Глава 19. Пакстон прибыла в Тан Сон Нхат и сразу же ощутила: она вернулась домой

Пакстон прибыла в Тан Сон Нхат и сразу же ощутила: она вернулась домой. Эта военная база вызывала в ней куда больше тепла, чем Саванна. Она с первой же минуты почувствовала себя как дома и, пока ехала на такси вниз по Тудо в «Каравеллу», не переставая думала, как правильно она поступила. Удивительно, что она смогла прожить там целых пять месяцев. И вот наконец она вернулась в свой мир. Уехав отсюда, она как будто оцепенела, а теперь начала оживать.

Пакстон оставила багаж в гостинице и попросила водителя отвезти ее на площадь к Эден‑билдинг. Когда они проезжали памятник Мартинесу, она не смогла сдержать улыбки. Не терпелось поскорее увидеть Ральфа. Он был на месте, когда Пакстон вошла, – казался каким‑то усталым и недовольным. Он, видимо, только что вернулся с выезда и теперь, сидя к ней спиной, громко жаловался на скверного шофера. Пакстон медленно подошла к нему сзади и тронула за плечо, Ральф оглянулся и, увидев ее, вскочил и с улыбкой обнял.

– Дельта‑Дельта… Прямо глазам не верю… Вот сумасшедшая девка. Какого черта ты здесь делаешь? Могла бы себе сидеть в Сан‑Франциско.

– Правда? Кто тебе сказал? Ты не представляешь, что там делается – меня заставляли описывать их занудные делишки, ходить на встречи с избирателями. Меня просто тошнило.

– Тогда добро пожаловать назад, – спокойно сказал Ральф.

Было видно: он искренне рад, что она вернулась.

– Спасибо.

Их глаза встретились. Они провели вместе немало тяжелых минут, и на самом деле именно ему Пакстон была обязана всем, что знала о Вьетнаме.

– Устала с дороги? Может, что‑нибудь выпьешь? Ты когда приехала?

– Около двух часов назад. Но нет, я совсем не устала. Я даже не понимаю, сколько сейчас времени, но это не имеет значения. – Пакстон была счастлива, что снова видит его.

– Ну что, посетим террасу в «Континентале»? – весело спросил Ральф.

Он все еще помнил, как испугалась Пакстон, когда приехала в Сайгон впервые, а Жан‑Пьер повел ее туда. Пакстон вспомнила о своем французском друге.

– Как он, кстати?

– Как всегда, слишком много пьет. У его жены в конце концов лопнуло терпение. Она устала его ждать. Но как мне кажется, он сам предполагал, что так оно и случится.

Ральф вел машину, но то и дело поглядывал па Пакстон. Он был счастлив снова видеть ее. Ведь для него она была почти членом семьи. И то же самое чувствовала сейчас Пакстон.

– Как Франс?

– Прекрасно. – Ральф снова внимательно взглянул на нее. – Франс ждет ребенка в сентябре.

Пакстон серьезно взглянула на него, стараясь понять, что он чувствует по этому поводу. Учитывая неопределенность их положения, Ральф всегда был против детей. Он считал, что не стоит заводить ребенка вне брака. И очень переживал из‑за этого.

– Я пытался ее отговорить. Не ради нас, ради ребенка. Но она так этого хочет, и вот… voila. – Ральф еще не женился на ней, но, с тех пор как речь пошла о ребенке, серьезно подумывал об этом. Он пытался убедить Франс, что им надо пожениться.

– Ну, а что там, в Штатах? – спросил Ральф, как будто говорил о чужой стране. Он так давно там не был.

– Как‑то странно, – призналась Пакстон. – Поначалу я просто ничего не могла понять. Едва выносила все вокруг. Люди какие‑то совсем другие, во всяком случае, мне так показалось.

Все заняты только собой, и никому и дела нет до того, что здесь творится. Они живут так, будто Вьетнама не существует. Это, конечно, не относится к тем, кто здесь побывал. Но остальные знать ничего не хотят, так что для них он и не существует.

– Я как раз недавно думал об этом.

Они приехали в «Континенталь», и только сейчас Пакстон поняла, что успела забыть это невыносимое марево над Сайгоном. На миг Пакстон вспомнила прохладу Сан‑Франциско. Но лишь на миг. Она была счастлива, что снова здесь, что слышит бесконечный шум машин, вдыхает аромат цветов, фруктов и выхлопных газов.

Они медленно спускались по ступеням, и Пакстон подумала, как хорошо было бы сейчас случайно встретить Нигеля. Она сказала об этом Ральфу. Тот ничего не ответил, только странно посмотрел на нее.

– Он погиб два месяца назад в Бьенхоа. Дурацкое стечение обстоятельств. Машина взорвалась… Вьетконговцы бросили бомбу, небольшую… Такая ерунда, а он погиб.

Из‑за ерунды погиб и Питер, и многие другие. Но даже когда парни гибли в бою, Пакстон все равно казалось, что они погибли из‑за ерунды. Так было и с Биллом. Но сейчас она старалась не думать об этом, а только радовалась, что Ральф рядом.

– Какой ужас.

Пакстон было жаль Нигеля, хотя, говоря по правде, он ей никогда особенно не нравился.

– Ты сейчас много работаешь?

– Очень много. – Ральф довольно улыбнулся. – Но мне нравится. Как здорово, что мы снова будем вместе. Ну, когда думаешь начать? Я все откладывал поездку в Дананг, ждал, не найдется ли попутчик.

– Рада слышать. – Пакстон никогда не бывала в Дананге, не хотелось ехать туда из‑за Питера – вдруг ей окажется невыносимо тяжело там, где его убили. Но теперь она была готова ехать.

– Отлично. Я все беру на себя. Что, если послезавтра?

– Хорошо, – улыбнулась Пакстон.

Ральф взглянул на часы. Пора было возвращаться домой к Франс. Не хотелось в такое время оставлять ее одну. Она последние дни неважно себя чувствовала, а ан был сущим наказанием.

– Я тебя подброшу обратно в «Каравеллу», – предложил Ральф, вставая, но Пакстон только покачала головой.

– Я лучше прогуляюсь, если не засну. А надоест ходить – поймаю рикшу. Не беспокойся.

Он нагнулся и чмокнул ее в щеку.

– Как хорошо, что ты вернулась. Я очень рад, – Я тоже. – Она крепко обняла его. – Огромный привет Франс. Увидимся завтра на пятиминутке. Они все еще продолжаются?

Пакстон засмеялась от радости при мысли о том, что завтра снова увидит всех знакомых корреспондентов. Да, теперь она твердо знала – она вернулась домой. Но эта мысль, как бы справедлива она ни была, немного пугала. Пакстон перестала быть приезжей, новичком, теперь она стала «одной из них». Из тех, кто прирос к этому месту и будет связан с ним, пока не кончится война.

Она помахала Ральфу вслед и закрыла глаза, продолжая потягивать из стакана. За соседним столиком сидел «зеленый берет» с девушкой‑вьетнамкой. На нем была полосатая защитная форма, на которой чередовались красные, белые и голубые цвета. Они очень гордились этой формой, за которую и получили прозвище «тигриные полосы».

Пакстон пила тхом‑ксай, пенистый ананасовый напиток, к которому давно пристрастилась. Она заранее знала, что стоит ей выпить, как у нее начинают путаться мысли. Так случилось и на этот раз. Пакстон поставила стакан и огляделась. Все это было больше похоже на сон. Она вернулась, теперь ее окружали знакомые лица. Но не все в этом сне было таким приятным.

Сначала она не знала, что и сказать, да она и не собиралась ничего говорить. Он сам первый уставился на нее, и было видно, что она нервничает, а ему неловко. Это был Тони Кампобелло, первый сержант Билла.

– А я думал, вы уехали, – сказал он, глядя на нее исподлобья, как будто ему было неловко за этот сон.

– Я уезжала, – нерешительно ответила Пакстон, опасаясь, как бы он снова не напал на нее, потому что на этот раз Ральфа не было рядом и защитить ее будет некому. – Но, как видите, вернулась. Сегодня.

– Ах вот как. – Он кивнул. – Ну и что там делается?

Он разговаривал с ней стоя и чувствовал себя очень неловко из‑за того, что был в форме. Пакстон не понимала, как с ним говорить, но этот человек напоминал ей о Билле. И это было тяжело и ей, и ему самому. Каким‑то непостижимым образом они все трое оказались связаны невидимыми узами. А ведь Билл погиб полгода назад.

– Там, дома, чувствуешь себя неуютно, – откровенно ответила Пакстон. – Никто ничего не понимает.

– Это все говорят. Мы здесь совершаем подвиги, а они смотрят на нас как на каторжных.

– Вот такие дела, – задумчиво сказала Пакстон, все еще не уверенная, стоит ли пригласить этого человека за свой столик. Он был невысокого роста, но в нем чувствовалась мужественность, спокойная сила, которая раньше ее немного отпугивала. Пакстон знала, что Билл любил и уважал Тони, но у нее самой отношения с ним как‑то не сложились. – Вы по‑прежнему в Кучи?

– Остался на дополнительный срок, – гордо и вместе с тем застенчиво ответил он. – Это уже четвертый. Билл всегда утверждал, что надо быть сумасшедшим, чтобы стать «туннельной крысой». Наверное, так оно и есть.

– Сумасшедшим или очень храбрым, – тихо ответила Пакстон, снова вспомнив Билла. Произнося эти слова, она встретилась взглядом с Тони, и, хотя она больше ничего не сказала, он понял, о чем она думает.

– Он был парнем что надо, – сказал Тони с восхищением, а затем, немного помявшись, добавил:

– Я хотел перед вами извиниться.

– Не стоит. – Ей не хотелось снова к этому возвращаться.

Не хотелось снова ворошить старое, воскрешая в памяти тот ужасный день, когда погиб Билл, а Ральф пришел и сообщил ей… Нет, больше она будет не в силах пережить такое… Пакстон грустно взглянула на Тони:

– Я вас не виню. Мы были слишком убиты тем, что случилось.

– Да, но вы тогда сделали одну вещь… Я потом много думал об этом и хотел вам сказать. Тогда‑то я и понял, почему он вас любил. А он ведь действительно любил вас, я знаю.

Пакстон грустно улыбнулась, недоумевая, что же могло произвести на Тони такое впечатление.

– Я тоже его любила. Наверное, так же, как и вы. Наверное, мы все действительно немного тронулись…

– Я не о том. Помните, вы приехали за теми вещами, которые после него остались, вы не хотели, чтобы они попали к жене. Я был поражен. Другая женщина так бы никогда не поступила. Послала бы все ко всем чертям, какая ей теперь разница, узнает жена что‑нибудь или нет. Для нее‑то это уже все равно. Тут многие парни заводят себе женщин, но я что‑то не припомню, чтобы хоть одна вернулась, чтобы забрать вещи, из‑за которых жена может о чем‑то догадаться. Если бы Билл видел, он бы сказал спасибо. Ведь дети были для него всем. – Тони даже прослезился, а Пакстон крепилась, чтобы не расплакаться. – Ив тот день вы мне рассказали об отце… не стоило этого говорить. – Пакстон поставила на стол пустой стакан, и Тони шагнул к ней. – Я только хотел извиниться перед вами. Я спрашивал о вас у одного парня из «Ассошиэйтед Пресс», но он сказал мне, что вы уехали в Сан‑Франциско. – Он протянул ей руку. – Я рад, что вы все‑таки заговорили со мной после всего, что было.

– Нам всем было плохо. Тони. Спасибо вам. – Она пожала ему руку.

Его рука оказалась теплой, твердой и сильной, как и он сам.

Его темные глаза, казалось, смотрели ей прямо в душу.

– Спасибо, Тони.

Пакстон начинала понимать, почему Билл был так привязан к этому человеку, такому прямому и искреннему, хотя и обладающему весьма непростым характером.

– Может быть, присядете? – Она указала на стул, но Тони лишь отрицательно покачал головой. Он по‑прежнему чувствовал себя с Пакстон неловко.

– Да нет, спасибо. Я тут встречаюсь с одним человеком. – Но не ушел, а спросил:

– Отчего же вы вернулись?

Пакстон улыбнулась в ответ:

– Осталась на дополнительный срок. Пока еще только на второй.

Он засмеялся:

– А вы крепкий орешек. Большинство ждут не дождутся, когда наконец выберутся отсюда. Здесь ведь настоящий ад.

– А мне таким показался Сан‑Франциско.

– А вы оттуда? – В его голосе послышалось любопытство. Билл не очень‑то о ней распространялся.

– Там находится редакция нашей газеты. Там же я и училась – в университете Беркли. Но вообще‑то я из Саванны.

– Да ну! – воскликнул Тони. Было видно, что он поражен. – Я ведь там бывал. Как‑то, проходя в Джорджии подготовку, я поехал туда на выходные. Ну и народ у вас! Боевой!

Чуть не свернули мне шею за то, что я пришел на танцы. Сам‑то я из Нью‑Йорка. И должен сказать, на Севере все‑таки намного веселее.

Его описание Саванны насмешило Пакстон.

– Вот‑вот, вы попали в самую точку. Потому‑то я там и не живу. Но моя мама до сих пор никак не может этого понять.

– Она, наверное, в ужасе от того, что вы здесь, – заметил Тони.

В его глазах светилась такая мудрость, что Пакстон невольно задалась вопросом, сколько же ему может быть лет. На самом деле Тони было тридцать.

– Трудно сказать, – ответила Пакстон на его вопрос о матери. – Но ведь ее никто особенно и не спрашивал. Я просто не могла там больше находиться. Я отдала бы все, только бы сбежать из Сан‑Франциско обратно в Сайгон.

– Но почему?

Тони не мог этого понять до конца. Ведь Пакстон, хорошенькая молодая девушка, неплохой журналист, могла отправиться в любое другое место. Но какого черта именно в Сайгон?

– Я и сама не знаю, – честно призналась Пакстон. – Я не успела в этом разобраться. Здесь у меня незаконченная работа. Мне почему‑то кажется, что я нужна здесь. Там приходилось выносить эту пустую болтовню: новая машина, новая работа, новые занавески – больше ни о чем не говорят. И это в то время, когда здесь вьетконговцы убивают наших парней! – Они оба сталкивались с этим. – Просто невыносимо.

Он дотронулся до лба, и в первый момент Пакстон приняла этот жест за приветствие.

– У нас это называют «пацца». Псих. Чокнутый.

Сейчас он стал очень похож на типичного Нью‑Йоркца. Пакстон засмеялась и поднялась с места. Она почувствовала, что ужасно устала – сказывалась девятичасовая разница во времени. Она больше была не в силах сидеть.

– Вы, наверное, ужасно устали, – сказал Тони, когда Пакстон встала, едва держась на ногах.

– Пожалуй.

Тони посмотрел на девушку, как будто собирался принять какое‑то решение. Она же старалась сохранять спокойствие. Она не могла не вспомнить, как полгода назад, когда они с Биллом были вместе, он ненавидел ее, как кричал, проклинал. Но теперь это кануло в прошлое, и не стоило об этом вспоминать. Пакстон видела, что теперь Топи ищет примирения. Не имело смысла продолжать вражду, тем более – Пакстон была в этом уверена – Билл хотел бы видеть их друзьями. И она решила закрыть глаза на некоторую странность в поведении Тони. Даже не странность, а какое‑то внутреннее беспокойство и нервозность. Хотя кто же в Сайгоне не был нервозным?

– Я могу подбросить вас до гостиницы. У меня здесь припаркован краденый джип, который я подобрал в аэропорту, – невозмутимо сказал Тони, и Пакстон рассмеялась.

– Что ж, это неплохо. Я, правда, собиралась прогуляться пешком. – Но сейчас об этом нечего было и думать. – Ну, если вы будете так любезны…

Он кивнул.

– Я остановилась в «Каравелле» – это тут недалеко. Вниз по улице.

– Неплохое место, – заметил он. – Я там однажды ужинал.

Все было свежее. – Он поймал удивленный взгляд Пакстон. – Знаю. Это звучит смешно. Но я из семьи оптовых торговцев овощами. И с детства дома я постоянно слышал разговоры о том, свежие или нет были овощи там, где мы обедали. Ребенком я ненавидел разговоры про эти овощи. Всегда думал – катились бы эти овощи к чертям собачьим. А вот теперь я взрослый и сам про них говорю.

Прямо семейное проклятие.

Пакстон снова засмеялась. Она так устала, что ей не хотелось с ним ссориться. Но как странно все‑таки, что, вернувшись, она снова столкнулась с этим человеком, и теперь вот так болтает с ним без всякой враждебности и злобы. А ведь Тони просто ревновал. Пакстон слышала, что некоторые подчиненные начинают относиться к своим командирам как к своего рода собственности.

– Я обязательно вспомню про овощи, если буду там обедать. – Она устало улыбнулась.

– Еще бы! – Они как раз подъезжали к «Каравелле».

Тони помог Пакстон выйти. – Боже, да вы прямо спите на ходу. – Глаза у нее действительно слипались. – Ну как, все нормально?

– Станет нормально, когда я доберусь до кровати. Спасибо, что подвезли, сержант.

– До свидания, мисс Эндрюз, – неожиданно сказал Тони, и Пакстон удивилась тому, что он, оказывается, помнит ее фамилию.

Она вошла в свой номер, поставила на пол чемодан и, не раздеваясь, бросилась на кровать. Пакстон проснулась через двадцать часов, когда в окно светило послеполуденное солнце. И сразу же вспомнила свой разговор с сержантом на террасе. И на миг ей показалось, что это был только сон.