флоримон Шуэз. Барон по-прежнему настаивал на отходе в Мон-Нуар, но согласился принять участие в вылазке. Эпинэ был ему искренне благодарен: Шуэз десять лет воевал в Северной Придде, он головы не потеряет.

– Мы готовы, – коротко бросил барон.

– Хорошо, – Робер спрыгнул наземь, – не забудьте про факелы.

– А вы про лошадей.

– Лучше вы поедете с нами. Кони в поводу – слишком большая обуза.

– Вы правы. Мы начнем, как только услышим шум.

– Удачи, барон.

– Вам она тоже понадобится…

Отряд на рысях пошел вдоль прикрывавшего рощу оврага, обходя вражеский лагерь по широкой дуге. Прежде чем лезть в бутылку, подумай, как станешь вылезать. Возвращаться они будут прямиком, через поле, но сейчас главное – скрытность.

Луна исправно освещала темные дали, к утру они поседеют… Прав ли он, бросая в огонь новичков, пусть и под присмотром? Может, и нет, но поворачивать поздно. Робер с трудом удержался от того, чтобы остановиться в тени холма и еще раз объяснить, что нужно делать и чего не нужно. Все уже сказано, зачем лишний раз дергать людей?

На усыпанном звездами небе замаячили стройные колонны – тополя вдоль королевской дороги, как часто он их вспоминал… Есть ли у Манриков сторожевые псы или «маркиз Эр-При» выше этого? Вырыть рвы и поставить частокол Леонард не озаботился, обошелся простыми рогатками. Разумеется, он же не в Бергмарке!

Робер остановил Дракко, ветер благородно дул в лицо. Если в лагере и есть собаки, они ничего не учуют. Успел ли Шуэз? Ехать верхом, пусть и в обход, не то что ползти по стерне… Когда все кончится, надо поговорить с бароном об Урготе. Если кто и согласится уйти туда по доброй воле, так это он. Иноходец оглядел отобранных с вечера ветеранов. Двадцать четыре человека, по восемь на проход. Хватит? Должно! Из темноты вынырнул Никола. Капитан порывался идти с ними, пришлось прикрикнуть. Карваль был бесценным помощником, но он не служил в Торке и не бывал в Сагранне. Крепыш упрямо сдвинул брови, и Робер торопливо сказал:

– Я на вас рассчитываю. Увидите факелы – гоните во весь опор. Дракко на вашей совести.

Капитан угрюмо кивнул. Иноходец спешился и осторожно выглянул из-за ствола: лагерь был совсем близко. Хорошо, что сухо: ползать по грязи – удовольствие сомнительное. Иноходец проверил подаренный Мильжей кинжал, заткнул за пояс. Когда он доберется до ограждений, то возьмет его в зубы.

– Вперед!

Мертвая трава предательски шуршала, нет, не шуршала – шипела, трещала, скрежетала, а сам он тащился, как улитка, и пыхтел, как котел. Кабан в плавнях – и тот ходит тише! Нужно быть глухим и слепым, чтоб прозевать такого увальня, но его не заметили.

Лагерь спал, только горели костры в проходах меж окружавших лагерь рогаток. В свете луны аккуратные ряды палаток казались горной цепью. На левом фланге огней больше – значит, туда лучше не соваться. Посредине лагеря на высоком шесте трепыхалось знамя, видимо, рядом дрых Манрик. Попытаться его убить? Нет, потому что прикончить еще и Сабве вряд ли получится, а фламинго в противниках предпочтительней стервятника.

До ближайшего прохода осталось не больше десятка бье, и Робер замер, поджидая остальных. Совсем рядом горел костер, у огня сидели трое. Еще несколько человек лежали. Спят или любуются на звезды?

– Монсеньор? – Жан-Жак двадцать лет оттрубил в Северной Придде и знал толк в ночных вылазках. – Который ваш?

– Левый.

Десяток бье показался сотней. Для начала он убьет одного талигойского солдата, а потом – сколько повезет. Две переносные рогатки были слегка сдвинуты. На мгновение Робер замер, ожидая подвоха, но земля между деревяшками была утоптанной – ни мусора, ни веток, под которыми можно спрятать капканы. Похоже, им повезло – кто-то за– чем-то выходил и не озаботился привести ограждение в порядок. Что ж, подползем поближе… До границы света.

Эпинэ ужом скользнул в благословенную дыру. Теперь костер пылал совсем рядом. У огня усиленно клевали носом трое солдат, еще четверо растянулись на земле, отлынивая от стражи. Один из сидевших почесался и подбросил в огонь хвороста. Громко треснула сырая ветка, вверх взметнулась стайка искр. Лежащий по ту сторону костра караульный шевельнулся, недовольно дрыгнул ногой и перевернулся на другой бок. Следивший за костром солдат уселся на землю спиной к рогаткам и принялся рыться в каком-то мешке. Эпинэ вынул подарок Мильжи, пальцы сомкнулись на роговой рукояти. Повелитель Молний с бирисским кинжалом в руках!.. Жан-Жак вскочил первым, Робер – вторым, кто был третьим, Иноходец не разглядел.

Саграннский клинок вошел в тело, словно в масло, безымянный талигоец разок вскрикнул и замолчал. Эпинэ выдернул кинжал, в лицо ударила показавшаяся горячей струя. Робер повернулся в поисках новой жертвы. Все сидевшие были мертвы, пришлось ударить спящего, бедняга вряд ли понял, что умирает.

– Готовы, – прошипел Жан-Жак.

– Рогатки!

Деревяшки оттащили быстро. Робер выхватил из кучи хвороста пару длинных сучьев, сунул в костер. Пламя вгрызлось в добычу, как Клемент в печенье. Эпинэ сунул горящий сук парню из Гайярэ, они встали по обе стороны прохода. Как дела у других? Управились или нет?

– Вроде тихо, – шепнул Жан-Жак, – осмелюсь доложить, у вас кровь на щеке.

– Только на щеке? – усмехнулся Робер. Да он по уши в талигойской крови, и ему вовек не отмыться.

– Только, – не понял солдат, он был чужд высоких материй. Делал свое дело и спокойно спал. – Где эти, сдохли, что ли?

«Эти» не сдохли. В осеннюю ночь ворвался нарастающий топот.

– Ваш конь, монсеньор.

– Благодарю, Никола.

Они помчались застигнутым врасплох лагерем, круша все на своем пути. Взвизгнула и замолчала труба, что-то треснуло, Робер швырнул в ближайший костер висевший у седла мешочек с порохом. Пламя взвилось вверх, перекинулось на ближайшую палатку. Сзади истошно завопили, у щеки Робера вжикнула пуля, Дракко сбил кого-то растерявшегося в белых подштанниках. Додумался: перед боем спать в исподнем! Слева громко взвыли трубы. «Тревога»?! А вы что хотели? Если ты фламинго, сиди в болоте и не пытайся каркать.

Робер пришпорил Дракко и вылетел к шесту с флагом. Спускать его было долго, и Эпинэ, пристрелив обалдевшего часового, перерубил бечевку. «Победитель Дракона» свалился на какие-то бочки, Робер нагнулся, подхватил холодную, отсыревшую тряпку, едва успев отмахнуться шпагой от не в меру ретивого пехотинца.

Вовсю трещали выстрелы, труба продолжала будить спящих, если таковые еще оставались. Эпинэ завертел головой, пытаясь понять, где проходы. Впереди и справа метались два факела. Молодец, Шуэз! Робер промчался наметом сквозь бестолково мечущуюся толпу, разрядил второй пистолет в некстати опомнившегося офицера, пытавшегося собрать солдат, перескочил через поваленную палатку и вылетел прямо на Флоримона Шуэза. Барон методично размахивал пикой, к которой приделали факел.

– Залезайте, – Робер протянул руку, – Дракко выдержит.

– Не задерживайтесь, – буркнул Флоримон, не прекращая сигналить, – не хватало, чтоб вас пристрелили.

– Не пристрелят, – Эпинэ отъехал в сторону, освобождая проход. Из очумевшего лагеря одна за другой вылетали стремительные тени. Всадники, как и было велено, галопом уходили в сторону рощи. Судя по всему, то же творилось справа и слева. Шум нарастал. Зачем-то грохнула пушка, мимо Робера пролетели несколько лошадей без всадников, следом выскочили пятеро конных…

– Похоже, все, – барон Флоримон был спокоен и даже скучен, – кто не успел, тот не успел.

– Монсеньор, вам нельзя здесь оставаться, – Никола потерял шляпу, но не занудство.

Робер вгляделся в мечущиеся огни. Разобрать что-то в орущей круговерти было невозможно, если кто-то там и остался, его не найти. Война – это война. Повелитель Молний тронул Шуэза за плечо:

– Бросайте факел, барон. Дело сделано.

Из двухсот человек не вернулось девятнадцать. Еще три дюжины были ранены, в основном легко. Потери Манрика, без сомнения, были больше, хотя для двадцатитысячной армии пара сотен убитых – капля в море. И все равно «маркиз Эр-При» просто обязан загрустить. Когда в твой лагерь среди ночи врывается вражеская конница, бьет, режет, уволакивает флаг, это неприятно. Особенно если главнокомандующий пришел за славой. Теперь одно из двух: либо Манрик попрет вперед, как буйвол, либо начнет осторожничать. Робер очень надеялся на последнее.

– Никола, позаботьтесь о раненых, а мы с бароном проедемся до оврага.

– Слушаюсь, монсеньор, – показалось или капитан чем-то недоволен? Похоже, он начинает считать «монсеньора» одновременно своей собственностью и своим ребенком, причем неразумным.

Омытая лунным светом роща казалась старой гайифской гравюрой на серебре. Днем она снова станет чахлым леском, в который набилось восемнадцать тысяч человек, и один Леворукий знает, сколько из них увидят еще одну ночь.

– Барон, что вы думаете о завтрашнем бое? – Робер пытался говорить небрежно, но провести Шуэза не удалось.

– Его надо пережить. Боюсь, нынешняя удача кое-кому вскружит голову.

– Вы не верите в успех? Тогда почему вы примкнули к восстанию?

– Мне не хотелось бы говорить об этом перед боем.

Тропинка сузилась, Шуэз придержал коня, пропуская Дракко вперед. Сказать или не сказать? Флоримон – человек не только честный, но и разумный, а он так устал врать. Как просто лгать хогбердам и «истинникам». Вернее, не просто, а не стыдно, а тут так и хочется залепить самому себе пощечину. Говорят, ложь во спасение – благое дело. Может, и так, но как же это мерзко…

Робер так и не понял, что случилось раньше: споткнулся Дракко или раздался выстрел. Над плечом мерзко свистнуло, и тут же выстрелили снова. Эпинэ стремительно обернулся – Флоримон Шуэз валился под копыта коня, а в руке Никола Карваля блестел пистолет…

– Монсеньор, – капитан так и не расстался со своей проклятой вежливостью, – в вас стреляли.

– Я догадался.

Флоримон Шуэз! Немногословный, сдержанный Шуэз. Он не хотел пускать Манриков в Эпинэ и настаивал на отступлении в Мон-Нуар. Его не послушали, и он решил убить вожака. И убил бы, но Дракко споткнулся. Очередное чудо, скоро Повелитель Молний собьется со счета… Он снова уцелел, а Флоримон погиб. Потому что поверил Иноходцу Эпинэ, поверил, что тот собрался драться насмерть.

Узнай барон правду, все было бы иначе, но внук Гийома Эпинэ научился слишком хорошо врать. И вот человек, который понимал, что они своим жалким бунтом льют воду на чужую мельницу, мертв. Застрелен верным Никола, который точно так же пристрелит и Робера. Если догадается, что у него на уме.

Откуда-то вылез Гаржиак со своими стрелками, подскакали Сэц-Арижи, мелькнула шляпа Пуэна… Надо было что-то объяснять, и Робер объяснил. Разумеется, поднялся гвалт. Борцы за великую Эпинэ потрясали кулаками и проклинали предателя, а над ними висела половинка луны. Ночь Флоха? Или Вентоха? Он забыл, он почти все забыл, даже Мэллит. А может, он умер и попал в Закат? Просто там не огонь, а война, никому не нужная война, от которой не уклониться.

– Капитан Карваль, похороните барона Шуэза, – распорядился Эпинэ и сквозь зубы добавил: – Он сделал то, что считал своим долгом.

Недовольные лица, еще бы! Предателей бросают на растерзание псам или вешают вверх ногами. И уходят с чувством выполненного долга.

– Капитан Карваль, – ровным голосом повторил Эпинэ, – проследите!

Никола нехотя развернул коня и скрылся в рыжих зарослях. И тут началось.

– Монсеньор, – начал Агиррэ, – вы не должны оставаться без охраны!

– Капитану Карвалю тоже нужно спать, – рявкнул граф Пуэн.

– Вы больше не будете ездить один…

– Мы вам этого не позволим.

– Ваша жизнь принадлежит не вам, в Эпинэ…

Закатные твари, теперь думай, как избавиться от защитников!

– Хорошо, господа, вы меня убедили, но теперь всем следует отдохнуть.