Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Православие и ислам 4 page





Вторым элементом реформирования общества, который Гоголь считает абсолютно необходимым для России, является укрепление царской власти. На первый взгляд, воззрения Гоголя на природу и необходимость царской власти являются не просто ошибочными, но абсурдными, поскольку Россия в ХХ веке навсегда отказалась от самодержавия, свергнув последнего царя последней династии российских императоров, так что возврата к прошлому не будет. Однако прежде чем отвергать аргументы Гоголя, следует рассмотреть их конкретно, а не исходя из общих соображений. Показательно, что Гоголь в своих суждениях о священном статусе царя опирается на авторитет Пушкина, одного из наиболее свободолюбивых русских поэтов. «Но Пушкина остановило ещё высшее значение той же власти, которую вымолило у небес немощное бессилие человечества, вымолило её криком не о правосудии небесном, перед которым не устоял бы ни один человек на земле, но криком о небесной любви Божией, которая бы всё умела простить нам – и забвенье долга нашего, и самый ропот наш, – всё, что не прощает на земле человек, чтобы один затем только собирал свою власть в себя самого и отделился бы от всех нас и стал выше всего на земле, чтобы чрез то стать ближе равно ко всем, снисходить с вышины ко всему и внимать всему, начиная от грома небес и лиры поэта до незаметных увеселений наших... Всё полюбивши в своём государстве, до единого человека всякого сословья и званья, и обративши всё, что ни есть в нём, как бы в собственное тело своё, возболев духом о всех, скорбя, рыдая, молясь и день и ночь о страждущем народе своём, государь приобретёт тот всемогущий голос любви, который один только может быть доступен разболевшемуся человечеству и которого прикосновенье будет не жёстко его ранам, который один может только внести примиренье во все сословия и обратить в стройный оркестр государство».195

То, что произошло с русской монархией а 1917 году, вовсе не доказывает антиисторичность взглядов Гоголя на священную сущность монархии и на мистическую связь между царём и русским народом. Если бы Гоголь мог знать об этих трагических событиях, он бы всё равно не изменил своих убеждений. Он бы взглянул на русскую революцию глубже, чем все зарубежные и отечественные историки, вместе взятые. Прежде всего, он бы отметил, что не монархию отвергла Россия, но отвергла Бога, и что это богоотступничество является делом временным и непрочным. Россия всё равно вернётся к Богу и пожалеет о своём преступлении против помазанника Божия. События 1917 года оказались трагическими и для царя, и для его народа, не мыслящего существование России без царя. Неправда, будто русский народ неоднократно выступал против царя. Все крестьянские войны были войнами за хорошего царя и против тех царей, которых народ считал богоотступниками. И последнего русского царя свергал не народ, а сама правящая верхушка, которой царь мешал грабить народ и вершить над ним насилие. Растерявшийся народ сначала безмолвствовал, а потом изгнал и тех, кто пытался узурпировать власть. В этом – тайна успеха Октябрьского переворота 1917 года. Народ восстал против тех, кто отнял у него царя, Божия помазанника и народного заступника. Большевикам удалось возглавить это народное движение и с помощью народа выиграть гражданскую войну. Народ взамен получил «новую династию русских царей», хотя бы в образе большевистских вождей: сначала Ленина, а затем Сталина. Ленин для того и уничтожил тайно всю семью Николая II, чтобы не иметь конкурентов на «царский престол». Других объективных предпосылок для победы большевиков в 1917 году просто не существовало, что понимал даже Ленин. После Сталина, последнего российского «исполняющего обязанности царя», в России наступило смутное время. Кстати, русская поговорка говорит о человеке со смутным, непредсказуемым мышлением: «без царя в голове». И только в наступившем XXI веке Россия вернётся не только к Богу, но и к помазаннику Божию, которым станет избранный народом глава государства, который, в соответствии с нормами русского языка, должен называться «Государь», хотя пока он носит заграничное наименование Президент Российской Федерации. Именно российский Государь будет дирижировать «общественным оркестром», следя за тем, чтобы нормы российской демократии не противоречили законам Бога и воле народа. Именно о таком «государевом устройстве» российского общества мечтал Гоголь. Поэтому размышления Гоголя о российском самодержавии, о необходимости укреплять государеву власть приобретают в XXI веке особую актуальность.

Гоголь считал само собой разумеющимся, что российский Государь обязательно должен быть православным и его власть должна освящаться Православной Церковью. Против этого может быть возражение, что в России, кроме православных, проживают мусульмане, иудеи и т.д. Государь же должен выражать волю всех россиян, относящихся к любому вероисповеданию, а тем самым волю всего российского народа. Однако российский Государь прежде всего должен выражать волю Бога, без чего он не может быть и выразителем воли народа. Поскольку Бог для всех один, а Государь не может принадлежать одновременно к нескольким вероисповеданиям, он должен быть православным, ибо это, помимо всего прочего, основная религия россиян. При дореволюционной царской власти по этому поводу не возникало никаких вопросов, и российский православный Государь всегда был гарантом соблюдения религиозных прав граждан любого вероисповедания. Это же происходит и сейчас. Поэтому представители всех религий заинтересованы в укреплении власти российского православного Государя. Беда начинается тогда, когда Государь оказывается атеистом, как это было в советское время. Важно понимать и то, что власть помазанника Божия должна быть закреплена законом, который не должен противоречить воле Бога.

Следующая задача по реформированию общества – развитие русской православной культуры, не только монастырской, но и светской. В некотором роде это даже первая задача, потому что она может решаться даже тогда, когда для решения остальных задач ещё не созрели условия, как это бывает в переходном состоянии общества, когда к старому вернуться уже нельзя, а новое ещё не определилось. Гоголь настаивает, что подлинная культура имеет религиозное происхождение, рождаясь из неистребимого стремления человеческой души к Богу. Здесь субъективный фактор явно перевешивает все объективные условия и предпосылки. Фундаментом русской православной культуры в современных условиях, вне всякого сомнения, является культура монастырская, или церковная, представляющая собой беседу человека с Богом. Светская культура, если она действительно православная, какой и должна быть, берёт церковную культуру за образец, но не может ей полностью подражать, поскольку выражает не устоявшееся, а переходное состояние человеческой души и общественных отношений. Светская православная культура – это культура всего общества, а не только отдельных творцов, – даже если это общество, утратившее связь с Богом, но мучительно желающее эту связь восстановить. Можно предполагать, что светская православная культура, являясь культурой переходного времени, по его окончании сольётся с монастырской культурой в единое целое. «Все более или менее согласились называть нынешнее время переходным. Все, более чем когда-либо прежде, ныне чувствуют, что мир в дороге, а не у пристани. Не на ночлеге, не на временной станции или отдыхе. Всё чего-то ищет, ищет уже не вне, а внутри себя. Вопросы нравственные взяли перевес и над политическими, и над учёными, и над всякими другими вопросами. И меч и гром пушек не в силах занимать мир. Везде обнаруживается более или менее мысль о внутреннем строении: всё ждёт какого-то более стройнейшего порядка. Мысль о строении как себя, так и других делается общею... Всяк более или менее чувствует, что он не находится в том именно состоянии своём, в каком должен быть. Хотя и не знает, в чём именно должно состоять это желанное состояние. Но это желанное состояние ищется всеми».196 Гоголь отмечает, что уже не одно поколение русских людей чувствует, что живёт в переходный период, который начался с реформ Петра I, а закончится не раньше, чем через двести лет, т.е. в XXI веке. Воспитание нового человека, гражданина России, чувствующего себя гражданином Небесного Государства, является одной из основных задач русской православной культуры переходного времени.

К русской православной культуре примыкает национальная система просвещения, включающая в себя и информационную безопасность. Гоголь считает, что необходимо поставить преграду разрушающему воздействию европейского атеистического образования на все слои российского общества. Бессмысленно изучать иностранные языки, не владея в должной мере русским языком. Преступно через европейское образование вытеснять русскую культуру. Изучать европейскую культуру нужно, но только с позиции собственной культуры, овладение которой должно быть приоритетным. Гоголь предупреждает, что иностранное влияние не развивает, а тормозит естественное развитие национального самосознания, в то время как подлинное, религиозное просвещение черпает свои истоки в народе, хранящем в душе православные традиции. В поддержке и развитии этих традиций видит Гоголь смысл духовного просвещения народа.

Русская православная культура заботится о духовном обновлении общества подлинными началами христианства, о ликвидации пропасти, возникшей между государством и Церковью. Государство увлеклось европейскими нововведениями, носящими формальный и бюрократический характер. В связи с этим Гоголь говорит о необходимости единства Самодержавия, Православия и Народности. Этот лозунг был провозглашён официальной властью, но так и не наполнился реальным содержанием. В осуществлении его на практике Гоголь видит объединительную русскую идею. Русская православная культура раскрывает священный смысл служения России и в конечном счёте Богу. Жизнь каждого человека должна быть нужной государству, поскольку через государство русский человек приобщается к особому призванию России. Гоголь пришёл к выводу, что через Европу христианство умерло, через Россию оживёт. Через духовное возрождение России произойдёт и духовное возрождение всего мира и, следовательно, спасение его. И это должен знать каждый русский человек. Одной из важнейших задач православной культуры Гоголь считает возрождение исторической памяти, которую начисто «отшибают» европейские исторические исследования, игнорирующие духовную истину. Гоголь говорит о необходимости православной исторической науки. Попытки создания такой науки были предприняты А.С.Хомяковым и Н.Я.Данилевским. К сожалению, их весьма перспективные идеи и ценные исследования до сих пор остаются невостребованными.

Важным звеном реформирования общества Гоголь считает экономическую деятельность. Не просто хозяйственную, а именно экономическую. До сих пор не преодолено предубеждение, будто у Гоголя никаких экономических идей не было, но были только неопределённые мечты наивного романтика. «У Гоголя мы имеем не принципиальное отвержение «естественного» порядка вещей во имя христианства – тут было больше наивности, чем принципиального разделения христианства и существующего строя... Гоголь думал не об освящении этого строя, а о некоем немедленном преображении человеческих душ и через это о преображении жизни. Только в одном пункте он глубоко чувствовал разнородность существующего строя и христианства: в теме о «жажде обогащения». Гоголь глубоко чувствовал всю историческую действенность этого устремления людей к богатству. Как же возможно, при наличии этого могучего, вечно действующего устремления к богатству, создать Христово братство среди людей – да ещё в пределах неправедного социального строя? Мысль Гоголя усиленно работала над этим вопросом, и он создал своеобразную утопию о новом пути хозяйствования, о новой форме экономической активности».197 Замечательна оговорка, допущенная Зеньковским: не Гоголь имеет те взгляды, которые мы ему приписываем, а «у Гоголя мы имеем...». Мы решили, что социальный строй, при котором жил Гоголь, плох, потому что не соответствует стандартам, предложенным европейцами. У Гоголя иной критерий оценки явлений действительности. Для него нет хорошего или плохого социального строя. Каждый строй соответствует своей эпохе и может быть хорошим, если хороши исполнители, и плохим, если исполнители плохи. И в самом деле: что мешает помещику-христианину любить своих крестьян, которые ему братья во Христе и которые отданы под его отеческую опеку? Только плохое воспитание, несовместимое с христианством и испорченное «жаждой обогащения».

Гоголя часто упрекают в нежелании бороться против крепостничества, за освобождение крестьян. Европа с её показным демократизмом, бесконечно множащим социальные противоречия, рассматривает российское крепостное право как разновидность рабства. Если же исходить из понимания Гоголем этого явления, крепостное право можно назвать «русским социализмом». В XIX веке пролетарии европейских стран находились в гораздо большей экономической зависимости от капиталистов, чем крепостные крестьяне России – от помещиков. В России не было обезземеленной массы, не было безработицы, каждый крестьянин жил в собственном доме со своей семьёй и работал не только на помещика, но и на себя и свою семью. Тем самым были соблюдены основные права человека, которых так недоставало Европе: право на труд, на отдых, на жилище. К этому можно добавить и свободу совести, поскольку никто не принуждал крестьянина посещать церковь: он посещал её в соответствии со своими религиозными убеждениями. Всё это говорит о превосходстве российского общественного строя над европейским. Другое дело, что крепостное право, как и всё прочее в полуевропейской России, было доведено до абсурда, опять-таки по вине применителя, «скроенного по европейской моде». Гоголь уверен, что крепостное право надо не отменять, а перевести в иное, более здоровое состояние. Если же русского мужика, отчасти уже развращённого полурусскими помещиками, «освободить от крепостной зависимости», он окажется в ещё большей зависимости от произвола чиновников, перекупщиков и других любителей жить чужим трудом, а также в ещё большем рабстве у греха, внешнего и внутреннего: греха мира и греха, поселившегося в собственной потрясённой душе. В результате он потеряет землю, бросит свой дом и пополнит армию безработных пролетариев, не имеющих никакого имущества и никаких прав. Именно катастрофу для русского крестьянина и для России предвидел Гоголь в случае непродуманной отмены крепостного права. Гоголь не защищал крепостничество, а протестовал против принесения России в жертву «свободолюбивым идеалам Европы». Поэтому Гоголь предлагает не отмену крепостного права, а его реформирование через постепенное превращение дворянских имений в монастырские, где задача спасения души занимает подобающее ей место в жизни человека, где сам труд становится религиозным делом, что соответствует замыслам Бога, повелевающего человеку трудиться в поте лица своего.

Обладая достаточно объективными экономическими воззрениями, Гоголь не мог не интересоваться проблемой собственности, решая эту важную экономическую и моральную проблему с позиций Православия. Гоголь полагал, что именно в религиозной плоскости следует решать не только экономические, но и любые другие социальные проблемы. К сожалению, такой подход объявляется утопическим даже многими религиозными мыслителями. Зеньковский, например, пишет: «Идея служения Богу через правильное и разумное хозяйствование и есть самая суть утопии Гоголя, который всё чаще и чаще под конец жизни развивал мысль, что все люди «поденщики» у Бога. В сущности, это есть линия религиозно-социальной мысли в отнесении к Богу всего процесса хозяйствования. Если все люди «поденщики», то нет никакой «собственности», (ибо всё принадлежит Богу), нет и не должно быть места для утилитарного или эпикурейского подхода к хозяйствованию».198 Что всё принадлежит Богу – абсолютная истина. Гоголь неоднократно напоминает, что все мы «работаем у одного Хозяина», так что наша собственность на самом деле принадлежит Ему. На тот свет мы не возьмём даже «собственное тело», которое, оказывается, тоже нам не принадлежит. В этом смысле никакой собственности действительно нет. Однако в реальной жизни это бесспорное для христианства обстоятельство никто не желает учитывать, и отсюда все наши беды. Гоголь настаивает на необходимости рассматривать категорию собственности не только как экономическую, но и как религиозную. Это лежит в основе его теории «праведного хозяйствования», которую он противопоставляет психологии наживы. Гоголь убеждён, что собственность, принадлежащая Богу, даётся человеку как распорядителю, чтобы под его присмотром она работала на дело Божие, на организацию людей в соборное единство, на удовлетворение общих потребностей людей, прежде всего духовных, устремляющих человека к Богу. Тот, кто вообразил себя собственником, должен каждодневно благодарить Бога за оказанное доверие, а не присваивать себе то, что тебе не принадлежит. За свою «работу у Бога» человек получает солидное вознаграждение, удовлетворяющее его основные потребности. Однако в большинстве случаев человеку этого кажется мало. Искушаемый сатаной, он подчиняет себя духу наживы и ворует у Бога, у общества, а вместе с тем и у самого себя, отдавая душу дьяволу. Именно поэтому трудно богатому войти в Царство Небесное.

Если движущей силой общественного развития оказывается «жажда обогащения», значит, мир сошёл с ума и нуждается не в реформировании, а в срочном лечении. В лечении заключается сущность реформ, предлагаемых Гоголем. В основе лечения лежит борьба с духом наживы, поразившим общество подобно раковой опухоли. «Одно было ясно для Гоголя: преображение хозяйственной активности, вообще экономической жизни есть дело первостепенной важности, стоящее далеко впереди всех остальных сфер жизни. Тема экономическая в глазах Гоголя была наиболее ответственной – и сюда направлялась больше всего его мысль в вопросе об «общем деле».199 Упрощённым является суждение, будто экономические преобразования Гоголь связывает исключительно с отдельными личностями, демонстрирующими образцы «праведного хозяйствования». Те литературные персонажи, на которые ссылается, например, тот же Зеньковский, даны не в качестве готового рецепта, а исключительно в воспитательных целях, поскольку Гоголь как писатель считал себя обязанным быть «учителем жизни». В то же время он не считал возможным решать хозяйственные вопросы жизни исключительно экономическими методами, через усовершенствование или даже коренное преобразование способа производства. Гоголь уверен, что движущей силой развития общества является не борьба классов, а неудовлетворённые потребности, которые требуют своего удовлетворения. Новые классы как раз и возникают благодаря возникновению новых потребностей общества.

Чтобы обуздать нездоровые потребности, разрушающие общество и умерщвляющие человеческие души, необходимо оздоровить весь образ жизни, вернув жизни подлинно религиозное содержание, когда духовные потребности являются ведущими по отношению к материальным. Это и есть «общее дело», совместная работа государства и предпринимателей, Церкви и деятелей православной культуры. Только под руководством Церкви и православного Государя можно создать единое духовное пространство, являющееся надёжной преградой перед экспансией псевдокультуры Запада, разрушающей и нашу культуру, и нашу экономику. Только прочный духовный базис, организующий структуру общественных потребностей, может перестроить весь способ производства, сделав его материальной предпосылкой духовного развития общества.

Единое духовное пространство создаст необходимую духовную атмосферу, в которой невозможно будет не чувствовать, что зависимость от Бога – первичная, базисная и для общества, и для каждой человеческой души. И тогда для каждого россиянина служение государству, и через него – служение Богу станет естественной потребностью. Каждый будет стремиться служить так, как бы служил Небесному Отечеству, в котором правит Сам Христос. И государство будет стараться привести свои законы в полное соответствие с заповедями Бога. При законах, наполненных религиозным содержанием, и при готовности граждан исполнять эти законы, «жажда наживы» будет обуздана. Бессовестная нажива уступит место законному обогащению, которое будет допустимо только при условии прямого служения обществу. Люди будут «в Бога богатеть».

Большим злом для России Гоголь считает раздутый бюрократический аппарат, внедряющий во все сферы жизни иностранные порядки, бесполезные государственные формальности и лишние дорогие затеи для высших классов общества, разорительные для народа и для государственной казны. Бездушные чиновники, превращённые в «механических исполнителей», правят и командуют русским народом, не имея о нём ни малейшего понятия и не желая изучать его жизнь и чаяния. Отмечает Гоголь и то, что чиновничий аппарат является рассадником взяточничества и казнокрадства. Это зло усугубляется тем, что бороться против господства бюрократии невозможно, как невозможно изменить его «механическую» сущность, не только чуждую, но прямо враждебную духовности. Понимание этого не делает Гоголя пессимистом, поскольку он знает, что бюрократия не вечна и отпадёт сама собой, как только в России осуществится весь комплекс реформ, предвиденных Гоголем. Следует отметить, что Гоголь их не предлагает, а именно предвидит, зная, что для России они неизбежны. Он убеждён, что бюрократия, даже помимо её воли, осуществляет власть сатаны, который обязательно вынужден будет уступить свою власть Тому, Кому власть в России должна принадлежать, т.е. Иисусу Христу. Гоголь не отождествляет власть бюрократии с конкретными исполнителями этой власти, которые, являясь заложниками системы, тоже наши братья и их души тоже нуждаются в спасении, как и души остальных людей.

Гоголю приписывают суждение, что это может случиться очень скоро, достаточно только мобилизовать все духовные силы общества и единым усилием решить проблему. Однако нужно иметь в виду, что речь идёт о победе Царства Света над царством тьмы, а тем самым о наступлении тысячелетнего Царства Христова, предсказанного в Откровении Иоанна Богослова. Когда же это произойдёт, никто знать не может. В этом отношении Гоголь верит Священному Писанию. «О дне же том или часе никто не знает, ни Ангелы небесные, ни Сын, но только Отец. Смотрите, бодрствуйте, молитесь; ибо не знаете, когда наступит это время. Подобно как бы кто, отходя в путь и оставляя дом свой, дал слугам своим власть, и каждому своё дело, и приказал привратнику бодрствовать. Итак бодрствуйте; ибо не знаете, когда придёт хозяин дома, вечером, или в полночь, или в пение петухов, или поутру; Чтобы, пришед внезапно, не нашёл вас спящими. А что вам говорю, говорю всем: бодрствуйте».200 Именно это высказывание Христа берёт Гоголь как обоснование служению России. Храм наш – Россия, которую Гоголь считает Домом Бога. Хозяин Дома отлучился, оставив россиян, верных слуг Своих, стеречь Дом Божий как драгоценное сокровище, чтобы враг не похитил его. Каждому Бог дал своё дело и приказал бодрствовать и молиться. Каждый из нас в своё время предстанет пред Богом и даст отчёт не только о своей жизни, но и о служении России, назначенной Богом спасителем мира. И служба эта будет продолжаться до тех пор, пока Бог не призовёт Россию на последний бой с сатаной.

Достоевский, разделяя многие чаяния Гоголя, предвидел, что православная Россия отвергнет и капитализм, и социализм. Казалось бы, отвергнуть то и другое вместе – невозможно. Однако этот «процесс отторжения» происходит на наших глазах, хотя пока не осознан. Напомним, что Достоевский различал безбожный сатанинский социализм, идея которого пришла к нам из Европы, и социализм истинный, православный, к которому инстинктивно стремится русский народ. Это и есть русский народный социализм, сам дух которого не только не имеет ничего общего с духом «революционного социализма», но и противоположен ему. Православный социализм – это религиозное сообщество, реализуемое в Церкви и распространяющееся отсюда на все сферы общественной жизни. Исторически, однако, сложилось так, что наряду с русским народным социализмом сформировался и русский государственный социализм, начало которого обычно усматривают с 1917 года. Но Достоевский предупреждал, что тот социализм, который готовят русские революционеры, имеет европейское происхождение и потому не может называться русским. Русский же государственный социализм возник давно, вместе с формированием единого русского государства. Он и использовался как инструмент создания и упрочения государства российского. Официальная историческая наука, и не только европейская, но и отечественная, навязывает нам мысль, что это был не социализм, а феодализм. Этот тезис историков оспаривал Пушкин. «Г-н Полевой предчувствует присутствие истины, но не умеет её отыскать и вьётся около. Он видит, что Россия была совершенно отделена от Западной Европы. Он предчувствует тому и причину, но вскоре желание приноровить систему новейших историков и к России увлекает его. – Он видит опять и феодализм (называя его семейным феодализмом), и в сём феодализме средство задушить феодализм же, полагая его необходимым для развития сил юной России. Дело в том, что в России не было ещё феодализма… а были уделы, князья и их дружина; что Россия не окрепла и не развилась во время княжеских драк… но, напротив, ослабла и сделалась лёгкою добычею татар; что аристокрация не есть феодализм, и что аристокрация, а не феодализм, никогда не существовавший, ожидает русского историка. Объяснимся. Феодализм частность. Аристокрация общность. Феодализма в России не было. Одна фамилия, варяжская, властвовала независимо, добиваясь великого княжества… Бояре жили в городах при дворе княжеском, не укрепляя своих поместий, не сосредотачиваясь в малом семействе, не враждуя противу королей, не продавая своей помощи городам. Но они были вместе, придворные товарищи об их правах заботились, составили союз, считались старшинством, крамольничали. Великие князья не имели нужды соединяться с народом, дабы их усмирять... В междуцарствие она возросла до высшей степени. Она была наследственная – отселе местничество, на которое до сих пор привыкли смотреть самым детским образом. Не Феодор, но Языков, то есть меньшее дворянство уничтожило местничество и боярство, принимая сие слово не в смысле придворного чина, но в смысле аристокрации. Феодализма у нас не было, и тем хуже».201 Тем хуже для историков, пытающихся все исторические события втиснуть в догматические европейские схемы. Достоевский, как и Пушкин, считал абсурдным перенесения европейских стандартом на анализ российской действительности и российской истории.

Говоря о так называемой социалистической революции в России в 1917 году, подразумевают переход от одной общественно-экономической формации к другой, а именно от феодализма к социализму, «перескочив» через не успевший укрепиться в России капитализм. Однако сам формационный подход развития общества к России неприменим. Европейский феодализм так и не прижился в России, и капитализм Россия не приняла. Остаётся предположить, что в 1917 году общественный строй в России не изменился, поменялся лишь правящий класс, да и то неизвестно, поменялся ли. Поменялись персоналии, в какой-то степени – династии, изменился внешний облик общественного строя, но сущность оставалась неизменной. В данном случае принято говорить, что сохранилась эксплуататорская сущность социального строя, однако на самом деле используемое в науке понятие эксплуатации слишком неопределённое и потому мало чего объясняющее. Вообще говоря, при общественном разделении труда все друг друга эксплуатируют, как, например, в семейных отношениях, где без взаимной эксплуатации не может быть семейного счастья. Столь же неопределённым и расплывчатым оказывается и принятое в науке понятие социализма. После Маркса социализм стало возможным рассматривать либо как первую, незрелую фазу коммунизма, либо, если не признавать саму возможность коммунистической формации, – как высшую фазу капитализма. На самом деле социализм не имеет непосредственное отношение ни к конкретной общественно-экономической формации, ни к конкретному способу производства. «Действительно, уже первое знакомство с историей социалистических учений поражает тем, что они начали возникать ещё в глубокой древности. Идеи рабовладельческого, феодального и капиталистического общества появились только в процессе созревания этих обществ; концепции же социалистического характера выступают в истории цивилизации как бы вне времени и пространства… Древность социалистических учений показывает, что они не связаны ни с пролетариатом, ни с развитием или упадком капитализма. Они были, есть, и, вероятно, будут, но они не являются порождением какой-либо определённой социально-экономической формации».202 Правомерно утверждение, что социалистического способа производства вообще не существует, а тот способ производства, который осуществлялся в Советском Союзе, был причудливой смесью рабовладельческих, феодальных и капиталистических элементов, и эта неопределённость во многом предопределила низкую эффективность так называемой «социалистической экономики».

«Мы констатировали: социализм не формация, а метод. Но важно понять и другое: этот метод связан не с существованием какой-либо определённой формации, а с существованием государства».203 Если метод, то и способ производства, хотя и не связанный с той или иной формацией. Маркс назвал этот способ производства «азиатским», неизвестным Европе с её классическими формациями. Слово «метод» здесь не совсем точное, поскольку азиатский способ производства, как и любой другой, обладает широким набором методов внеэкономического принуждения, которые применяются в зависимости от конкретной исторической обстановки. Можно уточнить, что этот «азиатский» метод производства является всеобщим, обязательным и для Европы, если учитывать, что это – метод не только материального, но и духовного производства. В Азии материальное и духовное производство неотделимы друг от друга, в Европе они разделились в результате углубляющегося разделения труда. Духовное производство сохранило внеэкономические методы, в то время как материальное производство всё более переходило на рыночные отношения, слабо развитые в древних азиатских цивилизациях. Грех европейской цивилизации заключается в том, что в Европе и духовное производство всё более переходит на отношения купли-продажи, в результате чего оно перестаёт быть духовным, становясь частью материального. В Европе многочисленные христианские церкви давно предлагают обществу «духовный товар» по рыночной цене, который общество либо покупает, либо отвергает. Поскольку «новые рыночные отношения» из Европы проникают и в Россию, разрушая её духовное пространство, это вызывает законный протест русских почвенников, в том числе Гоголя, Достоевского и многих других.

Date: 2015-09-19; view: 291; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.006 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию