Глава 23. Через несколько дней Пакстон получила телеграмму от Вильсонов из Сан‑Франциско

Через несколько дней Пакстон получила телеграмму от Вильсонов из Сан‑Франциско. Габби родила третьего ребенка – девочку, и обе они чувствуют себя хорошо. Пакстон была рада за подругу, но вся их жизнь казалась такой далекой, такой чужой. А в конце недели по телетайпу начали поступать сообщения о грандиозном скоплении молодежи на концерте в незнакомом Пакстон месте, которое называлось Вудсток.

Она снова встретилась с Тони, и на этот раз они попали‑таки в кино и посмотрели «Режиссеров» – фильм, который им обоим понравился. Посмотрели и специальный выпуск новостей о первом человеке, шагнувшем несколько недель назад на поверхность Луны, – когда Тони увидел это, он чуть не прослезился.

А потом они на базе ели гамбургеры и пили молочный коктейль, рассказывая друг другу о своем детстве. О том, как она росла в Саванне, а он в Нью‑Йорке. Это было как день и ночь.

Когда Пакстон стала рассказывать о дочерях Гражданской войны, Тони отказывался верить.

– Пакстон, этого не может быть… Ты хочешь сказать, что есть такие, кто до сих пор переживает из‑за Гражданской войны? Просто не верится…

Еще она рассказывала о своем отце, о том, как они вместе играли, о любимых субботах, когда она сидела у него в офисе. А Тони говорил, как каждое лето они с отцом работали в Бронксе и как в конце концов, очень не скоро, их семья заработала немного денег. И как много он сам работал, чувствуя себя взрослым, хотя был еще ребенком, и как ему это нравилось. И что он испытывал, когда родилась дочь, и что он чувствовал, когда она болела и когда умерла. Он думал, что не переживет этого. А потом появился Джой, маленькое чудо, причем чудо здоровое, сильное, крепкое.

– Ты даже не представляешь себе, что это такое. – Едва он заговорил о дне, когда родился Джой, его глаза заблестели, хотя он теперь нечасто позволял себе вспоминать об этом. – Это ни на что не похожее чувство… когда у тебя появляется ребенок. – И почти без всякого перерыва спросил:

– Ты хотела бы иметь детей, Пакс? – Он еще не знал о ней всего, хотя успел узнать достаточно. Во Вьетнаме люди за несколько дней могут узнать друг друга лучше, чем дома за целую жизнь.

– Наверное. Я еще об этом не думала. – Затем медленно добавила:

– Нет, не совсем так. – Ей хотелось быть с ним до конца откровенной. Такова была ее натура. – Кажется, с Питером я думала, что когда‑нибудь мы заведем детей… Но с Биллом нет. Наверное, потому что Я никогда не разрешала себе надеяться, что он на мне все‑таки женится. А вдруг нет? Не хотелось разочарований. Но самое смешное, что с детьми я не знаю, как себя вести.

– Так это с чужими, – успокоил ее Тони. – Со своими все совершенно по‑другому. Это такое чудо. Трудно даже объяснить. С ними такая сильная внутренняя связь, ведь они – часть тебя самого, и это навсегда.

Она ласково взглянула на него поверх стакана с коктейлем:

– И ты это чувствуешь по отношению к Джою? Даже сейчас?

Тони кивнул, затем задумался И снова взглянул на нее.

– Да, – уверенно ответил он. Несмотря ни на что, сомнений не было. – Именно так.

– Тогда ты должен поехать и навестить его.

– Да, наверное, – хрипло сказал он.

Потом они танцевали, и в завершение Тони проводил Пакетов до гостиницы. Когда они поднимались по лестнице, он крепко обнимал се одной рукой. Тони и не ожидал, что Пакстон пригласит его зайти. Он поцеловал ее на прощание и собирался уходить, но почувствовал, что она удерживает его за рукав. Тони обернулся и увидел, что дверь в комнату Пакстон открыта. Он не посмел спросить, что это значит, а просто пошел за ней и, когда дверь закрылась, крепко обнял ее и прильнул к ее губам. Так, как ее, он не целовал никого годами, а быть может, и никогда. И Пакстон отвечала ему так, как не отвечала никому. С ним все было по‑другому. Она иначе чувствовала, думала, вела себя. Тони заставил ее вновь ощутить себя молодой и невероятно женственной и, главное, самой собой. Как будто она с рождения была предназначена ему и ждала его всю жизнь. То же самое чувствовал и Тони. Он так д сказал ей, когда они лежали рядом.

– Знаешь, я никогда никого не любил как тебя, Пакси. Мне даже захотелось собрать вещи и бежать отсюда без оглядки – вместе с тобой, пока мы не окажемся дома, живые и невредимые, навсегда.

Но во Вьетнаме так опасно думать. И они оба это знали.

Он провел эту ночь у нее, а затем и много других ночей. И удивительно – к концу лета они жили уже почти как муж и жена. Повсюду появлялись вместе, когда Тони был свободен. А Пакстон рассказывала ему обо всем, даже о том, чего раньше она ни с кем не обсуждала, например, о выездах с Ральфом.

Тони тоже старался ей все рассказывать, но о своих военных операциях часто умалчивал, когда они оказывались слишком опасными, – он не хотел ее лишний раз беспокоить.

Ральф поначалу принял Тони в штыки, но затем и он смягчился, так что в самом начале сентября они все четверо отправились вместе обедать. Бедная Франс растолстела невероятно, и Ральф все время ее поддразнивал, пока Тони не сказал ей, что она выглядит очень красивой. Пакстон была тронута. Но себя она просто не могла представить в таком положении: как это – ходить с ребенком внутри? Один раз она даже заметила, как он шевельнулся, но больше всего Пакстон поразило то, что Франс, казалось, не обратила на это никакого внимания.

– Это, наверное, больно, – говорила Пакстон, когда они с Тони остались одни. – Как это ужасно – стать такой огромной, неуклюжей.

– Не ужасно, а прекрасно, поверь мне. – Он нежно поцеловал ее. – Честное слово.

Они ни разу не упоминали ни о свадьбе, ни о том, что у них могут быть дети, но оба знали, что так оно и случится, если им удастся выбраться из Вьетнама живыми. Но об этом они также молчали, вместо этого обсуждая отдых в Бангкоке и решая, что подарить Джою на Рождество.

Наконец в середине сентября Тони получил пятидневный отпуск, и они с Пакстон поехали в Гонконг. Там он купил колечко и без всяких объяснений надел ей на палец. Это было миленькое колечко с двумя сердечками – рубиновым и бриллиантовым, и Пакстон оно очень понравилось. Этим подарком было сказано все. Они провели в Гонконге сказочно прекрасные дни, живя в посольской гостинице, как и другие американские военнослужащие, проводившие здесь отпуск с женами и подругами.

Когда они вернулись, Пакстон узнала, что Ральф уехал в Дананг, и подумала, что это совсем неразумно с его стороны. Роды могли начаться в любой момент, и Пакстон уже не раз говорила Ральфу, что он должен быть все время рядом с Франс, на что тот отвечал, что не может сидеть и ждать, пока она родит. К Франс ходила акушерка, а если что‑то пойдет не так, то на это существует врач. Кроме того, он оставил ей телефон Пакстон и вообще, уезжая, был уверен, что вернется по крайней мере за неделю до родов.

Однажды ночью, когда после бурных объятий Пакстон и Тони крепко спали в номере «Каравеллы», зазвонил телефон.

Пакстон подняла трубку.

– М‑м… да? – Она никак не могла сообразить, кто это может звонить в такое время. В темноте она попыталась разглядеть циферблат часов. Четыре утра.

– Это Пакстон? – говорили с французским акцентом, и Пакстон сначала ничего не могла понять. – С вами говорит Франс.

О Боже! Пакстон села на кровати, мучительно соображая, где может быть сейчас Ральф.

– С вами все в порядке?

– Все хорошо… – Пакстон буквально видела, как Франс сейчас вежливо улыбается в темноте. Она принадлежала к тем людям, которые никогда не жалуются, никому не усложняют жизнь и никогда не выпячивают свое "я". И тем не менее сейчас она звонит Пакстон, с которой едва знакома, – в четыре утра. – Тысячу раз прошу прощения, – вежливо начала Франс, но вдруг замолчала. Пакстон недоумевала, что происходит. Ей и в голову не пришло, что у несчастной начались схватки и от боли она просто не в состоянии говорить. – Ральфа нет, – снова начала Франс, – а мне не удалось связаться с акушеркой… а врач, которому я должна позвонить в случае… – Она снова внезапно замолчала. Пакстон заволновалась.

– Франс! Франс! Вы слышите меня? – Она дернула рычаг телефона, думая, что их разъединили. К этому времени проснулся и Тони.

– Что случилось? – Он поднял голову, и Пакстон начала ему что‑то объяснять, но Франс снова заговорила, на этот раз чуть более определенно.

– Я не могу связаться ни с акушеркой, ни с врачом… и у меня здесь ан… Мне очень неловко вас беспокоить, но, может быть, вы могли бы отвезти меня в больницу и подержать Ана у себя, пока Ральф не вернется… – Она снова замолчала, но на этот раз Пакстон сообразила, что происходит. Тони, внимательно смотрел на нее.

– Конечно, я сейчас приеду. Но вы уверены, что все в порядке? Может быть, лучше вызвать «скорую»?

– Нет‑нет, не стоит, – вежливо ответила Франс. – А вы скоро приедете?

– Прямо сейчас… Франс… у вас уже начались роды?

– Надеюсь, я успею добраться до больницы. Спасибо… – снова начала она, но неожиданно повесила трубку.

Пакстон не знала, что Франс сейчас корчится от невыносимой боли. Она уже больше не могла стоять на ногах и потому бросила трубку. Она слишком долго ждала, и теперь боль нарастала очень быстро. Тем временем у себя в номере «Каравеллы»

Пакетом поспешно одевалась, Тони тоже соскочил с кровати.

– Я довезу тебя до Джиадинха. Сейчас машин мало, мы быстро доберемся, – сказал он, натягивая униформу.

– Интересно, где там ближайшая больница? – Пакстон старалась сохранять спокойствие, хотя это удавалось с трудом.

Уж лучше, когда по тебе стреляют.

– Кажется… нет, точно не знаю. Надо спросить внизу, когда будем выходить. – Он уже оделся, а Пакстон в блузке, юбке и сандалиях расчесывала волосы. – Как она, кстати?

– Странно как‑то. Она все время замолкала, так что я сначала даже подумала, что нас разъединили.

– Если память мне не изменяет, началось.

Пакстон взялась за зубную щетку.

– Иначе бы она не позвонила.

Через двадцать минут они были уже на Джиадинхе. Они добежали до дома, где жили Ральф и Франс, и Пакстон позвонила. Очень долго никто не открывал, и Пакстон уже подумала, не уехала ли Франс в больницу, не дождавшись их, но Тони увидел свет на втором этаже. Они позвонили снова и стали ждать. Прошло немало времени, прежде чем Франс удалось их впустить. Они вбежали вверх по лестнице и увидели несчастную женщину. Она скрючилась от боли у входной двери, за ней по полу тянулся мокрый след. Увидев, что Пакстон не одна, она страшно испугалась, но с первой же минуты Тони повел себя так, будто роды были для него в порядке вещей. Отяжелевшая женщина оперлась на его руку, и он помог ей добраться до кровати. На Франс был халат, а под ним розовая ночная рубашка. В соседней комнате мирно спал маленький мальчик. Пакетом осторожно прикрыла дверь, стараясь не разбудить его, и спросила Франс, не пыталась ли та еще раз дозвониться до доктора.

Но Франс только отрицательно покачала головой и схватила Тони за руку. Ей уже было безразлично, кто ее держит, и она не замечала ни его, ни Пакстон.

– Франс, вам нужно одеться. – Пакстон старалась говорить спокойно, но стоило ей произнести эти слова, как Франс издала слабый крик и, сама того не желая, снова схватила Тони за руку. Он осторожно приподнял ее и аккуратно уложил обратно на кровать. Наконец схватка кончилась.

– Франс, – тихо сказал он, – вас нужно доставить в больницу. Я вас понесу, – добавил он, но она с ужасным криком снова схватилась за него. Женщина совершенно обезумела от болей, которые начались еще до полуночи. Теперь же пробило пять. Внезапно Пакстон увидела на простыне кровь, и ей стало страшно. Она хотела указать на это Тони, но тот и без нее прекрасно понимал, что происходит. И понимал куда лучше, чем Пакстон.

– Мы никуда не едем, – спокойно сказал он. – Принеси полотенца, все, какие сможешь найти, и газеты, много газет. – Он начал снимать ботинки. Пакстон на миг подумала, не сошел ли он с ума.

Тони хотел на минуту отойти от Франс, но она не отпускала его. В перерывах между схватками она шептала: "Извините…

Извините меня…" Но боль снова накатывала. Пакстон совершенно не понимала, что мог Тони находить во всем этом прекрасного. Это было ужасно, страшно и невыносимо больно.

Она вернулась с полотенцами, какие удалось найти, с парой чистых простыней и пачкой газет, лежавших на кухне. Тони велел сложить все это и встать рядом с ним на колени. Она так и сделала. Он встал позади Франс и крепко держал ее. Теперь, когда боль накатывала, Франс с силой сжимала руки Пакстон. Обе женщины крепко держались за руки, когда Франс начала выталкивать ребенка.

– О нет, – кричала она, – он идет.

– Конечно, дорогая, – мягко сказал Тони и объяснил, что ей надо делать. После этого он обвязал себя простыней, как передником, а Франс продолжала сжимать руки Пакстон и тужилась, тужилась, и Пакстон кричала вместе с ней. Затем Тони велел ей держать Франс за ноги, а сам взял ее за плечи, а та продолжала тужиться. В какой‑то миг Пакстон захотелось крикнуть и убежать. Было невыносимо видеть такие муки. Но Франс вдруг вся напряглась, и в этот момент послышался тоненький крик. Все трое увидели крохотное красное личико, которое возникло из тела Франс, и она сама смотрела на него в изумлении.

– Так, так, – сказал Тони, – нужно еще усилие. Толкай его, толкай.

Со следующей схваткой показались плечики, и, наконец. Тони понемногу высвободил ребенка, осторожно придерживая его. И ребенок Ральфа и Франс появился на свет. Это оказалась девочка. Пакстон заплакала, наблюдая это чудо. В эту счастливую минуту Тони наклонился и быстро поцеловал Пакстон. Франс же улыбалась. А Пакстон в изумлении смотрела. – как Тони перевязывает пуповину шнурками от ботинок.

– Звони в «скорую», – сказал он ей, в то время как она с благоговением смотрела на Франс и на Тони, который теперь вызывал в ней восхищение. Ей хотелось сказать ему, какой он замечательный, но для этого у нее еще будет время.

Она пошла звонить. Пока не приехали врачи, Пакстон разбудила Апа. Франс уже укрыли одеялом, и мальчик искренне удивился, увидев свою крошечную сестричку.

– Она пришла, когда мама спала? – спросил он, улыбнувшись:

– Она тебя разбудила? – задал он вопрос матери.

Он немного встревожился, узнав, что мама и сестренка уезжают в больницу, но когда ему сказали, что с ними поедет и Пакстон, а его Тони забирает с собой в гостиницу, то даже обрадовался.

Пакстон была ошеломлена всем, что произошло в ту ночь: ужас, муки, боль, – и вдруг это маленькое красное личико, которое выталкивали наружу. Сейчас девочка мирно спала на руках у матери, и Франс казалась очень довольной.

– Мне очень жаль, что пришлось вас побеспокоить, – прошептала она, когда «скорая помощь» везла их в больницу.

Пакстон все еще держала ее за руку, испытывая благоговение перед чудом, свершившимся у нее на глазах. Все это было совершенно нереально. Реальной была война. Смерть стала обычным явлением. Но чудо рождения, эта незнакомая доселе Пакстон часть женского существования, повергло ее в изумление и восхитило.

– Вы вели себя очень мужественно, Франс, – сказала ей Пакстон. – Жаль, что я не смогла быть особенно полезной… Я совсем не знала, что следует делать.

Какое счастье, что Бог послал им Тони.

– Вы мне очень помогли, – сказала Франс сонным голосом и закрыла глаза, продолжая держать Пакстон за руку.

Пакстон оставалась в больнице почти до обеда. Когда она вернулась в гостиницу. Тони играл с Аном, и оба выглядели совершенно счастливыми. У Тони как раз было два выходных, и он смог задержаться, пока не вернется Пакстон.

– Ну как она? – обеспокоенно спросил Тони. – Все нормально?

– Все замечательно. – Пакстон улыбнулась и застенчиво посмотрела на него. – Девочка такая хорошенькая. Франс нянчила ее, когда я уходила.

Она еще не вполне осознала то, что ей довелось увидеть, но чувствовала, что Тони стал ей теперь еще ближе.

Он долго молча смотрел на нее, думая, возможно, о том же самом, а затем, продолжая держать Ана за руку, другой обхватил Пакстон и поцеловал ее.

– Ты держалась молодцом!

Эту ночь они оба запомнили навсегда.

– Ты не представляешь себе, как я боялась. Боже мой, Тони… Как женщины это выдерживают?

– Это стоит того, – ответил он. Он ни минуты в этом не сомневался, и теперь Пакстон Поняла, что он прав. В тот миг, когда на свет появилась головка ребенка и он издал свой первый крик – этот миг оправдывал все. И Пакстон поняла, что никогда этого не забудет.

– Это настоящее чудо.

Он кивнул, а затем взял Ана и посадил к себе на колени.

В пять часов приехал Ральф. Он вернулся домой, обнаружил там записку Пакстон и сразу же бросился в больницу к Франс и ребенку. Пакстон стало даже немного жаль его, ведь он не видел рождения собственного ребенка, а она видела. Но все равно он был вне себя от радости, настоял на том, что нужно немедленно выпить шампанского, и только после этого наконец уехал, увозя с собой Ана. Он тысячу раз благодарил их обоих и объявил, что хочет назвать ребенка в честь Пакстон. Ее будут звать Пакс Тран Джонсон. «Пакс» было очень удачным именем для девочки, ведь по‑латыни это значит «мир».

Когда они ложились, Пакстон все еще находилась под впечатлением от увиденного. Она не могла забыть того, что произошло у нее на глазах.

– Не знаю. Тони, – говорила она, всматриваясь в темноту, – готова ли я к этому.

Она помнила те муки, которые перенесла Франс, и только удивлялась, как та могла их выдержать.

Но Тони только тихо улыбнулся и, повернувшись, нежно поцеловал ее.

– Мне кажется, пока тебе об этом рано беспокоиться. У нас есть другие проблемы. Например, как бы выжить здесь, во Вьетнаме.

Это касалось их обоих.

– Ты понимаешь, о чем я. Это все‑таки так страшно. Был момент, когда я чуть не убежала.

– Конечно, тебе было не по себе, – согласился Тони. – Но женщины как‑то забывают про эти страдания. Должны забывать… Иначе они не согласятся больше иметь детей.

Теперь, помогая ребенку Франс появиться на свет. Тони вдруг затосковал по другой, мирной жизни. Она как‑то забылась во Вьетнаме. Но теперь он снова вспомнил о ней. – Знаешь, я бы хотел еще иметь детей, – признался он.

– У тебя с ними неплохо получается, – сказала Пакстон, вспомнив, как весело он играл с Аном.

Но кто знает, представится ли им такая возможность. Кто знает, будут ли они живы, а ведь надо быть живым, чтобы иметь детей. И все же теперь их связывало нечто большее, чем раньше, – тот момент, который они пережили вместе.

– Я люблю тебя, Пакс, – прошептал он в темноте.

– Я тоже люблю тебя, – прошептала она, засыпая в его объятиях и видя сны о ребенке Франс.

Date: 2015-09-18; view: 286; Нарушение авторских прав