Обратный отсчёт: 1

Существует только два вида, которые ведут настоящие войны: люди и муравьи. В случае с муравьями надежды на исправление нет.

Джон Дж. Дифенбейкер, 13‑й премьер‑министр Канады (1895–1979)

Мой сломанный нос пронзала боль при каждом ударе сердца. Через какое‑то время, показавшееся мне вечностью, из носа перестала идти кровь.

Я обессиленно лежал на спине на своей кушетке. Но часы Чинмэй продолжали тикать: до смены состояния Чжуан‑эффекта оставалось всего двадцать семь часов. Я должен был оставаться на «Стернбергере» и следить, не придёт ли Кликс в сознание, но надеялся, что смогу за оставшееся время сделать хоть что‑нибудь полезное.

Фотографии ночного неба. По крайней мере, я мог проверить, получились ли они.

Я поднялся с кушетки; каждый сустав моего тела кричал от боли. Я отыскал свой палмтоп и засунул его в один из мешковатых карманов рабочей куртки. Подъём по лестнице в инструментальный купол был сущим мучением.

Я снял электронную камеру с маленького штатива и подключил её к USB‑порту палмтопа. Фото ночного неба появилось на цветном жидкокристаллическом дисплее. Поначалу мне показалось, что фотография испорчена случайно упавшим на неё светом – две толстые изогнутые полосы пересекали её нижний правый угол, одна пошире, другая поуже. Да нет – это же Луна и Трик, их пути по ночному небу.

За исключением этой детали, все выглядело как на любой другой фотографии неба с большой выдержкой: набор тонких концентрических дуг, прочерченных звёздами по небесной сфере в ходе её суточного вращения вокруг земной оси. Поскольку я оставил объектив открытым на четыре часа, каждая из дуг должна составлять примерно шестую часть полной окружности – мы ожидали, что мезозойские сутки окажутся короче наших, но не намного.

И всё же что‑то на этом фото было не так. Где‑то на полпути между зенитом и южным горизонтом располагались шесть светлых точек. Я воспользовался стилусом, чтобы увеличить каждую из них по очереди. Точки не демонстрировали никакого суточного смещения вообще. Одну или даже две можно было списать на фотографические помехи – пылинка на объективе, повреждённый элемент на фоточувствительной матрице – но шесть точек в ряд должны были изображать нечто, существующее в действительности.

Я мог представить себе только одну вещь, которая бы не перемещалась по небу вследствие суточного вращения Земли – геостационарный спутник, всё время висящий над одной и той же точкой экватора. В принципе, не было ничего удивительного в том, что хеты развесили над Землёй геостационарные спутники, хотя их равномерное распределение по орбите казалось мне странным. Возможно, это были погодные или коммуникационные спутники, хотя их количество казалось великоватым для обеих этих целей. Три спутника на геостационарной орбите смогут вести наблюдение за всей Землёй; на моём фото их было шесть, из чего следовало, что всего их двадцать‑тридцать, равномерно распределённых…

Снизу раздался грохот. Не отцепляя камеру от палмтопа, я положил и то и другое в карман и поспешил вниз по лестнице. Кликс стоял, опираясь на лабораторный стол. Пытаясь встать на ноги, он свалил какую‑то геологическую аппаратуру на пол.

– Брэнди, – сказал он. – Я… – Он замолк и начал снова. – Слушай, я не хотел… – Это тоже не пошло. – Я просто… – Потом он замолчал и пожал плечами. Я отнёсся к его затруднению с сочувствием. В конце концов, какими словами выразить своё сожаление тому, кого ты только что пытался убить?

Я оглядел Кликса с головы до ног. Ухо было покрыто засохшей кровью. Рана на лбу выглядела погано; её хорошо бы зашить, но хотя бы кровотечение прекратилось.

Я‑то ещё легко отделался, особенно если учесть, насколько он меня мускулистее. Я чувствовал мстительное удовлетворение. Теперь‑то я понимаю, что втайне обрадовался подвернувшейся возможности безнаказанно его отдубасить.

– Всё в порядке, – сказал я. – Ты был не в себе.

Кликс кивнул и через некоторое время отвернулся. Должно быть, затянувшаяся пауза была для него так же неприятна, как и для меня.

– Что стало с хетом? – спросил он.

Я рассказал ему об антивирусном средстве, которое я впрыснул ему в сонную артерию. Его передёрнуло при мысли о том, что килограмм или два мёртвого марсианина всё ещё находится в его теле. Мысль действительно была не из приятных.

Он заметил электронную камеру, торчащую у меня из нагрудного кармана. Вероятно, чтобы отвлечь себя на что‑нибудь другое, всё равно, что, он спросил:

– А, твоё широкоугольное фото? Как получилось?

– Вот, – сказал я, вытягивая из кармана камеру и палмтоп, всё ещё подключенный к ней USB‑кабелем. Я откинул панельку с дисплеем на палмтопе и протянул его ему. – Взгляни.

Он поднёс палмтоп к глазам.

– Видишь две горизонтальные полосы?

– Ага.

– Это следы, оставленные двумя лунами. Но меня озадачили вот эти стационарные точки над ними. – Я пожал плечами. – Может быть, какие‑то геосинхронные спутники, запущенные хетами.

Кликс кивнул и вернул аппаратуру мне.

– Это подавители гравитации, – сказал он как бы между прочим.

– Что?

Кликс ухватился за край стола, чтобы не упасть.

– Откуда я это знаю? – спросил он. Его голос дрогнул.

– Мне и самому интересно, – ответил я.

– Плоские черви, – вдруг сказал он, но в этот раз это не было одной из его маленьких проверок на сообразительность. Как только он произнёс эти слова, я тут же понял, что он имеет в виду. Я сам ещё студентом проводил эксперимент Хамфриса‑Якобсена, в ходе которого я должен был научить планарию по имени Карен Блэк – я назвал её так, потому что она была похожа на лицо с раскосыми глазами – сжиматься, когда она попадает на свет. Память о приобретённых навыках плоские черви сохраняют в РНК. После этого я разрезал Карен на несколько частей и скормил другому червю – Барбаре Стрейзанд. Барбара усвоила память Карен и немедленно начала реагировать на свет.

Похоже, Кликс воспринял какую‑то информацию из РНК мертвого хета, который до сих пор оставался у него в голове.

– Подавители гравитации, – сказал я. – Невероятно. Так значит пониженная гравитация искусственно создана хетами…

– Чтобы им здесь было удобно жить, именно так. Они уменьшили тяготение Земли до марсианского уровня – тридцать восемь процентов того, что мы считаем нормой.

Я тряхнул головой.

– Чёрт, ну и тупые же мы были. Когда мы летали на хетском корабле, мы не почувствовали перегрузок при взлёте и посадке, и, кстати, невесомости на орбите тоже не было. Они, должно быть, умеют делать с гравитацией разные штуки. Чинмэй была бы от них в восторге, их физика – это что‑то.

Кликс нахмурился.

– Не думаю, что они так уж сильно нас опередили, – сказал он. – Да, в гравитации они разбираются лучше, но вот машины времени у них определённо нет. Так что «Стернбергер» они хотят заполучить по‑серьёзному.

Я поскрёб бороду.

– Расскажи мне ещё про хетов.

– Я ничего о них не знаю.

– Ладно, давай попробуем конкретные вопросы. Скажи мне, есть ли на поверхности Марса свободно текущая вода.

Он моргнул.

– О, да. Полный круговорот, с дождями и снегом.

– А кто ещё, кроме хетов, живёт на Марсе?

– Ничто не живёт, кроме нас. Другие существуют только для подчинения нами.

Вот так Явное Предначертание[32].

– Когда мы вернёмся, тебя будут допрашивать целую вечность. А пока скажи: как хеты общаются?

Кликс закрыл глаза.

– Отдельные вирусные единицы могут продуцировать импульсы типа нейронных, которые распространяются на малое расстояние. Все единицы, входящие в состав комков, которые мы наблюдали, действуют согласовано, как клетки одного мозга. Чем больше конгломерация, тем выше интеллект.

– А что насчёт динозавров?

Глаза Кликса были по‑прежнему закрыты, словно он прислушивался к внутреннему голосу.

– Без установленного хетами низкого уровня гравитации гигантизм динозавров был бы невозможен. Но в дополнение к этому хеты предпринимали и прямое вмешательство в гены с целью создания динозавров, лучше приспособленных для войны. К примеру, у цератопсов в их естественном состоянии, таких как Хазмозавры, костный воротник на шее служит только для обмана противника. Это лишь костная рама, обтянутая кожей. В бою он бесполезен, так что хеты вывели из них трицератопсов, воротник которых состоит из сплошной кости без промежутков.

– Ладно, теперь о главной опасности: с кем воюют хеты?

– О чёрт! Действительно с аборигенами Тэсс! – Кликс осёкся. – В смысле, астероидной планеты.

– Правда? А эта чушь насчёт того, что марсианской цивилизации сто тридцать миллионов лет?

Кликс задумался на несколько секунд, потом его глаза в изумлении широко распахнулись.

– Цивилизация вирусных марсиан действительно появилась так давно, в эпоху, которую мы зовём нижней юро́й. Через десять тысяч лет – при таких временны́х масштабах практически тут же – они вывели на орбиту Земли подавители гравитации. Поскольку спутники контролируют гравитацию, их орбиты не нуждаются в коррекции, а поскольку они питаются от солнца, то у них никогда не кончается энергия. И они на самом деле находятся на орбите в течение всех этих ста тридцати миллионов лет.

Я покачал головой.

– Чепуха какая‑то. Технология хетов определённо более продвинутая, чем наша, но они опережают нас на столетия, может быть даже на тысячелетия, но не на сто с лишним миллионов лет. Я к тому, что строители розетты, кем бы они ни были, вполне могут быть миллионнолетней цивилизацией, раз научились двигать звёзды, однако хеты к ним не подошли и близко.

– Это так, – сказал Кликс, и его лицо снова затуманилось. – О чёрт, конечно, они не трогали динозавров до сравнительно недавнего времени. Хеты… хеты вымерли почти полностью. Это… – Кликса немного трясло. – Это ужасно. Какие разрушения. – Он закрыл на мгновение глаза, потом, шатаясь, подошёл к своей кушетке и опёрся на неё. – Брэнди, ты был прав. Марсиане имманентно агрессивны. Они просто источают потребность в порабощении.

Его дыхание затруднилось, глаза забегали, взгляд стал немного безумным.

– Изначально вирусные конгломераты жили в качестве паразитов в нескольких разновидностях марсианских жизненных форм. Но со временем вирусы развили разум. Они хотели подчинять существа с манипулятивными конечностями. В марсианских морях жило существо, формой напоминающее руку – пять трубчатых отростков, отходящих от центрального диска. На конце каждого такого отростка было кольцо втяжных железных нитей, контролируемых мускулами сфинктера. Это приспособление возникло как средство для вскрывания раковин марсианских моллюсков, но первобытные хеты подчинили руки и использовали железные нити для манипуляций предметами.

Голова Кликса качалась взад‑вперёд, но он, казалось, не замечал этого.

– В конце концов руки построили для хетов космические корабли, корабли, которые двигались, поляризуя гравитацию. Хеты посетили Землю и астероидную планету. И там, и там они обнаружили животных, которые со временем могли бы развить разум. Астероидная планета было достаточно мала для того, чтобы хеты и их руки двигались по ней без проблем, но Земля оказалась для них слишком массивной. Они начали проект по… по марсиформированию Земли, чтобы сделать её похожей на Марс и пригодной для марсиан. Первым шагом стало развёртывание орбитальных подавителей гравитации; как я уже сказал, их вывели на орбиту сто тридцать миллионов лет назад.

Те, древние хеты видели розетту, висящую в их южном небе – да, она существовала уже тогда. Они знали, что где‑то там есть другие разумные существа. И они ненавидели этот факт – их злило, что где‑то есть разум, до которого им не дотянуться, который им не подчинить. Хеты полагали, что любой разум будет так же агрессивен, как их собственный, поэтому они заставили руки строить военные машины, готовые встретить строителей розетты, которые, как они полагали, обязательно явятся для того, чтобы поработить хетов.

По мере того, как он говорил, у Кликса начали трястись руки; голос стал сиплым, а на лбу выступил пот.

– Руки были небольшими существами, слишком мелкими для того, чтобы уместить в себе достаточно вирусного материала для формирования действительно мощного разума. А детёныши рук были и вовсе слишком мелкими для любой значимой концентрации вирусного материала и потому их вообще невозможно было контролировать. В конце концов, детёныши рук обратили военные машины, строить которые заставляли их родителей, против самой планеты. Катастрофа была невообразима по масштабам. Она уничтожила практически всю жизнь, включая всех рук и бо́льшую часть протохетов. Руки, и детёныши, и взрослые, предпочли смерть жизни в рабстве.

Кулаки Кликса сжимались и разжимались, словно бьющиеся сердца. Я сходил к раковине и принёс ему кружку воды. Он залил её в себя одним глотком.

– После этого восстания Марс стал абсолютно бесплодным, – сказал он. – Без животных‑носителей вирусы оказались рассеяны и утратили способность к формированию разума, хотя память об этих событиях сохранилась в их РНК. Земля осталась без присмотра, окружённая кольцом подавителей гравитации.

На Марсе прошло около сорока миллионов лет… поправка, восьмидесяти миллионов земных лет, прежде чем эволюция вирусной жизни снова привела к появлению разума – современных хетов. Но руки хорошо сделали свою работу – после катастрофы на Марсе уцелели лишь микроскопические формы животной жизни. – Он вздрогнул; его плечи поднимались и опускались в ритме неровного дыхания. – Хеты, – продолжал он, – создали замечательные биоинженерные технологии. Вирусам, разумеется, присуща способность подменять своим генетическим материалом родную ДНК клетки. Так вот, хеты сделали шаг вперёд. Они научились селективно подменять отдельные нуклеотидные цепочки, модифицируя генетические инструкции, а также расцеплять и склеивать их так, как им захочется. Они воспользовались этими способностями для модификации ДНК животных. Тем не менее, им понадобилось ещё пятьдесят миллионов земных лет, чтобы вывести породу животных достаточно крупную, чтобы использовать её в качестве носителя. К этому времени хеты решили пользоваться только биологическими устройствами, которыми они могли бы управлять ментально; никогда больше они не станут использовать машины, которые рабы могут захватить и использовать против них.

– Наконец, разум появился и у аборигенов Тэсс. – Кликс был так поглощён рассказом, что уже не следил за словами. – Хеты, разумеется, захотели поработить этих существ. Они вернулись на Тэсс на своих живых кораблях и начали ужасную войну против местных. Эта война продолжается и сейчас.

Кликса начала бить дрожь, он сотрясался от головы до пят, как человек с избытком адреналина; его трясло от ярости. – Боже, Брэнди, я чувствую себя так, будто готов убить… что‑нибудь. Что угодно. Всё. Это такая сильная тяга, такой первобытный зов. Это как… – Он бросился через комнату, схватил с рабочего стола красный металлический ящик для инструментов и метнул его в о внешнюю стену. Плоскогубцы, отвёртки и гаечные ключи посыпались на пол. Кликс глубоко вдохнул и выдохнул; его глаза были закрыты.

– Майлз?

Он посмотрел на меня; его лицо немного успокоилось.

– Чёрт, это было хорошо. – Пауза. – Думаю, я пришёл в себя. Только одна просьба – не задавай мне больше вопросов о хетах. Даже память об их ненависти к жизни способна вывернуть тебя наизнанку.

– Не волнуйся, – сказал я. – Я…

Какое‑то изменение в интенсивности падающего снаружи света…

Я начал было поворачиваться к окну…

Бум‑м‑м!

«Стернбергер» содрогнулся от сильнейшего удара; корпус загудел, а снизу раздался плеск возникшей в полупустом водяном баке волны, ударившей в его стену. Я пошатнулся и едва не упал. Через бронестекло над консолью радиостанции я видел, как что‑то тёмное и серое, словно летающий кусок стены, удаляется от меня дальше и дальше; вот уже над ним виден участок неба, коричневая поверхность грязевой равнины появилась снизу, а серая стена продолжала удаляться…

Хвост. Хвост динозавра. Та часть, что ударила в наш корабль, была в высоту по меньшей мере два человеческих роста. Хвост был уплощён с боков; гигантская сужающаяся конструкция, покрытая морщинистой серой кожей. Он удалялся дальше и дальше и, наконец, стал виден его обладатель.

Зауропод, из группы гигантских четвероногих динозавров, самого известного представителя которой многие до сих пор зовут Бронтозавром. Он стоял на грязевой равнине перпендикулярно кратерному валу, его длинный хвост уравновешивался такой же длинной шеей, которая поднималась высоко в небо и увенчивалась крошечной квадратной головой. Между шеей и хвостом располагалось гигантское тело, похожее на рекламный дирижабль, поставленный на четыре массивные ноги‑колонны.

Зауроподы были редки в позднем меле, а в Альберте их вообще никогда не находили – по одной из теорий, здесь для них было слишком влажно. Тем не менее, в эту эпоху Аламозавры водились а Нью‑Мексико, Антарктозавры, Аргирозавры, Неукензавры и Титанозавры в Аргентине, и некоторые другие в Китае, Венгрии, Индии и прочих местах. Полагаю, если бы хетам понадобился живой кран, переброска его сюда по воздуху не составила бы проблемы. Хоть и прозванные «громовыми ящерами», зауроподы имели на ногах массивные смягчающие прокладки, так что, несмотря на размеры, вполне могли подойти так, чтобы мы не услышали.

Хвост прекратил удаляться и сменил направление; теперь он летел к нам, снова перекрывая собой все видимое из окна пространство.

Первый удар определённо был лишь пристрелкой. От второго удара мы с Кликсом полетели кувырком. Он свалился кучей возле своей кушетки; меня припечатало о дверь в санузел. Я попытался встать на ноги и взглянул на Кликса, который цеплялся за отделанный пластиком «под дерево» край консоли радиостанции. Его глаза были закрыты, словно он снова слушал внутренний голос.

– Так или иначе, они собираются захватить наш корабль, – сказал он.