Граничный слой. Обрёл своё пространство и создать

Он в себе

Обрёл своё пространство и создать

В себе из Рая – Ад и Рай из Ада

Он может.[21]

Джон Мильтон, английский поэт (1608–1674)

Я вошёл в дом через парадную дверь, стянул туфли и поставил их на резиновый коврик. В 1970‑х, когда я был ребёнком, снег в Торонто лежал весь февраль. Но последние несколько февралей были непривычно мягкими, и весенние дожди начинались уже к Валентинову дню. Я повесил плащ и зонтик в шкаф и через холл и лестницу о пяти ступеньках вошёл в гостиную. Тэсс сидела на диване и читала с планшета журнал.

– Привет, дорогая, – сказал я. Я сел рядом с ней, отвёл в сторону прядь рыжих волос и поцеловал в щёку.

– Как дела, незнакомец. – Её звучный голос, так не вязавшийся с хрупкой конституцией, не содержал ни тени сарказма, так что я проигнорировал тонкий намёк на мой поздний приход с работы.

– Как на работе? – спросил я.

– Нормально. – Тэсс работала консультантом по пенсиям и льготам в «Делойт Туш». Зарабатывала больше меня. – Похоже, мы таки получим тот контракт с провинциальным правительством.

– Отлично, – сказал я. – Просто отлично.

Левая часть её планшета показывала статью о слиянии американских рекламных фирм. Правая часть была заполнена рекламой сувенирного шахматного набора от «Франклин Минт», с фигурами в виде звёзд классический сериалов XX столетия. Я уже видел эту рекламу.

– Тэсс, – сказал я. – Мне нужно уехать из города на пару дней.

– Опять? – Она состроила недовольную гримаску – уголки губ опущены, губы надуты, зелёные глаза смотрят в пол. Это было выражение, от которого я всегда был без ума. – Я думала, ты на какое‑то время покончил с разъездами, раз тот китайский проект закончился. – Второй Китайско‑Канадский Проект «Динозавр» разлучил нас в прошлом году на четыре месяца, чему ни один из нас не был рад.

– Прости, барашек мой отбивной. Это важно.

В этот раз сарказм в её голосе был несомненен.

– У тебя «это» всегда важно. Куда ты едешь?

– В Ванкувер.

– И что там случилось?

– Ничего, правда. Мне… мне просто надо разобраться кое с чем в университетской библиотеке.

– Они не могут тебе это выслать по е‑мейлу? – Она указала на свой планшет, вездесущее окно в мир.

– Никто не может найти информацию, которая мне нужна, – сказал я. – Боюсь, мне придётся поискать её самому. – Я помолчал. – Может, хочешь поехать со мной?

Тэсс расхохоталась своим горловым смехом.

– Ванкувер в феврале? Нет уж. Ледяных дождей мне и тут хватит. – Она тронула кнопку закладки на планшете. Потом её веснушчатые руки потянулись ко мне и обвились вокруг шеи. – А ты не мог бы проводить свои исследования в Орландо? Или Фрипорте[22]? – В её глазах плясали два изумрудных огонька. – У нас уже сто лет не было нормального отпуска.

– Если бы я мог…

Она взъерошила то немногое, что осталось от моих волос.

– Наверное, я не должна тебя отпускать. В Британской Колумбии так много симпатичных японских леди. Я же вижу, на что ты каждое утро пялишься в «Канада a.m.». Положил глаз на Келли Хамасаки?

Неужели это было так очевидно? Келли, королева ослепительной улыбки, была самой роскошной телеведущей, каких видело телевидение Северной Америки.

– Очень смешно, – сказал я.

– Нет, серьёзно, – сказала она тоном, не оставлявшим сомнений в обратном, – как я могу доверять тебе со всеми этими красотками с западного побережья?

И тут я ощутил, как что‑то оборвалось у меня в груди.

– Господи, Тэсс, это я оставляю тебя здесь одну. Это я должен беспокоиться. Могу ли я тебе доверять? Откуда я знаю, что ты не прыгнешь в койку с… одному Богу известно, с кем, пока я в отъезде?

Она отстранилась от меня.

– Что на тебя нашло?

– Ничего. – Я смотрел на неё, её узкое лицо, высокие скулы, гриву рыжих волос. Боже, я не хотел её потерять. Она была всей моей жизнью. Но если дневник прав, я для неё – ничто. Я знал, что должен извиниться, покаяться, пока не поздно, пока мои слова не стали частью неизменного прошлого, фундаментом стены, которая встанет между нами, но я не мог заставить себя пойти на попятный. Я был глубоко уязвлён – чем? Тем, что она могла сделать? Тем, как она могла поступить, если бы всё было иначе? Наконец, я отвёл взгляд от её удивлённых зелёных глаз и поднялся с дивана.

– Пойду наверх соберу чемодан, – сказал я.

Я приехал в Ванкувер во вторник. Доктор Чжуан игнорировала мои звонки до вечера среды, когда мне удалось поймать её по рабочему телефону. Она уже готова была положить трубку, когда я заговорил по‑китайски. Мне удалось её удивить; языка я нахватался за время совместных раскопок в Китае. Она в конце концов согласилась встретиться, но настояла, чтобы это было днём, а не вечером, и у неё в офисе, а не дома. Это означало расходы на ещё одну ночь в «Холидей‑Инн», но поскольку условия тут ставлю не я, мне осталось только смириться.

На подъезде к TRIUMF, расположенному на краю красивого соснового леса на окраине кампуса Университета Британской Колумбии, меня встретили два знака. Тот, что справа, сделанный из семи трёхметровых досок знаменитой местной древесины, сообщал по‑английски и по‑французски, что я въезжаю в канадский национальный мезонный центр, управляемый совместно четырьмя университетами при участии Национального Совета по Исследованиям. Тот, который слева, в красно‑белом правительственном стиле напоминал мне, что здесь усердно трудятся доллары, которые я заплатил в виде налогов.

По территории были разбросаны десятки строений, некоторые из них определённо времянки, так что мне потребовалось некоторое время, чтобы найти главный вход. Ни одна из рекламных брошюр, что я взял на входе, не захотела сообщить мне, как расшифровывается TRIUMF, хотя я смутно припоминал какую‑то телевикторину, в которой говорилось про «TRI‑University Meson Facility[23]». Из чего я сделал вывод, что четвёртый университет присоединился к коллаборации позже, и от красивого акронима отказываться не захотели. Я совершенно не разбирался в физике, но, по‑видимому, это место владело крупнейшим в мире циклотроном. И хотя я плохо себе представлял, для чего нужен циклотрон, звучало это вполне похоже на штуку, которая может понадобиться, если вы решите изобрести машину времени.

Кроме брошюр, старенький служитель на входе дал мне клипсу‑дозиметр, похожий на старомодную автомобильную свечу. Я сказал ему, что хочу увидеть доктора Чжуан, но прежде чем он набрал её номер, чтобы попросить спуститься, какой‑то ботанского вида тип в тёмно‑синем халате сказал «Я проведу его, Сэм». Через путаницу коридоров он привёл меня к двери без таблички. Я секунду постоял перед ней, собираясь с мыслями, а потом постучал.

Я был рад узнать, что в работе физика шика не больше, чем в работе палеонтолога. Кабинет Чинмэй Чжуан оказался не более чем кладовкой‑переростком. Впрочем, его миниатюрной владелице места вполне хватало. На вид Чжуан было около шестидесяти, в коротко остриженных чёрных волосах поблёскивала седина. Одета она было просто и почти старомодно. Глаза у неё бегали, а движения были быстрыми и нервными.

– Доктор Чжуан, я полагаю.

– Мистер Теккерей.

– Доктор Теккерей, но зовите меня просто Брэнди, пожалуйста.

Она не сделала никакого приглашающего жеста. По сути, она, наоборот, стояла в проходе, преграждая мне путь своим крошечным телом.

– Мы не можем говорить здесь, – сказала она. – Давайте спустимся в кафетерий.

– Моё дело носит личный характер, доктор Чжуан. Мы не можем обсудить его в офисе?

– Нет. – Она посмотрела на меня снизу вверх; на мгновение её глаза перестали бегать и поймали мой взгляд. – Пожалуйста.

Я пожал плечами. В конце концов, кто бы нас ни подслушал в кафетерии, я этих людей больше ни разу в жизни не увижу. Так и что с того, что они посчитают меня тронутым?

Было ещё довольно рано, так что кафетерий был почти пуст. По пути к дальнему столику я услышал обрывки нескольких разговоров: группа людей обсуждала что‑то, связанное с бозонами Хиггса, чем бы это ни было; двое парней спорили о каких‑то «Буревестниках», которые, как я понял, были местной футбольной командой; три женщины обсуждали достоинства нового коллеги.

Мы нашли столик и сели. Я посмотрел на сидящую передо мной женщину, мелкую и нервную.

– Вы раньше преподавали в Далхаузи? – спросил я.

– Да, – сказала она, явно удивлённая вопросом, – но я потеряла там место… сколько?.. уже шестнадцать лет назад. – Она улыбнулась впервые за всё время – один учёный жалуется другому на превратности судьбы. – Сокращение бюджета.

В заметке «Канэйдиан Пресс» говорилось, что она сломала полицейскому голень. Её вид совершенно не вязался с той историей. Интересно, что же такое с ней стало за последние шестнадцать лет, что уничтожило в ней бойца.

– Мне жаль, – сказал я.

В её голосе прорезалась тоска.

– Мне тоже, доктор Теккерей. Итак, что я для вас могу сделать?

Ладно, раз ей неудобно обращаться по имени, не буду настаивать.

– У меня есть рукопись, которую я хотел вам показать. Это… это мой дневник. Только я его не писал. Я… я не знаю, откуда он взялся. Я его нашёл у себя в компьютере. – Я сглотнул, и продолжил на одном дыхании: – Он описывает путешествие в прошлое, в мезозойскую эру, которое стало возможно благодаря устройству, которое называется «обитаемый модуль темпорального фазового сдвига Чжуан». – Я увидел, как её глаза на мгновение расширились. – Создателя этого устройства зовут Чинмэй Чжуан. – Я вытащил из портфеля стопку отпечатанных листов. На секунду я засомневался, а стоит ли всё же давать её читать весь текст – ведь там было много все личного, про меня, Тэсс и Кликса. Это был мой дневник, в конце концов! Это был первый раз, когда я перенёс какую‑то его часть с карты памяти палмтопа на внешний носитель. Я положил листы, распечатанные на лазерном принтере шрифтом Оптима высотой одиннадцать пунктов, на скатерть перед Чжуан. – Только, пожалуйста, пусть это останется между нами.

Она начала читать.

– У Фреда, дом которого соседний с моим, есть хижина на берегу залива Джорджиан‑Бей. Как‑то он поехал туда на выходные и оставил свою кошку дома с женой и детьми. Проклятая кошатина…

– Не вслух, прошу вас.

– Простите. – Некоторое время она читала молча, потом озадаченно посмотрела на меня. – Откуда вы узнали, что я атеистка?

Я припомнил написанное в моём дневнике. Уверен, что этот маленький реверанс в сторону Бога был исключительно для камер. Чинмэй – атеистка и верит только в эмпирические данные и результаты экспериментов.

– Я не знал этого, пока не прочёл здесь.

Она продолжила читать; её лицо нахмурилось. Я видел текст вверх ногами, но этого было достаточно, чтобы знать, какое место она сейчас читает. Как бы я хотел, чтобы из… из какого бы места оно ни появилось, чтобы я получил оттуда какой‑нибудь технический документ, а не нечто, что походя выворачивало весь мой внутренний мир наизнанку.

Я встал, пересёк помещение и скормил пятидолларовую банкноту торговому автомату, получив взамен пару упакованных в целлофан пончиков. Когда я вернулся, Чинмэй всё ещё была поглощена чтением. Наконец, когда она дошла до конца эпизода с шагающими в ногу тираннозаврами, она подняла взгляд, осмотрела кафетерий и увидела, что мы остались в нём одни – остальные посетители, пока она читала, мало‑помалу разошлись.

– Я не могу здесь больше оставаться, – сказала она; в её голосе снова слышалась нервозность.

– Что скажете о дневнике?

– Я дочитаю его сегодня вечером.

– Значит, я могу прийти к вам домой?

– Нет. Встретимся здесь завтра. – И прежде чем я сообразил, что происходит, она выскочила из кафетерия, как перепуганный зверёк.