Глава 17. – Пора тебе двигать, малышка

– Пора тебе двигать, малышка. – Ральф стоял посреди комнаты Пакстон в «Каравелле», а она, сидя на кровати, глядела на него, воинственно сложив руки на груди. Неделю назад принял присягу Ричард Никсон, месяц назад погиб Билл, и вот теперь она должна уехать. – Пойми, у тебя тут ничего не осталось Шесть месяцев прошло Газета требует тебя назад.

Билл не вернется. А эти чертовы телетайпы скоро просто сведут меня с ума. Они хотят, чтобы ты вернулась, Пакс. Ты просидела здесь уже семь месяцев Пора тебе ехать.

– Но почему? Ты‑то живешь здесь уже несколько лет.

– Я – другое дело. У меня здесь работа, дома меня никто не ждет. Я там никому не нужен. Родители умерли, с сестрой я не виделся уже лет десять, а здесь живу с женщиной, которую люблю и у которой от меня будет ребенок У меня есть причины здесь оставаться, а у тебя – нет. И потом, ты стала какой‑то чокнутой Вроде тех парней, которые слишком долго сидели в туннелях. Поезжай домой, подыши воздухом, расслабься, а если тебе так безумно здесь понравилось, добейся, чтобы тебя прислали снова, хотя лучше пусть пошлют кого‑нибудь другого. Если ты сейчас не выберешься из этого ада, сделаешь глупость.

Пакстон уже побывала на двух выездах с Нигелем и Жан‑Пьером, и Ральф заметил по тому, как она стала писать, что Пакстон слишком переутомилась и вряд ли сможет что‑нибудь сделать для самой себя и для других.

– Выбирайся отсюда, я тебе говорю. Или Я вызову людей из твоей газеты, чтобы тебя увезли силой.

Ральф знал, что Пакстон перестала следить за тем, что ест, и успела заработать тяжелую форму дизентерии, так что теперь у нее была страшная слабость, и она еле держалась на ногах. С тех пор как погиб Билл, она выглядела ужасно Она тосковала, но старалась скрыть это от других. У нее был вид тяжелобольного человека, который переносит свой недуг на ногах, медленно умирает, но не желает этого признавать.

– Подумай сама! Надо же быть разумной. Я должен отослать тебя домой. Или мне придется запихать тебя в самолет насильно. А твои люди из газеты готовы на все. Твой редактор из Сан‑Франциско очень оригинально предложил мне позвонить нашему послу и попросить, чтобы он выставил тебя из Сайгона, раз ты не хочешь уезжать сама.

– Хорошо. Я еду. Вы победили.

– Боже мой! – Ральф с облегчением вздохнул. Он очень волновался за Пакстон. Недавно на распродаже он столкнулся с Кампобелло, тот, правда, уже немного поостыл. И все же им всем это обошлось слишком дорого. – Прекрасно, когда же?

Может быть, прямо завтра?

– А что так скоро? – Она старалась выиграть еще несколько дней. Уезжать не хотелось. Возможно, потому, что здесь погиб Билл. Остаться в Сайгоне – значит остаться в той комнате, где они жили вместе, рядом с рестораном, куда они ходили.

– А почему бы и не завтра? – ответил Ральф. – Я достану тебе билет на утро. «Свободная птица» улетает до обеда. Я думаю, тебе стоит лететь на ней.

– Ты просто хочешь поскорее от меня избавиться. – Она улыбнулась сквозь слезы.

Уезжать не хотелось, Пакстон был дорог этот город, люди, которых она здесь узнала, даже его шум и дым. Она по‑своему начинала любить его.

– Просто меня очень беспокоит то, как ты пишешь, – поддразнивал ее Ральф. – Мне не видать Пулитцеровской премии, если ты будешь здесь болтаться.

– Но ты приедешь ко мне в Сан‑Франциско? – грустно спросила Пакстон.

– А ты собираешься осесть там? – Ральф заметно успокоился, видя, что она действительно согласна уехать завтра же.

– Наверное. Еще не знаю. Если мне дадут работу в газете.

Он радостно улыбнулся. За эти семь месяцев он успел полюбить ее, как младшую сестренку, и понимал, что ему будет ее недоставать.

– Они же не круглые дураки. Конечно, они тебе Что‑нибудь предложат. Леди, вы чертовски хороший репортер!:

– Услышать такое от тебя – это кое‑что. – В голосе Пакстон слышалась благодарность и даже благоговение. – Господи, как мне будет тебя не хватать! Давай пообедаем сегодня вместе.

– Идет.

Он приехал один, оставив Франс и ан одних дома. Ральф часто так делал, он не любил, когда Франс слишком много болтает с другими репортерами, но главное – сегодня он хотел побыть вдвоем с Пакстон.

– Все нормально? – Серьезно спросил он после второй рюмки.

– Кажется, да, – сказала она и оглянулась на зеркало, как будто надеялась там прочитать ответ. – Не знаю… – Она посмотрела на Ральфа. – Как ты думаешь, человек может остаться прежним, побывав здесь?

– Нет, – с уверенностью ответил Ральф, – не может.

Некоторым удается это скрывать. Но может быть, ты пробыла тут недолго и не успела измениться по‑настоящему.

– Кажется, уже успела.

Ральф и сам этого боялся. Боялся за нее.

– Возможно, тебе; только так кажется. Из‑за Билла, – заметил он.

Ральфу приходилось видеть во Вьетнаме немало сломленных людей. Наркотики, венерические болезни, ранения, постоянное ощущение опасности и вообще странное воздействие этих мест на душу человека. Сама по себе прекрасная, эта земля вызывает чувство, как будто пребывание людей тут неуместно, рождает ощущение безысходности, смятение. И все же он надеялся, что Пакстон еще не успело коснуться отравляющее воздействие этой страны, что она не успела полюбить ее настолько, что будет не в состоянии забыть. – Лучше всего для тебя сейчас – вернуться. Жизнь продолжается. – Он снова улыбнулся, но Пакстон не ответила на улыбку.

– Вернуться – возможно, это лучший выход для всех. Может быть, и ты когда‑нибудь так сделаешь, – тихо сказала она. – Как бы мне хотелось, чтобы ты тоже был там, а не здесь – мне тяжело было бы туда возвращаться. Как говорить людям о том, что здесь происходит?

– У тебя дома знают про Билла?

Пакстон отрицательно покачала головой. Она никому не писала об этом. Ждала, что он разберется в своих отношениях с Дебби. Возможно, в конце концов он так и не решился бы порвать с ней. Этот вопрос так и остался у них нерешенным.

– Теперь я вряд ли им что‑нибудь скажу. Какой смысл?

Ральф кивнул. В их сайгонской жизни было немало такого, о чем невозможно рассказать.

Они просидели до четырех утра. А через несколько часов Ральф вернулся, чтобы проводить Пакстон в аэропорт. У нее в руках была небольшая сумочка – та самая, с которой она приехала во Вьетнам. И чемодан был тем же, и боль в сердце, только боль стала значительно острее. Теперь она потеряла во Вьетнаме двоих. И все же, несмотря ни на что, начинала любить эту землю:

– Пакс, прошу тебя, забудь это место как можно скорее, – сказал на прощание Ральф. – Так будет лучше для тебя. Если ты этого не сделаешь, тебе крышка.

В глубине души Пакстон чувствовала, что он прав. Но в то же время знала, что не сможет ничего забыть. Потому что она сама этого не хотела.

– Береги себя, Ральф. Будь осторожен. – Она крепко обняла его. – Знаешь, я тебя очень люблю.

Когда он высвободился из ее объятий, у него в глазах стояли слезы. Последнее, что Ральф сказал, прежде чем Пакстон поднялась по трапу, было:

– Я тоже люблю тебя, Дельта‑Дельта.