Глава 14. Следующую неделю Пакстон держалась поближе к Сайгону

Следующую неделю Пакстон держалась поближе к Сайгону. Она написала статью о событиях в Кучи и еще одну статью, полностью посвященную подземным туннелям. Газета публиковала ее заметки с шапкой: «Пакстон Эндрюз. Вьетнамские репортажи». Пока что все ее материалы вышли в свет, и «Сан» готов был уступить их для перепечатки. Это означало, что они могут появиться даже в Саванне, к радости мамы и брата. Эд Вильсон позвонил Пакстон, похвалил ее проницательность и несомненное мужество.

– Надеюсь, ты сама не совалась в эти туннели, Пакс? – Она посмеивалась, слушая его, но на глазах у нее выступили слезы. Эд теперь так далеко.

– Я в полном порядке, – вот и все, что она сказала в ответ на его расспросы, и просила передать маме, что дела идут превосходно. У Пакс до сих пор не нашлось времени написать матери, хотя она понимала, что сделать это необходимо. Она передала привет Габби, Мэттью и миссис Вильсон и после того, как поговорила с Эдом, целый день тосковала по дому. Однако она уже погрузилась в новую работу. Пакстон арендовала машину и сама поехала в Бьенхоа, чувствуя себя необычайно отважной и независимой. В двадцать два года она отправилась на другой край света и столкнулась здесь с такими вещами, о которых прежде и понятия не имела.

Ее очень заинтересовал черный рынок, так что в один из дней она поехала на базу Тан Сон Нхат, с которой начинался ее путь, чтобы поговорить кое с кем из тамошних людей насчет массового воровства со складов, о вещах, в том числе форме и оружии, которые прямиком попадали на черный рынок. Когда Пакстон медленно проходила па закате по базе Тан Сон Нхат, ее внимание привлек высокий человек в полевой форме, находившийся далеко впереди. Он шел вперевалочку, и что‑то в его походке показалось знакомым. Однако солнце било Пакстон в глаза, и она не могла разглядеть, кто это. К тому же она пока знала в Сайгоне столь немногих людей, что ей не верилось, будто она и впрямь знакома с этим человеком. Минутой спустя он остановился и повернулся, чтобы поговорить с кем‑то. В следующий момент он оглянулся на Пакстон и медленно направился к ней. Это был капитан Уильям Квинн из Кучи, он казался немыслимо красивым, когда вот так подходил к ней, и, вопреки ее воле, сердце Пакстон сильно забилось.

– Эй, привет, – заговорил он, глядя на Пакстон сверху вниз с таким выражением, словно ее‑то он и поджидал. Его неторопливая улыбка; подтверждала, что спешить он не любит.

Он всегда выглядел очень спокойным, беззаботным, и лишь глубоко внутри можно было угадать постоянное, почти что наэлектризованное возбуждение. – С чем пожаловали? – Тут он усмехнулся. – Сегодня вы выглядите куда более чистенькой, чем когда я вас видел в последний раз.

В тот раз у нее все лицо было вымазано грязью, после того как Квинн бросил ее на землю, спасая от гранаты, а сегодня она явилась в белом ситцевом платьице, с цветами в волосах и ярко‑красных сандалиях.

– Спасибо. Я хочу написать о воровстве со склада, о тех предметах, которые таинственным образом всплывают на черном рынке.

– Вот как? – Он явно заинтересовался. – Если вам удастся что‑нибудь прояснить, вас надо будет представить к награде. Однако я полагаю, что большинство здесь вовсе не заинтересовано в этом. Речь идет об очень больших деньгах.

– Это я уже поняла. А вы ненадолго отлучились из Кучи?

Он небрежно пожал плечами.

– Так, краткое свидание с генералом. Мне предстоит вернуться уже сегодня. – Он смолк, и она, сама не зная почему, затаила дыхание, ожидая дальнейших слов. Она не хотела так зависеть от Билла, но уже ничего не могла с собой поделать, он так сильно притягивал ее, что девушка едва могла сохранять в его присутствии здравый рассудок; она чувствовала себя при нем такой нелепо юной, что в других обстоятельствах сочла бы себя просто дурочкой.

– Я понимаю, что следовало бы договориться заранее, – негромко продолжал он, – но может быть, вы согласились бы перекусить вместе со мной, прежде чем я поеду назад? Я не так уж и спешу. – Билл глубоко заглянул ей в глаза, и Пакстон едва не дрогнула под натиском его мощи. В нем так странно и трогательно сочетались сила и мягкость.

Сердце Пакстон пропустило один удар.

– С удовольствием.

Он явно обрадовался ее ответу, а потом на минутку призадумался:

– Вам покажется очень глупым, если я приглашу вас в офицерский клуб, здесь, на базе, на гамбургер с молочным коктейлем? Я мечтаю об этой снеди вот уже целую неделю, – по‑мальчишески признался он, и Пакстон рассмеялась.

Он повел ее по территории базы, и они беззаботно болтали о Сайгоне и «Каравелле», той гостинице, где остановилась Пакстон, и о колледже, в котором она училась. Он сказал, что в Вест‑Пойнте много играл в футбол, и Пакстон охотно поверила в это после того броска, который он продемонстрировал несколько дней назад, вынося ее из‑под разрыва. Когда они вошли в клуб, как раз поставили пластинку «Битлз» и многие начали танцевать. Здесь ощущался легкий, домашний аромат Америки, и во второй раз с момента своего приезда Пакстон внезапно ощутила тоску по дому. В первый раз это случилось, когда отец Питера позвонил ей из Сан‑Франциско.

Они заказали гамбургеры и жареную картошку, Пакстон пила колу, а Билл предпочел пиво, оба они наблюдали, как люди танцуют, и слушали музыку. После «Битлз» поставили «I Can't Get No Satisfaction», любимую всеми песенку, а потом «Proud Man», которая Пакстон нравилась еще со времен Беркли.

– Так когда вы закончили университет? – задал он светский вопрос, покуда они слушали музыку и болтали. Здесь Квинн выглядел моложе, словно напряжение отпустило и он мог расслабиться. Пакстон даже не чувствовала сейчас этот его электрический заряд. Она рассмеялась в ответ на его вопрос.

– Я и не заканчивала, – печально призналась она, – мне следовало защитить диплом в июне, а я все бросила.

– Это же чудесно, – рассмеялся он, – так соответствует духу поколения. – Он явно поддразнивал Пакс, ему это не казалось столь уж важным, и Пакстон, сидя с ним рядом, тоже перестала воспринимать свое исключение как драму. Какая разница, будет у нее ученая степень или нет?

– Все это вроде как обрушилось на меня весной, и я… не знаю, как сказать… я почувствовала разочарование.

– А как теперь? – Квинн поглядел ей прямо в глаза. Ему и впрямь все равно, чем она занималась в колледже. Пакс привлекала его по‑взрослому. Она попала во взрослый мир подлинной жизни, реальной ответственности, здесь смерть настигала внезапно и тех, кто учился в университете, и тех, кто ничего не заканчивал.

– Теперь это уже не важно.

– Вот что делает с человеком Вьетнам, – загадочно произнес капитан, отхлебывая пиво, а Пакстон старалась не замечать, как он красив. В конце концов, он ведь женат. – Все то, что казалось самым важным, утрачивает значение, и дом, и автомобиль, и все чертовы мелочи, на которые уходило столько сил.

А вещи, которые вроде как сами собой разумелись, оказываются гораздо сложнее… здесь начинаешь думать о людях… ради них и пытаешься остаться в живых. – Он ни на миг не отводил глаз от девушки. – Дом уже так далеко, а ведь предполагается, что мы сражаемся именно за свой домашний очаг.

– Вы тоже сражаетесь за свой дом? – тихо спросила она.

– Теперь я уже не уверен в этом. Если вам так уж хочется знать правду, я вообще не знаю, за что мы тут бьемся. Я уже четвертый срок отбываю во Вьетнаме и, честное слово, понятия не имею, зачем я это делаю. Болтают, будто мы должны завоевать умы и сердца здешнего народа, но это все вздор, Пакс. Ни фига мы не завоюем. Они видят только одно: мы убиваем их соплеменников и разоряем их страну. Они совершенно правы: именно этим мы и заняты.

– Тогда почему вы остались? – с грустью спросила она.

Ей все хотелось понять, как это люди добровольно отправляются во Вьетнам. Никто словно бы и не помнил, как попал сюда, кроме забритых мальчиков. Все остальные уже не знали, а если когда‑то знали, давно позабыли.

– Я остаюсь потому, что здесь убивают американских парней. Пока я здесь, я могу хоть кого‑то из них защитить. Возможно, я делаю свою работу уже достаточно давно, чтобы научиться исполнять ее чуточку лучше, чем другие. А может, и нет, – проговорил он со вздохом, приканчивая пиво, – может быть, никакой разницы, ни черта.

Эта мысль лишала мужества, но так все думали и говорили в какие‑то моменты. Каждый порой замечал, что все совершавшееся напрасно.

– Вы храбрая девушка, – похвалил он, припомнив готовность, с какой она спустилась в туннель. – Пока еще никто из гостей лагеря не делал этого, а уж тем более женщины. Даже мужчины обычно пугаются до смерти, хотя и стараются это скрыть. – Его глаза ярко засверкали от восхищения.

– Спасибо. Наверное, я просто глупа.

– Все мы, должно быть, глупы, – ласково возразил он. На следующий день после ее отъезда он потерял еще двоих, в том числе и молоденького радиста, выбравшего себе позывные «Тонто».

Он не стал говорить об этом девушке. Ни время, ни место не подходили для такого разговора, да и какое это имело значение.

Потом они вышли в теплую ночь и немного прогулялись. В лагере по крайней мере они почти что в безопасности, кроме тех моментов, когда дают себя знать бомбы и снайперы.

– Я хотел бы как‑нибудь показать вам страну. Она очень красива, даже сейчас. – Об этой стране он часто думал с искренней любовью.

– С удовольствием. На прошлой неделе я ездила в Бьенхоа. Мне бы хотелось увидеть как можно больше, но я пока не разобралась, куда надо ехать.

– Я могу все вам показать, – тихо повторил он, а затем обернулся к ней. – Не знаю, что мне делать с вами, – с растерянным видом проговорил он. – Я… я никогда не встречал никого, похожего на вас. – Она была польщена и почувствовала, как ее тянет к нему. Она не знала, что ему ответить.

– Как же твоя жена? – Она решила быть с ним совершенно откровенной и желала, чтобы он был полностью искренен с ней, казалось, что и он хочет того же.

– Мы провели в браке десять лет, с той поры как я окончил Вест‑Пойнт. Народили троих детей. Трех девчонок, как это ни смешно, – он усмехнулся. – Я‑то всегда думал, у меня будут только сыновья. Ее уже тошнит от армии. Она из военной семьи, как и я сам, я думал, она понимает, на что идет, но она этого не сознавала, а может быть, и догадывалась, но не верила, что так устанет от всего этого. Теперь она требует, чтобы я возвращался домой, а я – я попросту не могу.

– Ты любишь ее? – Пакстон прямо глядела ему в глаза, она хотела знать, на что решился этот человек, и он готов был все высказать ей.

– Раньше любил. Теперь не знаю. Мы встречаемся пару раз в году в Токио или Гонконге и спорим о нашем будущем. Она хочет, чтобы я нашел себе гражданскую работу, а я вовсе не уверен, что способен на это. Мне тридцать два года, что я могу предложить? Умение ползать по вьетконговским туннелям – стаж четыре года? Ловкость, благодаря которой мне удалось не наступить на мины? Ответственность за своих ребят? Ну и куда годится весь этот опыт? Стать руководителем бойскаутов, что ли? Понятия не имею. Этому я учился. Думаю, в этом все дело, – печально заключил он, – я попросту профессиональный убийца.

– А скольких людей ты спас за время службы? – тихо возразила Пакстон. – Ведь именно это ты и умеешь делать. Ты стараешься, чтобы твоих людей не убивали.

– Должно быть, так. – Она оказалась очень чуткой, и ему это нравилось, ему нравилось, как она сообразительна и честна, отважна и красива. В ней он видел все, чего недоставало Дебби. Его жена только и делала, что ныла и жаловалась, то насчет детей, то насчет дома, в котором они жили, и насчет его родителей и своих, и насчет Вьетнама и жалованья, и так далее, пока он не удирал. Он испытывал потребность в чем‑то более существенном, только до сих пор не понимал в чем, до той минуты, неделю назад, пока не повстречал Пакстон.

– Я хочу кое‑что сказать тебе. – Он хотел поведать ей всю правду. – У меня были связи с несколькими женщинами.

Ничего особенного. Пара медсестер… одна офицерша в Лонгбине… как‑то раз девушка из Сан‑Франциско, но это все на разок.

Все они знали, что я женат, и отношения у нас складывались простые и недолгие. Но… я ведь даже не знаю, нравлюсь ли я тебе… это совсем по‑другому… мне никогда не встречалась женщина, подобная тебе. – Он хотел, чтобы она поняла это.

Девушка улыбнулась, стоя в луче света. Не задумываясь, Пакстон приподнялась на цыпочки и коснулась его щеки.

– Спасибо.

Этот маленький жест растрогал его до слез. Никто не прикасался к нему с нежностью уже столь давно, что он забыл, что такое ласка"

– Похоже, я влюбился в тебя. Возможно ли, чтобы взрослый человек полюбил девочку, да еще в таких местах, и из этого вышло бы что‑нибудь путное? – В их положении была особая острота, которую Билл едва угадывал. Казалось, что жизнь дана им лишь на краткий миг.

– Не знаю. – На мгновение она опечалилась, вспомнила Питера. Но это, с Биллом, произошло совсем по‑другому, только на сегодня, без всяких обещаний на завтра, без будущего скорее всего.

– Я никогда не думал, что смогу оставить жену, – честно признался Квинн, продолжая прогулку. – Я и сейчас не знаю, решусь ли. Мы долгое время прожили вместе, да и малышки мне дороги.

– Ты часто видишься с ними? – спросила Пакстон.

– Совсем редко. В прошлый раз она прихватила их с собой в Гонолулу, но все вышло очень натянуто, мы стали чужими. То, что происходит здесь, плохо отражается и на ней и на детях, так я понимаю. Но ведь я по крайней мере не слишком подвергаюсь опасности.

– В прошлый раз мне так не показалось.

Он только плечами пожал. На его взгляд, это были мелочи.

– Ты ведь знаешь, что я имею в виду. Господи, парни едва успевают приехать сюда и сразу попадают на мушку «чарли», и их родным тут же высылают похоронку. Я совершенно уверен, что чаще всего ребята погибают даже за линией фронта. – Но оба они догадывались, что тут нет жестко прочерченного фронта.

Тут Пакстон обернулась к Биллу, ей тоже понадобилось что‑то ему поведать:

– Я ничего не жду. Ты не должен ничего мне обещать, совсем ничего. Я не прошу, чтобы ты сказал мне, что собираешься разводиться. Я и так соглашусь встречаться с тобой. Мы же совершенно друг друга не знаем. Нам надо просто посмотреть, что из этого получится.

– В самом деле? Никаких обещаний? Никаких гарантий?

Никаких «я буду любить тебя, пока жив»? – спросил он, ласково обвивая рукой ее плечи. Тогда Пакстон остановилась и поглядела на него.

– Главное, чтобы ты был жив. Больше я ничего не прошу.

Договорились? – Она серьезно глянула вверх, Билл так вымахал, что даже его плечи нависали над ней.

– Договорились.

– Замечательно. Это мы уладили. – И они пошли дальше, смеясь и болтая, обходя другие парочки, погруженные в то же занятие, и Пакстон гадала, не мешает ли капитану мысль, что кто‑то может его узнать, однако, похоже, это его ничуть не смущало, и вскоре он остановился, поглядел на нее и снова захохотал.

– Что это мы, черт возьми, делаем? Мы одолели уже полдороги до Штатов. По‑моему, мы прошли этот лагерь из конца в конец.

Она тоже засмеялась. Ей так нравилось быть рядом с ним, все казалось чуть‑чуть безумным.

– Наверное, мне пора возвращаться в гостиницу.

– Я провожу тебя, – огорченно произнес Билл, ему так не хотелось с ней расставаться. – Зайдем выпить? – Им обоим казалось, что‑то надо отпраздновать, хотя девушка еще не понимала, что именно.

Она улыбнулась, приветствуя эту идею, прикидывая, не наткнутся ли они там на кого‑нибудь из журналистов, а впрочем, наплевать.

Билл поехал с ней вместе в арендованной машине, стареньком «рено», который едва справлялся со своей задачей, припарковался у входа в гостиницу, вошел бок о бок с ней в холл, обнимая Пакстон рукой за талию, когда они поднимались в бар.

Им обоим выпал необыкновенный вечер. Пакстон чувствовала, что прожила целую жизнь за несколько дней, и дело не только в расстоянии от Сан‑Франциско до Сайгона, ей казалось, что ее словно выбросило из прежней среды, швырнуло в эту, и она сама еще не разобралась в своих переживаниях. Она видела, как ее привлекает Билл Квинн, и теперь не могла оторваться от него, ее чувства стали уже слишком сильными, и в то же время она испытывала страх, а в каком‑то уголке ее сердца затаилась печаль. В жизни каждого из них были и другие люди, у него жена, у нее еще не оборвавшиеся воспоминания о Питере. Тем не менее оба они сидели рядом, и внезапно Пакстон ощутила, что Билл нужен ей не меньше, чем она ему, и в этом вся суть.

– Пакстон? – Он отчетливо произносил ее имя, привыкая, и она с застенчивой улыбкой обернулась к нему.

– Да?

– У тебя вдруг сделался такой озабоченный вид. С тобой все в порядке?

Она кивнула:

– Да. Просто задумалась.

– Не надо. – Билл улыбнулся и прикоснулся губами к ее макушке. Они как раз входили в бар наверху. Там уже сидели Том Хадгуд и Жан‑Пьер, только что вернувшийся из Гонконга, но уже подцепивший девчонку, а в уголке Пакстон заметила Ральфа. Тот сидел тихонько, погрузившись в разговор с красавицей евразийкой.

При виде его она удивилась: они не встречались всю неделю и нынешним утром Пакстон оставила ему записку в офисе АП.

Билл Квинн тоже увидел его и подвел Пакстон к их столику, чтобы Ральф представил ее даме:

– Франс Тран… Пакстон Эндрюз.

Девушка была поразительно красива. Когда она заговорила, Пакстон различила французский акцент. Она казалась сверстницей Пакстон, нарядилась в белый аодай и, по всей видимости, чувствовала себя в баре вполне уверенно.

– Привет, Франс, – сказал Билл, – как ан?

– Замечательно. – Она улыбнулась, нежно поглядывая на Ральфа. – Маленькое чудовище.

– Именно чудовище, – подхватил Ральф, – на прошлой неделе он засунул мне в башмак лягушку. Хорошо, я прощупал, прежде чем надевать. – Ральф рассмеялся, и Пакстон изумилась, открыв в нем неведомые ей прежде черты. Она не знала, о ком они говорят, но догадывалась, что речь идет о ребенке, скорее всего о сыне этой женщины. Тут она призадумалась: может быть, Франс – жена Ральфа?

Они поболтали еще несколько минут, а потом Пакстон с Биллом отыскали столик, и она постаралась выглядеть увереннее. Наклонившись поближе, девушка спросила Билла:

– А кто она?

– Франс? – Он удивился, что они еще не знакомы. Он думал, что они с Ральфом давно уже подружились. – Она живет вместе с Ральфом. Она была замужем за парнем из сорок пятого кавалерийского и родила Ана. – Тут он запнулся, но Пакстон прямо глядела на него, ожидая продолжения. – Он погиб еще прежде, чем малыш появился на свет. Теперь мальчику около двух лет. У них с Ральфом роман вот уже год. Думаю, они поселились в одном доме, только он это скрывает. Где‑то в Гиа‑Дин.

Пакстон знала лишь, что ото один из пригородов Сайгона.

– Они женаты?

– Нет. Ел мать была француженкой, а отец вьетнамец. Мы беседовали с ней разве что пару раз, но я понял, что она противница смешанных браков, к тому же военные ужасно обошлись с ней, когда Хаггерти не стало. По‑моему, они даже не выплатили ей вдовью пенсию, утверждали, что она проститутка, а ан вовсе не его сын.

– А его семья?

– Он так и не признался им, что женился на Франс. Полагаю, достаточно кондовое семейство из какого‑то городишки в Индиане. Они бы не признали ни ее, ни ребенка.

Пакстон содрогнулась:

– А как же Ральф? Неужели он не женится на ней, не усыновит малыша?

Билл усмехнулся ее наивности. Ей так хотелось все сгладить. Однако тут ничего не выйдет.

– Ты бы его спросила.

– Она очень красивая. – Пакстон понравились и ее вежливость, и несомненная образованность.

– Да, – согласился он, – и умна к тому же. Но если он решится привезти ее в Штаты, там, дома, люди назовут ее желтожопой, точно так же, как шлюх, которые крутятся возле ночного клуба. Там, в Штатах, никто не заметит, чем она отличается от них.

– Да ведь достаточно разок взглянуть на нее, Билл. – Пакстон так взволновалась, наивная девочка.

– Наверное, тебе и достаточно одного взгляда, Пакс. Другие посмотрят на это совсем иначе. Для них вьетнамец значит косоглазый, то есть желтожопый, то есть тот самый враг, который угрохал сына, жениха, брата. Не так‑то легко привезти домой девушку из Вьетнама.

– Но она совсем особенная. – Пакстон защищала безнадежное дело.

– Для них нет.

Она хотела бы еще спорить, но понимала, что Билл прав, и переживала за женщину, с которой едва успела познакомиться.

Пакстон знала, что он прав. Там, в Штатах, красавица свразийка станет «желтожопой», одной из многих.

Они долго еще говорили в тот вечер, сперва о войне, потом о многом другом. Билл больше не упоминал ни свою жену, ни детей. Он так долго пробыл во Вьетнаме, что успел отгородиться от всех. Ему гораздо интереснее было послушать, как Пакстон рассказывает про Беркли.

Когда бар закрыли, Билл проводил девушку в номер и распрощался у двери, ни на чем не настаивая.

– Через несколько дней я вернусь в Сайгон, – тихо произнес он, – я позвоню тебе, прежде чем приехать. – И, не добавив ни слова, он нагнулся, легонько поцеловал ее в губы и тут же ушел. Пакстон хотела броситься за ним, заклинать его остаться в живых. Она не могла без ужаса думать об опасности, притаившейся в туннелях Кучи.