Обратный отсчёт: 6

Настоящее уже содержит в себе прошлое, и следствие уже содержится в причине.

Анри Бергсон, французский философ (1859–1941)

Солнце медленно катилось к горизонту. Мои часы всё ещё показывали время в Альберте, но положение солнца примерно соответствовало половине четвёртого дня. Нос у меня был немного заложен, возможно, от слёз, но с той же вероятностью от пыльцы. Маленькие золотистые мошки и что‑то вроде семян одуванчика плясали в воздухе вокруг меня. Однажды я увидел маленькую черепаху, ползущую мне наперерез на косолапых морщинистых ногах. Казалось иронией судьбы, что это неуклюжее создание переживёт грядущую катастрофу, которая убьёт всех могучих динозавров до единого.

Внезапно лес впереди исчез. Я вышел к отвесному обрыву рыхлой красновато‑коричневой породы; его край щетинился пнями обломанных деревьев. Внезапно, без всякого предупреждения я набрёл на глубокую долину примерно километр в длину и полкилометра в ширину. Она выглядела как угольный разрез, совершенно неуместный среди всей этой первозданной дикости.

И там были динозавры.

Это была мечта палеонтолога и ночной кошмар большинства обычных людей. Два… нет, три Трицератопса. Такое же количество небольших тираннозавров, и один крупный, крупнее даже, чем тот тот монстр, которого мы с Кликсом видели вчера днём. Стадо страусообразных орнитомимидов. Четверо утконосых гадрозавров.

Двое из гадрозавров по виду принадлежали к роду Эдмонтозавр, в котором утконосость наиболее развита; кератиновые футляры в передней части их лопатообразных клювов были похожи на чёрную губную помаду. У второй пары утконосых были головные гребни – для конца мелового периода большая редкость. Гребни эти не походили ни на что, виденное мною прежде: один трубчатый выступ поднимается прямо вверх, второй, длиннее первого, идёт параллельно спине. Три из четырёх гадрозавров удалялись от меня на косолапых задних ногах и похожих на руки в перчатках передних; их толстые уплощённые хвосты мотались взад‑вперёд, как маятники. Четвёртый, один из эдмонтозавров, поднялся на задние ноги и безразлично обозревал окрестности.

По долине также бегали несколько десятков троодонов. Где‑то две трети их были ярко‑зелёного цвета, как те, которых мы встретили вчера, остальные были меньше размером и коричневатые. Вероятно, самцы. Группа троодонов – три самца и две самки – галопом неслась к дальней стене долины, вздымая своими птичьими ногами облачка пыли. Они покрыли пять сотен метров за такое время, что олимпийский чемпион в сравнении с ними показался бы инвалидом. Их целью было скопление неподвижных объектов, которые я поначалу не заметил: три гигантские бурые сферы, троица тех странных дышащих марсианских кораблей, опирающихся на свои бесформенные улиточные ноги.

Не знаю, где гуляло моё соображение последние несколько минут, но теперь оно снова прочно уселось на насест. Я понял, что случайно стал шпионом в лагере хетов. И если я собираюсь и дальше за ними шпионить, то будет лучше, если меня не будет видно. Я брякнулся на пузо; жужжание насекомых на какое‑то время прекратилось: их туча осталась в том месте, где была моя голова.

Чёрт, микрокамера! Она по‑прежнему выключена. Я нашарил выключатель, потом поднял накомарник, чтобы вытереть потное лицо. Было жарко, как в аду. Я опёрся на локти, приставил к глазам бинокль и навёл его на один из хетских кораблей. Он и правда был того же типа, что и тот, на котором мы с Кликсом летали вчера: шестидесяти метров в диаметре, покрытый шестиугольной чешуёй, пульсирующий при дыхании.

Воздух разорвал жалобный крик, горловой рёв, в котором, казалось, в равной степени сплелись боль и тоска. Я осмотрел долину. Огромный кроваво‑красный тираннозавр, присевший на песок. Толстая жёлто‑белая колбаса выпала у него между ног, и я догадался, что он – она! – откладывает яйца. Как только мягкая кожистая скорлупа коснулась песка, откуда‑то выскочил жилистый троодон, подхватил его и бегом унёс вверх по языку и в вертикальную щель пасти одного из космических кораблей.

Несчастная тираннозавриха, по‑видимому, находилась под хетским контролем – ни одно животное не станет откладывать яйца вот так вот, в чистом поле. Но несмотря на сидящего внутри марсианина она издала ещё один берущий за душу крик – крик матери, потерявшей дитя, более сильное проявление материнских чувств, чем я мог ожидал от мезозойского хищника. Несколько минут спустя, с заметной натугой она выдавила из себя ещё одно яйцо. Оно также было подхвачено двупалыми передними конечностями троодона и мигом унесено на корабль. Я сочувствовал гигантской рептилии. Видеть, как того, кого ты любишь, забирают у тебя – я знал, что это сильнее любой физической боли…

Я тряхнул головой, словно пытаясь вытряхнуть мучительные мысли из черепа. Моё движение переполошило насекомых, рассевшихся на марлевом накомарнике моего тропического шлема, и они снова зажужжали.

Я сконцентрировал своё внимание на одном из трицератопсов. Чарльз Р. Найт, отец научного изображения живых динозавров, всегда рисовал трицератопса так, что он напоминал танк. Как и многие палеонтологи, я впервые заинтересовался динозаврами в детстве, увидев в книге работы Найта, выполненные сто лет назад. Так вот, сходство трёхрогого зверя, которого я видел перед собой, с реконструкциями Найта было просто поразительно: четвероногий, огромный костяной воротник с волнистым краем вокруг толстой шеи, два массивных белых рога, торчащие из головы прямо над крошечными глазами, и ещё один, поменьше, на верхней части клюва, напоминающего клюв попугая. Однако у животного были также украшения, неизвестные во времена Найта, поскольку он работал с сильно повреждёнными образцами. Крошечные рожки свисали вниз с углов черепа в районе челюстного сустава; в месте соединения надглазных рогов с черепом также имелись короткие рожки, торчащие назад. Край его воротника усеивали приземистые треугольные колючки, делая его похожим на дисковую пилу. Зверь был добрых шести метров в длину от кончиков надглазных рогов до кончика бугристого хвоста. Трицератопсы Найта имели однотонную серо‑коричневую раскраску; шкура же настоящего была зеленоватой, и её усеивали большие оранжевые кляксы. Их расположение напомнило мне… что? Камуфляжную одежду? Цвета другие, но принцип определённо похожий.

Внезапно трицератопс, которого я рассматривал, сдвинулся за пределы поля зрения бинокля. К тому времени, как я снова на него навёлся, он повернулся в противоположную сторону, так что теперь я видел его правый бок вместо левого. Я убрал бинокль и увидел, что два других лицерога становятся рядом с первым; их лицевое вооружение грозно выставлено вперёд, словно рыцарские копья. Одно из животных рыло землю коренастой передней ногой и выглядело очень похоже на быка перед атакой.

Я взглянул на дальний край долины, и у меня отвисла челюсть. Три механических танка, размером чуть меньше рогатого динозавра, появились возле хетских кораблей. Приземистые, формой напоминающие жуков, они были выкрашены в зеленовато‑голубой цвет, пронизанный красными прожилками – цветовая схема, очень напоминающая раскраску трицератопсов. В случае с танками это наверняка был камуфляж, из чего следовало… пока непонятно, что следовало.

У каждого танка была коническая кристаллическая труба, смонтированная на полусферической турели. Танки, должно быть, появились из кораблей, поскольку толстогубы рты всех трёх пульсирующих сфер были теперь раскрыты, и пандусы‑языки свисали на землю.

Эти танки были первыми машинами, что я видел у хетов, и они выглядели неуместно рядом с живыми космическими кораблями и транспортными динозаврами, они словно были продуктом технологий совсем других инопланетян. Это впечатление ещё более укрепилось, когда я заметил на закруглённом боку танка открытую дверь. Хотя её размер был где‑то метр на два, то есть, достаточно для хетта, едущего на верном троодоне, её ориентация была неправильной – больше в ширину, чем в высоту. Внутри первой двери виднелась вторая; вместе они образовывали шлюзовую камеру.

Трицератопсы стояли в сотне метров от танков и как будто бы ждали какого‑то сигнала. Многие из остальных динозавров тоже сходились к ближнему концу долины, за исключением бедолашной тираннозаврихи, которая лежала на брюхе неподалёку от кораблей, по‑видимому, не в силах подняться.

В этот момент стало понятно, какими из животных управляют хеты, а какими – нет. Трио мелких тираннозавров застыло в напряжённом ожидании, как и гигантская самка ти‑рекс. По‑видимому, огромные тероподы считались слишком опасными, чтобы позволить им разгуливать на свободе. Мирными же гадрозаврами, по‑видимому, никто не управлял. Один из них испражнялся. Другой вперевалку отошёл в сторону и начал ворошить землю своими лопатообразными челюстями в поисках корешков. Примерно половина страусоподобных орнитомимидов, по‑видимому, контролировалась хеттами, потому что они тоже внимательно следили за противостоянием танков и трицератопсов. Другая же половина продолжала заниматься чисткой себя и соседей. Что же касается троодонов, они почти поголовно не сводили своих ярких глаз с разворачивающейся перед ними сцены.

Очевидно, обе стороны ждали, что противник сделает первый шаг. Ожидание – я ещё не знал, чего именно – было почти осязаемым, и я обнаружил, что затаил дыхание. Секунды проходили за секундами; жужжание насекомых было похоже на гудение электрических моторов.

Внезапно средний танк выпустил кристаллический снаряд. Его было трудно заметить – просто отблеск света в воздухе. Как только рогачи услышали выстрел – раскатистый металлический звук, похожий на звук сминаемого металлического листа – они тут же ринулись в атаку. Для животных их комплекции они двигались удивительно резво, под их цветастой шкурой перекатывались мускулы. Могучие, полные сил существа. Даже на таком расстоянии я животом ощутил, как сотрясается земля у них под ногами. Один из них свернул вправо, его тело метнулось в сторону, словно сработавшая мышеловка. Второй продолжил атаку, но начал вилять, исполняя безумный танец, следующий шаг которого мог предсказать только он сам. Третий трицератопс, к моему удивлению, поднялся на дыбы и издал сложный модулированный рёв. Он снова упал на четыре ноги и метнулся влево. В то место, где он только что стоял, ударил снаряд, взметнув фонтан земли.

Тот, что едва избежал смерти, ринулся вперёд ещё быстрее, его ноги работали, как поршни. Он избежал второго выстрела, снова встав на дыбы – кристаллический снаряд разорвался прямо перед ним. Там, где осколки проникли сквозь шкуру, на брюхе появились красные отметины. Склонив весящую не меньше тонны голову и направив надглазные рога строго вперёд, живой таран ударил по жукообразному танку. Рога пробили его корпус, и послышался хлопок, с которым внутреннее давление уравнялось с наружным.

Трицератопс упёрся передними ногами, согнул в коленях задние и напряг шею. Сухожилия надулись, мышцы взбугрились, и с натужным рёвом он поднял насаженный на рога танк на метровую высоту и тут же ударил его оземь. Он быстро повторил операцию ещё дважды, и корпус танка треснул, как яичная скорлупа. Сквозь трещины я смог заглянуть внутрь. Внутренняя поверхность была покрыта каким‑то переливающимся металлом янтарного цвета.

В это время оставшиеся два танка выпускали снаряд за снарядом своего кристаллического боезапаса, вумп‑вумп‑вумп их выстрелов разносилось по долине и эхом отражалось от склонов. Танки, похоже, могли двигаться в любом направлении, они с лёгкостью скользили вперёд, назад, влево и вправо. Другие два трицератопса плясали, уклоняясь от выстрелов.

Один из них увидел возможность, когда прозрачное дуло орудия вильнуло в сторону, чтобы выплюнуть снаряд в другого рогача. Она атаковал, пригнув голову к земле, и вогнал надглазные рога под днище линзовидного корпуса танка. Быстрым движением он перевернул танк на спину. Подбрюшье танка, сделанное из того же янтарного металла, было покрыто плотными рядами блестящих шаровых подшипников примерно метрового диаметра, чем и объяснялась его манёвренность.

Я взглянул на «зрительскую трибуну». Даже не занятые хетами динозавры начали проявлять интерес к битве; они поднимались на задних ногах и стояли так, уперев в землю хвост. Управляемые же хетами животные стояли спокойно, ничем не выдавая мыслей своих хозяев.

По‑видимому, один из трицератопсов на какую‑то секунду отвлёкся от боя; я снова направил бинокль на схватку как раз в тот момент, когда кристаллический снаряд взорвался вспышкой зелёного света прямо у него на лице. Взрыв разбил его костяной воротник и снёс назальный и один из надглазных рогов; они взметнулись в небо, как ракеты. Залитый кровью и без половины черепа, трицератопс умудрился‑таки атаковать ещё раз. Как он мог двигаться, если его мозг… Ну конечно. Внутри животного сидел хет. Он, должно быть, находился за головой, возможно, вытянувшись вдоль спинного мозга для лучшего контроля над телом. Представляю, как он, должно быть, сейчас занят, взяв на себя автономные функции рогача, на которые только и хватало крошечного мозга гиганта. Ходячий труп трицератопса врезался танку в бок, и от удара тот, завертевшись, отлетел в сторону.

Трицератопс, который ранее поднял танк на рога, к этому моменту успел освободиться от его искорёженных обломков и тоже бросился на уцелевшего противника. Поднявшись на задние ноги, он сделал выпад головой и перекусил прозрачный ствол танкового орудия. Два уцелевших трицератопса навалились на танк, толкая его к дальнему склону долины.

Животное с наполовину снесённой головой, по‑видимому, слепое, свалилось на брюхо; его ноги подломились так, что это причинило бы ему страшные мучения, останься у него орган, с помощью которого можно бы было чувствовать боль. Я сделал наезд на его разбитую голову и смог разглядеть, как фосфоресцирующий голубой комок размером с пляжный мяч – значительно больший, чем те хеты, которых я видел до сих пор – вытекает из расколотых костей на пропитанную кровью землю.

Я повернулся посмотреть на оставшийся танк. Двое трицератопсов по‑прежнему пихали его плечами; от каждого удара на корпусе танка оставалась небольшая вмятина. За несколько минут динозавры прижали жукообразный механизм к дальней отвесной стене долины. Я убрал бинокль и осмотрел сцену целиком: один танк разбит, другой – перевёрнут вверх тормашками, и третий взят в плен. Невероятно.

Я отснял несколько кассет фотографий – цифровую камеру я оставил на «Стернбергере» – но всё равно знал, что мне будет нелегко убедить Кликса в том, что я видел.

Окаменелые останки трицератопсов составляли две трети всех находок на территории Альберты и Вайоминга, относящихся к последнему миллиону лет мелового периода. Я попытался представить себе, какие разрушения может причинить стадо – ударная группировка – этих животных. Я вспомнил скрежещущие слова марсианского хета, произнесённые плюющимся кровавой слюной троодонтом: «Мы тоже пришли в это место из‑за здешней жизни».

Ещё бы.