Глава 27 Орешинка

Тем вечером Пега спела «Веселого мельника» и «Рыцаря-обманщика», а затем – балладу «Старик-с-Луны»: этой песни Джек прежде не слышал. Старик-с-Луны спустился вниз собрать дров для своего очага и, опираясь на рогатый посох, ходил-бродил тут и там. Странная была история, в чем-то даже жутковатая. И где только Пега ее выучила, размышлял мальчик.

– Мне случалось беседовать со Стариком-с-Луны, – заметила Мамуся, когда песня отзвучала. – Он много чему может научить тех, кто готов терпеть его общество.

– Так, значит, он вправду существует? – подивился Джек.

Он-то полагал, что Старик-с-Луны – не более чем легенда.

– Он – один из древних богов. Он обречен странствовать в ночном небе один-одиненешек; быть с ним – все равно что затеряться в бескрайнем море, где ни одна звезда не укажет тебе путь. Зеленый мир он навещает лишь при лунном затмении, и речи его безрадостны и тревожны.

– Не нравятся мне эти ваши с ним беседы, – заметил Бука. – Ты потом долго плачешь и никак не можешь утешиться.

– Знание всегда приобретается дорогой ценой, – отозвалась Мамуся, невозмутимо поблескивая глазами. – Я получаю вести о широком мире от ласточек, что навещают внешний лес. У Старика-с-Луны других способов узнать о нем нет. Темными ночами летают только совы, а они глупы и угрюмы.

Глаза Джека расширились. Он вспомнил, как Бард серьезно беседовал о чем-то с ласточкой в окне Дин-Гуарди.

– Ты, наверное, бард? – опасливо спросил он.

Мамуся рассмеялась.

– Ну, это ты мне льстишь. Я, конечно, переняла кое-что по мелочи у мудрых, но я слишком ленива, чтобы посвятить подобным изысканиям всю жизнь.

Джек не поверил ни единому слову. Матушка Буки кто угодно, только не лентяйка! Похоже, она знала много такого, чем не спешила поделиться.

– Надо бы нам взбодриться после всех этих россказней о Старике-с-Луны, – вмешался король. – Пега, любовь моя, спой нам Кэдмонов гимн.

Девочка с улыбкой послушалась. Ее волшебный голос взлетал к сводам, туда, где завороженно застыл целый рой блуждающих огней. Из ближайших домов стали появляться хобгоблины. Они подходили ближе по двое, по трое, пока наконец палисад не обступило плотное кольцо. Когда же Пега умолкла, раздался дружный вздох – точно ветер пронесся по лесу.

– Душенька ты моя ненаглядная! – вскричал Бука. – Просто выразить не могу, как ты меня осчастливила. Проси чего хочешь – я все исполню!

– Вот ты и вляпался, – пробурчал Немезида. – Ей небось твое сердце подавай вместе с печенкой.

– Сперва я расскажу вам одну историю, – начала Пега. – Давным-давно мама Джека родила девочку. К несчастью, бедняжка так расхворалась, что ходить за ребенком пришлось другой женщине. Позже, когда мама Джека поправилась, его отец пошел забрать ребенка, а на обратном пути задержался пособирать орехов.

При упоминании орехов все хобгоблины резко выпрямились и насторожили уши.

– Отец Джека повесил корзинку с малышкой на дерево, для вящей безопасности, а потом случилось ужасное. Набежала целая орава крохотных человечков – и украла ребенка. Отец Джека попытался их догнать, да куда там!

– Ты опять за свое? – заворчал Немезида. – Ты смеешь обвинять нас в воровстве?

– Про вас я ни слова не сказала, – парировала Пега. – Но ты прав. Это были хобгоблины. Отец Джека чуть с ума не сошел от горя. А еще он знал, что известие это разобьет сердце его жены.

Мамуся утерла глаза краем передника. Женщины сочувственно заворковали.

– Но – удивительная вещь! – когда отец Джека вернулся к корзинке, внутри обнаружилось другое дитя. Прелестная девочка – и при этом эгоистка до мозга костей, как выяснилось впоследствии.

– Люси не такая уж плохая, – вступился Джек.

– Ей есть к чему стремиться, – заметила Торгиль. – Надо ей почаще взбучку задавать, как когда-то мне, – чтоб характер закалился.

– Я еще не закончила, – нахмурилась Пега. – Отец Джека отнес чужого ребенка домой и ни словом не обмолвился о случившемся; лишь спустя много лет он рассказал все как есть. Так вот, просьба моя такова. – Девочка подбоченилась и устремила взгляд на короля. – Я хочу, чтобы нам вернули сестренку Джека: мы заберем ее домой.

Над толпой повисло мертвое молчание. Десятки блестящих черных глаз неотрывно уставились на Пегу; никто не шевелился. Даже блуждающие огни словно застыли. Наконец Мамуся глубоко вздохнула.

– Я знала, что добром это не кончится, – промолвила она. – А я ведь тебе говорила: «Не подражай эльфам». Они ж порочны до мозга костей.

– Но, Мамуся, я всего-навсего хотел отплатить им их же монетой, – запротестовал Бука. – Я забрал у эльфов их отродье и уложил младенца в бесхозную колыбельку. Я подумал, пусть эльфы на своей шкуре испытают, каково это – потерять дитя.

– Да ничего эльфы не поняли, – возразила Мамуся. – Зато только у нас прибавилась новая забота: что делать с младенцем, которого ты забрал из корзинки.

Джек затаил дыхание. Неужто его сестренку отдали эльфам – чтобы ее водили на поводке?

Мамуся хлопнула в ладоши, и перед ней тотчас предстал молоденький хобгоблин.

– Ступай в дом к Опенкам и приведи сюда дитя человеческое, – приказала она.

Джек облегченно выдохнул. Его сестра действительно у хобгоблинов, и сейчас он ее увидит! События развивались так стремительно, что у мальчика просто голова шла кругом. Как малышка выглядит? Что за жизнь она вела? Десятки вопросов вертелись у него на языке, да только от потрясения он словно онемел. Да и все остальные молчали.

Вдалеке показалась чета хобгоблинов: они спускались по тропке с каменного уступа. А впереди них, пританцовывая, бежала девчушка. Но было еще слишком далеко – не разглядеть.

Толпа, собравшаяся перед чертогом Буки, расступилась. Хобгоблинка плакала, муж обнимал ее за плечи. Девчушка внезапно притормозила – и опрометью кинулась обратно к ним. Чета хобгоблинов крепко обняла девочку, каждый взялся за тонкую ручонку – и вывел малышку вперед. Она и впрямь казалась куда младше Люси: ей было года четыре, не больше.

– Вот твоя сестра, – обратилась Мамуся к Джеку. – Мы назвали ее Орешинкой.

Девочка недоуменно уставилась на Джека.

– Грязевик! – закричала она. – А вот и еще! Ах, как здорово! Где вы их раздобыли?

– Я так и не сказала ей правду, – зарыдала хобгоблинка.

– Мы тоже молчали, миссис Опенок, – кивнула Мамуся.

Орешинка, танцуя, перебегала от Джека к Торгиль и от Торгиль к Пеге.

– А вот эта хорошенькая, – восхитилась девчушка, указывая пухлым пальчиком на Пегу.

– Так о чем вы ей не сказали? – с трудом выговорил Джек.

Орешинка походила на отца как две капли воды: крепкая, коренастенькая, с решительным взглядом. Глаза ее были серыми, а не фиалковыми; волосы – темно-русыми, а не золотыми, как полуденное солнышко. Она не порхала, словно легкий пух. Она резвилась и прыгала, точно щенок на неуклюжих лапах. Никто и никогда не принял бы ее за потерявшуюся принцессу.

Но девчушка была по-своему мила: круглые розовые щечки сияли здоровьем, густые волосы торчали во все стороны.

– Мы так и не рассказали ей, что она – не хобгоблинка, – объяснила Мамуся.

Джек просто рот открыл от изумления. Как Орешинка может не понимать, что она непохожа на других детей? Ей ведь хоть раз да доводилось видеть свое отражение в речке либо замечать, что руки у нее – не в крапинку. Ну да она же совсем мала, а маленькие дети обычно таких вещей не замечают.

– Орешинка, – позвал Джек.

Девочка подбежала к нему; Джек опустился на землю с нею рядом.

– Орешинка, я твой брат.

– Еще чего! – рассмеялась она.

– Мы же похожи! У нас волосы, глаза, тела – все одинаковое. Посмотри на свои руки. Пальцы у тебя вовсе не длинные и тонкие, как у хобгоблинов. И не липкие на концах. Ты – девочка-грязевичка.

– Фу, какой глупый! Конечно, я хобгоблинка – вся в маму с папой! – Девочка указала на чету Опенков. – Ты мне не нравишься, а вот она – милая.

Орешинка вновь подбежала к Пеге; та подхватила девчушку на руки.

– Ой-ей! А она тяжелее, чем с виду кажется, – охнула Пега, вновь опуская девочку на землю.

– Она всю жизнь прожила у Опенков. Они потеряли своего единственного ребенка незадолго до того, как Орешинка к нам попала, – объяснила Мамуся.

«"К нам попала", хм. Скажите уж, "незадолго до того, как мы ее украли"», – подумал Джек.

Но вслух ничего не сказал. В перепалку ввязываться не стоило.

– Но если здесь время недвижно, Орешинка так и осталась бы младенцем, – здраво рассудил мальчуган. – Но она же подросла. Как такое возможно?

– По-твоему, мы держим ее взаперти, точно птичку в клетке? – вознегодовал мистер Опенок: тощий, сутулый, унылого вида хобгоблин. – Вылупкам необходим свежий воздух. Мы часто водим ее в поля Срединного мира.

– Нам там тоже нравится, – подхватила миссис Опенок. – Мы – дети Срединного мира, а не Земли Серебряных Яблок. Порою нас так и тянет навестить горы нашей юности, пусть даже это означает, что мы постареем.

– Многие хобгоблины отказываются покидать родные края, – добавил Бука. – Вот, например, кобольды вполне счастливы в темных чащах Германии, а домовых ничем не заманишь прочь от их очагов. Сюда перебрались только мы.

Джек не сводил глаз с Орешинки; разум упрямо отказывался признавать очевидное. Девочка походила на самого обыкновенного человеческого ребенка, а вела себя в точности как хобгоблин. Скакала и прыгала по-хобгоблински, улюлюкала по-хобгоблински и «глипчала» совершенно по-хобгоблински. «Глипчать» означало издавать неописуемо мерзкий звук, нечто между кваканьем и отрыжкой: хобгоблины производят подобные звуки, когда счастливы.

– Нам придется привыкать друг к другу, – проговорил Джек.

– По счастью, времени у нас достаточно, – отозвалась Мамуся.

– Все время мира к нашим услугам, – согласился Бука.

– Ничуть не бывало, – возразила Пега. – Я попросила вернуть нам сестренку Джека, чтобы мы забрали ее домой.

– Вы не заберете мою малютку! – внезапно вскричала миссис Опенок. – Я заботилась о ней всю ее жизнь, я так ее люблю! Ох, нет, нет, нет, это было бы слишком жестоко.

– Мы подождем несколько дней, – пообещал Джек.

– День, месяц, год – какая разница? – рыдала миссис Опенок. – Я же не стану любить ее меньше. Ах ты, моя ненаглядная, головастик мой, моя барабашечка, они хотят тебя отобрать!

Она крепко прижала к себе девочку; та расплакалась.

– Вы ее не получите, и точка! – прорычал мистер Опенок, с силой ударяя кулаком по ладони.

– Она моя сестра! – закричал Джек.

– А ну прекратите немедленно, – приказал Немезида, вклиниваясь между ними двумя. – Клянусь Великой поганкой, Опенок, ты ведешь себя как грязевик!

– Прости, Немезида, но уж больно оно меня за живое задело, – извинился хобгоблин. – Когда мы потеряли своего малыша, Орешинка стала ответом на наши молитвы. Я не могу ее так просто взять и отдать.

– Давайте-ка все переведем дух, – посоветовал Немезида. – Уже спать пора; а утро вечера мудренее, как говорится. Мамуся! Уж не видел ли я, часом, в кухне корзины с яблоками?

– Видел-видел, – кивнула мать Буки. – И собраны они с лучших деревьев Владыки Леса – тот как раз возился с оползнем в другом конце долины. А теперь они испеклись и медом политы.

– Превосходно! Орешинке, конечно же, пойдет на пользу, если все помирятся. Ничего нет хуже для вылупков, когда взрослые ссорятся. – Глаза Немезиды были глубоки и безмятежны, как лесные заводи; его слова, словно по волшебству, унимали гнев и утихомиривали страсти.

Джек гадал про себя, а кто же истинный правитель этого королевства – Бука, Мамуся или Немезида? Или они трудятся сообща – и каждый делает то, в чем преуспел лучше всего?

Орешинка понемногу успокоилась и устроилась поудобнее на коленях у миссис Опенок. И показала Джеку язык.