Г. Э. фон Грюнебаум. УММА И ВЛАСТЬ

Перевод осуществлен по изд.: Grunebaum G.E. von. Medieval Islam: A Study in Cultural Orientation. Chicago, 1956. P. 153-169.

Ни в чем расхождение между нормативными принципами законников и действительностью не проявлялось настолько очевидно и с таким ущербом для общества, как в сфере политической организации. Ни в одном другом аспекте исламской цивилизации не проявляется столь убедительно грандиозный и глубокий провал попыток реализации намерений, неспособность воплотить в институтах в разумной степени высшие принципы политического устроения, получившие столь тонкую разработку в трудах законников. В конце концов пропасть между идеалом и действительностью становится настолько невыносимой и циничной, что вызывает отречение от идеала, оставляя лишь слабое прикрытие такого отречения, чтобы охранить совесть религиозной общины, которая продолжала думать о себе как о воплощении божественных начертаний.

Мухаммед образовал из своих сторонников теократию, сообщество, в котором политическая власть принадлежала Богу, управлявшему через пророка как своего посланника и заместителя. Эта божественная миссия была источником его политической власти. Общине было неведомо отличие между светским и духовным в определении этой власти. Утвердившийся в христианстве раскол между церковью и государством был немыслим в исламе. Светская власть была едина с духовной, а государство и было церковью, так как оно охраняло и распространяло ареал веры и заботилось о делах верующих. Сразу после смерти пророка Аллах перестал возвещать свои предписания и государство было ограничено административными делами, сведено к исполнительным функциям. <...>

Ранняя концепция халифата основывалась на принципе выборов, в которых могли участвовать все добропорядочные мусульмане. Однако количество допущенных выборщиков с самого начала было резко ограничено. В «выборах» халифа Османа принимало участие пять выборщиков, затем «кворум» был сведен до трех, а затем и до одного «самого достойного», т.е. самого халифа, назначавшего себе преемника.

[Важным дополнением в практику политического устроения исламского государства стала персидская концепция наследственной монархии, принятая с утверждением династии Аббасидов. Однако

именно в этот период в обществе все более проявляется бессилие верующих перед реальной властью, ее своекорыстием и произволом, неспособностью защитить интересы простых людей.]

За все время своего существования мусульманская община не смогла выработать институты, способные в течение сколько-нибудь длительного времени противостоять близоруким притязаниям безответственного правительства. <...>

[Своеволие и коррупция властей порождали неприязнь и отвращение, но самое большее, на что была способна община — это пассивное сопротивление, выражавшееся нередко в форме непризнания предписаний властей или отказа от принятия судейских должностей. Однако желающие всегда находились. Поэтому репутация судейского института также резко упала.]

Слишком часто судьи вступали в сговор с властями для подавления невиновных. Слишком часто они позволяли подкупать себя и прикрывали виновных. Злоупотребления со стороны властей приводили к тому, что нередко исполнение закона вообще нарушалось. И в этом плане высокая исламская идея об обществе, живущем по Божественному Закону, рушилась под воздействием беспощадной реальности.

Приходилось все более и более снижать требования к власти до тех пор, пока не было достигнуто дно и от теоретических принципов пришлось отказаться. Верующие теперь должны были повиноваться всякой власти, будь то власть de jure или de facto. Каким бы злобным тираном ни оказывался правитель, каким бы отвратительным ни было его поведение, подданные обязаны были повиноваться.

Это разочарование, приводящее к цинизму, хорошо выразил аль-Газали: «Находятся такие, кто считает, что имам мертв и не отвечает предъявляемым ему требованиям. Однако этому принципу мы не можем найти замены. Что же делать? Отказаться ли нам от повиновения законам? Не сместить ли нам кади? Не отказаться ли нам от всякого авторитета? Не прекратить ли заключение браков? Не объявить ли нам распоряжения властей недействительными по всем пунктам? Не предоставить ли населению жить в грехе? Или все же мы будем жить как и прежде...»

Град Божий оказался недостижимым, и исламское сообщество признало его недостижимость.