Глава 33. – Снег перестал, так что ты сможешь вернуться по нашим следам

– Снег перестал, так что ты сможешь вернуться по нашим следам. Не беспокойся – если ты не найдешь дом, он сам тебя найдет.

С трудом скрывая отвращение, Анжела молча повернулась и отправилась в обратный путь, провожаемая сочувственным взглядом Бальдра.

Дыша хрипло, как загнанный зверь, с трудом передвигаясь на снегоступах, она пыталась отогнать ужасное видение красоты, уничтоженной варваром, крови, хлещущей на снег… Анжела убеждала себя, что все хорошо, что ее лось, живой и невредимый, молча сопровождает ее, скрываясь за стеной деревьев… Она продолжала размышлять: «Моя походка легче, чем в пятнадцать лет… Разве могла я предположить совсем недавно, когда садилась в самолет, что моя жизнь так переменится? Разве могла вообразить все, что со мной случится? Разве могла представить, что груз, который давил мне на плечи много лет, внезапно исчезнет? Что же составляло груз моих несчастий?..»

Не останавливаясь, не думая о дороге, которая ее вела, чувствуя, что все тело гудит от невероятной усталости, а кровь закипает при мысли о двух парах глаз и рук ее обоих викингов, Анжела наконец вышла к подножию небольшого пригорка, на котором стоял дом.

Она толкнула дверь и первым делом, словно уже давно к этому привыкла, разожгла в очаге огонь.

Анжела засмеялась от радости, а потом с жадностью принялась есть вяленое мясо, оставшееся на столе. Мысли беспорядочно перескакивали с одного на другое: «Я – хозяйка волшебного замка в заснеженном лесу. Господин Бальдр ушел на охоту. Мне нужно принарядиться к его возвращению. Но перед этим я пойду и проведаю наших зверей… Господи, все эти ужасы!.. Где сейчас те девушки, с которыми я прилетела в Норвегию?.. Моя авантюра закончилась там, где началась моя уверенность. Почему все мечты теряют свой волшебный привкус, как только осуществляются? Почему самое невероятное событие, осуществившись, становится самым что ни на есть заурядным? Когда‑то мне хотелось знать, как так получается, что сначала нечто существует, потом перестает существовать. Эхо тех бесполезных вопросов преследует меня и по сей день… Я когда‑нибудь повзрослею?»

Совершенно естественным образом всплыло воспоминание о сестре. Кристаль не покидала ее. Эта тень, которая ничуть не нуждалась в свете, неотступно следовала за ней по огромным заснеженным пространствам.

Горячее дыхание собак успокоило Анжелу. Их взгляды казались безразличными, но она чувствовала, что они реагируют на любое ее движение, на любое произнесенное шепотом ласковое слово. Согревшись в окружении мохнатых животных, сейчас она испытывала желание оказаться в объятиях Бальдра. Сбившись в кучу вокруг этой странной пришелицы, которую они уже признали за свою, хаски позволяли гладить и трепать себя, даже хватать поперек туловища, как покорные кошки в бесцеремонных детских руках. Возможно, они предвкушали пробежку. Под их дружелюбными взглядами Анжела совсем расслабилась и даже сказала себе, что, может быть, Кристаль никогда больше не покажется.

Анжела вдруг до такой степени ощутила жажду жизни, стремление использовать каждый из оставшихся дней на всю катушку, что подумала: теперь уже ничто не помешает ей повзрослеть. Стать твердой и решительной. Эта уверенность возникла по какой‑то необъяснимой причине – точнее, даже без всяких видимых причин.

Она подумала: «Я глупа! Все во мне хрупко, словно кристалл. Школьный врач мне это постоянно повторял. Я думала, что он говорит о теле, но он опасался за мой внутренний мир. Никто и ничто не согреет меня, если я сама этого не сделаю. Кристаль умерла. Но я – я жива! В тот день, когда я увидела тебя мертвой, дорогая сестричка, я и сама как будто застыла навсегда… Утрата, боль… Я превратилась в сплошной поток слез. Я стала призраком Кристаль. И отец…»

Анжела встала, отчего собаки беспокойно завозились. Она прикрыла дверцу собачьей клети и пошла взглянуть, как себя чувствует Сонаргольт.

Она не смогла удержаться от смеха, перехватив недовольный косой взгляд кабана. Поистине он был чересчур темным пятном среди этого удивительного белого мира. Если собаки не нарушали окружающей гармонии, напротив, были ее частью, то огромный неуклюжий кабан находился с ней в явном противоречии. Он смотрел на Анжелу так, словно его раздражало ее присутствие.

«Да что же это такое, боже мой? – подумала Анжела, резко отворачиваясь. – Какое отношение имеет этот свин к той новой, сияющей жизни, которая меня ожидает?»

Завтра будет зимнее солнцестояние, а после него день начнет удлиняться. Свет вернется в мир. От этого и у нее прибавится сил. Здесь, как нигде, благодаря владычеству природы чувствовалась гармоничная связь физического и духовного начал. Чья душа с ней говорит? Хотя… каждый может слышать голос только своей души, не так ли?

«А что, если Кристаль – моя душа? Кто знает?.. Все взаимосвязано… Правое полушарие мозга управляет левой частью тела, и наоборот. Может быть, и весь мир устроен по такому принципу? Земля разделена на север и юг, человеческое тело – на левую и правую стороны… Что означает этот крест?.. Я потеряла свой север так легко… Эта асимметрия играет со мной злые шутки… Пересечения так естественны. В нас живет потребность слияния, стремление распахнуть объятия, чтобы с кем‑то соединиться… Стать единым целым с кем‑то – значит преодолеть свою асимметрию. Может быть, душа – это и есть такое единство? Иначе зачем двое должны стать одним? Кто моя вторая половинка? Бальдр Нежный или Имир Прекрасноволосый? Мы должны были встретиться, одержимые своими двойниками… Что, если Бальдр любит во мне Кристаль?.. А меня бросит здесь одну, на произвол великой зимы…»

Хозяин дома наконец вернулся, принеся вечер на подошвах своих сапог. Он нашел свою гостью сидящей за столом перед стопками книг. И он, и она выглядели одинаково усталыми.

Анжела с любопытством следила за каждым движением Бальдра. Очистив от снега освежеванную тушу оленя, он разрезал ее на куски. Натерев каждый кусок смесью трав, которую высыпал из старинной аптекарской банки в каменную ступку и тщательно растер, он принялся жарить мясо над очагом, изредка поливая его какой‑то ароматной настойкой. Сидя на дальнем от очага конце стола, Анжела неотрывно смотрела на стальную решетку над огнем.

Наконец Бальдр вылил на куски мяса последние капли настойки, напоследок еще немного размяв готовящееся жаркое, поднял глаза и взглянул на Анжелу. Та улыбалась. Ее собственные щеки казались ей круглыми до неприличия. Мужчина и женщина обменялись жестокими заговорщицкими улыбками, словно наемные убийцы, чувствующие, как от совершенного злодеяния в них нарастает физическая тяга друг к другу.

Бальдр протянул Анжеле старинный рог для вина. Она слегка смочила губы в содержимом рога. Напиток был крепким и обжигающим.

Затем, указав на фотоаппарат, лежавший на подоконнике, Бальдр проговорил:

– Что‑то ты про него совсем забыла.

Но в его взгляде не было осуждения.

– Фотографировать – это самое дурное свойство моей натуры.

– Не понимаю.

Взгляд Бальдра стал неподвижным. Ее взгляд – тоже. Хозяин дома продолжал стоять напротив нее, у противоположного конца стола. Бальдру недоставало лишь белого фартука мясника.

– Я стала фотографом только потому, что унаследовала это ремесло от отца. Это было так… естественно. За несколько предыдущих дней я сфотографировала слишком много мертвых… Теперь я знаю, что это занятие – не для меня. Я больше не хочу увековечивать людей в фотографиях…

– Ты…

– Моя сестра Кристаль и я, мы были двойняшки – выросли с отцом… После ее смерти…

Анжела остановилась, ожидая реакции Бальдра, но брат‑близнец Имира казался бесстрастным.

– После этого я осталась с отцом одна. Мы были как два призрака в огромном доме. Два призрака, которые больше не могли друг друга любить.

Глаза Бальдра блеснули. Кажется, он был более взволнован, чем она предполагала. Анжела продолжала уже более твердо:

– Это отец нашел тело Кристаль. Когда я прибежала, он собирался ее фотографировать. Успел сделать всего один снимок… Этого я ему никогда не простила. Я возненавидела его. Я отплатила ему тем, что навязала ему свое присутствие. Лишенное всякой радости жизни. Все эти годы я была как живой труп рядом с ним. Да, мы были как два призрака…

На этот раз она сказала все. Дошла до самого конца. Бальдр был на грани слез. Чтобы заставить его тоже заговорить, она добавила:

– Твой брат был прав – у нас много общего. Он рассказывал мне о вашем… несчастном случае.

– Каком несчастном случае? – с изумлением и явным раздражением произнес Бальдр. – Имир тебе рассказал о каком‑то несчастном случае?

– О пожаре… разве это не несчастный случай?

– А, пожар!..

Он тут же успокоился, обуздав уже зарождавшийся в нем гнев.

– И что именно он тебе рассказал?

Анжела испытала нерешительность, удивленная его недавней реакцией.

– Он говорил, что на Рождество…

– Да?..

Бальдр смотрел куда‑то в пустоту. Анжела почувствовала, что и у нее к глазам подступают слезы.

– …вы устроили пожар…

– Не мы! Они!

– Что?!..

– Видишь ли, наши родители были монстры. Обычные монстры. Обычные, как тот мир, в котором ты жила… Мы вынуждены были жить с ними, приноравливаться к их безумию… В тот вечер, на Рождество, они напились. И попытались меня сжечь.

– Попытались… что?!

– Да, Анжела, ты хорошо расслышала. Они хотели сжечь ребенка, которого ненавидели и не могли больше выносить… Но огонь перекинулся на весь дом, и они оказались в ловушке. А я убежал вместе с Имиром. Я попросил брата спрятать меня, защитить от этого мира. Здесь, как видишь, я стал сильнее.

Теперь Анжела смотрела на Бальдра, как на самое чистое и невинное из всех земных существ. Так же как и она, он прошел через такие испытания, которые полностью преображают человека. Он казался ей восхитительным. Гораздо более желанным, чем Имир.

Воздух в доме пропитался чудесным запахом жареной оленины с печеной картошкой под соусом. Тело Анжелы отяжелело от такого сытного обеда, но она бы не отказалась от десерта. Поедая оленя, которого Бальдр убил собственными руками, она забавлялась мыслью о том, что и сама когда‑нибудь пойдет викингу на ужин, здесь, в этой комнате, между очагом и библиотекой.

Она размышляла об Имире.

Она размышляла о своем предательстве.

Она не знала, что именно об этом думать.

Она разглядывала большую комнату. Представляла обоих братьев, сидящих рядом возле полок, заполненных книгами, оружием, рабочими инструментами и домашней утварью. Два существа, предназначенных судьбой для выживания в суровых условиях, две симметричные части одного целого, разделенные темным провалом могилы, в которую им предстояло опустить ее душу юной девушки…

От Бальдра исходили почти физически ощутимые волны желания, смешанные с ароматом жареного мяса. Насытившись, он аккуратно положил нож и вилку крест‑накрест на изящную тарелку: кончик ножа, блестящий от жира, оказался на бедре выпуклого стеклянного ангелочка.

Бальдр ощутил теплое дуновение – словно легкий ветерок вырвался из его воображаемого мира и нежно коснулся лица.

Он представлял себе, что подставляет лицо солнцу. Этот образ действительно его согревал.

Он вспомнил голос деда, знавшего названия всех цветов, росших на обочинах тропинки, но запрещавшего ему с братом их рвать – «потому что лес нам не принадлежит».

«На другом конце стола, на другом поле она ждет, чтобы я стал ее цветком», – бессвязно думал викинг.

Сколько раз он и брат блуждали по лесу? Два воина, охраняющие границы, установленные патриархом… Сколько раз ему хотелось нарвать этих запретных цветов и разложить их вокруг тела брата, поверженного им в бою! Устроить торжественное погребение на лугу…

– О чем ты думаешь?

Деревья вновь превратились в стены дома, клеткой сомкнувшиеся вокруг них.

– Так, ни о чем особенном… детские воспоминания…

– Но это и есть самое важное.

– Воспоминания детства отличаются от других. Для них не существует временных рамок. Они – как панические вдохи и выдохи истинного времени, единственного времени в сердце метронома… Истинные воспоминания ни хороши и ни плохи…

Анжела протянула к нему руки, затем развела их в стороны для объятия.

Она и Бальдр должны быть вместе, чтобы обрести реальное существование… Момент настал.

Если руки мужчины не стремятся к захвату, значит, они парализованы. Но никогда еще Анжела не чувствовала столь крепких объятий. Ласки Бальдра приводили ее в состояние, близкое к одержимости. Гигант буквально пожирал ее. Тело Анжелы было настолько миниатюрным по сравнению с ним, что он мог вертеть ее, как куклу. Он словно пробовал ее на вкус, и ему это нравилось – он рычал и стонал от удовольствия. Скованная в движениях, она, тем не менее, тоже ощущала себя исследовательницей огромного тела этого мужчины.

Она думала: «Я не должна думать».

Но все равно думала: «Он мой любовник».

Язык Бальдра скользнул между ее грудей, поднялся выше и остановился у плеча. Затем возобновил движение снизу вверх, вдоль живота, подрагивая от возбуждения. Он неутомимо скользил по этому нежному, трепещущему пространству, лаская его и поглаживая. Он провел рукой между ее ног, еще усилив лихорадочный жар ее тела. Затем, обхватив одной рукой ее талию, а другой – затылок, приподнял ее и склонился к ее губам, целуя этот полураскрывшийся цветок.

Он снова застонал, на лице его появилось выражение, словно у ребенка, получившего вожделенный подарок и забывшего обо всем на свете. Он словно выпивал ее, причем каждый глоток был как последний.

Видение Ледяного Дворца, сверкающего застывшего водопада не покидало ее мысли. Руки Бальдра скользили вдоль ее спины, губы замерли, прижавшись к шее. Анжела чуть скосила глаза, наблюдая за отблесками пламени на стене.

Отвечая на его ласки, она представляла себя скульпторшей, которая шлифует, преобразует, доводит до совершенства созданный ею великолепный монумент. Затем Анжела обняла Бальдра так крепко, словно собиралась задушить. Они перекатывались друг через друга, не разжимая объятий и не размыкая губ, запечатанных божественной болью, – кольцо плоти в отблесках пламени…

Потом они взглянули друг на друга, освобожденные и счастливые.

Имир прижал губы к груди своей возлюбленной:

– Моя госпожа, моя женщина, моя королева…

Анжела снова впилась в его губы поцелуем. Слышалось лишь их прерывистое дыхание и потрескивание очага. Их тела были горячи от внутреннего жара. Анжела затаила дыхание, чувствуя стук сердца мужчины рядом со своим сердцем. Он снова застонал, чувствуя, как его пальцы погружаются в тайную реку. Анжела смотрела на него. Бальдр осторожно посадил ее к себе на колени. Ее пылающая щека коснулась его груди, равномерно вздымавшейся и опадавшей. Бальдр привстал на коленях, словно хотел, чтобы и он сам, и Анжела стали выше. Она почувствовала его мощные руки на своих бедрах. Чем сильнее она чувствовала вновь охватившее его желание, тем большее удовольствие испытывала.

На стене чья‑то тень неумолимо надвигалась на тень Анжелы.

Божественный лось…

Бальдр отогнал мысль об охоте, о смертельном ударе, о жертвоприношении. Он весь обмяк, зная, что он сам – жертва. Он взглянул в лицо запрокинувшей голову Анжелы. Ее шея и грудь слегка порозовели. Ладони она положила ему на плечи.

Ее взгляд…

Смущаясь из‑за того, что позволил себе расслабиться, Бальдр отвел глаза. Одна его рука ласкала ее грудь, другая поглаживала щеку. Затем он произнес двусложное слово, которого она не поняла:

– Фрейя…

Анжела притянула его к себе, с немой мольбой зарылась лицом в его волосы.

Бальдр уже ничего не видел, кроме огромного луга.

У Анжелы больше не было лица. Он гнался за своей мечтой по освещенной солнцем опушке леса. Деревья расступались, давая ему дорогу.

Прижавшись щекой к груди Бальдра, Анжела слушала стук его сердца. Ей казалось, что она даже слышит, как потрескивает его грудная клетка. Анжела по‑прежнему не открывала глаза, чтобы подольше насладиться блаженным забытьём.

Она представляла в мыслях все случившееся. Страсть. Жесты. Дыхание любви. Огонь и надежду.

Неожиданно к ней пришло одно воспоминание из детства. В то лето ей с Кристаль было по восемь лет. С утра до ночи они лазили по приморским скалам, пока родители дремали на пляже под желтым зонтиком.

Будучи подчиненной в тандеме, Анжела не осмеливалась попросить Кристаль показать ей ракушки, которых та набирала полные горсти, потом очищала от водорослей и раскладывала на песке. На жаре створки ракушек постепенно раскрывались.

Вечером сестры бросали их обратно в море.

Однажды отец спросил, чего ради целый день собирать эти сокровища, если вечером с ними расстаешься.

Анжелу восхитил ответ Кристаль, которая просто сказала: «Ради красоты жеста».

…Ее рука осторожно погладила след ожога на бедре. С каждым днем это свидетельство встречи с Кристаль становилось все незаметнее.

Бальдр, пленник хрупких объятий своей богини, смотрел в потолок, черный, как беззвездное ночное небо. Потом перевел взгляд на ужасные длинные шрамы от ожогов у себя на ногах. Мыском ноги столкнул бревно в очаг, и вверх с треском взмыл целый сноп искр.

Анжела, крепче сжимая его плечи, смотрела, как сеется сверху мелкий огненный дождь. Потом обхватила Бальдра руками и ногами, словно собиралась вскарабкаться по нему, чувствуя вновь подступающую волну желания.

Его лицо изменилось. Длинные волосы рассыпались по доскам пола. Скулы, лоб, подбородок – все это была лишь мозаика теней. Анжела по‑прежнему обнимала его, но сейчас он казался ей бесплотным, просвечивающим, как призрак. Вот и он тоже… Кажется, он даже перестал дышать. Анжела приложила ухо к его груди. Стук сердца не был слышен. Охваченная паникой, она воскликнула:

– Имир!

В его глазах вновь появился свет. Анжела отстранилась, смущенная своей оговоркой. Он мягко взглянул на нее:

– Как ты меня назвала?

– Бальдр… Извини. Это случайно вырвалось… Ты почти не дышал, и я испугалась. У меня было такое ощущение, что я потеряла вас обоих сразу.

Он провел рукой по ее лбу, погладил по волосам.

– А ты как меня назвал?.. Фрида?

– Фрейя…

Во взгляде Анжелы читался немой вопрос.

– Шестая богиня, самая почитаемая из всех… Она приносит мир и победу. Ей я молюсь чаще всего. Ее именем называют все, что красиво. Если ты согласишься стать моей Фрейей… тогда твое имя будут призывать, чтобы стать счастливыми в любви.

Анжела потерлась щекой о его шею, запустив пальцы в его волосы.

– Твои слезы станут каплями золота… Снаружи, откуда‑то издалека, донесся страшный треск и грохот.

– Что это?

– Лед на озере… Зиме скоро конец.