Седьмой осколок 1 page

Как это обычно и бывает, больше всех в результате штурма разжились те, кто приложил к нему меньше всего усилий — обозники. Ребята, что лезли на штурм, рубились насмерть с горожанами, взламывали люки и дрались за каждый дом — как пришли пешими, так пешими и ушли. А много ли у себя на горбу добычи унесешь? Так что всего и радости им досталось, что первые пару дней напиться вдосталь халявного хмельного меда да девок городских невозбранно по коврам повалять. Но к третьему дню захваченная выпивка подошла к концу, девки поднадоели, а добычи — сколько утащишь, столько всего взять и можешь. Иное дело обозники: лошадь вывезет, сам поможешь — так что грузи, сколько влезет. Олег, правда, в отношения между ополченцами не вмешивался. У них свои старшие были, уважаемые мужики, друзья, родственники — в общем, меж собой разберутся.

Сотня, что охраняла дворец богов, удовольствия в виде пьянки и девок оказалась лишена. Зато за преданность мудрый Аркаим наградил их бисером, который в Кайме выполнял роль денег. А бисер — не топоры, не прялки, не горшки, не инструмент. Его в поясные сумки можно много набить. Так что, вопреки беспокойству Олега, охранники получили намного, намного больше всех остальных.

Начиная с четвертого дня небольшими отрядами, короткими обозами, а то и отдельными телегами ополченцы начали разъезжаться по домам. Из двух с половиной тысяч воинов больше двух тысяч вернулись к родным местам, около сотни решили обосноваться в столице, выбрав для себя хорошие дома, и еще сотни три молодых ребят собрались и дальше нести при новом правителе ратную службу. Понять их можно: после тяжелого крестьянского или ремесленного труда, когда ради куска хлеба на ужин приходится выкладываться от зари до зари в полную силу, они вдруг увидели, как, погуляв десяток дней по дорогам да приняв участие в двух мордобоях, можно разом получить в несколько раз больше, нежели за много лет напряженной работы. Они еще не знали, что в жизни воина походы, стычки, кровь и боль встречаются куда чаще, нежели добыча, что ратный труд ничуть не легче труда крестьянского, а платят за серебро нередко животом своим. Однако ведун не спешил их разочаровывать. Ведь стране нужны воины. Спугнешь одних — откуда потом новых набирать?

Сам он выехал из города на пятый день после штурма — освободив Ксандра от цепей и убедившись, что рана холопа не загноилась, не воспалилась и начала затягиваться. Да и немножко отдохнуть в тепле, на мягких перинах, тоже хотелось. Оставив раненых спутников восстанавливать здоровье, Олег одвуконь поскакал к захваченному дворцу Аркаима, прихватив с собой Урсулу и купца. Невольницу взял потому, что опыт показал: все самое ценное нужно держать при себе. А рабыня ныне была самым дорогим его имуществом... Если и вовсе не единственным. Любовод же увязался следом сам — мечом помочь, коли беда случится, и добрым словом, коли совет потребуется.

Ворота селения под дворцом были открыты нараспашку, а караул из трех одетых в тулупы поверх чешуйчатой брони стражников даже не поинтересовался, откуда прибыли путники, чего хотели? Впрочем, Олег привык, что в здешних землях, давно не знавших войн, с дисциплинкой неладно, и говорить ничего не стал. Что порадовало — так это еще один дозор, уже из десяти воинов, который охранял начало тропы, ведущей к горному дворцу.

— Меня прислал мудрый Аркаим, — спешившись, кивнул воинам Олег. — До него дошла весть, что его дом захвачен какими-то проходимцами. Это так?

— Да, господин, — ответил самый старший из караульных. — Взялись неведомо откуда, убивать всех начали. Но две бабы и мальчишка убежать успели, они и упредили о ворогах.

— Их много?

— Да трое, сказывают. Две бабы наших да мальчишка из Овея, в обучение намедни взят был.

— Я не про беглецов, я про проходимцев, — усмехнулся Середин. — Много их, захватчиков?

— Тьмы, сказывали, многие тьмы, господин!

— Многие тьмы там во дворе не поместятся, узковат, — вздохнул Олег. — У страха глаза велики. Значит, сколько там воинов, неведомо? Плохо... А вылазки они пытались устроить али безвылазно сидят?

— Безвылазно, господин. Да и куды им высовываться? Пока по карнизу донизу дойдут, их весь поселок углядеть успеет. Соберемся, встретим да всех и побьем.

— По тропе пройти мимо них можно? Следят?

— А то, господин! Мы-то пропустим. А у них перед воротами завсегда пара смолевников стоит. Побьют, господин, ой, побьют...

— Успокойся, наверх я не рвусь...

Середин задумчиво оглядел начало тропы, изрядно заметенной снегом. Сверху она просматривалась так же хорошо, как и снизу, так что подобраться к воротам дворца незаметно шансов не было. Играть в альпинизм Олегу теперь тоже не хотелось. Это летом еще можно по камням карабкаться, животом плотнее прижимаясь или пальцами за выемки мелкие держась. А сейчас, в морозы, когда все обледенелое и скользкое... Так что неведомые горные маршруты решительно отпадали. Равно как и ведомые — забираться наверх по мерзлым веревкам ничем не лучше, нежели по камням.

Был, правда, еще один путь, более спокойный — со стороны кладбища. Там, за дворцом, тропа выходила на каменистую долину, что много веков служила последним пристанищем для жителей селения. Скала, что возвышалась над дворцом, к кладбищу опускалась относительно полого — там ходить можно, а не карабкаться. То есть оттуда есть шанс подняться на обрыв над дворцом, спуститься и атаковать противника с тыла, а не колотясь лбом в стены большого дворца и его запертые ворота. Но вот беда — чтобы попасть в долину, нужно пройти мимо дворца по тропе. А она охраняется. Теоретически там можно и прорваться, но... Но тогда нападение со стороны кладбища не будет внезапным. Защитники успеют к нему подготовиться и почти наверняка отобьют приступ.

— Вот, электрическая сила, — сплюнул Олег. — Куда ни кинь, везде клин.

— Ты о чем, друже?

— Все о том же, Любовод, все о том же...

Ведун повернул коня, пустил его в галоп по ведущей в селение дороге, но в сотне шагов перед крайними изгородями натянул поводья, снова развернулся, вглядываясь в отвесный горный склон перед собой. Камень, стена, скала, монолит. Абсолютно неодолимое препятствие. Только на высоте с километр однообразие камня прерывается серым прямоугольником с восемью рядами окон. Ни добраться, ни забросить ничего, ни даже толком рассмотреть.

— Ты чего, колдун? — нагнал его купец.

— Смотрю, Любовод, смотрю.

— Ну, и как?

— Думаю...

— О чем, друже?

— О том, что камень этот тебе с собой носить надлежало. Уж сколько раз в беду попадали из-за того, что он в ином месте оказывался!

— Перестань, колдун, — попросил его купец. — Ну случилось так случилось. Чего теперь — всю жизнь кориться? Кто же ведал, что Раджаф сей град неприступный захватить сумеет!

— Неприступных градов нет, друг мой, — покачал головой Середин. — Для захвата может не хватить сил, времени, желания. Но рано или поздно любая крепость падет.

— Как же ты в нее попасть сможешь, чтобы захватить? Тут и стража, и ворота прочные, и стена высоченная. Невидимкой, что ли, станешь да через трубу просочишься?

— Не-ви-дим-ка... Мысль интересная... Вот только что проку от одного невидимки? Да и Раджаф все дело обязательно испортит. Можно быть невидимым для обычных воинов — но никак не для колдуна.

— Что же тогда делать, друже?

— Думать, — пожал плечами Олег. — Думать. Должно быть в обороне уязвимое место. Иначе не бывает, обязательно должно быть.

— Нечто и в таком монолите можно трещину найти?

— А ты что скажешь, девочка? — повернул голову к невольнице Олег.

— Разве я чего пойму, господин? — пожала она плечами. — Это у мудрого Аркаима спрашивать надобно. Он умный, он колдун, он хозяин дворца сего. А ну тайный ход у него во дворце имеется, дабы убежать тихонько, коли опасное что случится?

— Тайный ход? Это было бы в самую жилу. Да... Ну что же, нового мы тут явно ничего не найдем. Давайте возвертаться.

Хорошо передвигаться верхом, с заводными, да еще по прямой, не петляя по городам покорным и непокорным. Два дня хода широкой рысью — и они снова оказались под стенами Кайма.

Город после десяти дней мира изменился мало. Пробоины в частоколе остались незаделанными, штурмовые мостики лежали на своих местах, цепляясь за покосившийся тын. Единственное, что появилось как дань военному времени — это верховые патрули. Ополченцы, получив доспехи и настоящие боевые мечи, приосанились, ощутили себя значительными людьми и теперь покрикивали на подвозящих к городу сено и дрова работников по делу и без дела. Олега, впрочем, узнали сразу — и приветственно вскинули мечи, словно гридни на параде по случаю приезда высокого гостя. Ведун в ответ кивнул, передал им поводья коней, по намету поднялся на стену и через обугленный пролом взошел на город.

— К мудрому Аркаиму идем? — поинтересовался Любовод.

— А ты придумал, как дворец его взять можно?

— Рази не ты об этом мыслишь?

— Ну тогда торопиться ни к чему, — вздохнул Середин. — Отдохнем, подкрепимся, друзей проведаем. А там посмотрим, что к чему.

Перед люком дворца богов стояла стража — тоже из ополченцев, одетых в золоченые доспехи смолевников. Олега и его спутников воины узнали, склонили головы. А вот какой-то лысый бородач в шелковом халате, с лежащими на плечах румяными щеками — нет, и кинулся наперерез, едва они успели спуститься на два пролета:

— Кто вы такие, несчастные, чтобы ходить по ступеням, предназначенным лишь для ног великого из великих и мудрейшего из мудрейших?! Прочь, несчастные, и если вы ищете милости высокочтимого Аркаима, то поклонитесь страже у входа для смертных, передайте им свои мольбы и ждите ответа наверху.

— Ты кто такой? — не понял Середин, замедляя шаг.

— Я — верховный сардар мудрого Аркаима, голос его милости и воли, носитель слова величайшего, премудрый Ахтой Бао, червь! Как ты смеешь говорить при мне, не склоняя головы?! Проси о прощении немедля, или ты лишишься ее еще до заката.

— У тебя помощники есть, сардар? — поинтересовался Олег.

— О чем ты говоришь, несчастный? Али ты не понял, что нить твоей жизни стала тоньше волоса и может прерваться от одного моего взгляда?!

— Я говорю о тех, кто станет заниматься твоим ремеслом после твоей кончины. — Ведун вытянул из ножен саблю.

— И поверь, мудрый Аркаим не станет обижаться на моего друга из-за такого пустяка, как твоя голова, — с усмешкой добавил из-за плеча Середина купец.

— А-а-э-э-а-а-в-вы? — растеряв свои грозные слова, попятился сардар.

— Зови помощников, — напомнил ведун, спускаясь за ним следом.

— Что желают высокочтимые гости? — сглотнул щекастый Ахтой Бао.

— Слуг, чтобы пол помыли.

— Г-где?

— Здесь. Он сейчас вся в крови будет. Где помощники?

— Нам нужны покои для отдыха, банька, чтобы помыться, запеченный поросенок и жбан хмельного меда, — перечислил Любовод.

— И тот, кто обо всем этом позаботится, — добавил Олег.

— Я-а... — осторожно предложил верховный сардар. — Я готов и сам исполнить ваши пожелания... Если вы несколько обождете со своим гневом... Господин...

— Однако ты стал зело грозен, друже, — усмехнулся в самое ухо купец. — Ровно князь великий, что за взгляд косой испепелить способен.

От этой похвалы ведуну стало немного не по себе, и он, словно оправдываясь, ответил:

— Я не видел этого таракана ни среди своих ополченцев, ни среди честно бьющихся горожан. Почему же сей смертный, пересидевший все опасности в какой-то яме, ныне пытается истребовать от нас почтения? А, Любовод? И почему бы мне не отсечь эту башку сейчас, раз она не попалась мне на глаза во время штурма?

— Может быть, потому, что штурм уже давным-давно окончен, друже?

— И чисто тут как, — добавила Урсула. — Пол с рисунком, ступени цветами пахнут.

Олег глянул на покрытую крупными каплями пота лысину, вздохнул и вернул саблю в ножны:

— Пожалуй, ты права, девочка. Не станем пачкать в собственном доме. И все же это наглость, когда недобитый враг пытается помыкать теми, кто одолел его всего несколько дней назад.

— Ничего не поделать, друже. Самый преданный и храбрый моряк никогда не сможет заменить самого плохого и трусливого кормчего. И если ты взял к себе рулевого с корабля разорившегося соперника, преданному моряку придется исполнять его приказы.

— Тогда, может быть, не стоит брать чужих рулевых?

— Увы, колдун, храбрых моряков много, умелых кормчих мало. А новыми ладьями кто-то должен править.

— Так как ты меня назвал, сар-сар-сардар? — спустился пониже к сановнику Олег.

— Великим витязем, господин, — не моргнув глазом, ответил лысый бородач.

— Что же, наверное, мне послышалось. — Олег провел пальцем ему по горлу. — Ладно, тогда показывай, где мы с другом отныне станем обитать.

— Да, господин, прошу, — коротко поклонился Ахтой Бао и первым потрусил вниз. На втором снизу пролете он свернул в правую часть половины правителя, откинул уже знакомый Олегу полог: — Вот, господин. Надеюсь, здесь тебе будет удобно. Покои мудрого Аркаима совсем рядом.

— Я так и думал...

За пологом находилось что-то вроде тамбура — небольшого помещения, позволяющего опустить за собой легкую полотняную шторку, прежде чем приподнять более плотную занавесь из мягкого войлока. Великий Раджаф постарался сделать все так, чтобы ничей посторонний взор не смог проникнуть в тайные покои.

Дальше открывалось обширное помещение, освещаемое сразу четырьмя зеркалами, что отражали падающий откуда-то сверху солнечный свет сразу со всех четырех углов. Олег понял, что свергнутый правитель вполне может наблюдать сейчас за ним через любое из них, и по спине пополз неприятный холодок.

Сардар же суетливо бегал между собранными в центре комнаты скамейками с накидками из тонко выделанных соболей:

— Вот, тут восемь комнат разных. Тут постель большая и мягкая, вот комната небольшая, для слуг очень удобная. Вот здесь одеваться удобно, вещи свои сложить. Вот для омовения комната обширная, пол от общей печи подогревается, и вода завсегда теплая...

— Свечи или факела есть у вас?

—... здесь же и с делами естественными управиться приятно. А коли дела какие решать, то сюда письменные приборы принести укажу...

Олег подошел к одному из зеркал, качнул — они, оказывается, крепились на веревках — и повернул лицевой стороной в угол. Как ни странно, солнечный свет не погас. Значит, светили священные порождения Раджафа не отраженным светом, падающим через специальные отверстия, а каким-то иным способом. Впрочем, а откуда бы иначе взялась архитектура, строящая многоэтажные дома, не предусматривая окон? Такое можно учудить только при наличии источника яркого искусственного света. Недаром нигде в мире таких городов больше не строили... Впрочем, теперь это неважно. Если Ксандр не ошибся, пролезть через направленное в стену зеркало великий Раджаф не сможет, увидеть что-либо — тоже. Ну и пусть тогда сияет.

— Здесь пахнет женщинами, — перебил сардара ведун. — Куда они все делись?

— Это были девственницы великого Раджафа, господин, — после короткой запинки признал Ахтой Бао. — Мудрейший из правителей сказал, что они ему не нужны... Тебе не нравится запах женщин, господин?

— Отчего, нравится, — рассмеялся Середин. — Но аскетизм мудрого Аркаима меня всегда... восхищал.

— Я отведу твою рабыню на женскую половину дома, господин.

— Нет! — попятилась Урсула. — Господин, я никуда не пойду! Я не хочу! Скажи ему, я не пойду.

— Ее всего лишь приведут в порядок, причешут, умастят, переоденут и предоставят по первому твоему желанию, господин, — непонимающе приподнял брови Ахтой Бао. — Ее разгорячат и разотрут мятным настоем или чабрецом. Она будет приятна на вкус и аромат и не станет мешаться в мужских делах.

Олег покосился на невольницу.

— Нет! Нет, господин. Я твоя. А они со мной чего-нибудь сделают. И я стану младшей женщиной, я же знаю! Они станут играть мной и приучать к новым ласкам.

— Женщина должна познавать ласки, — подтвердил ее слова сардар. — Только так она сможет доставлять хозяину наибольшее удовольствие.

— Оставь меня при себе, господин! Разве я не ласкова с тобой? Разве я плохо пахну?

Олег повернул к ней голову, и Урсула тут же поправилась:

— Я сейчас помоюсь. И умащусь. Эй, ты! Принеси мне ароматические масла и мочало. Я сама составлю смесь, что приятна моему господину!

— Я всего лишь хотел заглянуть в твои глаза, девочка, — успокоил ее Середин. — Ступай, верховный сардар Ахтой Бао. Я, знаешь ли, тоже аскет. Привык иметь только одну женщину и всегда рядом с собой.

— Как прикажешь, господин, — склонил голову сардар.

— Но это еще не значит, что мы отказываемся от еды, Ахтой Бао, — напомнил щекастому бородачу Олег. — В этом наши с правителем привычки расходятся.

— Я понял, господин, — опять поклонился сановник и, поманив за собой Любовода, покинул помещение бывшего гарема. Или, скорее, одного из помещений гарема: слишком уж мала комнатушка для хранения всех сладостей правителя. Несолидно. Таких должно быть не меньше десятка.

— Непонятно только, зачем они были нужны хозяину, — вздохнул Олег, снял пояс, глянул в помывочную и бросил оружие туда, вниз. Таковы уж законы времени: можно остаться без трусов, но без сабли — ни в коем случае. — Глядя на аскетизм нашего мудрого Аркаима, я так понял, что ни еда, ни питье, ни женщины ему не нужны. Раджаф, скорее всего, точно такой же по потребностям. Зачем же ему гарем?

— Ну что ты, господин? — удивилась невольница и тоже начала раздеваться. — Почти все мужи, даже утратив мужскую силу, все едино к женским сладостям тянутся, к ласкам их, к прелестям.

— Надеюсь, ко мне это относиться не будет. — Он содрал с себя одежду, кинул на пол ближе к дверям и спрыгнул вниз.

Пол из мореного дуба и вправду оказался теплым, в щели между досками струился настоящий жар, стены были темно-коричневые, осиновые, без всякой обивки. Водопровода, увы, не имелось — после всего увиденного в Кайме Олег подобному удобству уже ничуть бы не удивился. Вода стояла в единственном большом медном котле ведер на десять. Жар согрел ее до температуры тела — и ни подогреть, ни разбавить. В общем, помыться можно, попариться — нет.

В отдельном дубовом ковшике нашелся заваренный щелок с множеством черных шевелящихся точечек, похожих на жучков, что стремятся выбраться из воды на свободу. На самом деле это были, конечно, мелкие недогоревшие угольки, закручиваемые теплом — но все равно выглядели как живые.

— Ладно, куда деваться, — пожал плечами Середин, запустил руки в котел и принялся плескать воду себе на плечи, грудь, на волосы. Затем прямо из ковша ливанул на голову щелок, запустил в волосы пальцы, принялся хорошенько его размыливать. Получалось плохо, но выбирать было не из чего.

— Ромашки зря не добавили, — отметил он. — Не так часто я моюсь последнее время, а волосам полезно.

Ведун полил немного воды на голову, смывая грязь, снова взял щелока, помылся еще раз.

— И на мочалке сардар все же сэкономил. Урсула, хоть ноготками, что ли, спину мне пошкурь. А то как бы грязь от воды не слежалась.

Девушка не отозвалась, но Середин ощутил, как по коже щекотно заскребли острые коготки.

— Ой, хорошо как. Пожалуй, лучше мочала будет. Давай еще...

Все бы хорошо — но не было того жара, который выбивал через поры пот, вычищая кожу от грязи, тело от болезни, а душу от усталости. Так, ополоснуться — и все... Что он и сделал, поплескав на себя тепленькой водички.

— Мой господин... А ты мне спину поскребешь?

— Давай, куда деваться, раз в руки гаремные не отпустил, — усмехнулся Олег.

— Угу.

Урсула плеснула себе на спину щелока, повернулась к нему спиной, оперлась на край котла, наклонилась вперед, ожидая прикосновения. Ведун пару раз провел руками ей по спине. Прошедшие в непрерывном движении последние недели начисто съели жирок, накопленный рабыней за время отдыха во дворце Аркаима, однако угловатой и сухонькой она снова не стала.

Смуглая, несмотря на холодное время и теплые одеяния, кожа с белесым пушком вдоль хребта, частой стежкой проступают позвонки. Четкий силуэт, сжимающийся от нижних ребер к талии и тут же расходящийся к широким бедрам. Сдвоенные бугорки, похожие на сжатые корсетом груди, слегка расставленные ноги...

Он ощутил, как набирающая силу плоть пытается вытеснить сознание куда-то в сторону и подмять под себя волю. Ладони, словно сами собой, скользнули со спины на талию и дальше, вперед и вниз, тело чуть качнулось... Но тут Олег заметил брошенный через плечо ожидающе-насмешливый ехидный взгляд, сдернул с себя наваждение и, отступив, звонко шлепнул невольницу пониже спины:

— Холодно тут для баловства. Потом. В другом месте. — Он резко выдохнул, подхватил пояс и полез из помывочной наверх.

Ну какова девчонка! Что творит... А он каких-то Раджафов или Аркаимов опасается. Урсулы — во кого бояться нужно! Все женщины — ведьмы от природы. Что хотят, то с мужиками и вытворяют.

Наверху на составленных скамьях лежали вышитые полотняные полотенца, стопки чистой одежды, поднос с покрытыми румяной корочкой печеными голубями, несколько вяленых щук, разложенных раскрытой спинкой вверх, стояла миска с огурцами и рыжиками, кувшин с густой белой пеной под самое горлышко.

— Молодец, Ахтой Бао, — удовлетворенно хмыкнул Олег. — Молодец. Считай, обиды у меня больше нет.

Он припал к кувшину, жадно глотая прохладный хмельной напиток, потом разломал голубя, в котором и еды-то — только слоеная грудка из перемежающихся мясных и жирных полосок. Однако, прикончив двух птичек, ведун почувствовал себя вполне сытым, еще раз хорошенько приложился к пиву, после чего начал неторопливо разбирать на кусочки щедро посоленную рыбу.

В комнату поднялась девушка, принялась вытираться, как бы случайно поворачиваясь к нему то одним, то другим боком. С минуту Олег пытался не отвлекаться от щуки, потом предупредил:

— Еще один такой поворот, и ты останешься без ужина.

— А я не голодна, — довольно захихикала невольница. Она улеглась рядом на спину, положив голову ему на колени и глядя в глаза. — Как я счастлива, господин. Боги все же вознаградили меня за детские страдания, отдав в твои руки. У тебя такие руки, господин... Они могут быть и сильными, и нежными, они мозолистые, но глаже бархата, они стремительные, но такие ласковые...

— Они еще и соленые, — добавил Олег, перекидывая в рот еще кусочек рыбы.

— Я согласна на все, господин. Пусть и соленые. Все равно они лучшие в мире.

Олег потянулся к подносу за пивом, но как-то получилось, что вместо этого он коснулся губами ее губ, а Урсула требовательно захлестнула руки у него на шее, словно была не рабыней, а хозяйкой. Пива расхотелось. Захотелось стиснуть в ладони ее грудь, ощутить мягкость ее талии, выемку между бедрами, прижать к себе.

— Воистину... — пробормотал он.

— Что? — не поняла девушка.

— Это знак согласия, Урсула. Но более длинный и размеренный, нежели слово «да». Его невозможно просто выдохнуть. Его нужно произносить долго и при полной уверенности в желании.

— Каком?

— Отнести тебя на руках в постель. Но, понимаешь, с этими дурацкими люками в постель придется кидать, причем с большой высоты. Поэтому давай просто спустимся туда и обсудим все подробнее.

— Как прикажешь, господин, — скатилась со скамьи девушка.

Урсула отошла к открытому угловому люку и как-то ловко и стремительно скользнула вниз.

— Можно подумать, это она выполняет мое желание, а не я — ее, — покачал головой ведун, но все равно спустился следом.

Перина походила на омут — на ней невозможно было лежать, в нее проваливался сразу на полметра в глубину. Олег, не ожидавший такого подвоха от обычной постели, попробовал присесть, повернуться — но как только он оказался на спине, ловкая невольница оседлала его, вцепилась руками в запястья, принялась жадно целовать грудь, шею, лицо. Потом резко выпрямилась, качнула бедрами, прикусив губу — ведун вдруг ощутил, что он уже внутри, и при этом с его плотью играют, словно рукой. Он дернулся, пытаясь понять, что происходит — но плоть намекнула, что он совершает глупость, и Олег расслабился, отдаваясь сладким ощущениям, позволяя то овладевать собою до конца, то останавливаться, отодвигая миг столь желанного взрыва. Урсула, на удивление ловко владея собой в волнах перины, то опускалась рядом, то поворачивалась спиной, то целовала ноги, то откидывалась назад, щекотя влажными волосами шею и грудь, то опять поворачивалась лицом — и все это время ни на миг не выпускала его из-под контроля.

Поначалу ведун еще пытался как-то овладеть ситуацией, сделать все по-своему, но для этого требовалось проявить волю, а как раз ее-то и украла своею мягкостью и лаской юная рабыня. Оставалось только смириться и плыть по волнам наслаждения, довериться ей и надеяться, что эта река не закончится никогда.

А потом была волна жара, едва не скрутившая тело жестокой судорогой — но судорогой, вызывающей не боль, а наслаждение. И Олег, почти не шелохнувшийся за все это время, понял, что выпит до дна, высушен, опустошен до самого дна, не способен шелохнуть ни рукой, ни даже губами.

Урсула вытянулась во весь рост, прижалась рядом, то ли согревая его, то ли впитывая в себя то немногое, что еще осталось в теле счастливой жертвы:

— Я тебе не нравлюсь, господин?

Середин закрыл глаза. Его мысли двигались слишком медленно, чтобы так сразу переварить эту мысль.

— Но ты не продашь меня, господин? Я очень прошу тебя, господин. Оставь меня. Я буду послушной и верной рабыней.

— Ты это о чем? — наконец выдавил из себя он.

— Я хоть немножечко тебе нравлюсь, господин?

— Где-то я это уже слышал, девочка... Ах да, вспомнил. То же самое ты говорила почти год назад, в Угличе. И с чего это ты решила снова вспомнить этот вопрос?

— Ты овладел мною еще летом, господин. А потом еще много раз. Но я до сих пор не чувствую в себе твоего ребенка. Это потому, что я не нравлюсь тебе, да? Ты мыслишь продать меня и не хочешь, чтобы у меня был ребенок?

— Ребенок? Продать? Извини, девочка, наверное, после пива я сильно поглупел. Какая связь?!

— Ты же колдун, господин. Ты сделал так, чтобы я не зачала от тебя ребенка. Нерожавшую рабыню легче продать. Она всегда красивее, и у нее глаже живот. Она не беспокоится о малыше, если он отнят, и не горюет, если он мертв.

— Надо же, какие хитрости, — удивился Олег. — Никогда бы не подумал. Хотя, конечно, кто купит красивую девушку с большим животом? Это уже совсем не то, о чем обычно думают мужчины.

— Ты это сделал, господин?

Сверху послышались шаги. Олег поискал глазами саблю, тихо ругнулся: она, естественно, осталась наверху. Вечно из-за женщин что-то делается не так. Потом он дотянулся до сбившейся в сторону овчины, подтянул к себе, прикрыл себя и невольницу.

— Надеюсь, ты не спишь, чужеземец? — заглянул в люк, а затем и спустился правитель.

— Мудрый Аркаим? — удивился Олег. — За что такая честь? Прости, не могу поклониться. Делать это лежа так неудобно...

— Я понимаю, — кивнул правитель и повернул зеркало на стене лицевой стороной к углу. Стараниями рабыни Олег совершенно забыл, откуда в спальне берется свет. — Я вспомнил твои слова, чужеземец, о том, что иногда нужно проявлять меньше вежливости и больше любопытства. А то я вечно чего-то не замечаю. То глаза, то осколки, то зеркала... Вот я и подумал: а не навестить ли мне моих гостей? На всякий случай. Ты ведь не обидишься за то, что я последовал твоему совету, чужеземец?

— Нет-нет, что ты, мудрый Аркаим... — скрипнул зубами Середин. И ведь винить в создавшейся ситуации следовало себя одного!

— Ты сильно напугал моего верховного сардара, ведун Олег.

— Он успел пожаловаться?

— Разумеется. Ему же было интересно, кого из вас двоих я сочту более виноватым? Тем более что жалобу он облек в обычный доклад о прибытии гостей.

— И кто же будет наказан, мудрый Аркаим?

— У тебя наверху вкусная еда, чистая одежда, а в умывальне теплая вода и густой щелок. Неужели ты думаешь, что получил бы все это вовремя, если бы я утопил всех прислужников моего брата, а вместо них назначил следить за порядком в доме пахаря из Кивы или кожевенника из Та-кема? Если мы не будем милостивы к побежденным, нам придется жевать сушеное мясо и спать в сугробах посреди парадного зала.

— Означает ли это, что я должен кланяться тем, кто еще вчера ползал на коленях, не имея ни чести, ни достоинства?

— Я сказал верховному сардару, что ты мой личный друг, чужеземец, и твои пожелания для меня важнее, нежели мои собственные. Однако прошу тебя, ведун Олег, больше не нужно обещать никаких наказаний дворцовой прислуге. Ты был очень убедителен, разговаривая с Ахтой Бао. Он тебе поверил. Если начнут верить и остальные, то они просто сбегут, оставив нас без отопления, воды, одежды...

— Я уже понял, мудрый Аркаим, можно не продолжать. Извини.

— Нет, ничего. Ахтой Бао было полезно испугаться. Он чересчур легко отделался, просто переметнувшись от моего брата ко мне. Лишь бы все это не случалось слишком часто... — Правитель отошел к зеркалу, постучал по тыльной стороне, заглянул за него: — Так ты посетил мой дворец, чужеземец?

— Почти, мудрый Аркаим. Я взглянул на него снизу.

— И как он выглядит?

— Совсем целым. Если бы не пост из двух смолевников перед воротами на карнизе, так и не догадался бы, что там засели чужаки.

— Я рад, — кивнул правитель. — Ты так уверенно сказывал, что мой дворец можно захватывать чуть не каждый день, что я уж понадеялся: а вдруг он уже очищен?

Date: 2015-09-19; view: 287; Нарушение авторских прав