Участие нравственных сил в строительстве капиталистического духа

Мы в предыдущих главах с полным простодущием, чтобы не сказать наивностью, говорили о воздействии нравственных сил на образование капиталистического духа. Теперь мы должны наконец одуматься и предложить себе вопрос, по какому праву мы это делали и можем ли мы отвечать за правильность наших утверждений. Этот вопрос в нашем смысле отнюдь еще не решен всем предыдущим изложением. Ибо, что я выяснил, это тот факт, что во многих случаях существует параллелизм между известными явлениями капиталистического духа и известными учениями философии и религии.

Мне могли бы возразить теперь: это параллелизм еще отнюдь не дает права предполагать причинную связь между обоими рядами явлений; напротив, весьма мыслимо, что капиталистический дух питался из дру-

[207]

гих источников, которые придали ему ту же окраску, какая могла бы быть достигнута путем воздействия этических норм.

Далее можно было бы возразить - и это возражение является даже весьма естественным при господствующей ныне во многих кругах при­вычке мышления: хорошо, пускай существует причинная связь между капит алистическим духом и нравственными предписаниями, но тогда она обратная той, которую вы приняли: не капиталистический дух обра­зовался из нравственных требований философии и религии, но эти пос­ледние суть не что иное, как "отражение" своеобразных хозяйственных отношений, которые находят свое выражение в определенном хозяй­ственном образе мыслей.

В мое намерение не входит подвергнуть здесь подробному рассмотре­нию затронутую последним возражением проблему. Все то, что следует сказать об основных отношениях религии и хозяйственной жизни между собою, еще недавно высказал Эрнест Трёльч в справедливых суждениях и с весьма далеко идущею предупредительностью к идеям "материалис­тического понимания истории". Я хочу, напротив, в этом месте ограни­читься кратким определением моей точки зрения в этом вопросе только затем, чтобы, исходя отсюда, разрешить специальный случай, который нас здесь занимает, т.е. ограничить до некоторой степени точно вероятное "участие нравственных сил в строительстве капиталистического духа".

Как бы ни объяснять гениальность основателя религии - все же для того, чтобы религия пустила корни, в окружающем мире должны быть налицо определенные предварительные условия. Эти предварительные условия отнюдь не только экономической, но и по меньшей мере настоль­ко же биологически-этнологической природы. От общего характера народа - от свойств его крови и от его социальных жизненных усло­вий - зависит, будет ли принята известная религия (или философия, для которой в меньшем масштабе действительно то же самое), и общим характером народа определяется развитие, которое религиозная система проделывает в ходе времени. Мы можем это также выразить, сказав: для того чтобы религия пустила корни и развивалась в определенном направ­лении, в народе должно существовать "предрасположение". "Мы с такой же вероятностью можем ожидать того, чтобы семя проросло на голой скале, как и того, чтобы мягкая и философская религия могла быть введена среди невежественных и грубых дикарей".

"Предрасположение" же народа, чем более мы приближаемся к настоя­щему времени, тем сильнее определяется хозяйственными условиями, так как хозяйственные интересы - по крайней мере в ходе западноевро­пейской истории - занимают все большее место в душевной жизни людей. Поэтому-то воздействие хозяйственной жизни на религиозные формы тем сильнее чувствуется, чем моложе религия.

Мы можем легко убедиться в правильности этих положений, которые я считаю чрезвычайно важными, если мы сравним между собой силу связей различных христианских религиозных систем с хозяйственной жизнью той эпохи, когда они возникли. Желать поставить в связь распространение учения блаженного Авгус-

[208]

тина с какими бы то ни было экономическими условиями иначе, чем отри­цательным образом, - значит прямо производить насилие над фактами.

Несколько более значение хозяйственных условий выступает уже в отношении развития религиозной системы Фомы Аквинского; именно дальнейшее развитие схоластического нравственного учения в XIV и XV столетиях, представляется мне, находилось в немалой степени под влиянием развития хозяйственной жизни. В основе же мы можем при­нять, что и католицизм позднего средневековья питался еще из источни­ков, которые открылись впервые не во время его возникновения и не в местах его возникновения: мы слишком ясно видим, как он составился из религиозных переживаний, будничного жизненного опыта, учений мудрости позднего античного мира и нравственных заповедей еврей­ского народа.

Напротив, ясно заметно влияние, которое развитое капиталистическое хозяйство оказало на позднейшее развитие кальвинистических направ­лений - протестантизм. То, что пуританизм в конце концов признал буржуазный образ жизни совместным с состоянием благодати, это было у него отвоевано и вырвано насильно мощью хозяйственных условий. Насколько он по своему внутреннему существу был враждебен капита­лизму, это мы видели. Охотнее всего пуританские проповедники XVI и начала XVII столетия разгромили бы дотла все служение маммоне и на его место поставили бы крестьянско-ремесленное хозяйственное устрой­ство, которое послужило бы гораздо более подходящей рамкой для их противосветских учений. Они не могли, как это делало лютеранство в хозяйственно разгромленной Германии, просто игнорировать начатки и успехи капитализма. Вероятно, с тяжелым сердцем признали они его существование и пытались теперь, насколько это было возможно, прими­рить его со своими религиозными воззрениями. Насколько окружавшая их хозяйственная жизнь определяла их учения, мы усматриваем из той своеобразной формы, в которой они их излагали; известно, что они часто переносили представления хозяйственной жизни своего времени в свое изображение спасительных истин. Так, когда "святой" ведет бухгалтерию своим грехам, различает в них капитал и прибыль, так что "освящение жизни может принять, таким образом, почти характер делового пред­приятия".

"И Бакстер (Saints everlasting rest. с. XII) также разъясняет невидимость бога следующим замечанием: «Подобно тому как путем корреспонден­ции можно вести выгодную торговлю с невидимым нами иноземцем, можно и путем "блаженной торговли" с невидимым богом приобрести единую "прелестную жемчужину". Эти коммерческие притчи вместо употребительных у древних моралистов и в лютеранстве общественных уподоблений очень характерны для пуританизма, который в результате заставляет человека самого "выторговывать" свое спасение» (345).

Правда, то были вполне привычные представления для иудаизма, как я подробно разъяснил в моей книге о евреях. И вероятно, пуританские богословы впервые нашли эти образы и притчи в сочинениях своих еврейских коллег. Но то, что они их переняли, все же имело своим осно-

[209]

ванием тот факт, что еврейское богословское мышление именно было уже заранее наиболее приспособлено к существу капитализма и что оно, следовательно, было уместно в такое время, когда мир снова стал в большей мере наполняться капиталистическим духом. Если бы пуритан­ские проповедники провозглашали свои учения в крестьянско-феодаль­ной или ремесленной обстановке, то было бы просто абсурдным для них внушать свои догматы пастве при помощи образов бухгалтерии, капитала и процентов.

Однако - и в этом вся суть - раз уж религиозная система (или опять: философская система) пустила корни, то заключенное в ней и окружен­ное ореолом сверхчувственного учение, без сомнения, оказывает обрат­ное действие на жизнь, и безусловно также и на хозяйственную жизнь. И было бы странным, если бы душевный строй хозяйствующих субъектов не подвергся бы также влиянию подобного рода систематически разви­тых и авторитарно провозглашенных нравственных норм.

Правда, это воздействие опять-таки связано с наличностью определен­ных условий: одного - личного, другого - вещественного характера.

Условие личного характера, которое должно быть выполнено для того, чтобы нравственные силы были в состоянии оказывать воздействие на хозяйственное поведение, следующее: они сами должны иметь силу над душами людей. Самая лучшая этика не оказывает, конечно, действия, когда нет никого, кто бы хотел ей следовать, так как верит в нее. Что это условие было налицо в течение всей раннекапиталистической эпохи, мы сами могли констатировать: интерес к философии в эпоху Rinascirnento, а главным образом сильное религиозное чувство во всех странах вплоть до XVIII столетия суть засвидетельствованные факты.

Но и необходимое вещественное условие для действия нравственных сил было налицо в эпоху раннего капитализма; я имею в виду сравни­тельно незначительную высоту капиталистического развития, которую мы равным образом уже констатировали.

Пока хозяйственная система еще строится, пока от свободного решения отдельных лиц зависит, как им хозяйствовать, до тех пор нравственные учения и вытекающие из них правила нравствен­ности людей действующих имеют, само собой резумеется, гораздо более широкое поле для своего проявления, чем потом, когда отдельные вет­ви хозяйственной системы полностью разовьются, отдельные мероприя­тия будут механизированы и отдельные хозяйствующие субъекты - при­нудительно втиснуты в определенную линию соотношений.

Но так как мы в течение определенной эпохи, именно эпохи раннего капитализма, видим налицо оба условия, то, полагаю я, мы вправе вывести заключение, что нравственные силы философии и особенно религии, какого бы мы ни были мнения о характере их возникновения, теперь, когда они уже начали проявлять свое действие, также приняли участие в образовании капиталистического духа и что, следовательно, те явления параллелизма, которые мы могли констатировать во многих случаях между нравственным учением и проявлениями капиталисти­ческого духа, действительно могут быть истолкованы принятым нами

[210]

методом, т.е. что моральная норма была причиной, а образование пове­дения хозяйствующих субъектов - действием.

Следующее, представляется мне, мы можем, если еще раз возвратимся назад, считать в развитии капиталистического духа преимущественно делом нравственных сил:

1. Создание благоприятного для капитализма основного настроения, как бы это можно было назвать: выработку рационализирующего и методизирующего жизнепонимания, в которой философия позднего античного мира, так же как и все три религии, принимает равное участие.

2. Культивирование мещанских добродетелей, о котором равным обра­зом стараются с одинаковой любовью все три религозные системы, так же как и мудрецы древности.

3. Задержу стремления к наживе к связывание хозяйственного образа мыслей, как это проповедуют оба христианских исповедания и как это действительно имеет место в раннекапиталистическую эпоху. Мы можем сказать поэтому, что капитализм до конца этого периода находится под смягчающим влиянием христианского нравственного учения. Кто не видит этого, тот не понял раннего капитализма в его своеобразии.

Особенной, однако, чертой еврейской этики является, как мы видели, то, что она (по крайней мере в обороте с "чужими", который, однако, практически единственно имеет значение) не знаегтех принципов, при помощи которых христианские исповедания оказывали задерживающее и связывающее влияние на хозяйственную жизнь. Вследствие этого мы и видим, что уже в течение раннекапиталистической эпохи евреи одни ломают рамки старых хозяйственных нравов и становятся на защиту безгранич­ной и беспощадной наживы. Эти идеи сделались потом общим достоя­нием капиталистического духа уже только в эпоху высшего развития капитализма, т.е. в такое время, когда - особенно в протестантских странах - сила религиозного чувства бесспорно пошла на убыль и когда в то же время влияние еврейства распространилось все больше и больше. Несомненно, следовательно, что в своеобразии высшего развития капита­лизма повинны также и нравственные силы, в частности повинна рели­гия христианская - тем, что она более не действовала; еврейская - тем, что она как раз еще действовала.

Делать, однако, нравственные силы ответственными за все то разви­тие, которое капиталистический дух проделывает, как мы видели, с конца раннекапиталистической эпохи, значило бы, с другой стороны, безмерно переоценивать их влияние на хозяйственную жизнь. Мне представляется, что именно те соображения, которые мы только что сделали и которые привели нас к признанию за нравственными силами достаточно значительной сферы влияния, указывают нам, однако, к границы их действия. Я бы провел эти границы следующим образом:

1. Даже пока нравственные ценности признаются людьми, т.е. пока люди являются "верующими" (в самом широком смысле), успешное воздействие нравственных сил в качестве строителей капиталистичес­кого духа, равно как и их возникновение, находится в зависимости от наличия известных вещественных условий.

2. Даже пока люди являются верующими, нравственные силы отнюдь не

[211]

составляют единственного источника капиталистического духа. Иначе одинаковая религиозная система должна была бы всегда создавать также и тождественный капиталистический дух, что отнюдь не всегда имело место (Испания, Италия) и тождественный капиталистический дух не мог бы произрасти из различных религиозных систем (Италия, Германия, Америка).

Чтобы признать, что нравственные силы не являются единственным источником капиталистического духа, достаточно было бы уже того соображения, что многие стороны этого духа и ряд форм его проявления совершенно не могут быть ими созданы по своей природе. Как легко прийти к одностороннему воззрению, если не признавать этих различий, показывают слова, которыми заключает Франц Келлер свои удачные объяснения со мной и с моими ранее излагавшимися воззрениями:

"Решающим для возникновения капитализма является не накопление больших богатств в отдельных руках, но тот фонд нравственных сил, которые в ответственности предпринимателя находят свое высшее хозяй­ственное завершение. Нравственные силы составляют продукт длитель­ного воспитания и образуют потом в народе основу для системы догово­ров, на которой строится предпринимательская деятельность".

Эти слова содержат безусловно правильное зерно, но они не счита­ются с многосторонностью проблемы, о которой идет речь.

Во-первых (здесь это не входит в круг рассмотрения), для возникно­вения капитализма (как. хозяйственной системы) "решающим" является как накопление крупных состояний, так и образование капиталистичес­кого духа и еще многое другое. Никогда не могут хозяйственные формы проистекать из нравственных стремлений какого бы то ни было рода. Против этого недоразумения решительно восстал уже Макс Вебер, когда ему захотели приписать попытку вывести весь капитализм из религиоз­ных мотивов (346).

Но если даже мы будем иметь в виду только "дух" в хозяйственной жизни: хозяйственный образ мыслей в его самом общем смысле, то мы знаем теперь уже, полагаю я, что этот капиталистический дух представляет пеструю смесь душевных состояний самого разнородного характера, из которых только некоторые элементы поддаются по природе своей воз­действию нравственных сил, как я говорил, и, следовательно, могут быть приобретены путем воспитания. Это те элементы, которые мы можем обозначить в самом широком смысле как "добродетели": добродетели духа, добродетели характера, которые в совокупности опять-таки сво­дятся к дисциплинированию нашего природного существа, к воспитанию интеллекта и воли.

Эти добродетели могут быть приобретены, и путь к ним ведет через признание и следование определенным нравственным нормам, как этому учит этика. Мы не забудем при этом, что и приобретение этих доброде­телей предполагает наличность определенных задатков в крови, что оно одной натуре дается легче, чем другой, потому что она лучше "предрас­положена". Как бы то ни было; здесь настоящее поле деятельности для нравственных сил и их "педагогического дела".

[212]

Но, кроме добродетелей, в капиталистическом духе содержатся, как нам известно, еще и другие элементы, из которых одни вообще не подда­ются приобретению, потому что они должны быть врожденными: это таланты, особые задатки идущего на риск предпринимателя, предприим­чивого спекулянта, ловкого счетовода. Никакая нравственная сила в мире не может сделать из балбеса гения, из мечтателя счетовода. Правда, и таланты также могут быть "развиваемы", и таланты могут (путем отбора) умножаться и усиливаться; но ни в их развитии, ни в их отборе не прини­мают участия нравственные силы.

Наконец, мы нашли в капиталистическом духе наряду с добродете­лями и талантами еще и техническое умение: навыки справляться с делами, счетные организаторские навыки, на приобретение которых нравственные силы точно так же не оказывают влияния, которым, напро­тив, надо обучать путем преподавания. Опять-таки наиболее нравствен­но совершенный человек будет плохим капиталистическим предприни­мателем, если он ведет свои книги по неправильной системе и сам в своих расчетах делает ошибки. Мера капиталистических навыков опреде­ляется суммою накопленного технического умения, с одной стороны, способностью и волей к его изучению - с другой. Из этих факторов, определяющих их объем, нравственному усовершенствованию поддается только последний: воля к их изучению, иными словами, прилежание. Оба остальных опять-таки не допускают воздействия со стороны нравствен­ных сил: сколько приемов будет изобретено с течением времени -зависит от дара изобретательности, который либо есть в наличности, либо его нет; то же, как скоро, насколько легко и полно их себе усвоят хозяй­ствующие субъекты, зависит, в свою очередь, от их одаренности. А она от природы бывает разной степени. Ее средняя, равно как и ее высшая, мера могут равным образом быть повышены в ряде поколений - путем отбора. Но этот отбор производят снова не нравственные силы.

Итак, мы не можем делать их ответственными за развитие многих эле­ментов капиталистического духа, даже если они в известной нации и сохранили еще в полном объеме силу своего влияния. Ну, а как же, когда эта предпосылка отпадает, как это, без сомнения, имеет место у христианских народов с конца раннекапиталистической эпохи? Как, когда за это время капиталистический дух произвел такие низвергающие основы перемены, какие мы были в состоянии констатировать? Переме­ны, которые только и были возможны при пренебрежении ко всем запо­ведям, провозглашаемым христианскими учителями нравственности, будь то католики или протестанты? Перемены, основанные на ломке всех тех граней, которые католицизм и протестантизм провели поведению хозяйствующего субъекта? Перемены, которые можно согласовать с одной только единственной этикой - еврейской? Мы не будем столь лишены критицизма и не будем приписывать все своеобразие современного экономи­ческого человека влиянию еврейской морали (как бы значительно все же ни было это влияние).

Итак, мы принуждены будем поискать еще другие источники, из кото­рых произошел это высококапиталистический дух.

[213]

Действие других сил, кроме сил нравственных, мы должны, следова­тельно, предположить во все времена: в раннекапиталистическую эпоху наряду с ними, в высококапиталистическую эпоху вместо них. Эти дру­гие силы проистекают из общественных отношений. Из каких? Это попы­тается установить следующий отдел.

Отдел третий ОБЩЕСТВЕННЫЕ ОТНОШЕНИЯ

Глава двадцать третья ГОСУДАРСТВО

Если я в этой и в следующих главах хочу попытаться выяснить те внешние (общественные) отношения, которые оказали определяющее влияние на ход духовного развития современного экономического чело­века, то это может иметь лишь тот смысл, что я, с одной стороны, дам возможно более полный обзор причинных комплексов, вообще входя­щих в круг рассмотрения, а с другой стороны - подвергну более сильно­му освещению некоторые немногие, представляющиеся мне особенно важными пункты, чтобы они ярче запечатлелись в глазах читателя. Изображать большее значило бы писать историю хозяйства, более того -историю культуры, еще более - всеобщую историю последнего полуты­сячелетия, ибо какая часть этой истории не стояла бы с занимающей нас проблемой в более или менее тесной связи.

Если я первым из этих причинных комплексов обсуждаю государст­во, то это происходит не только вследствие того, без сомнения, круп­нейшего значения, которое само его развитие имеет для образования капиталистического духа, в особенности в эпоху раннего капитализма, но и потому, что оно, подобно корке, заключающей зерна плода, заключа­ет в себе длинный ряд других причинных комплексов.

Я хочу показать, чем государство способствовало капиталистическо­му духу. Но предварительно я не могу не упомянуть о том, что оно во многих отношениях было и препятствием для его развития.

Не может подлежать сомнению, что преувеличенный фискализм может задерживать и в конце концов убить предпринимательский дух. Если налоги так высоки, что они чересчур сокращают прибыль, слишком сильно отягощая самого предпринимателя или благодаря повышению за­работной платы делая невозможной конкуренцию данной отрасли про­мышленности с заграницей, то охота использовать свои деньги в качест­ве капитала мало-помалу уменьшится. Известно, что "хозяйственное па­дение" Испании, начиная с XVII столетия (Ранке), равно как и быстрый

[214]

упадок голландской промышленности в течение XVIII столетия (Люзак и Прингсгейм) ставят в связь с чрезмерной тяжестью налогов в этих стра­нах. Подобно неправильной налоговой политике, и неправильные меро­приятия торговой или промышленной политики могут - хотя и несом­ненно только в незначительном объеме - парализующе действовать на предпринимательский дух. Непомерная социальная политика также могла бы придавить его (правда, до сих пор она едва ли делала это).

В другой области, однако, развитие современного государства, без сомнения, оказало задерживающее влияние на расцвет капиталистичес­кого духа, причем нельзя даже сделать государственному управлению упрека в том, что оно вело "неправильную" политику. Это в области организации публичного долга. Я в другом случае (347) на цифрах выяс­нил, какие невероятные суммы с конца средних веков стекались в каз­ну правительств именно на военные цели. Это кровопускание прежде всего отнимало у хозяйственного тела добрую долю его силы (хотя оно потом при употреблении этих сумм на производительные цели и снова усиливалось). Не только уменьшалось количество вещественных средств, в которых нуждается капитализм для проведения своих планов, но и возможность - которая нас здесь интересует - прибыльно вкладывать свои деньги в публичные облигации должна была опять-таки препятст­вовать расцвету предприимчивости или все же по крайней мере замед­лять его: как только богатые люди начинают покупать ренты, вместо того чтобы вкладывать свои деньги в капиталистические предприятия, начинается процесс их духовного ожирения.

Из Англии, Франции, Голландии мы слышим в XVII и XVIII столетиях одни и те же жалобы преданных капитализму людей: деньги, предназна­чение которых в том, чтобы оплодотворять торговлю и промышленность, кончают тем, что попадают в публичные казначейства, где за них платят большие проценты (348).

Особенно действенный способ умерщвления предпринимательского духа применило государство во Франции, где, как мы уже имели возмож­ность констатировать в другой связи, покупка должностей была в тече­ние долгих столетий институтом, прямо-таки определявшим собою особенный характер общественной жизни. Форма была другая, чем в выдаче публичных долговых обязательств, но действие было то же са­мое: богатые люди становились спокойными и тяжелыми на подъем и переставали интересоваться капиталистическими предприятиями. При этом особенно хорошо также поддается наблюдению взаимодействие раз­личных сил, оказывающих влияние на капиталистический дух: обладаю­щий с точки зрения капиталистической одаренности задатками ниже среднего французский народный дух (который мы полагали правильным объяснять свойствами кельтской крови) создал институт покупки долж­ностей как отвечающую его природе форму извлечения дохода из денег; этот институт оказал затем, будучи раз создан, парализующее влияние, как мы видели, на предпринимательский дух; из-за этого зачахли, если они и имелись налицо, капиталистические задатки или подвергались отбору более слабо предрасположенные разновидности, благодаря чему потом снова и т.д.

[215]

Подобным же образом может влиять позиция, занимаемая государст­вом по отношению к социальной группировке своего народа, когда оно, например, покровительствует чуждающемуся деловой жизни дворянству и изгоняет из капиталистического мира способнейшие элементы буржуа­зии тем, что возводит их в это дворянское состояние. И здесь в единич­ном случае трудно будет установить, что является причиной, что след­ствием: вызывается ли отвращение от капиталистических интересов только возведением в дворянское достоинство, или это последнее пред­ставляет собою только внешнее признание уже свершившегося в буржуа­зии внутреннего процесса феодализации.

Этим задерживающим влияниям противостоит, однако, могуществен­ная поддержка, которую государство всевозможными способами оказы­вает капиталистическому духу.

Прежде всего потому, что оно хочет его поддерживать; сюда относят­ся, следовательно, все государственные мероприятия в пользу капита­листических интересов.

Государство само было, как нам известно, одним из первых капита­листических предпринимателей и всегда оставалось одним из крупней­ших. Благодаря этому оно действует в качестве образца, действует воз­буждающе на частный приобретательский дух, действует поучающе во всех организационных вопросах, действует воспитывающе в вопросах деловой морали. Оно оказывает свое влияние на преобразование общест­венных оценок: делая само коммерческие дела, оно снимает с "грязных промыслов" пятно, присущее им во все докапиталистическое время, возводит "artes sordidae" в ранг gentlemanlike занятий¹¹⁴.

Но еще большее влияние на развитие капиталистического духа госу­дарство приобретает, естественно, обходными путями: строением своей хозяйственной политики. Здесь мы должны вспомнить о той, без сомне­ния, весьма крупной поддержке, которая была оказана капиталистичес­ким интересам меркантилистической политикой в эпоху раннего капи­тализма. То из нее, что имеет непосредственное значение для нашей проб­лемы, состоит главным образом в следующем.

Это государство во многих местах тащит за уши частных лиц, чтобы они действовали в качестве капиталистических предпринимателей. Оно толкает и гонит их силой и убеждениями в объятия капитализма. Образ физического принуждения, который я здесь употребляю, заимствован из сочинения одного камералистического писателя XVIII столетия, который полагает, "что plebs не оставит своей старой погудки, пока его за нос и за уши не потащат к его новой выгоде" (349). Трогательно смотреть, как Кольбер пытается подогнать своих особенно ленивых земляков (350). Позади многочисленных предприятий в течение XVI и XVII столетий в Англии стоит как непосредственно движущая сила, ибо он заинтересован своим кошельком, король (или королева). В долгих беседах такие лю­ди, как Лрейк, как Рэли, побуждаются ими к новым экспедициям: так, последний план Рэли - еще раз поплыть в Гвиану - исходит от нуждаю­щегося в деньгах Якова (351); так, мы видим, что Карл I рассылает своих

[216]

агентов по стране, чтобы заключать с промышленниками доходные до­говоры (352).

И потом мы должны вспомнить об искусной системе привилегий, пос­редством которой меркантилистическое государство поощряло наличные капиталистические интересы, пробуждало стремящиеся к жизни, но еще дремлющие в зародыше или, наконец, закладывало зародыши таких ин­тересов. Весь смысл этих государственных "привилегий" (в самом широ­ком значении) находит прекрасное выражение в одном письме Генри­ха II французского от 13 июня 1568 г., где он в сухих словах высказывает, что ешо "привилегии и благодеяния" должны побуждать "добродетель­ных и трудолюбивых" промышленников к доходным предприятиям" (353).

"Привилегии", которые, таким образом, все покоятся на одной и той же основной идее - путем обещаний материальных или идеальных выгод возбудить к деятельности предпринимательский дух, - принимали весьма различные формы: они являются в виде монополий, т.е. как бы отрицательных привилегий, когда тут предоставляется монополия производства, там — торговая монополия, а здесь — транспортная мо­нополия; они выступают в виде торгово-политических мероприятий защиты или благоприятствования; они принимают, наконец, форму пря­мых премий. В своем Dictionnaire Савари перечисляет все премии, кото­рыми пытались подстрекать предприимчивость: наделение наследствен­ным. дворянством, разрешение натурализации, сложение ввозных пош­лин, беспроцентные ссуды, годичные пенсии, свободная варка пива, предоставление мест для построек, освобождение от промыслового над­зора, поддержка наличными деньгами и многое другое. "Всем изобре­тениям приходили на помощь привилегиями и покровительством; коро­левская казна как бы стояла на рынках и проезжих дорогах и ждала тех, в чьем распоряжении имелось хоть какое-нибудь изобретение, чтобы пограбить их" (Генрих Лаубе). Итак, поддержка и способствование тому "прожектерству", о котором я так пространно рассказывал, со стороны государства!

Оживление предпринимательского духа государство имело в виду и, пожалуй, достигло его в известной мере (не очень большой, ибо в то время, когда событие, о котором я сейчас хочу напомнить, произошло, предпринимательский дух уже был достаточно силен, чтобы обойтись без поддержки государства, которое он скорее, наоборот, принудил к пере­мене фронта) путем ломки меркантилистическо-цеховой системы и вве­дения "промышленной свободы" в новом хозяйственном праве XIX сто­летия.

Наконец, государство сделалось сознательным пособником капиталис­тического духа посредством культивирования школьного дела во всех его различных ступенях. Мы использовали возникновение учебных заведений в ранее изложенных отделах этого труда в качестве симпотома наличности, отличающегося по размерам или по характеру капиталисти­ческого духа; здесь должно быть подчеркнуто их значение в качестве источника этого духа. Начиная со счетных школ, которые во Флоренции

[217]

были основаны уже в XIV столетии, и кончая коммерческими школами и высшими коммерческими учебными заведениями наших дней, вызван­ные к жизни публичными корпорациями учреждения для распростране­ния и углубления коммерческих знаний сделались в той же мере рассад­никами капиталистического духа: здесь главным образом вырабатыва­лась отчетность, здесь учили правилам хорошей деловой организации и т.д.

Но я думаю, что те формы воздействия, которые государство оказыва­ло, не желая этого, имели еще большее значение для развития капита­листического духа, чем те, которые оно имело в виду (и которые доволь­но часто совершенно не осуществлялись).

Мы не должны забывать, что государство приобретало в важных слу­чаях большое значение для расцвета капитализма прежде всего своим несуществованием. Или, выражаясь иначе, - если бояться этого парадок­са, приписывающего государству способность воздействия и в то же вре­мя утверждающего, что оно не существует, - своеобразие государствен­ных отношений порою тем вызывало более высокое и быстрое развитие капиталистического духа, что оно не давало или лишь позднее давало известному государственному образованию возможность превращения в могущественную великую державу. Я имею в виду такие государства, как Швейцария или Германия до 1870 г. В них определенные стороны ка­питалистического духа вырабатывались безусловно благодаря тому, что их подданным недоставало или недостает опоры в могущественном госу­дарстве. Этим самым члены таких наций принуждаются за границей более приспособляться к потребностям рынка, так как они никогда не могут силой, добыть себе сбыта, а должны завоевать его путем искусства убеждения и хорошего исполнения: они должны больше напрягать свое остроумие и иметь гибкую спину. Торгашеский элемент в капиталисти­ческом духе развивается благодаря этому, но и деловая энергия может быть усилена. Мы ознакомились с характерными особенностями немец­кого буржуазного духа, которые ясно отличают его от английского; од­но из оснований этого различия составляет, без сомнения, долгая разд­робленность Германии, которая и воспрепятствовала тому, чтобы мы об­ладали обеспеченными рынками и большой колониальной империей, и которая принудила наших купцов и промышленников добывать себе дос­тойное положение за границей, "место под солнцем" без военных кораб­лей в виде прикрытия тыла (354).

Затем государство оказало мощное содействие капиталистическому духу своим существованием и особенностями своего развития. Я обозна­чил само современное государство в качестве одной из основных форм предприятия, каковым оно, несомненно, является. Этим самым оно пода­вало в своей общей организации, в своей должностной иерархии, в отда­ленности своих целей и постоянстве их преследования и во многом другом лучший пример крупным капиталистическим предприятиям, действовало, следовательно, возбуждающе и поучающе на организатор­ский дух, усиливало организаторские способности руководителей этих хозяйственных единиц.

[218]

Отдельные ветви государственного управления, которые преимущест­венно, по-видимому, оказывали влияние на выработку капиталистичес­кого духа, суть следующие:

1. Военное дело, формы воздействия которого многочисленны. Быть может, важнейшее социальное событие новой истории есть возникнове­ние профессионального войска: в средние века - рыцарского войска; в Новое время - войска наемников. Большое значение этого события я усматриваю в том, что оно дифференцировало требования, предъявляв­шиеся к действиям подданных государства; чтобы удержаться в борьбе за существование, человек требовался более не целиком, человек, обла­давший как воинскими, так и хозяйственными способностями и позна­ниями, - но требовался уже только половинный человек: такой, который годился либо к войне, либо к хозяйствованию. Благодаря этому специфи­ческие мещанские добродетели могли сильнее воспитываться; лучшие мещане подвергались отбору, "мещанство" без всякого элемента воин­ской природы могло выработаться. Что бы сталось, должны мы спросить, например, с флорентийским торговым духом, если бы граждане Флорен­ции уже столь рано - с XIII столетия - не держали бы для себя наемни­ков, но все были бы обязаны, как германские крестьяне, каждое мгно­вение хвататься за оружие, чтобы защитить свою родную землю? Альбер­та, всегда ясно оценивающий положение вещей, хочет видеть объясне­ние выдающихся коммерческих способностей своих земляков прямо в том обстоятельстве, что в его родном городе не было повода (и нужды) культивировать воинское ремесло. Благодаря этому, полагает он, глав­ным образом и создалось сильное побуждение доставить себе положение в государстве путем приобретения денежного богатства посредством коммерческой деятельности (355).

Если евреи представляют собой законченный тип народа торгашей, то в этом, несомненно, не в последней степени повинна их судьба, заставив­шая их в течение двух тысяч лет прожить без воинской деятельности, благодаря чему все воинственные натуры постепенно изгонялись из их национального тела.

На другое соотношение между военным делом и развитием капита­листического духа я уже указывал в других местах (356): я имею в виду поощрение, оказанное дисциплине, с одной стороны, организаторским способностям - с другой, выработкой современного воинского корпуса.

Если мы рассмотрим специфические военные добродетели, начиная с XVII столетия, то мы очень легко заметим, что они по существу те же са­мые, с какими мы познакомились как с капиталистическими добродете­лями. И если мы примем во внимание, что современные военные органи­зации вступили в жизнь задолго до крупных капиталистических пред­приятий, то мы не сможем и здесь отрицать их влияния на развитие опреде­ленных сторон капиталистического духа. Вследствие этого не случай­ность, что те стороны этого духа, которые обязаны своим существовани­ем хорошей военной выправке, сильнее всего развиты у народов, обла­дающих особенно блестящей военной организацией, т.е. прежде всего в Германии. Ныне, когда капиталистические предприятия приобретают все

[219]

большие размеры и все более принимают характер гигантских военных ополчений, эти особенные способности и навыки получают еще большее значение. Ныне беспристрастные иностранцы вполне ясно видят превос­ходство немецких предпринимателей в этом отношении, и мы слышим также, что это превосходство хорошими наблюдателями ставится в связь с военной выправкой. Так, один понимающий англичанин выражает свое мнение об этих соотношениях в следующих словах:

"Едва ли преувеличивают, говоря, что военная служба, более чем ка­кое бы то ни было иное влияние, создает промышленную Германию. Предприниматели и рабочие вместе прошли через нее; они учились в одной и той же школе и одинаково понимают, что порядок существенно необходим для всякой организованной силы, будь она промышленной или военной" (357).

Что и здесь опять-таки предрасположение в крови и исторические судьбы находятся в отношении взаимодействия, как мы это уже могли констатировать в отношении других явлений, - разумеется само собой.

Когда современное государство развивало свое военное дело, несом­ненно, ни одному из руководящих лиц не приходило в голову, что с этим новым институтом и в большей мере благодаря ему выдвигался наверх такой элемент населения, который был предназначен послужить взрыв­чатым веществом по отношению к устоям старого государства: евреи. Я подробно показал в моей книге о евреях, как это они доставляли госуда­рям - особенно начиная с XVII столетия - необходимые денежные сред­ства для ведения войны, будь то путем личной ссуды или через посредст­во биржи, в образовании которой они принимают такое крупное участие; я показал также, какую выдающуюся роль евреи играли в качестве воен­ных поставщиков, т.е. в снабжении войск жизненными припасами, одеж­дой, оружием. Благодаря этой помощи они, однако, не только разбога­тели, но и в социальном отношении улучшили свое положение в стране, так что мы можем делать современное военное устройство в весьма зна­чительной мере ответственным за позднейшую эмансипацию евреев, а тем самым, следовательно, и за распространение свойственного евреям капиталистического духа в современном мире.

Этой мыслью я уже захватил другую специальную область государст­венного управления, именно:

2. Финансы, которые для выработки капиталистического духа, равным образом имеют значение.

Прежде всего опять-таки в силу того благоприятствования, которое они оказали еврейскому народу: главари его сумели в качестве важных и влиятельных финансовых деятелей сделаться необходимыми современ­ным государям и он тем самым в целом достиг большого могущества. А все - это мы должны раз и навсегда усвоить, - что способно поднять положение евреев, расширить круг их деятельности, усилить их влияние на хозяйственную жизнь, означает сильно? поощрение капиталистическо­го духа, и притом всегда в его развитии к высококапиталистическим формам, которые, как нам известно, лучше всего соответствовали еврей-

[220]

ской натуре. Это поощрение имело место: 1) путем чисто внешнего увели­чения числа еврейских предпринимателей; 2) путем воздействия еврей­ского духа на христианских предпринимателей; 3) путем распростране­ния, следовательно, этого духа на все более широкие области хозяйст­венной жизни; 4) путем вызванного этим опять-таки отбора приспособ­ленных к новому деловому поведению разновидностей; благодаря этому снова распространение, расширение, углубление. Это все один и тот же процесс, который мы наблюдаем в различных местах.

Но финансы современных государств и иным образом способствова­ли развитию капиталистического духа: именно при своем возникновении он несомненно получил существенную поддержку от выработки самой финансовой организации. Здесь внесло свою долю уже ведшееся в духе современности финансовое хозяйство итальянских республик. Мы обя­заны прилежным изысканиям наших итальянистов - Зивекинга и др. -знанием того, что, например, коммерческая бухгалтерия была впервые разработана в финансовом управлении такого города, как Генуя; мы зна­ем или можем догадываться, что потребность в достоверных статистичес­ких сведениях, благодаря которым культивировалась и развивалась склонность к учету, впервые была ощущаема финансовыми органами этих стремившихся к расцвету государственных образований. "Такая держава (как республика Венеция), основы которой были так сложны, деятельность и интересы которой были распространены на такую широ­кую сферу, была бы совершенно немыслима без величественного обозре­ния целого, без постоянного баланса сил и тягот, прибыли и убытков. Венеция могла бы претендовать, пожалуй, на звание месторождения современной статистики наряду с Флоренцией и на втором месте с наибо­лее развитыми итальянскими княжествами. Только в итальянских государствах последствия полного политического самопознания соеди­няются с образцом магометанской администрации и с исконными сильны­ми ремеслами в области производства и торговли, чтобы основать настоя­щую статистику" (358). Какое же воздействие оказало на умы общее изоб­ражение социального мира в цифрах, какое сильное поощрение благода­ря ему испытала отчетность и тенденция к обращению всего в численные величины, эти важные элементы капиталистического духа, при некото­ром размышлении, легко "измерить" (говорим мы опять, как будто бы само собою разумеется, что мы всегда ходим в жизни с аршином в ру­ках).

Финансовое хозяйство публичных корпораций было первым крупным "хозяйством", подобно тому как современное государство было первым крупным "предприятием"; по ним, таким образом, капиталистические идеи должны были, как по крупнейшим образцам, ориентироваться в различные стороны.

Устройство же публичного долга стало первой крупной "договорной системой", которая охватывала более широкие круги, чем род и сосло­вие, и нуждалась вследствие этого в других нравственных силах для своего существования, нежели те, которые были присущи исконным об­ществам; "общественные" связи (в смысле Тенниса) были этим созданы

[221]

впервые в более крупном масштабе, и те связующие средства, на употреб­лении которых построен капиталистический междухозяйственный обо­рот, - коммерческая солидность, добрая вера, обещания на длинный срок вперед и намерения сдержать эти обещания, - нигде не нашли себе так рано и такого всеобщего применения, как в крупном деловом управ­лении расцветающих городов и государства.

В совершенно другом направлении оказало оно затем оживляющее действие на капиталистический дух, когда с ним связываются - как мы видели - первые крупные спекулятивные предприятия: шарлатанство с Южным морем в Англии, шарлатанство Лоу во Франции, которые все же - несмотря на свой "шарлатанский" характер или именно вследствие его - приобрели решающее значение для капиталистического "грюндер­ства" и были бы немыслимы без своеобразного и значительного развития публичного долгового устройства.

Наконец, мы упомянем об одной отрасли государственного управле­ния, которая, по-видимому, не имеет ничего или имеет очень мало об­щего с развитием капиталистического духа, но при ближайшем рассмот­рении оказывается обладающей величайшим значением для этого разви­тия; я имею в виду:

3. Церковую политику. В более широком смысле, в качестве иерковно-политического акта, можно рассматривать и "эман­сипацию" евреев, значение которой для выработки высоко-капиталистического духа стоит вне сомнений. Но не о ней все же я думаю в первую голову, когда на церковную политику современных государств возлагаю долю ответственности за более быст­рое и всеобщее распространение капиталистического духа и его одновре­менное углубление. Самый важный факт - тот, что государство - глав­ным образом посредством выработки государственной церковности -создало понятие и явление еретика или иноверца, как политической или социальной категории. Это значит, что в современных государствах различались две категории граждан: полноправные граждане и полуграж­дане, смотря по их вероисповеданию) из которых одни, т.е. принадлежа­щие к государственной церкви, обладали вполне всеми гражданскими правами, тогда как значение полуграждан имели лица других исповеда­ний, которым в особенности был закрыт или затруднен доступ к общест­венным должностям и званиям. Везде были полугражданами в этом смысле евреи вплоть до XVIII столетия включительно и по большей части еще дольше; в католических странах ими были, кроме того, еще и протес­танты; в протестантских странах, обратно, - католики и направления, не принадлежавшие к государственной церкви, в Великобритании, таким образом, - просвитериане, квакеры и т.д.; в пресвитерианских государст­вах Новой Англии в Америке - приверженцы High Church¹¹⁵ и т.д.

Это "еретичество" как таковое совершенно независимо от самого испо­ведания, рассматривавшегося как еретическое, мы должны, очевидно, признать важным источником капиталистического духа, так как оно мощно усиливало приобретательские интересы и повышало деловую пригодность. И это по понятным причинам: исключенные из участия в об­щественной жизни еретики должны были отдавать всю свою жизненную

[222]

силу на хозяйство. Оно одно давало им возможность доставить себе то уважаемое положение в обществе, которого государство их лишало. Не­избежно должно было произойти то, что в этом кругу "исключенных" значение обладания деньгами оценивалось выше, чем при прочих рав­ных условиях у других слоев населения, так как для них ведь деньги означали единственный путь к могуществу.

С другой стороны, их положение как иноверцев влекло за собой то, что они должны были сильнее развивать свои экономические способнос­ти, так как, естественно, для них возможности наживы были затрудне­ны. Только точнейшая добросовестность, только ловчайший учет всего, только полнейшее приспособление к потребностям клиентуры обещало им успех в деле. Преследуемые и заподозренные, пишет Бенуа о гугено­тах, как могли иначе завоевать себе твердое положение, если не "своим разумным поведением и своею честностью" (par la sagesse de leurs moeurs et par leur honnetete).

Естественным было и то, что эти еретики в эпоху начинающегося капитализма с особенным рвением посвятили себя именно капиталисти­ческим предприятиям, так как именно они обещали наибольший успех, составляли вернейшее средство достичь богатства, а через него и видного общественного положения. Вследствие этого мы встречаем их в ту кри­тическую эпоху, т.е. главным образом с XVI по XVIII столетие, всюду на первых местах - как банкиров, как крупных купцов, как промышлен­ников. Они прямо господствовали над "торговым оборотом", "the trade". Эта связь была правильно понята лучшими судьями уже в те времена. Испанцы просто говорили, что еретичество способствует торговому духу.

А такой проницательный человек, как Уильям Петти, высказывает о значении "еретичества" для расцвета капиталистического духа следую­щее интересное суждение (359): "Торговля во всех государствах и при всяком правительстве находится в руках иноверческой партии и тех, кто является представителем иных воззрений, чем те, которые публично признаны; так, в Индии, где признана магометанская религия, самыми значительными купцами являются индусы (the Banians). В Турецкой империи - евреи и христиане. В Венеции, Неаполе, Ливорно, Генуе и Лиссабоне - евреи и непаписты. Даже во Франции гугеноты относительно гораздо сильнее представленл в торговле, тогда как в Ирландии, где католи­ческая вера не признается государством, приверженцы этой религии держат в своих руках значительную часть торговли. Отсюда следует, что торговый дух не присущ какой бы то ни было религии как таковой, но, как уже говори­лось выше, связан с иноверчеством в целом, как это подтверждает и при­мер всех английских больших торговых городов" (Trade in not fixed to any "Species Religion дs such; but rather.. te the Heterodox part of the whole). С подобными рассуждениями, в частности и относительно значения non-conformis’тoв для развития торговли и промышленности в Великобри­тании, мы встречаемся часто (360). Что эти наблюдения, как их нам сообщают эти свидетели, были пра-

[223]

вильны, нам показывает взгляд на хозяйственную историю того времени. Мы особенно хорошо осведомлены о положении во Франции через посредство отчетов интендантов, которые были затребованы королем после отмены Нантского эдикта и которые были собраны и в извлечениях изложены Буленвилье (361). Из них явствует, что в действительности большая часть капиталистической промышленности и заморской торгов­ли находилась в руках реформаторов (или была в их руках до этого нео­бычайно критического для Франции времени). Железоделательная про­мышленность в Седане, бумажное производство в Оверни, в Ангумуа, в generalite de Bordeaux, кожевенные заводы в Турене, соперничавшие с английскими, были исключительно в их руках; в Нормандии, Мене и в Бретани "они обладали почти большей частью процветавших там льно­прядилен"; в Туре и Лионе - производства шелка, бархата и татты; в Лангедоке, Провансе, Дофинэ, Иампани - шерстяной промышленности, в generalite de Paris - производства кружев и т.д.

В Гвиенне виноторговля находится в их руках; в двух gouvernemants (de Brouage et d'Oleron) дюжина семейств обладает монополией торговли солью и вином; в Сансерре они, по отзыву интенданта, "превосходят ка­толиков по численности, богатству и значению". В generalite d'AlenVon 4000 протестантов господствуют почти над всей торговлей. Та же картина в Руане, Кане, Ниме, Метце.

Внешнюю торговлю они вели охотнее всего с Голландией и Велико­британией, а голландцы и англичане охотнее всего вели с ними дела, потому что они питали к ним больше доверия, чем к католикам, полагает Бенуа.

И в качестве банкиров во Франции того времени мы встречаем много­численных реформаторов; они охотно также берут на откуп подати, к чему они допускались. Известно, что Кольбер очень противился эдиктам, воспретившим их использование в податном управлении.

Таким образом, мы будем вправе присоединиться к суждению Ранке о хозяйственной роли протестантских еретиков во Франции XVII столетия, когда он, разюмируя, говорит (362):

"Отрешенные от военного дела и настоящих государственных долж­ностей, реформаты принимают тем большее участие в финансовом управ­лении, государственных арендах, устройстве государственного кредита; замечательно) с каким рвением и успехом они посвятили себя развивав­шимся мануфактурам".

Снова напрашивается вопрос: не ошибаемся ли мы, выводя капита­листический дух из "еретичества". Были ли еретики капиталистически настроены, потому что они были еретиками, или, быть может, они были еретиками, потому что уже были охвачены капитализмом? Или - в еще более широком понимании - не были ли они, быть может, еретиками и представителями капиталистических интересов, потому что в равной мере были предрасположены к тому и другому по своей крови? Не явля­ются ли гугеноты во Франции, быть может, принадлежащими к герман­ским племенам, которые были более склонны к капитализму и одновре­менно к свободным религиозным воззрениям? Без сомнения, возможно.

[224]

я даже склонен сказать: вероятно, что в "еретичестве" и капиталистичес­ком образе мыслей нашли себе выражения свойства крови и что "ерети-чество", несомненно) должно быть поставлено в связь и с экономически­ми причинами. Привести доказательства правильности подобных пред­положений, конечно, совершенно невозможно. Но если эти предположе­ния и правомерны, то не подлежит опять-таки сомнению, что социальное состояние, созданное "еретичеством", усиливало наличные тенденции: тем, что благодаря ему известные капиталистические задатки были раз­виты, капиталистически предрасположенные разновидности подверглись более быстрому и решительному отбору, так что мы, во всяком случае, вправе считать "еретичество" источником - и, несомненно, не слабым -капиталистического духа.

Однако с религиозным - и можно добавить, и с политическим - "ере­тичеством" находится в теснейшей связи другое социальное явление, которое приняло еще гораздо большее участие в строительстве капита­листического духа, чем само "еретичество". Я имею в виду переселения из одной страны в другую, которые совершаются в те века раннего капи­тализма преследуемыми по религиозным или политическим основаниям. Еретики становятся эмигрантами.

Проблема переселений является, однако, более широкой, чем "эми­грантская" проблема, поскольку подобные переселения имели место и по другим основаниям, кроме религиозных и политических. Вследствие этого я трактую их отдельно и связно и посвящаю им всю следующую главу.

Глава двадцать четвертая ПЕРЕСЕЛЕНИЯ

Я бы считал для себя необычайно привлекательной задачу написать всю историю человечества с точки зрения иноземца и его влияния на ход событий. Действительно, мы наблюдаем с зари истории, как в малом и большом влиянию извне следует приписывать своеобразное развитие народов. Идет ли речь о религиозных системах или технических изобре­тениях, о формах будничной жизни или о модах и одеждах, о государст­венных переворотах или биржевом устройстве - всегда или по меньшей мере очень часто мы находим, что побуждение исходит от иноземцев. Так, и в духовной (и общественной) истории буржуа-иноземец играет чрезвычайно крупную роль. Беспрерывно в течение европейского сред­невековья и в еще больших размерах в позднейшие столетия семьи поки­дают свое исконное местожительство, чтобы в другой стране устроить свой очаг. И это как раз те самые хозяйствующие субъекты, которых мы во многих случаях должны признать выдающимися носителями капита­листического духа, основателями и двигателями капиталистической ор­ганизации. Стоит поэтому проследить те связи, которые, несомненно, имеют место между переселениями и историей капиталистического духа. Прежде всего факты (363). Мы можем различать единичные и массовые переселения.

[225]

Единичные переселения, в основе которых лежит, следовательно, тот факт, что по индивидуальному поводу семья (или несколько семей) меняет свое местожительство, т.е. переселяется в другую страну или в другую местность, - такие переселения бывали, конечно, во все времена. Нас здесь интересуют те из них, с которыми связано какое-нибудь дви­жение вперед капиталистического духа, а таковые мы вправе предпола­гать тогда именно, когда мы встречаемся с эмигрантами как с носителя­ми высшей формы хозяйственного оборота или как с основателями новых промышленных отраслей. Я имею в виду в первом случае "лом­бардов" и других итальянских денежных менял, которые в течение позд­него средневековья занимаются своим делом во Франции, в Англии и дру­гих местах; и я напоминаю о том, как среди других отраслей промышлен­ности в средние века и позднее иноземными пришельцами была развита особенно шелковая промышленность. И притом развита в капиталисти­ческом смысле (так как переход ремесленников с одного места на другое нас в этой связи совершенно не касается).

Так, например, мы узнаем следующее о влиянии эмиграции уроженцев Лукки на развитие венецианской шелковой промышленности:

"Новый фазис развития наступил с эмиграцией купцов и рабочих шел­ковой промышленности из Лукки, когда эта отрасль промышленности только и достигла полного расцвета; одновременно коммерческий эле­мент выступил более на первый план: купцы сделались руководителя­ми производства; они передавали свое собственное сырье мастерам для переработки в различных стадиях производства" (364). И о генуэзской шелковой промышленности: "Подобно тому как в Венеции с эмиграцией уроженцев Лукки, в Генуе шелковая промышленность пережила большой подъем только благодаря братьям Перолерии и другим купцам, привлекшим в начале XV столетия к себе на службу рисовальщиков узоров из Лукки. Им даже вообще при­писывалось введение шелковой промышленности. Одновременно тогда был введен новый социальный строй в генуэзской шелковой промышлен­ности - именно капиталистическая домашняя промышленность, ко­торая нашла свое выражение в основании шелкового цеха в 1432 г." (365).

В Болонье, как полагают, в 1341 г. неким Багоньино ди Барчезано из Лукки была основана, быть может, первая современная фабрика-шелко­прядильня, "в которой одна-единственная машина делала работу 4000 прядильщиц" (366).

Лионская шелковая промышленность ведет свое происхождение рав­ным образом от итальянских пришельцев, которые вначале, наверное. занимались ею в чисто ремесленной форме. Для нас интересно, что пере­ход к капиталистической организации в XVI в. опять-таки обязан ини­циативе двоих иноземцев (367).

То же самое действительно и относительно швейцарской шелковой промышленности: в 1575 г. Пеллигари основывают шелковую мануфак­туру с 15, позднее с 30 работниками: "производство с 15 или 30 подмас­терьями было до тех пор неслыханным даже в выделке бумаги и в типо-

[226]

графском деле" (368); то же самое и в австрийской шелковой промышлен­ности (369).

Шелковая промышленность только главный пример; наряду с нею бес­численные отрасли промышленности основывались то там, то здесь, то немцами, то голландцами, то итальянцами в чужих странах, и притом по большей части всегда в момент перехода их к капиталистической форме (370).

Еще сильнее, однако, чувствуется влияние иноземцев на ход хозяйст­венной жизни в тех случаях, когда дело идет о массовых переселениях из одной страны в другую. Таких массовых переселений мы можем с XVI столетия, в котором они начинаются, различить следующие три груп­пы:

1) переселение евреев;

2) переселение преследуемых за религию христиан, в особенности протестантов;

3) колонизация заморских стран, особенно Соединенных Штатов Аме­рики.

Я хочу со всею краткостью - так как подробнее изложение фактичес­кого элемента отклонило бы нас от прямого пути нашей мысли - дать необходимейшие указания о ходе тех переселений, поскольку без этих указаний нельзя обойтись, чтобы доставить себе приблизительно верное представление о внешним путем устанавливаемом значении названных передвижений.