Глава 10. – Ладно, детка, хватит валяться, сегодня твоя очередь

– Ладно, детка, хватит валяться, сегодня твоя очередь. Бен легонько ткнул Динну локтем в спину. Она протестующе застонала:

– А вот и не моя, я готовила завтрак вчера. Она улыбнулась и спрятала лицо в подушку.

– Знаешь, хоть ты и врушка, я все равно тебя люблю. Это я готовил завтрак и вчера, и два дня назад, и четыре дня назад. По‑моему, ты уже должна мне целых три завтрака.

– Неправда, – запротестовала Динна.

– А вот и правда! Я же тебе сказал, у нас демократия. Бен засмеялся и попытался повернуть Динну так, чтобы видеть ее лицо.

– Не люблю я эту демократию!

– Не повезло тебе. Я хочу кофе, французский тост и яйцо.

– А если я откажусь?

– Тогда сегодня ночью тебе придется спать на балконе.

– Так я и знала. Надо было мне прихватить с собой Маргарет.

– Неплохая идея. А она умеет готовить?

– Гораздо лучше, чем я.

– Отлично. Значит, надо, чтобы она сегодня же переехала к нам. – Бен усмехнулся и закончил с довольной улыбкой: – А пока давай‑ка, лентяйка, поднимайся, марш в кухню и накорми меня завтраком.

– Ты страшно избалованный тип.

– И мне это нравится.

– Ты растолстеешь. – Динна села, свесив ноги с кровати, и посмотрела на его великолепное тело – до полноты ему было далеко. – Кроме того, яйца есть вредно, в них содержатся углеводы, или холестерин, или хромосомы, или еще что‑то такое, и...

Бен сделал грозное лицо и показал пальцем в направлении кухни. Динна нехотя встала.

– И вообще я тебя ненавижу.

– Я знаю.

Динна со смехом удалилась в кухню. Они жили вместе две недели – это и мало, как одно мгновение, и много, как целая жизнь. Они делили не только приготовление завтрака, но и другие домашние дела. Два раза в неделю к Бену приходила убираться маленькая чудаковатая старушка, однако ему нравилось самому вести хозяйство, и Динна обнаружила, что она с удовольствием занимается домашними делами с Беном. Они вместе ходили на рынок, вместе готовили обеды, начищали до блеска медные дверные ручки, пропалывали цветы на балконе. Когда Бен просматривал каталоги предстоящих аукционов, Динна сидела рядом и просто смотрела на него; он же смотрел, как она делает наброски, рисует пастелью или пишет маслом. Бен стал первым, кому Динна позволила наблюдать за процессом ее работы, обычно она показывала только готовый результат. Они читали детективы, смотрели телевизор, гуляли по пляжу – один раз даже ночью, – два раза ездили в Кармел и оставались на ночь в коттедже Бена. Динна побывала на открытии еще одной выставки в его галерее, как‑то она под видом жены Бена ездила вместе с ним к незнакомому художнику. Они жили так, словно у них не было никакой жизни раньше и не будет после; они жили только настоящим, для них существовало только это время.

Динна поставила на тумбочку поднос с завтраком и положила свежую газету.

– А знаешь, ты мне нравишься. Честное слово.

– Тебя это как будто удивляет. Или ты боялась, что наша демократия тебя утомит?

– Возможно. – Динна пожала плечами и села. – Я очень давно не обслуживала себя или кого‑то другого в практическом смысле. То есть я, конечно, за всех отвечаю, но мне, например, много лет не приходилось готовить завтрак. Или делать еще что‑нибудь по хозяйству.

– Мне не нравится зависеть от других, от горничной, например. Да и вообще я привык жить очень просто.

Динна усмехнулась, вспомнив, что не далее как вчера Бен купил в Лос‑Анджелесе три безумно дорогие картины. Однако она понимала, что Бен говорит правду. Роскошь – не его стиль. Он достаточно насмотрелся на богатство в детстве, сначала в доме деда, затем в доме отца. Его самого больше устраивала жизнь в маленьком домике на холме в Сан‑Франциско или в скромном, без претензий, коттедже в Кармеле.

Бен приподнялся, чмокнул Динну в кончик носа и снова устроился на кровати, опираясь на подушки. Приготовленный Динной завтрак все еще ждал, нетронутый, на подносе.

– Динна, я тебя люблю. – Бен плутовато улыбнулся. – Так когда ты подпишешь договор с моей галереей?

– Ты опять за старое? Так вот ради чего ты все это затеял! Так я и знала, тебе всего лишь было нужно, чтобы я подписала контракт! Так я и знала! – Динна засмеялась и замахнулась на Бена подушкой, он пригнулся. – Некоторые готовы на любые ухищрения, лишь бы только заполучить в галерею нового художника.

– Ну и как, мой план сработал?

– Нет, конечно! Тебе придется придумать что‑нибудь получше и при этом как следует постараться.

– Что значит «как следует постараться»? – возмутился Бен. Он отодвинул подальше поднос с завтраком в сторону. – Что именно ты понимаешь под словом «получше», почему я... – Он привлек Динну к себе и закрыл ей рот поцелуем. – Ну что, так хорошо?

Оба засмеялись. Только через полчаса они смогли оторваться друг от друга.

– Ну как, – спросил Бен, – это было лучше?

– Гораздо лучше!

– Я рад. – Лежа на кровати, он удовлетворенно посмотрел на Динну. – Теперь ты подпишешь контракт?

– Ну‑у... – Она положила голову ему на грудь и зевнула. – Возможно... если ты повторишь свои аргументы еще раз.

– Динна! – Бен перекатился по кровати, навалился на Динну, взял ее за горло и, делая вид, что собирается задушить, прорычал: – Я хочу, чтобы ты заключила со мной контракт!

Динна мило улыбнулась:

– О'кей.

– Что‑о?!

Ошеломленный, Бен резко сел в кровати.

– Я сказала «о'кей». О'кей?

– Ты серьезно?

– Да. Я тебе все еще нужна? Я имею в виду, для галереи. Динна усмехнулась и вопросительно взглянула на Бена: вдруг все это лишь игра? Однако он смотрел на нее как на сумасшедшую.

– Конечно, ты мне нужна, глупышка! Из всех молодых художников, каких мне только удавалось привлечь за последние пятнадцать лет, ты самая талантливая.

Динна повернулась на бок, улыбнулась и подозрительно прищурилась:

– Интересно, кого конкретно тебе удалось привлечь?

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Я имею в виду художников вроде Густава. – Оба засмеялись. – И все‑таки, Динна, ты не шутишь? Ты не обязана это делать. Даже если ты никогда не разрешишь мне выставлять твои картины, я все равно тебя люблю.

– Я знаю. Но я несколько недель наблюдала за твоей работой и поняла, что не могу оставаться в стороне. Я тоже хочу в этом участвовать. Пусть у меня будет индивидуальная выставка.

Бен рассмеялся:

– Вот как, индивидуальная? Без других художников? Ладно, будет тебе выставка. Когда?

– Когда это тебе удобно.

– Я узнаю у Салли, что у нас там в календаре. Может, через несколько недель.

Бен широко улыбнулся и принялся за завтрак. Он смотрел на Динну так, словно она только что родила ему сына. Он с аппетитом сжевал давно остывший тост.

– Может, тебе еще что‑нибудь сделать?

– От тебя требуется только одно: привезти свои работы и дать мне их выставить. Отныне я сам буду готовить завтрак. Каждый день... нет, пожалуй, пять дней в неделю. А ты будешь готовить по выходным. Идет?

– Отлично. Я знала, что придется чем‑то поступиться. – Динна натянула на себя простыню до самого подбородка. – Бен, думаешь, я поступаю правильно?

Бен ожидал подобного вопроса, сомнение было написано у нее на лице. Но он не собирался позволять Динне идти на попятный.

– Замолчи. Если ты будешь заводить такие разговоры, я устрою выставку на следующей неделе. Ты – хороший художник. Потрясающий. Великолепный. Господи, Динна, да ты лучший художник в городе, а может, и в Лос‑Анджелесе. Так что заткнись и не мешай мне готовить выставку. Договорились?

– Договорились.

Некоторое время Динна молчала и думала о Марке. Как сказать ему, что она наконец решилась выставить свои картины? Надо ли ему вообще об этом рассказывать? Он еще много лет назад велел ей выкинуть из головы мечты о карьере художника и недвусмысленно объяснил, что мадам Дюра не подобает быть этакой «хипповой художницей». Но она не хипповая, да и кто дал ему право...

– О чем задумалась?

Оказалось, что Бен внимательно наблюдал за ней.

– Да так, ни о чем особенном. – Динна улыбнулась. – Просто думала о выставке.

– Неужели? У тебя был такой вид, как будто кто‑то собирается тебя избить.

Динна вздохнула и снова повернулась к Бену.

– У меня и было такое чувство. Я пыталась себе представить, что скажу Марку.

Бен мгновенно напрягся:

– А тебе обязательно ему рассказывать?

– Наверное, я должна. Может быть, тебе это покажется нелепым, но я не хочу быть по отношению к нему нечестной. Во всяком случае, обманывать его больше, чем я уже обманываю.

– Это действительно звучит нелепо, но я понимаю, что ты имеешь в виду. Он будет не в восторге от твоих планов устроить выставку?

– Это уж точно. И все‑таки я должна ему рассказать.

– А если он будет против?

Бен казался задетым. Динна опустила взгляд.

– Не будет.

Но оба понимали, что Марк не одобрит ее идеи.

Марк бесшумно вошел в квартиру. Это был его второй уик‑энд без Шанталь, однако выходные на юге Франции, которые он проводил с семьей, – это святое. Раньше Шанталь всегда относилась к этому с пониманием, почему же на этот раз она создает ему проблемы? В пятницу, перед его отъездом, она с ним почти не разговаривала. Марк поставил чемодан на пол и огляделся. Шанталь не было дома. Но где она могла быть в девять вечера? Ушла в ресторан? Развлекается? Но с кем? Марк устало вздохнул, сел на диван и снова огляделся. Записки от Шанталь не было. Он еще раз посмотрел на часы и потянулся за телефонной трубкой. В Сан‑Франциско сейчас около полудня, подходящее время, чтобы рассказать Динне о встрече с Пилар. Марк набрал номер и стал ждать ответа. Он не разговаривал с Динной уже неделю – не было времени, а когда он выкроил время позвонить, Маргарет сказала, что Динны нет дома.

– Алло?

Динна запыхалась, взбежав по лестнице в студию. Бен только что высадил ее у дома. Она обещала ему отобрать из своих картин в студии двадцать пять самых любимых. Эта работа могла занять несколько дней.

– Слушаю.

Динна еще не до конца отдышалась и даже не заметила, что звонок был междугородный.

– Динна?

– Марк, это ты!

Динна ошеломленно посмотрела на телефон, словно увидела призрак из прошлого.

– Не понимаю, чему ты удивляешься. Мы разговаривали не так уж давно.

– Нет, нет, извини, просто я... я думала о другом.

– Что‑нибудь случилось?

– Конечно, нет. Как поживает Пилар? – Марку показалось, что Динна говорит как‑то неуверенно, как будто не знает, что сказать. – Ты давно ее видел?

– Сегодня. Я только что вернулся из Антиба. У нее все хорошо, она передает тебе привет. – Ложь, но эту конкретную ложь он говорил часто. – Мама тоже передает привет.

Последнее предложение вызвало у Динны улыбку.

– У Пилар все в порядке?

Разговор с Марком вдруг напомнил ей о ее родительских обязанностях. С Беном Динна могла думать только о нем и о себе. Она думала о своих картинах и его галереях, об их ночах в одной постели, о том, как хорошо им вместе. С Беном она снова почувствовала себя женщиной, молодой женщиной. Но голос Марка вернул ее к роли матери. Казалось, об этой своей ипостаси она на время забыла.

– Да, у Пилар все в порядке.

– Надеюсь, она не купила себе мотоцикл?

В трубке повисло молчание. Пауза тянулась слишком долго.

– Динна...

– Марк, неужели купила? – Динна повысила голос: – Черт побери, она все‑таки это сделала! Я так и знала.

– Динна, это не совсем мотоцикл, скорее это... – Марк пытался подобрать подходящее слово, но он устал и плохо соображал, да и Шанталь куда‑то подевалась, это его тоже отвлекало. – Честное слово, Динна, тебе не о чем беспокоиться. С Пилар ничего не случится. Я видел, она водит очень осторожно. Иначе мама просто не позволила бы ей сесть за руль.

– Твоя мать не видит, как она ездит, когда отъедет от дома. У нее не больше власти над Пилар, чем у меня или у тебя. Марк, я же тебе ясно говорила... – У Динны защипало в глазах от подступивших слез. Она снова проиграла им, вечно она проигрывает. Но на этот раз речь шла о настоящей опасности, о том, что может привести... – Черт побери, Марк, ну почему ты никогда меня не слушаешь?

– Успокойся, Динна, с Пилар ничего не случится. Чем ты занималась?

Динна ничего не могла изменить, и она это понимала. Вопрос о мотоцикле Пилар был закрыт.

– Ничем особенным, – ответила Динна ледяным голосом.

– Я как‑то раз позвонил, но тебя не было дома.

– Я теперь работаю в одной студии.

– Разве ты не можешь рисовать дома?

Судя по тону, Марк был раздражен и растерян. Динна закрыла глаза.

– Я нашла место, где мне удобнее работать.

Она подумала о Бене, и ее сердце бешено забилось. Вдруг Марк прочтет ее мысли? Вдруг он знает? Что, если кто‑нибудь видел ее с Беном? Что, если...

– Не понимаю, почему бы тебе не рисовать дома, особенно теперь, когда нас обоих нет? Откуда вообще взялась столь внезапная страсть к живописи?

– Что значит, внезапная страсть? Я рисую столько же, сколько и раньше.

– Право, Динна, я не понимаю, – произнес Марк таким тоном, что у Динны возникло ощущение, что он дал ей пощечину.

– Мне нравится моя работа.

Динна понимала, что провоцирует Марка, но сейчас ей было все равно.

– Не думаю, что тебе стоит называть это занятие работой. – Марк вздохнул и посмотрел на часы.

– Я называю это работой, потому что это и есть работа. В следующем месяце в галерее будет моя выставка.

Голос Динны зазвенел, она понимала, что бросает Марку вызов, ее сердце билось все чаще и чаще. Марк долго не отвечал. Наконец он сказал:

– Что‑что будет?

– Моя выставка. В галерее.

– Понятно. – В голосе Марка послышалась неприятная насмешка. На какое‑то мгновение Динна его по‑настоящему возненавидела. – Значит, у нас богемное лето. Что ж, возможно, это пойдет тебе на пользу.

– Возможно, пойдет.

«Бревно бесчувственное! Он никогда меня не понимал!»

– Неужели это так необходимо – устраивать выставку, чтобы настоять на своем? Может, обойдемся без этого? Можешь работать в этой своей новой студии, если тебе так хочется.

«Спасибо за разрешение, папочка».

– Эта выставка для меня очень важна.

– В таком случае отложи ее на время. Я вернусь, и мы все обсудим.

– Марк... – «Я полюбила другого»... – Я все‑таки буду устраивать эту выставку.

– Отлично, только отложи ее до осени.

– Зачем? Чтобы ты мог меня отговорить, когда вернешься?

– Я не буду тебя отговаривать. Поговорим об этом, когда я вернусь.

– Выставку нельзя откладывать, я и так уже ждала слишком долго.

– Знаешь, дорогая, для капризов ты уже слишком взрослая, а для менопаузы еще слишком молодая. По‑моему, ты ведешь себя крайне неразумно.

Динне хотелось ударить мужа, но одновременно ей хотелось рассмеяться ему в лицо. Разговор был абсолютно нелепый, она вдруг поняла, что ведет себя почти как Пилар. Она все‑таки засмеялась и покачала головой.

– Может быть, ты и прав. Давай сделаем так: ты занимайся своим процессом в Афинах, а я буду делать со своими картинами то, что считаю нужным. Осенью увидимся.

– Это что, твой способ сказать мне, чтобы я не лез не в свое дело?

– Возможно. – Динна неожиданно осмелела, такого с ней не бывало уже много лет. – Я думаю, сейчас каждому из нас стоит просто делать то, что мы считаем нужным.

«Боже, что со мной? Что я ему говорю...» Динна затаила дыхание.

– Ну что ж, как бы то ни было тебе нужно слушаться мужа, а твоему мужу сейчас пора спать, так что давай на время закроем эту тему, хорошо? Мы вернемся к этому разговору через несколько дней. А до тех пор никаких выставок. Понятно?

Динна чуть зубами не заскрипела от досады. Она давно не ребенок, а Марк за все эти годы ничуть не изменился. Пилар получила мотоцикл, Динне нельзя устраивать выставку, и «мы все обсудим, когда у меня будет время». Всегда так.

Марк все делает по‑своему, только по‑своему. Но теперь с этим покончено.

– Марк, мне все понятно, но я с тобой не согласна.

– У тебя нет выбора.

Обычно Марк не выражался так откровенно, это было на него не похоже. «Вероятно, он очень устал и поэтому не сдержался», – поняла Динна. По‑видимому, Марк тоже это заметил.

– Ладно. Извини. Поговорим в другой раз.

– Хорошо.

Динна молча ждала, что Марк скажет дальше. Он сказал только:

– Bonsoir, – и повесил трубку.

Спокойной ночи. На этот раз Динна не стала говорить «я люблю тебя».

«Никаких выставок». Слова Марка эхом отдавались у нее в голове. Никаких выставок. Она тяжело вздохнула и устало опустилась в кресло. А что, если она ему не подчинится? Что, если она все‑таки устроит выставку? Может ли она поступить так с Марком? А с самой собой? Хватит ли у нее смелости сделать то, чего ей хочется, что она считает нужным? А почему нет? Марк далеко, а здесь у нее есть Бен. Но сделать это она должна не ради Бена, а ради себя самой.

Динна окинула студию долгим взглядом. Она вдруг поняла, что в этих холстах, повернутых лицом к стене, в картинах, которые никто не видел и никогда не увидит – если только она не сделает того, что должна сделать, – заключена вся ее жизнь. Марк не может ей помешать, а Бен не может ее заставить. Она должна сделать это сама. Сейчас. Просто обязана – ради самой себя.

Марк повесил трубку и снова посмотрел на часы. Было почти десять. Разговор с Динной отнюдь не помог ему расслабиться, скорее наоборот. Марк был недоволен собой. Он не собирался говорить Динне про мотоцикл, но почему‑то сказал. А тут еще эта ее дурацкая затея с выставкой. Марк не понимал, почему Динна вообще не бросит заниматься этой ерундой. И его очень беспокоил вопрос, куда девалась Шанталь. Марка снова охватила ревность. Он налил себе виски. Зазвонил звонок. Марк подошел к двери и приоткрыл ее на несколько дюймов. Пришел месье Мотье, маленький старичок лет восьмидесяти, живущий по соседству. Когда‑то он тоже был адвокатом, но давно отошел от дел. Сосед питал слабость к Шанталь, как‑то раз он даже прислал ей цветы.

Марк вопросительно посмотрел на старика, гадая, что тому понадобилось. Может, он заболел? Иначе зачем он позвонил ему в дверь в такой час?

– У вас что‑нибудь случилось?

– Э‑э... нет. Простите, но я хотел спросить вас о том же. Как мадемуазель?

– Спасибо, прекрасно, если не считать того, что она немного запаздывает. Ее еще нет. – Марк улыбнулся престарелому господину, старик был в бархатной куртке с шалевым воротником и вязаных шлепанцах, наверняка их связала ему дочь.

– Может быть, зайдете?

Марк отступил в сторону. Ему хотелось выпить наконец виски, которое он себе налил. Однако старик отрицательно покачал головой:

– Нет‑нет.

Он посмотрел на Марка с сожалением. Старику были хорошо, даже слишком хорошо знакомы его проблемы – мужчина вечно в разъездах, никогда не бывает дома. Он сам прошел этот путь. Его жена умерла, а он узнал об этом слишком поздно.

– Месье, она не опаздывает, ее вчера вечером увезли в больницу.

Старик видел, что Марк потрясен.

– Шанталь в больнице? Господи, где?

– В Американской больнице. Она была в шоке/Водитель «скорой помощи» сказал, что...

– О Господи!

Марк в ужасе посмотрел на соседа, бросился в квартиру и схватил со стула пиджак. Через несколько секунд он был уже снова в дверях. Старик отступил в сторону. Марк выбежал из квартиры и громко захлопнул за собой дверь.

– Я должен ехать к ней.

«Боже, Шанталь... О нет... Значит, она не с другим мужчиной». С бешено бьющимся сердцем Марк бегом сбежал по лестнице, выскочил на улицу и стал ловить такси.