Глава 28. – Адриану, живую или мертвую, я в ту ночь видела в сауне Мои глаза не хотели ее видеть

– Адриану, живую или мертвую, я в ту ночь видела в сауне… Мои глаза не хотели ее видеть. Иногда отказываешься видеть… Нет?.. Извини… Мне жаль… Жаль, что я выгляжу смешной, – повторила Анжела, не переставая жевать мясо.

За последний час она извинилась уже раз двадцать. Красное вино ударило ей в голову, и молчать было невозможно. Она рассказывала о своих кошмарах, о реальных событиях, о своих ощущениях, обо всем, что знала (или они оба знали), что видела, что ее ужасало – вплоть до столь долгожданной сумки, наконец доставленной в отель. Подкрепившись невероятно вкусной лосятиной, приготовленной хозяином дома, она хотела освободиться от всех своих переживаний. Почти всех. Так как то, что беспокоило ее больше всего, так и осталась невысказанным между карпаччо из оленины и стейком из лосятины.

Как рассказать Имиру о Кристаль? О своей Кристаль…

Анжела положила себе на тарелку еще один гренок в винном соусе, намазала его паштетом из сельдерея и добавила немного тушеного лука. На прозрачных блюдах, расставленных вокруг огромного разветвленного подсвечника со множеством свечей, хватало закусок. Имир перехватил ее взгляд, брошенный в сторону блюда с запеченным картофелем, ловко взял вилкой самую большую картофелину и элегантным жестом переправил ей на тарелку.

С самого начала ужина Имир слушал свою гостью с возрастающим с течением времени вниманием, задавая уточняющие вопросы в тех случаях, когда не был уверен, что понял ее правильно (тем более что говорила Анжела с набитым ртом), иногда просил повторить сказанное.

Этот ее хозяин совсем не был похож на того Имира, которого она привыкла видеть до сих пор. Может быть, здесь, в своем убежище, он чувствовал себя более непринужденно. Обилие блюд устанавливало некоторую дистанцию между гостьей и хозяином. Сложно было представить, что они смогут обменяться поцелуем, а потом вместе отправиться в постель. Но в данный момент Анжела об этом даже не думала.

«Я знала, – говорила она себе, – я всегда знала, что он будет здесь, чтобы меня защищать».

– Еще немного Бэмби?

Анжела отрицательно покачала головой, наблюдая за тем, как Имир отрезает себе кусок elggbiff. Казалось, нож без всяких усилий рассекает мясо с кровью. Когда Имир жевал, челюсти его энергично двигались, превращая улыбку в гримасу.

Впервые во время ужина наступило молчание. Имир продолжал пристально смотреть Анжеле в глаза.

Внезапно она подумала: «О боже, он смотрит на меня как на еду! Он меня сейчас съест, прямо живьем!»

Ей никогда прежде не доводилось есть из такой красивой посуды. Отблески огня свечей играли на блюдах из резного стекла и хрустальных бокалах. Язычки пламени чуть вздрагивали, когда Имир делал резкое движение или порыв ветра с набережной проносился над руинами деревянного дома. Но Анжеле не было холодно: Имир поставил по обе стороны от нее две большие жаровни.

Держа руку над огоньком свечи, она спросила:

– Тебе никогда не хотелось переехать в другое место?

Имир тоже протянул руку к пламени:

– Огонь причиняет не больше вреда, чем холод. Боль от того и другого – просто иллюзия.

Анжела удивленно округлила глаза и невольно поморщилась, услышав треск горящих волосков.

– Огонь – это мой секрет.

Не выдержав, она отстранила его руку от пламени и взглядом в очередной раз попросила извинения.

Однако не отпустила его сразу. Анжела продолжала держать на весу мощную руку Имира, одновременно слегка поглаживая ее большим пальцем. Захватывающее ощущение заставляло ее продлевать эту ласку. Затем ее и его рука осторожно опустились на скатерть возле подсвечника. Хрупкий восковой лес свечей слегка дрогнул. Теперь Анжела смотрела на Имира совсем другим взглядом.

– Я знаю, что здесь произошло… – Она быстро обвела взглядом небольшую комнату, как если бы могла видеть сквозь ее стены каждый уголок этого бывшего деревянного дворца. – Комиссар Бьорн мне рассказал о твоем брате‑близнеце…

– Бьорн ничего не знает.

– Так или иначе, это меня не касается… – проговорила Анжела.

Но взгляд ее говорил совсем другое: «О, пожалуйста, расскажи…»

– Хочешь знать мою тайну?

Тембр его голоса смягчился. К тому времени они уже перешли к десерту. Анжела смущенно улыбнулась, пытаясь придумать подходящий ответ.

– Но… если ты мне расскажешь… это уже не будет тайной.

– Хорошо. Тебе, Анжела, я могу все рассказать.

Имир поднялся, чтобы убрать пустые тарелки.

– Но прежде… Tilsorte bondepiker!

– Согласна!

Ее имя в устах гиганта звучало музыкой. Новая обжигающая волна поднялась от низа живота, разливаясь по всему телу.

Имир, повернувшись к ней спиной, распахнул дверь холодильника и застыл неподвижно, загораживая свет. Затем протянул руки внутрь холодильника, но вместо звона посуды Анжела услышала какие‑то непонятные звуки. Имир по‑прежнему не оборачивался – без сомнения, он делал что‑то со своим кулинарным шедевром, чтобы довести его до полного совершенства.

Внезапно Анжела подумала: «Это голова Кристаль! Он заморозил ее и сейчас заставит меня ее съесть! Меня, которая так боится льда… Что там у него? Желе из мозгов? Мороженое из мажоретки? Какая же я дура, что все выболтала!.. Теперь он знает… теперь у нас уже есть одна тайна на двоих. Никаких секретов Полишинеля… Окровавленный жезл. В моей сумке. Я должна была позвонить Бьорну. Еще не поздно это сделать. Только не отсюда. Потом… после…»

– Ну вот, – довольно сказал он, обернувшись.

И поставил перед ней блюдо с чем‑то большим и круглым, покрытым слоем взбитых сливок. Чувствуя, как от лица мгновенно отхлынула кровь, Анжела торопливо глотнула вина и спросила:

– Что это?

– Tilsorte bondepiker… это означает «Крестьянские девушки под вуалями».

– Вот как?..

Огромный нож легко разрезал шарообразный десерт пополам. Нет, это не могла быть голова мажоретки… На сей раз Анжела молча извинилась сама перед собой за лишние страхи и, отправив в рот первую ложку, невольно простонала от удовольствия. Глядя в глаза друг другу, хозяин и гостья молча поглощали шедевр кулинарной простоты.

– Я рад, что тебе нравится, – наконец сказал Имир. – Сам я не могу почувствовать вкуса.

Удивленная этими словами, Анжела перестала жевать – впрочем, лишь на короткое время, которое понадобилось на то, чтобы взглядом выразить сочувствие по поводу такой досадной нечувствительности.

– Но это же… картошка! – внезапно воскликнула она, догадавшись, что составляло основу блюда.

Имир кивнул:

– Да… картошка.

– Но…

– Но что?..

– О, я поняла!

Картофелины были разной плотности и, кажется, разные на вкус.

– Ну, так что? – спросил кулинар.

– Они неодинаково пропечены!

– Браво, Анжела!

– А еще к ним, кажется, добавлен мед…

– Да. Мед – пища богов, источник божественной силы.

Он поделился с ней частью своей порции, предварительно щедро окунув ее во взбитые сливки. Затем, указывая кончиком ножа на разноцветные кусочки необычного десерта, пояснил:

– Я добавлял к ним разные приправы, и ты наверняка догадаешься какие.

– И собственноручно взбивал сливки?

– Конечно.

Откинувшись на спинку стула, Анжела зааплодировала. Ей даже не было стыдно, что она так объелась.

– Спасибо, невероятно вкусно, – сказала она. – А теперь продолжение.

– Все еще голодна?

– Нет, – ответила она, смеясь, – я имела в виду продолжение истории. Ту ужасную тайну, которую ты обещал мне поведать.

– А, да. Мой брат… Бальдр. Так вот, представь себе, он не умер! – воскликнул Имир с громким смехом.

– Что?.. Не умер?..

– Нет!

– А не он ли устроил пожар?

– Да!

– Я была в этом уверена!

– Ну, я ему чуть‑чуть помог!

– Как нехорошо!

Смеясь, они допили вино из бокалов – закончилась уже вторая бутылка.

– Думаешь, Бьорн не догадался?

– Он мог догадаться, кто устроил пожар, но ни за что не догадается о моем брате.

– Ты его прячешь?

– Он сам прячется!

– Где?

Анжела боязливо огляделась, как если бы из стены в любой момент мог показаться призрак.

– Бальдр живет далеко отсюда, один, в лесу. Он больше не любит людей. Когда‑нибудь и я там поселюсь вместе с ним.

– Но тогда…

Это незаконченное «но тогда» беспомощно повисло в воздухе, как надломленная ветка. В то же время Анжела понимала, что этот (ставший для них общим) секрет должен что‑то значить. Иначе зачем гигант норвежец рассказал ей о нем? Да, и прежде всего – почему он даже не пытается ее закадрить?

«Закадрить» – до чего омерзительное все‑таки слово!

Имир тоже откинулся на спинку стула, спокойно разглядывая гостью. Одну руку он положил на живот, другую – на рукоять ножа.

При взгляде на этого огра Анжела застыла – как снаружи, так и внутри. Но в то же время она чувствовала, что перед ней мужчина, почти по‑детски невинный, и ничто не могло бы убедить ее в том, что он может представлять для нее опасность.

Внезапно она осознала свое собственное ужасающее равнодушие. Столько смертей… а ей как будто все равно. Неужели у нее настолько холодное сердце?.. Осталось ли в ней хоть немного от прежней Анжелы? Кто была Анжела? Какая‑то другая женщина, прятавшаяся в убежище… от чего? Может быть, Имир не хочет притрагиваться к ней именно потому, что она холодная?..

«Я холодная, – думала та часть ее сознания, которая была действительно ее. – У меня холодные конечности. Доктор назвал это „синдром Рейно“… Чаще всего им страдают женщины. Женщины, которые всегда чувствуют холод и нуждаются в том, чтобы их согрели… Эти женщины суровы на вид, но на самом деле хрупки, как стекло. Никак не забуду слова школьного врача: „Будь осторожна, девочка, у тебя хорошие связки, но хрупкие кости. Остерегайся падать с лестниц!“ Но мои кости выдержали и худшее. Ничего не поделаешь. Я холодная. Мне нужно, чтобы меня согрели. Я готова ради этого на любую крайность… Но вот увидишь – этот огромный тип, что сидит напротив, всего лишь предложит тебе отвар ромашки после столь сытного ужина, а потом вежливо проводит тебя в отель…

– Нет, только не в отель!

– Да, ты права, Анжела, в отель тебе нельзя. Там тебя ждут неприятные истины.

– Какие истины?

– Лицемерка. Жезл в твоей сумке!

– Может, в твоей сумке?

– Не умничай!

– Заткнись!».

Имир молчал, видимо, догадываясь о ее внутренней смуте. Наконец он позвал:

– Анжела! С тобой все в порядке?

– Кажется, в последнее время во мне что‑то разладилось, – попыталась пошутить она.

Ее маленький подбородок задрожал. Рука Имира, лежавшая на столе, осторожно подвинулась к ее руке и коснулась ее кончиками пальцев.

– Мне ты можешь сказать.

– Не могу! – простонала она.

Какой‑то приводной ремень в ее внутреннем механизме лопнул и теперь беспомощно болтался, как обрывок ленты на ветру. Ее хрупкая рука накрыла руку человека, который поверил ей свою тайну.

Словно утопающая, она вцепилась в эту руку помощи. Их пальцы сплелись, как любовники, готовые соединиться.

– Не плачь, Анжела, твои слезы замерзнут…

Разве кто‑нибудь когда‑нибудь говорил ей что‑то более очаровательное?.. Но почему сейчас?

На мгновение она представила себя на огромной пустынной площади, под крышей портика укрывшейся от грозы, не знающей, чего или кого ждать… Дождь хлещет, она поднимает воротник, сдерживает слезы, на ее лице, скрытом от посторонних взглядов, отражается глубочайшее замешательство, губы беззвучно шевелятся, она разговаривает со своим внутренним голосом, кружится в вихре своих мыслей, спрашивает себя, откуда появится призрак. Она топает ногами, чтобы доказать себе, что все еще жива, находится между небом и землей и пока не собирается ни в рай, ни в ад. Она просто тень, не знающая, как вернуться к себе.

Имир сжал ее руку, словно пытаясь придать ей сил. Анжела перестала сдерживаться. Сквозь рыдания она наконец произнесла вслух то, что терзало ее гораздо сильнее, чем смерть несчастных мажореток:

– Может быть, это я убила Адриану!

– Что ты говоришь?! – вскричал Имир.

– Я не знаю, я это сделала или не я… – прошептала она.

Он понял всю серьезность этой исповеди. Анжела почувствовала, что его рука немного ослабла. Имир более пристально взглянул на Анжелу, ожидая продолжения.

– Я не знаю, что произошло в сауне… Единственное, что я знаю, это что я видела как наяву мою умершую сестру, Кристаль… я разговаривала с ней! Она мне отвечала! Или это была мажоретка, очень похожая на нее. Но Адриана совсем на нее не похожа… Я не ожидала никого увидеть, я зашла в сауну уже полусонная. Может быть, это была галлюцинация… Я не хотела видеть эту девушку. Не спрашивай меня почему. Я не знаю, что с ней случилось. Я не знаю, что происходит в моей собственной голове… У меня продолжаются видения, Кристаль снова со мной говорит. Я ее вижу. Я уже не знаю, кто есть кто. Жозетта… Адриана… Кристаль… теперь они все… О боже, теперь все они мертвы!..

Имир выпустил ее руку. Кажется, он был потрясен. Однако она не заметила в его взгляде даже намека на жалость – скорее, это был интерес естествоиспытателя. Затем, словно вспомнив о своей обязанности защитника, он заговорил, медленно подбирая слова:

– Может быть, все не так серьезно…

– Серьезно! Куда уж серьезнее!.. Извини… Я сама не знаю, что говорю… Я устала, от вина у меня кружится голова… Мне нужно возвращаться…

– В отель?

Парализованная воспоминанием об окровавленном жезле, лежавшем в ее сумке, Анжела судорожно вцепилась в край столешницы, чувствуя, как хлебные крошки прилипают к ладоням.

«Кристаль…»

– Кристаль? – эхом повторил Имир, словно услышал этот мысленный зов. – Да нет, конечно, это была мажоретка, похожая на нее. Ты просто спутала… Немудрено – усталость, холод…

– Да, холод… Ты прав, холод…

Она больше ничего не видела, кроме его глаз. Они были как два факела, горевшие ярким ровным пламенем. Два сигнальных огня, освещавшие путь к спасению. Раньше она не обратила на это внимания, но теперь ее притягивала открытая дверь, за которой тянулся полуразрушенный коридор этого замка из пепла…

– Хочешь еще что‑нибудь съесть?

– Нет, спасибо.

– Теперь нам остается только дождаться рассвета…

Имир произнес эту фразу с таким загадочным видом, что Анжела невольно повторила:

– Рассвета…

– Именно… Рассвет, человек, кристальная чистота… Если ты будешь твоей сестрой, конечно…

– Я не понимаю, что ты говоришь. Я слишком много выпила…

– Не обращай внимания, у меня тоже бывают свои… отклонения.

Он встал, подошел к шкафу и вынул оттуда пачку каких‑то бумаг. Потом передвинул свой стул и сел рядом с Анжелой, заняв угол стола. Имир ничего не говорил, и вид у него был сосредоточенный. Анжела вытерла слезы большим бумажным полотенцем, напоследок высморкалась в него и встала за спиной Имира, уперев одну руку в бедро. Он методично перебирал какие‑то документы и фотографии.

– Ага, вот оно, – произнес он и развернул длинный список с именами и фотографиями.

– У тебя есть все фотографии?

– Мне это прислали из Федерации мажореток. Здесь все, кого я перевозил в своем автобусе.

Вместе с ним она просмотрела весь список сверху донизу и в обратном направлении.

Имир запрокинул голову, чтобы увидеть Анжелу, стоявшую позади него. Она никогда еще не видела его лица под таким углом. Ей достаточно было лишь слегка наклониться, чтобы…

– Ну что, кто‑нибудь из них похож на твою сестру?

Анжела взяла лист бумаги у него из рук:

– Нет.

На всякий случай она еще раз проверила. Но всем мажореткам было далеко до красоты, отличавшей Кристаль.

Итак, никого…

– Как она была одета?

Анжелу снова сковал холод. Имир смотрел на нее так, как будто спрашивал: «Ты уверена?»

Ее рука, прижатая к бедру, уперлась в него чуть сильнее, и тут же она ощутила слабую боль от недавнего ожога, который получила, когда случайно прислонилась к печи в сауне. Итак, все это было на самом деле…

Ей захотелось стянуть брюки и показать Имиру ожог, чтобы убедить его в реальности случившегося. Но ей было слишком холодно.

Внезапно по комнате пронесся сквозной ветер.

Имир и Анжела почти одновременно повернули голову к двери, услышав снаружи шум шагов.

Йохансен ступил на набережную обутой в меховой ботинок ногой. Отважный инспектор вздохнул так глубоко, что даже поперхнулся холодным воздухом и закашлялся, вызвав удивленные взгляды коллег. Затем изо рта его вырвалось слабое сипение. Однако сопровождавшая Йохансена группа поняла приказ без слов и следом за инспектором углубилась в деревянные лабиринты.

Имиру хватило нескольких секунд, чтобы понять, что делать. Свернув скатерть с остатками ужина, он сунул получившийся узел в картонную коробку. Анжела молча, не вмешиваясь, наблюдала за Имиром. Затем он распахнул ближайший к нему шкаф и буквально втолкнул туда гостью. Она оказалась в темном тесном пространстве, полном фигурок животных из стекла.

В этом хрупком окружении она боялась шелохнуться. Прозрачные фигурки поблескивали в темноте, несмотря на покрывавший их слой пыли. Каким‑то чудом ничего не опрокинув, она протиснулась в дальний угол шкафа мимо этого зверинца.

С другой стороны этой хрупкой преграды на мгновение появилось лицо Имира. Приложив палец к губам, он чуть слышно произнес: «Тс‑с‑с!» – это больше было похоже на печальный вздох, чем на предупреждение. Затем деревянная дверца, скрипнув, снова закрылась. Щелкнула задвижка, и Имир пошел открывать полицейским.

Удары в дверь и голос Йохансена отдались во всем теле Анжелы, проникая до самых костей. Это были вибрации риска, настоящей опасности, которые пронзали ее, сковывая мельчайшие движения. Ничего общего с нервным ознобом или худшими ночными кошмарами… Еще не смерть, готовая наложить на нее руку, но ее предвестие, звуковая волна убийственного оцепенения…

Слабый свет проникал сквозь щели шкафа, иногда падая на какие‑то из фигурок, отчего те вспыхивали и переливалась, словно драгоценности. Анжеле казалось, что своими крошечными разноцветными глазками стеклянные животные за ней наблюдают. Кажется, они слегка посмеиваются над ней или проявляют вежливое любопытство. Она одна из них? Стоявшая ближе всех к ней маленькая очаровательная лисичка тоже словно бы предупреждала ее: «Ты слишком хрупкая. У тебя хрупкие кости. Ты можешь разбиться, как стекло».

Медленно тянулись минуты. Поясницу, колени, локти Анжелы то и дело сводили судороги. Мордочка лисички покалывала щеку. В конце концов Анжела тоже стала ощущать себя неодушевленным предметом в деревянном футляре, всецело отданном на милость Йохансена.

Свыкнувшись со своим новым состоянием, она начала прислушиваться к голосам. Говорили по‑норвежски, так что она не понимала ни слова, но тон инспектора, поначалу вызывавший ощущение, будто он вел допрос, постепенно смягчился. По звукам отодвигаемых стульев и звону бокалов она догадалась, что Имир предложил неожиданным визитерам выпить по стаканчику. Теперь она слышала только его рокочущий голос. Что, интересно, Имир говорит? Мысленно она умоляла его как можно быстрее заканчивать. Ее тело превращалось в согнутый лук, страстно желающий распрямиться. Она боялась, что не выдержит и рухнет из шкафа прямо на пол, как тряпичная кукла.

Песчинки секунд ссыпались в пригоршни минут. Напряженные мускулы Анжелы порой судорожно вздрагивали, затем окончательно онемели. Вздрогнув от боли, она случайно задела лисичку, и та провалилась в целый табун крылатых лошадей (некоторые из них лежали вверх ногами).

Голоса в комнате смолкли. Потом мужчины снова заговорили, несколько человек – одновременно, и все их голоса перекрыл голос Йохансена. Судя по интонации, он отдал какой‑то приказ. Имир засмеялся, но этот смех никто не поддержал. Заскрипели отодвигаемые стулья.

Стараясь сделаться как можно более незаметной за грудами разноцветных стеклянных фигурок, Анжела затаила дыхание. Краем глаз она заметила, что на стеклянные крылья одной из лошадей налипла паутина. Шаги приблизились. Несколько теней одна за другой пересекли полоски света, проникавшего сквозь щели.

Дверца широко распахнулась. Это был Имир, чья огромная фигура почти полностью заслонила падавший снаружи свет. Слева и справа от него стояли полицейские. Йохансен тоже приблизился и с подозрительным видом заглянул в шкаф.

Каким‑то чудом – возможно, из‑за многочисленных бликов света на стекле, слепящих глаза, – инспектор не заметил Анжелу. Только глаза Имира, казалось, смотрят прямо на нее сквозь ряды стеклянных зверушек. Или, может быть, для всех остальных она стала невидимой – такой же прозрачной, как фигурки вокруг нее?..

Затем Имир протянул руку и пронес перед лицом брезгливо отшатнувшегося Йохансена бедную дохлую мышку, шея у которой была перебита стальной перекладиной мышеловки. Потом дверь снова захлопнулась, отчего фигурки слабо зазвенели.

Когда Имир проводил полицейских и вернулся, он нашел Анжелу совершенно измученной. Подхватив ее на руки, он осторожно извлек ее наружу из стеклянного царства. Потолок приблизился. Словно жертва снежного обвала, она неподвижно лежала на руках своего спасителя, ощущая исходящее от них тепло.

– Мне жарко…

– Слишком много эмоций для тебя…

– Я не должна скрываться. Мне нужно сдаться властям.

– Как хочешь.

Он слегка наклонился, собираясь опустить ее на пол, но Анжела судорожно вцепилась в его плечи:

– Нет!..

Имир, улыбнувшись, снова выпрямился. Анжеле казалось, что эту улыбку она знает давным‑давно. Ни один человек в мире не понимал ее лучше, чем этот прекрасный викинг с длинной роскошной шевелюрой. Но отчего тогда она испытывала такой страх, оказавшись в его объятиях? Отчего он выглядит таким растерянным? В конце концов, какое значение имеют для них все эти полицейские дела?..

– Ну так что? – мягко спросил он, склоняясь над ней.

– Увези меня…

– Tag! Я знаю, где тебя спрятать!

– Где?

– На краю света, где никто тебя никогда не найдет. У моего брата.

Date: 2015-09-18; view: 227; Нарушение авторских прав