Глава 7. Марк‑Эдуард Дюра неторопливо шел по виа Венето в Риме, посматривая на витрины магазинов и иногда бросая восхищенный взгляд на очередную проходящую

Марк‑Эдуард Дюра неторопливо шел по виа Венето в Риме, посматривая на витрины магазинов и иногда бросая восхищенный взгляд на очередную проходящую красотку. Стоял прекрасный солнечный день, многие женщины были в топиках на тонких бретельках и белых юбках, льнувших к стройным ногам, босоножки на босу ногу позволяли видеть пальцы на ногах с красным лаком на ногтях. Марк шел, зажав под мышкой портфель, и улыбался своим мыслям. Приезжать в Рим на столь короткое время было не очень‑то практично, но он рассудил: почему бы и нет? Тем более он пообещал. Пообещал. Иногда Марк сам удивлялся, как легко с его губ слетают обещания, но что сделано, то сделано.

Он остановился у перехода, пережидая стремительный поток машин. Казалось, автомобили неслись со всех сторон одновременно, распугивая бедных пешеходов. В неподвижной фигуре Марка‑Эдуарда, облаченной в безукоризненно сшитый костюм, было нечто аристократическое. Он увидел, что на противоположной стороне улицы какая‑то пожилая дама помахала зонтиком от солнца и сделала неприличный жест. Марк слегка поклонился женщине со своей стороны улицы. Тогда она показала тот же самый жест ему. Марк засмеялся, посмотрел на часы и поспешил сесть за столик кафе. Яркий полосатый зонт укрывал от палящего солнца, но не мешал наслаждаться кипучей энергией и возбуждением, которые составляли самую суть жизни этого волшебного города, Рима. Марку подумалось, что, возможно, данное обещание все же стоило того, чтобы его выполнить. На мгновение – всего лишь на краткое мгновение, не больше – в его памяти всплыл обрывочный разговор с Динной. Ее было почти не слышно, и Марк испытал от этого облегчение. Временами он был просто не в состоянии с ней общаться, ему было невыносимо представлять себе боль в ее взгляде, слышать одиночество в ее голосе. Сейчас она была далеко, но Марк знал, что ни то, ни другое никуда не делось, и иногда ему было не по силам это выдерживать. Он еще мог как‑то справляться с этим в Сан‑Франциско, где его жизнь текла своим обычным чередом, но не тогда, когда он разрешал серьезные вопросы за границей, в деловой поездке. И не во Франции и... и не здесь. В Риме. Марк‑Эдуард медленно покачал головой, словно это могло помочь ему стереть из памяти голос Динны. Он поймал себя на мысли, что с тоской смотрит на улицу. Ну не мог он сейчас думать о Динне, просто не мог. Только не сейчас. Он смотрел на толпу прохожих, и его мысли снова унеслись далеко, за тысячи миль от Динны. Вот идет хорошенькая блондинка, а там высокая брюнетка, вот двое мужчин типично римского вида, с густыми темными волосами, в легких льняных костюмах, а эта высокая женщина похожа на флорентинку с полотна художника времен Ренессанса. И тут он увидел ее. Она вышагивала по улице своей неподражаемой походкой, ее длинные, прямо‑таки бесконечные ноги, казалось, танцевали на тротуаре, яркая юбка цвета морской волны ласкала бедра. На ней были шелковая блузка очень бледного оттенка сиреневого, изящные босоножки и большая соломенная шляпа, почти скрывавшая глаза. Почти, но не совсем. Эти глаза, похожие на два светящихся изнутри сапфира, которые, казалось, меняли цвет в зависимости от малейшей перемены в ее настроении, ничему не удавалось скрыть. Они могли сверкать, как бриллианты, а могли стать загадочными, как глубокое синее море. По плечам ее рассыпалась грива каштановых волос.

– Alors, cheri.

Она остановилась всего в нескольких дюймах от Марка, и ее чувственные губы сложились в улыбку, предназначенную для него одного.

– Извини, что опоздала. Я заходила еще разок посмотреть на эти дурацкие браслеты.

Он галантно поднялся – и холодная сдержанность Марка‑Эдуарда Дюра рассыпалась в пыль. Лицо его стало похоже на лицо мальчишки, причем мальчишки влюбленного. Ее звали Шанталь Мартин, и прежде она была моделью у Диора. Точнее говоря, в течение шести с половиной лет она была их топ‑моделью.

– Так ты купила эти браслеты?

Марк ласкал взглядом ее шею. Она помотала головой, отчего ее волосы запрыгали под шляпой, которую Марк купил ей только этим утром. Шляпа была фривольной, но очаровательной. Как и ее обладательница.

– Ну?

Шанталь улыбнулась ему глазами и снова замотала головой:

– Нет, я их опять не купила. – Неожиданно она бросила Марку на колени небольшой сверток. – Но зато я купила кое‑что для тебя.

Шанталь села, ожидая, что Марк‑Эдуард развернет подарок.

– Tu me gates, petite sotte. Ты меня балуешь, глупышка ты моя.

– А ты меня не балуешь? – Не дожидаясь ответа, Шанталь подала знак официанту. – Senta!.. Cameriere!

Официант подскочил в туже секунду и с видимым удовольствием принял у нее заказ на кампари и минеральную воду.

– А ты что будешь?

– Предлагаешь и мне выпить?

Шанталь никогда не ждала, пока Марк возьмет руководство в свои руки, она привыкла решать за себя сама.

– Перестань. Так что ты будешь?

– Виски.

Шанталь сделала заказ, она знала, в каком виде Марк предпочитает виски. Глядя на Шанталь, Марк откровенно любовался ею. Дожидаясь, пока официант принесет заказ, они безмятежно сидели под зонтиком кафе. Наступило время ленча, и кафе постепенно заполняла пестрая людская волна.

– Скажи, любовь моя, ты всегда будешь такой независимой?

– Всегда. А теперь разверни мой подарок.

– Ты просто несносна.

Но именно это качество в ней и восхищало Марка. Она была несносна, и ему это нравилось. Шанталь была как дикая кобылица, которая свободно скачет по бескрайним просторам Камарга. Однажды они вместе побывали в этом краю французских ковбоев и прекрасных, диких белых лошадей. После той поездки Марк стал часто мысленно сравнивать Шанталь с дикой кобылицей. Неприрученная, дикая, она всегда оставалась в чем‑то недосягаемой, но в то же время более или менее принадлежала ему. Более или менее. Марк предпочитал думать, что скорее «более», чем «менее». И такие отношения между ними существовали уже пять лет.

Сейчас Шанталь двадцать девять; когда они познакомились, ей было двадцать четыре. Это произошло в первое лето, когда Динна отказалась поехать с ним во Францию. Марк чувствовал себя очень странно, было непривычно проводить лето без жены, да еще приходилось объяснять ее отсутствие родным. Он тогда придерживался версии, что Динна плохо себя чувствует и не в состоянии путешествовать. Ему, конечно, не верили, но в глаза ничего не говорили. Только у него за спиной гадали, то ли Динна решила уйти от мужа, то ли у нее есть в Штатах любовник. Родные Марка ни за что бы не поверили, если бы услышали истинную причину – что Динна их терпеть не может, что среди них она чувствует себя неуютно, что она захотела остаться дома, порисовать да и просто побыть в одиночестве. Потому что ей было невыносимо делить с ними Марка, потому что ей не нравилось, каким становился Марк, когда оказывался среди своих родственников, но еще более неприятно было наблюдать, как Пилар постепенно менялась и становилась такой же, как они.

Когда Динна впервые отказалась ехать во Францию, Марк‑Эдуард был в шоке. А затем он стал задавать себе вопрос, означает ли это, что Динна больше никогда не будет проводить лето во Франции, с его родными. Он решил послать ей из Франции письмо с просьбой изменить решение. Вместе с письмом он хотел прислать ей какой‑нибудь красивый подарок. Вспоминая грустную восемнадцатилетнюю красавицу, какой Динна много лет назад вошла в его кабинет, Марк отправился к Диору.

Он просмотрел всю коллекцию, делая для себя пометки. Наблюдая за моделями и внимательно рассматривая одежду, Марк пытался понять, какая из вещей больше подходит Динне по стилю. Но его внимание то и дело переключалось с собственно одежды на девушек, которые ее демонстрировали, и в особенности на одну из них, самую эффектную. Она была ослепительна и двигалась так, словно ее тело без слов говорило только с ним, с Марком. В своем деле она была истинным гением. Она ходила, поворачивалась, кружилась, манила Марка, делая это так, словно все ее старания предназначались одному ему. Марк смотрел на нее затаив дыхание.

Когда показ закончился, он попросил о встрече с ней, чувствуя себя при этом неловко, однако ощущение это длилось всего несколько мгновений, не больше. Когда девушка к нему вышла, Марк испытал острейшее желание схватить ее, стиснуть и почувствовать, как она тает в его объятиях. Она была в обтягивающем черном платье из джерси, золотисто‑каштановые волосы были зачесаны наверх и уложены на макушке, ее удивительные голубые глаза то царапали, то ласкали взглядом. Марк был рационалистом, он привык руководить и властвовать, и никогда в жизни он не испытывал ничего подобного. Непривычные чувства одновременно и пугали, и восхищали его. Шанталь же, казалось, прекрасно сознавала свою женскую власть и умело ею пользовалась – тонко, но с сокрушающей силой.

В конце концов, вместо того чтобы купить платье Динне, он купил Шанталь коктейль, потом еще один и еще. Закончили они тем, что пили шампанское в баре отеля «Георг V», а затем Марк словно со стороны с изумлением услышал собственный голос, предлагающий Шанталь снять для нее номер в отеле. Но она засмеялась и мягко коснулась изящной рукой его лица.

– Ah, non, mon amour, pas encore. Пока еще нет, любовь моя.

В таком случае когда? Марку хотелось прокричать эти слова во все горло, но он этого не сделал. Он избрал другую тактику: ухаживал за ней, обхаживал ее, осыпал подарками, и в конце концов она сдалась. Шанталь отдалась ему робко, стыдливо, но это‑то и воспламенило Марка, перевернув все в его душе. Он вспыхивал от каждого ее прикосновения. Выходные они провели в квартире одного из друзей Марка, расположенной в престижном районе, на авеню Фош. В квартире была удивительно романтичная спальня с балконом, над которым нежно шептались листья старых деревьев.

Марк на всю жизнь запомнил каждый звук, каждое мгновение того уик‑энда. Уже тогда он понял, что никогда не сможет насытиться мадемуазель Шанталь Мартин, ему всегда будет мало. Она проникла в его кожу, вплелась в ее ткань, как нить в ковер, и отныне для ощущения полного благополучия ему уже без нее не обойтись, она стала ему необходима. Она его опустошила, околдовала, он чуть с ума не сошел от желания, равного которому никогда прежде не испытывал. Экзотическая, изысканная, вечно ускользающая Шанталь.

Это продолжалось пять лет. В Париже, в Афинах, в Риме. Когда Марк оказывался в Европе, куда бы он ни ехал, он всюду брал с собой Шанталь: и в отелях и ресторанах он представлял ее как мадам Дюра. За годы они к этому привыкли, такого рода притворство просто стало частью их жизни. Частью, о существовании которой прекрасно знал партнер Марка, Джим Салливан, а жена, слава Богу, даже не догадывалась. Марк надеялся, что Динна никогда об этом не узнает. Марк говорил себе, что у него нет причин рассказывать Динне, потому что она ничего не теряет, на ее существовании его тайная связь никак не отражается. У нее есть своя жизнь в Сан‑Франциско и свой маленький мирок. А у него есть Шанталь и свой мир, гораздо больший, чем мирок Динны. У него есть все, чего он желает, коль скоро у него есть Шанталь. Марк молил Бога только о том, чтобы их связь продлилась всю жизнь. Но Шанталь никогда не давала ему такого обещания.

– Alors, mon amour. Ну же, любовь моя, открой свой подарок, открой.

Глаза Шанталь смеялись и дразнили, сердце Марка пустилось вскачь. Он открыл коробку. Внутри оказались часы для подводного плавания, которые ему так понравились утром. Он тогда еще сказал, что было бы здорово надевать их на пляж, да и просто во время поездок на мыс Антиб.

– Бог мой, Шанталь. Ты сошла с ума!

Часы были баснословно дорогие. Но Шанталь небрежным взмахом руки отмела все возражения Марка. Теперь, когда она больше не работала на дом Диора, она могла позволить себе такую покупку. Три года назад Шанталь перестала выступать на подиуме и открыла собственное модельное агентство. Сидеть в парижской квартире, купленной на деньги Марка, и целыми днями ничего не делать, кроме прически и маникюра, да еще дожидаться Марка – такая жизнь была на для Шанталь. Она не желала ни от кого зависеть, и меньше всего – от Марка. Иногда Марка это раздражало, а порой и пугало. Шанталь в нем не нуждалась, она его только любила, но уж по крайней мере в этом он был уверен. Не важно, чем она занимается, пока он в Америке, ведь она его любит. В этом Марк был абсолютно уверен, и то, что им так хорошо вместе, только укрепляло эту уверенность.

– Тебе нравится?

Шанталь лукаво посмотрела на него поверх бокала кампари.

– Очень. – Марк‑Эдуард понизил голос: – Но ты мне нравишься больше.

– Правда, мой повелитель?

Шанталь изогнула бровь, и Марк почувствовал, что возбуждается.

– Тебе нужны доказательства?

– Возможно. А что у тебя на уме? – Она обольстительно посмотрела на него из‑под шляпы.

– Вообще‑то я собирался предложить тебе перекусить где‑нибудь за городом, но, может быть, лучше... – Марк ответил ей такой же чувственной улыбкой.

– Обслуживание в номере?

– Отличная мысль, дорогая.

Марк жестом подозвал официанта и быстро расплатился.

Шанталь встала из‑за столика медленным, плавным движением, на мгновение позволив себе в соблазнительном покачивании коснуться своим телом Марка. Затем она пошла между столиками, то и дело оглядываясь на Марка. Марк не мог дождаться, когда они доберутся до номера. Ему хотелось схватить Шанталь за руку и бегом бежать в отель. Но она шла в своем собственном темпе, в своей собственной манере, сознавая, что Марк‑Эдуард в ее власти. Он наблюдал за ней с довольным видом, зная, что совсем скоро она окажется именно там, где ему нужно, – в его объятиях и в его постели.

В номере Марк‑Эдуард бросился расстегивать на Шанталь блузку слишком быстро, она игриво стряхнула его руку и заставила дожидаться, когда наконец ему будет позволено увидеть то, по чему он так изголодался. Лаская его одной рукой, она нежно куснула его в шею. Наконец он нащупал пуговицу на ее юбке, и вот уже юбка слетела на пол, Шанталь осталась в прозрачных розовых кружевах. Блузку Марк с нее практически сорвал. Через мгновение она стояла перед ним обнаженная. Он тихо застонал. Шанталь быстро и умело раздела его, и они вместе упали на кровать. Сколько бы они ни занимались любовью, каждый следующий раз бывал лучше предыдущего и даже лучше воспоминания о самом первом разе. Каждый раз Марк‑Эдуард чувствовал себя одновременно и удовлетворенным, и все еще голодным, и это заставляло его с нетерпением ждать, когда они снова соединятся.

Шанталь повернулась на бок и приподнялась на локте. Ее волосы растрепались, но от этого она не стала менее прекрасной. Некоторое время она смотрела на Марка молча, потом улыбнулась и, игриво поглаживая пальцами его грудь и живот, хрипло прошептала ему на ухо:

– Знаешь, я тебя люблю.

Марк пристально всмотрелся в ее глаза.

– Я тоже тебя люблю, Шанталь. Может быть, даже слишком сильно, но с этим ничего не поделаешь.

Для такого человека, как Марк‑Эдуард, это было очень серьезное признание. Никто из тех, кто его знал, не поверил бы, что он на такое способен. И в первую очередь Динна.

Шанталь улыбнулась, легла на спину и закрыла глаза. Марк‑Эдуард забеспокоился:

– С тобой все в порядке?

– Конечно.

– Я знаю, что ты запросто можешь сказать и неправду. Я спрашиваю серьезно: у тебя все в порядке?

На его лице мелькнуло выражение, близкое к панике. Шанталь улыбнулась:

– У меня все отлично.

– Ты не забыла вовремя ввести инсулин? Недавняя страсть уступила место почти отеческой заботе.

– Да, я сделала укол, не волнуйся. Ты не хочешь опробовать новые часы в ванне?

– Прямо сейчас?

– А почему бы и нет? – Она безмятежно улыбнулась, и Марк наконец расслабился. – Или у тебя на уме что‑то другое?

– У меня всегда другое на уме. Но ты устала.

– Для тебя у меня всегда есть силы, mon amour.

То же самое Марк мог сказать и о себе. Они снова занимались любовью, и десяти лет разницы в возрасте как не бывало. Только в три часа дня они наконец угомонились и легли рядом.

– Ну что же, этот день прошел не зря.

– А у тебя были другие планы?

– Абсолютно никаких.

– Может, снова пройдемся по магазинам? Марк‑Эдуард любил баловать Шанталь, потакать ее прихотям, ему нравилось просто быть с ней рядом, восторгаться и упиваться ею. Каждое ее движение, аромат ее духов, каждый ее вздох возбуждали его, и Шанталь прекрасно это знала.

– Пожалуй, я могла бы соблазниться магазинами.

– Я рад.

Эту поездку в Рим Марк‑Эдуард затеял ради нее. Летом ему придется очень много и упорно работать, а Шанталь будет скучно в Афинах. Но Рим она любит, Марк‑Эдуард это знал и старался возить ее в Рим всегда, когда бывала возможность, – только для того, чтобы доставить ей удовольствие. Кроме того, он собирался оставить ее на уик‑энд одну и догадывался, что Шанталь будет не в восторге от этого.

– Что случилось?

Марк обнаружил, что Шанталь внимательно наблюдает за выражением его лица.

– Ничего, а что?

– Мне показалось, что ты чем‑то встревожен.

– Да нет, я не встревожен. – Марк решил, что лучше покончить с неприятным разговором поскорее. – Просто у меня не очень радостная новость. Мне придется на пару дней тебя покинуть.

– Вот как?

Глаза Шанталь, казалось, подернулись льдом.

– До отъезда в Грецию я должен заехать на мыс Антиб, навестить мать и Пилар.

Шанталь села и посмотрела на него с нескрываемым раздражением.

– И что же ты намерен делать со мной?

– Шанталь, любимая, не говори так, ты же знаешь, что я ничего не могу изменить.

– А тебе не кажется, что Пилар уже взрослая и может наконец узнать о моем существовании? По‑моему, она уже в состоянии справиться с потрясением от этого открытия. Или ты все еще меня стесняешься? Я, знаешь ли, теперь уже не какая‑нибудь манекенщица дома Диора, я – хозяйка крупного модельного агентства в Париже.

Однако Шанталь знала, что в том мире, где живет Марк, это не имеет значения.

– Дело не в этом. К тому же я не считаю, что Пилар достаточно взрослая.

Когда дело касалось Пилар, Марк становился на редкость упрямым, и Шанталь это очень раздражало.

– А твоя мать?

– Это невозможно.

– Понятно.

Шанталь спустила ноги с кровати, босиком пересекла комнату, по пути схватила сигареты и, остановившись у окна, повернулась и сердито посмотрела на Марка.

– Знаешь что, Марк‑Эдуард, мне уже порядком надоело, что всякий раз, когда ты навещаешь своих родственников, меня ты отправляешь в какую‑нибудь глушь, с глаз долой.

– Я бы не назвал Сен‑Тропез глушью.

Марк тоже начинал сердиться, и в его голосе не осталось ни малейшего отголоска недавней страсти.

– Ну, и куда же ты собирался отправить меня на этот раз?

– Я подумывал о Сан‑Ремо.

– Очень удобно. Так вот, я не поеду.

– Ты предпочитаешь остаться здесь?

– Нет.

– Шанталь, неужели обязательно начинать все сначала? Я устал спорить. Более того, я не понимаю, почему этот вопрос вообще возник, если предыдущие пять лет ты проводила лето без меня на Ривьере и тебя это вполне устраивало?

– Хочешь знать почему? – Глаза Шанталь вдруг вспыхнули. – Потому что мне почти тридцать лет, а мы с тобой до сих пор играем в те же игры, что и пять лет назад. Мне это, знаешь ли, начинает надоедать. Мы играем в «месье и мадам Дюра» почти по всему свету, но в тех местах, которые действительно важны – в Париже, в Сан‑Франциско, в Антибе, – я должна прятаться и вообще вести себя тише воды, ниже травы. Так вот, мне это надоело. Ты рассчитываешь, что весь год я буду сидеть в Париже и, затаив дыхание, ждать тебя, а потом по твоей команде выползать на свет божий из пронафталиненного чулана. Марк‑Эдуард, так больше продолжаться не может. Во всяком случае, долго.

Шанталь замолчала. Марк‑Эдуард оторопел. Он даже не посмел спросить, всерьез ли она все это сказала. В какое‑то ужасное мгновение он понял, что Шанталь не шутила.

– И что я, по‑твоему, должен сделать?

– Я пока не знаю. Но в последнее время я очень много об этом думала. Если не ошибаюсь, у американцев есть хорошее выражение: «...или слезай с горшка».

– Не вижу в этом ничего смешного.

– А я не вижу ничего смешного в твоем предложении поселить меня в Сан‑Ремо.

Бессмысленный разговор. Марк‑Эдуард вздохнул и взъерошил пятерней волосы.

– Шанталь, я не могу взять тебя в Антиб.

– Ты не хочешь взять меня в Антиб, а это уже совсем другое.

От внимания Марка‑Эдуарда не укрылось, что на этот раз Шанталь добавила к списку своих жалоб Сан‑Франциско. Это потрясло его еще больше. Раньше она никогда не стремилась поехать с ним в Штаты.

– Можно полюбопытствовать, почему ты подняла этот вопрос именно сейчас? Вряд ли из‑за того, что тебе исполняется тридцать, до твоего дня рождения еще четыре месяца.

Шанталь помолчала, стоя спиной к Марку и глядя в окно, потом медленно повернулась к нему.

– Один человек предложил мне выйти за него замуж. Казалось, время остановилось. Марк‑Эдуард смотрел на Шанталь с ужасом.

Date: 2015-09-18; view: 283; Нарушение авторских прав