Оллария. Фельп

Любоваться на утренний туалет Катарины Ариго, а тем более помогать ей, было еще тем удовольствием. Катарина поднималась рано, но покидала спальню чуть ли не в полдень. Королева Талига не может просто встать и одеться, ей мало даже камеристки, подавать ее величеству рубашки и чулки могут только придворные дамы. Луиза не сомневалась, что Катарина, будь ее воля, выставила б из своих апартаментов чужих женщин, но воли-то у нее как раз и не было, вот и приходилось выбирать между женским доверием и мужским.

Хочешь обманывать мужчин – оставайся красивой и юной, а матери троих детей это непросто. Дураки со шпагами верят, что Катарина Ариго выше всего земного и не живет, а томится в золоченой клетке. Как же, как же… Томящиеся в клетке не лежат с пропитанным морисскими маслами полотном на лице, не глотают очищающие желудок соли, не растираются пчелиным молочком. Катарина следила за собой, как дорогая куртизанка. То, что королева при этом закатывает глазки и пищит, как сиротка, еще могло обмануть Селину, но не Луизу. Вдова капитана Лаик честно выслушивала охи-вздохи, подавала ленточки и булавки и представляла, как на носу или посреди декольте ее величества вскакивает прыщ. Увы, кожа у змеюки была отменной, Луизе хотелось думать, что исключительно из-за притираний.

– Милая Луиза, – протянула Катарина, втирая в лунки ногтей персиковое масло, – после завтрака мы едем в Старый парк. Вы нас сопровождаете.

Мы в восторге, мы счастливы, нет слов описать нашу радость от созерцания цветочков и ягодок в присутствии Катарины Ариго. Луиза сделала реверанс.

– Счастлива служить вашему величеству.

– Мы хотим видеть Айрис Окделл и маленькую Селину.

– Они в приемной. Ждут выхода вашего величества.

Королева нежно улыбнулась, грациозно встала и замерла, подняв руки, позволяя камеристке подвязать пышные рукава.

– Герцогиня, – Урсула Колиньяр выползла вперед и осклабилась.

Луиза поставила бы особняк Алвы против конюшни в Кошоне, что старая ведьма королеву ненавидит не меньше, чем она сама. Любопытно, за что.

– Да, ваше величество.

– Какая сегодня погода?

А как насчет в окно посмотреть? Хотя о чем говорить с Колиньярихой, кроме погоды? Разве что о лимонах, причем недозрелых.

– День обещает быть теплым и ясным.

– Ночью был сильный ветер, – влезла Ангелика Придд, – очень сильный.

Каким местом думали родители, называя дочь Ангеликой, хотя, с другой стороны, имени Лахудрия еще не придумали. А жаль. Впрочем, для урожденной графини Гогенлоэ-цур-Адлерберг внешность не главное, главное – добродетель. Тьфу!

– Я видела, как качались фонари, – пролепетала Катари, вспомнив о том, что у нее трясучка, – мне так тревожно…

Если наш ягненочек десять раз на дню не сообщит, что ему страшно, значит, дождь пошел вверх, а на каштанах выросли шишки.

– Скоро осень, ваше величество, – встряла баронесса Заль.

– О да, – подхватила королева, – осенью чувствуешь себя такой одинокой, беззащитной… Эти несчастные деревья, теряющие листву, грядущие холода, журавлиный плач…

Леворукий и его кошки, где она нашла журавлей, они сроду облетали Олларию десятой дорогой. Журавли летят из Ренквахи в Йерну, вот над Кошоне они и впрямь пролетают. А ласточки, те зимуют в южной Кэналлоа.

– Вчера ваше величество пели такую чудесную песню об осени, – влезла Отилия Дрюс-Карлион, – я не могла сдержать слез…

– Ее часто пела моя мать, – вздохнула королева, и Луиза поняла, что мать Катарины Ариго была непроходимо несчастна и завещала свои страдания возлюбленной дочери.

– Мы мечтаем услышать эту песню еще раз, – закатила глаза Моника Заль, и совершенно зря. С такими гляделками закатывай не закатывай – все едино.

– Я спою, – осчастливила дам и девиц ее величество, – когда мы вернемся…

– Ваше величество собирается на прогулку? – Леонард Манрик появился неожиданно для всех, но не для королевы, так как их величество успели-таки вздрогнуть.

– Мы рады вас видеть, генерал, – пискнула Катарина. – Как вы себя чувствуете? Как ваше плечо?

– Благодарю, ваше величество, я здоров, но, боюсь, прогулку придется отложить.

– Мы не понимаем, – королева посмотрела рыжему генералу в глаза. – Что-то случилось?

– Увы, ваше величество.

– Но что?

Упадет в обморок или нет? Скорее нет, стоит очень неудобно…

– Я не уполномочен ничего говорить. Когда придет время, вашему величеству сообщат.

Катарина Ариго поправила ожерелье.

– Благодарю вас, генерал, мы вас больше не задерживаем.

Леонард Манрик, однако, и не думал уходить.

– Ваше величество, благоволите не покидать своих комнат.

– Вы забываетесь, граф, – голосок королевы больше не дрожал. Леворукий, да она словно бы стала выше.

– Напротив, ваше величество, я исполняю свой долг.

– Ваш долг – защищать трон.

– Именно это я и делаю, – поклонился Леонард Манрик. Он очень хотел походить на Рокэ Алву, но огурцу мечом не стать.

Королева вскинула голову:

– Мы желаем видеть нашего супруга.

– Увы, ваше величество, это невозможно.

Катарина Ариго, не удостоив капитана Личной охраны его величества даже взглядом, быстро пошла к двери. Манрик остался стоять, где стоял, только поморщился – видимо, пробитое Савиньяком плечо все еще болело. Королева дернула выраставшую из светлого дерева бронзовую ветку, тяжелая створка отошла, стали видны заступившие проход черно-белые гвардейцы и забитая солдатами приемная. Королева обернулась:

– Генерал, что это значит?

– Ваше величество, я уже просил вас оставаться в своих комнатах. Уверяю вас, вам все объяснят при первой же возможности…

Солнечные лучи, пробиваясь сквозь тяжелые занавеси, становились алыми. Как закат… Луиджи Джильди с трудом оторвал голову от расшитой золотыми рыбками подушечки и огляделся. Слава Создателю, он один. Неубранный стол, разбросанные фрукты, одинокая лютня, какие-то тряпки… Выпил он чудовищно много и все равно прекрасно помнил и то, как оказался на вилле Бьетероццо, и то, что было потом. Сомнение вызывал только сон, который Луиджи тоже помнил отлично. Вернувшаяся Поликсена, белый конь, счастье, обернувшееся кошмаром, талигойский маршал, схвативший нечисть под уздцы…

Чего только не приснится, особенно спьяну! Но пора убираться, и чем скорей, тем лучше. Капитан Джильди с грехом пополам встал, лихорадочно вспоминая, где его одежда. Они сидели все вместе, потом заявилась Клелия, Алва ее уволок, а ему досталась София… Создатель, как же он напился! Луиджи еще раз оглядел стол, обнаружил полный бокал. Кажется, вчера из него пил Алва, а может, и нет. Молодой человек выпил вино залпом, не почувствовав вкуса, да и какой вкус после такой ночки? Прояснилось бы в голове, и ладно…

Кое-что капитан, однако, запомнил. Одежда отыскалась именно в том углу, где он и думал. Луиджи с отвращением шевельнул кучу, в которой его вещи бесстыдно мешались с женскими тряпками. Похоже, «пантеры» убрались из гостиной в чем мать родила. Не иначе отправились на поиски новых радостей и, очень даже может быть, получили, что хотели. Джильди отбросил нечто ажурное, благоухающее фиалками и залитое вином, и извлек свои панталоны, явно пострадавшие за компанию с кружевным соседом. Морщась от головной боли, капитан избавился от одежек Валме и влез в собственные. Хорошо, что сегодня утром все моряки Фельпа выглядят одинаково. Как, бишь, назывался этот праздник в древности? Ундии? Любопытно, что творили в эту ночку предки.

Натянув камзол, Луиджи глянул в зеркало над камином, выругался и выбрался на террасу, где и обнаружил маршала. Алва развалился на резной скамье в обществе корзины с вином и здоровенного дымчатого кота, словно вылезшего из приснившегося Луиджи кошмара.

– Вы рано встали, – светским тоном заметил Алва, ловко снимая сургуч с покрытой пылью бутыли и протягивая ее Луиджи. – Простите, бокалов не нашел.

– Вы проснулись еще раньше, – отпарировал Джильди, принимая угощение.

– Нет, просто я не спал, – Алва почесал кота за ухом. Точно так же он ласкал льнувших к нему женщин.

– Я видел этого кота во сне, – ну и чушь же он несет, – и вас тоже.

– Не сомневаюсь, сон был кошмарным.

– Почему вы так решили?

– Если после касеры пить ликеры, могут присниться только кошмары. И что же я делал с котом?

– Ничего, – пробормотал Луиджи. – Это я зачем-то уселся на лошадь, белый такой жеребец… Потом выскочил кот, а вы схватили коня под уздцы и велели мне слезть. Я не хотел, вы настояли, а жеребец стал кобылой… Пегой… И на ней сидела девчонка в рубашке и чепчике. Клянусь Создателем, ничего гаже в жизни не видел.

– И это все? – в голосе Рокэ было разочарование.

– Почти, – Луиджи внимательно всмотрелся в точеное лицо. На талигойце вчерашние возлияния почти не сказались. Если не считать легкой синевы под глазами, маршал был таким же, как всегда. – Вы велели мне идти в дом, а сами остались.

– Странно, – Алва казался озадаченным. – Если девчонка была уродливой, не понимаю, за какими кошками я остался.

– И еще, – с отчаянной решимостью произнес Луиджи, – я поклялся исполнить любую вашу просьбу.

– Вот как? – Безупречная бровь слегка приподнялась. – Представляю, какой спор поднялся бы, вздумай наши неподражаемые дуксы выяснять, имеет ли законную силу клятва, данная во сне.

– Мне плевать, сколько и каких шаров бросят эти болтуны, – выпалил Луиджи, – но я хочу, чтоб вы знали: Джильди от своего слова не отрекаются.

– Очаровательно, – Алва потянулся и взялся за оставленную было бутылку. – Когда я захочу луну с неба, обязательно вам об этом скажу.

– Монсеньор, – Луиджи очень внимательно посмотрел сначала на кота, потом на синеглазого человека в черной рубашке, – мне вот что пришло в голову… Это не было сном, иначе почему вы не ложились?

– Если я знаю, что выспаться не удастся, – зевнул Рокэ, – я предпочитаю не спать вообще.

– И все равно я – ваш должник и был бы счастлив считать вас своим другом.

– А вот этого не надо, – Алва резко отстранился, холодно блеснули синие глаза. – Дружба, знаете ли, ужасно обременительная вещь.

– Я не привык, чтоб моей дружбой пренебрегали, – Луиджи понимал, что несет несусветную чушь, но остановиться не мог. – И я не привык ходить в должниках.

– Последнее легко поправить, – все так же холодно произнес Рокэ. – Дайте слово, что выполните мою просьбу, и будем в расчете.

– Какую просьбу? – переспросил Луиджи.

– Всему свое время, – зевнул Рокэ. – Кстати, с какой радости вы залезли на клячу, с которой я, по вашему утверждению, вас согнал? Покататься захотелось?

– Там была девушка… Я ее любил, но ее больше нет. Я – мерзавец, монсеньор. Она умерла, а я…

– А вы нет, – потянулся герцог, – и правильно сделали. Жизнь – куда более приятная вещь, чем смерть. Ваше здоровье, кстати. По утрам оно нам нужно, как никогда.

– Благодарю, монсеньор, – зачем он все это рассказывает чужаку? – Поверьте, я не собираюсь кончать с собой, но я вел себя вчера как свинья. Я замарал и себя, и ее, потому она мне и приснилась… Я должен был уйти, а я… Мое сердце принадлежит умершей, я ее никогда не забуду. Понимаете, никогда!

– С чего вы взяли, что здесь кто-то претендовал на ваше сердце? – Узкая рука небрежно пригладила черные волосы. – Уверяю вас, оно здешним обитательницам без надобности, в отличие от других, гм, орудий любви. Если вам угодно блюсти верность – блюдите. Но не в ущерб здоровью и здравому смыслу.

– Монсеньор… – разговор, как и собеседник, был странным, но Луиджи Джильди отнюдь не собирался его прекращать.

– Женитесь по расчету, – посоветовал Первый маршал Талига, припадая к бутылке, – а спите с дамами, которых волнует ваш любовный пыл. Так вы сможете хранить верность своей любви сколь угодно долго и, прошу заметить, без всяческих неудобств. В противном случае вы рискуете возненавидеть и себя, и покойную и стать похожим на эсператистского мученика, а они были такими утомительными.

– Слышали бы вас в Агарисе, – Луиджи не мог подавить ухмылку.

– О, – махнул рукой Алва, – они это давно знают… Как вы, кстати говоря, нашли Софию? Я ведь посадил вам на колени ее?

– Наверное, – в голове у Джильди все перепуталось, даже не перепуталось, а поменялось местами. Мерзкий сон казался явью, а то, что было на самом деле, расплывалось, как мокрая краска.

– А вам, монсеньор… Какая из дам понравилась вам? – простонал Марсель Валме, выползая на террасу. – Рокэ, умоляю, вина! Умираю…

– Сейчас в Фельпе умирают многие, – заметил Алва, но бутылку открыл. – Пейте… А что до дам, то три из четырех были весьма неплохи во всех отношениях.

– Вы – воплощенное милосердие, – сообщил Валме. – Так как вам малышка Клелия?

– Никогда не любил девственниц, – зевнул Алва, – утомляет…

– Девственница?! – Валме задохнулся от возмущения. – Вы говорите, девственница?!

– По крайней мере была таковой, – Рокэ отхлебнул вина и покачал головой. – Впрочем, этого следовало ожидать.

Какая ерунда! Неужели это и есть жизнь? Ночью пьяные кошмары, утром глупые разговоры и пустота. Лучший воин Золотых земель пьет вино на чужой террасе и обсуждает с едва проспавшимся повесой ночные похождения… А чем он лучше? Он хуже, потому что эти двое не пачкают в грязи свою любовь.

– Луиджи, – Марсель жизнерадостно ухмыльнулся, – выпейте, и все будет в порядке.

В порядке не будет, но он выпьет.

– Ваше здоровье, господа.

– Рокэ, – капитан Валме с порозовевшим лицом уселся напротив маршала, – если вам не нравится, за какими кошками вы с ней возились?

– Должен же я иногда делать нечто доброе и возвышенное, – Рокэ поднялся. – Жизнь состоит не только из удовольствий, но и из жертв. Хватит, господа, собирайтесь и едем домой. Веселившиеся ночь напролет дамы утром представляют не самое радужное зрелище… Луиджи, вы с нами?

Джильди кивнул. Ему не хотелось оставаться на вилле, кроме того, мерзкий сон никак не шел из головы. Даже не сон, а что-то такое, что не позволяло расстаться с Алвой и ехать домой. Пока он с талигойцами, кошмар не вернется.

Катарина Ариго была лгуньей, шлюхой, дрянью, змеей, но как же она держалась! Играть на арфе, когда творится Леворукий знает что, – это надо уметь. В музыкальной гостиной было тепло, но Луиза то и дело вздрагивала. Вдова капитана Лаик еще не забыла Октавианскую ночь, тогда они тоже сидели и ждали. Дамы потерянно молчали: одни жались к королеве, другие, наоборот, делали вид, что оказались здесь случайно. Что что-то случилось, понимали все, но что?

Девочка в белом перевернула ноты, Катарина заиграла что-то легкое и радостное, мелодия бежала, как ручеек, по которому пляшут солнечные зайчики. Музыкантша перебирала струны и чему-то улыбалась, а в малой приемной по очереди исчезали фрейлины и придворные дамы. Герцогини, маркизы, графини, баронессы одна за другой раздвигали белый атласный занавес и не возвращались. Не хотели или не могли? Луиза с трудом удержалась от того, чтобы перебраться к Айри и Селине. Если Катари попалась на какой-то пакости, так ей и надо, а если случилась беда? Общая беда.

Попасть во дворец трудно, но убраться отсюда еще труднее. За себя капитанша не боялась, невелика потеря, и потом – грехов за ней особых не водится, а в Рассветных Садах внешность не главное. Да и кому она нужна? Ну, серьги отберут, ожерелье, беды-то, а вот девочки! Она отвечает за них, за обеих. Перед собой, Создателем, синеглазым кэналлийцем и даже перед надорской дурой, которой не дала увезти Айрис.

Луиза тихонько подвинула затекшие ноги и постаралась сосредоточиться. Что бы ни произошло, Манрик остается на посту. Манрик – враг врагов Рокэ Алвы и кардинала, уже хорошо. А вот то, что из-за Селины ему продырявили плечо, плохо, хотя против монсеньора он не пойдет. Против него никто не пойдет, по крайней мере Луиза очень на это надеялась. Скорее всего, раскрыли какой-то заговор, к которому королева приложила ручонку, но как она это сделала? Луиза болталась при дворе с конца весны и не заметила за Катариной ничего подозрительного, а уж как она смотрела! Ее величество была осторожна, но на любую крыску рано или поздно сыщется киска.

А может, умер король? Госпожа Арамона сама удивилась тому, как расстроила ее эта мысль. Фердинанд был хорошим человеком, даже странно, что он сидел на троне, хотя за него все делали кардинал и маршал. И все равно жалко, если с ним что-то случилось. Катари отравила мужа, чтобы стать матерью короля? Да нет, глупости, после истории с Алисой приняли закон, по которому королева не может быть регентом. Что же такого натворила Катарина Ариго? Или все-таки не она?

Королева закончила играть и бессильно опустила руки. Она опять была бедной и потерянной, но Луиза прекрасно помнила, как ее величество смерила презрительным взглядом Леонарда Манрика и пошла к двери. Стебелек у гиацинта был стальным.

– Госпожа Арамона, – невысокий, очень вежливый теньент отвесил учтивый поклон, – прошу вас пройти со мной.

Луиза поднялась.

– Ваше величество, вы позволите?

– О да, – разрешила Катарина, словно это что-то значило, – идите, но не задерживайтесь. Мы вас ждем.

Госпожа Арамона подобрала тяжелые юбки и последовала за вежливым теньентом в кабинет ее величества. Женщина ожидала увидеть там кого угодно, но не рыжего тессория, со всеми удобствами расположившегося за столом Катарины. Кроме него, в комнате никого не было.

– Идите, Джеймс, – проскрипел граф Манрик, слегка приподнимаясь. – Госпожа Арамона, прошу вас, садитесь.

– Благодарю вас.

Святая Октавия, при чем тут этот старый пень?

– Госпожа Арамона, – тессорий улыбался, но от этого было как-то не по себе, – прежде чем задать вам несколько вопросов о том, что вы видели в последние дни, я хотел бы знать, почему ваша дочь отклонила предложение моего сына?

Потому что она такая же дура, как ее мать и подруга, и при этом умница. Нельзя продаваться и нельзя хватать то, что не можешь проглотить.

– Потому что в семнадцать лет девушка думает о любви, а не о будущем. О будущем дочерей думают их матери.

– Это очевидно. Но вы не предприняли никаких шагов, чтобы убедить вашу дочь принять предложение. Почему?

Отчего же не предприняла, она спросила, в чем дело, и еще она ни на секунду не поверила, что этот брак желателен для господина тессория. И правильно не поверила! Святая Октавия, насколько было бы лучше, если б Лионель Савиньяк вызвал Леонарда Манрика из-за другой женщины или хотя бы убил.

– Потому что я знаю свое место, – вдова капитана Лаик выдержала цепкий оценивающий взгляд. – Моя дочь красива, но не знатна и не богата. Она может стать супругой барона или любовницей герцога. Я не хочу, чтоб моя дочь опустилась туда, откуда поднялась моя мать. Селина не может быть супругой графа Манрика, но и любовницей его она не станет.

– Потому что уже стала любовницей Первого маршала?

– Если бы монсеньор хотел видеть мою дочь своей любовницей, – раздельно произнесла Луиза, понимая, что от этого ответа зависит все, – она бы стала ею, и я ничего бы не могла с этим сделать. Но он хочет от моей семьи другого.

– Чего же?

– Чтобы я опекала Айрис Окделл и чтобы мы в нужное время оказались в нужном месте. Это все, что он мне сказал перед отъездом.

Леопольд Манрик молчал. Он был очень похож на своего сына, и он был чем-то очень доволен. Арнольд, когда его сделали капитаном, выглядел так же, но чем можно осчастливить тессория? Только сделать его кансилльером.

– Звучит, как сказка, – наконец изрек то ли тессорий, то ли кансилльер. – Та самая сказка, в которой закатные твари покупают то, чего еще нет. Неужели вас не беспокоит неопределенность?

– У меня нет выбора, – Луиза очень внимательно посмотрела на собеседника. – Небогатой вдове с четырьмя детьми жить непросто. И я хочу видеть свою дочь баронессой.

Бледное лицо оставалось бесстрастным, но он поверил. Поверил, забери его Арамона! Каждый судит по себе, Манрики никому не верят и все покупают.

– Я вижу, вы и впрямь разумная женщина. Я в долгу у вас и вашей дочери. Брак Леонарда Манрика и девицы Арамона и впрямь был бы неудобен для всех.

И весьма краток. Селина бы упала с лестницы или умерла родами, и она ни секунды не была бы счастлива.

– Я могу идти? – Луиза сделала попытку подняться, прекрасно зная, что рыжий мерзавец ее не отпустит. Так и есть.

– Ваш старший сын, кажется, находится при особе герцога? – Губы Манрика скривились в нечто, долженствующее изображать улыбку. Причем благосклонную.

– Мальчик всю жизнь мечтал о гвардии. Теперь видите, сударь, что я не могу позволить своим домочадцам уронить честь семьи? Это может сказаться на карьере Герарда.

– Я не сомневаюсь, что очаровательная Селина станет баронессой, – с нажимом произнес тессорий, – и я надеюсь, что она не покинет Олларию.

Но если ты думаешь, что достаточно купить Селине сговорчивого барона, и твой сынок ее получит, ты ошибаешься! И можешь ошибаться дальше. До возвращения монсеньора.

– Когда Селина выйдет замуж, о ней будет заботиться ее супруг, – Луиза улыбнулась еще раз. – Сударь, это такое облегчение – перестать тревожиться за судьбу своего ребенка.

– О, разумеется… Я полагаю, вы знаете, что герцог Алва и мои сыновья – старые друзья?

– Алва, Манрики и Дораки всегда стояли на страже интересов Талига, – заверила Луиза.

Вообще-то следовало назвать не Манриков, стоявших исключительно на страже собственных интересов, а Савиньяков или Ноймаринен, но она говорила с Леопольдом Манриком, и от этого разговора зависело очень много. Куда больше, чем казалось вначале.

– Вы неплохо разбираетесь в политике, сударыня.

Госпожа Арамона промолчала. Разговор только начинался, настоящий разговор. Рыжий считает, что вывернул ее наизнанку и купил, пообещав Селине барона, теперь заговорит о деле.

– Полагаю, вы были удивлены утренними событиями.

– О да! – подалась вперед Луиза, ей даже не было нужды притворяться. – Это было так странно…

– Сегодня ночью умер его высокопреосвященство Сильвестр. – Манрик попытался принять скорбный вид, и это ему почти удалось.

Луиза потрясенно молчала. Святая Октавия, о чем она только не думала, но не о смерти Сильвестра. Кардинал казался вечным, а он взял и умер. Именно тогда, когда в Олларии нет ни Алвы, ни Савиньяков, ни хотя бы Рафиано с фок Варзовом. Что же теперь будет?

– Что же теперь будет? – выдохнула Луиза, глядя в лучащиеся самодовольством глаза. – То есть… Кто будет…

– Не следует так волноваться, сударыня, – веско произнес Манрик. – Талиг понес тяжелую утрату, но незаменимых нет и быть не может.

Даже так? Тебя-то заменить можно, но Сильвестра…

– Кардиналом Талига, согласно неоднократно высказывавшейся его высокопреосвященством воле, стал преосвященный Агний, – протрубил Манрик. – Его величество только что подписал указ, вторым указом…

Она угадала. Рыжий мерзавец прыгнул в кансилльеры, заодно выбив для своего сына маршальскую перевязь. Маршал Манрик. Звучит так же глупо, как хряк-иноходец…

– О, – Луиза Арамона бурно вздохнула, – какое мудрое решение.

– Благодарю вас, сударыня, – глазки новоиспеченного кансилльера впились в Луизу. – А теперь я попрошу вас об одолжении. Ее величество, как вам, без сомнения, известно, не расположена к нашему семейству, но это не самое печальное. У меня есть серьезные основания предполагать, что Катарина Ариго замешана в заговоре против его величества. Госпожа Арамона, Талигу нужна ваша помощь.

Талигу или тебе? Впрочем, не все ли равно – Луиза Арамона согласна помогать лишь самой себе, своим детям и своему герцогу.

– Разумеется, господин кансилльер может на меня рассчитывать.

– Я не сомневался в вашей преданности. Его высокопреосвященство полагал вас весьма разумной женщиной, а он в людях разбирался прекрасно.

А кем он полагал тебя? Хотя кем бы ни полагал, он мертв…

– Господин кансилльер, я вам так благодарна, так благодарна…

– Пустое. Возвращайтесь к своим обязанностям. И… Будьте осторожны не только с ее величеством и ее сторонниками, но и с герцогиней Колиньяр и баронессой Заль.

Нашел кого предупреждать! Откровенничать с матерью убитого Алвой мерзавца?! За кого ее принимают?

– Я буду осторожна.