В том, чтобы внушить толпе идею Бога

Есть вера и вера. Одна — это связь с Господом, живое с Ним общение и с Ним единение, проявляющееся в наслаждении от познания истины вообще, богословской и исторической в частности, а также в естественности определенного спектра поступков. Другая же вера — есть преданность лишь идее Бога, не более чем проявление внушения, полученного от авторитета (вождя, фюрера, лидера, гуру, генерального секретаря, священника, евангелиста, беса, выдающегося копрофила и т. п.). Преданность внушенной идее — любой! — оставляет человека в кабале преданности авторитарному мышлению вообще, ложному авторитету в частности, даже если это противоречит тексту внушения — некоторые авторитеты специализируются на “клеймении” авторитарного мышления.

В случае веры одного рода человек, возлюбив Истину как таковую, распознает ее в любом словесном обрамлении интуитивно, если угодно, — духовно. Поднимаясь по ступеням постижения смыслов жизни ввысь, обретая при этом привычку созерцать прекрасное и этой привычкой наслаждаясь, познающий тем подготавливается к принятию истины еще более для жизни значительной — и вот человек-личность встречается, наконец, с еще прежде вышедшим к нему навстречу Богом.

В случае же другой веры, спутав внушение (а всякое внушение — от сатаны) идеи Бога с Самим Богом, человек остается, как и прежде, подсознательно враждебен и злобен, но теперь уже, подобно наркоману, ищет дополнительных внушений, которые он, позволивший себе запутаться, естественно, не может называть иначе как “словом Божьим”.

Закономерно также и то, что те, кому сладостна такая “идея Бога”, стремятся собираться в толпы — это счастье безумия, рабства чужой воле, повышенная гипнабельность для последующих внушений. Иными словами, в толпе, искореняя в себе остатки признаков личности, они становятся еще более восприимчивы к “слову Божьему”.

Что характерно во всех четырех Евангелиях, так это психологически достоверное описание толп — как и в наше время, толпы всегда и везде если не явно, то скрыто агрессивны. У Пилата казни выведенного на Лифостротон Христа требовала именно толпа (ohlos) во главе со “священниками и служителями” (Иоан. 19:6); у подножия Голгофы она же “стояла и смотрела” (Лук. 23:35).

Но это в последние дни земного служения Спасителя, а прежде? Может быть, прежде, как то следует из популярных толкований, толпа была иной? “Может ли Ефиоплянин переменить кожу свою и барс — пятна свои?..” (Иер. 13:23).

Что было, скажем, в родном городе Иисуса — Назарете? Толпа, выйдя из синагоги, где ей при чтении библейских текстов раввины вкатили очередную дозу “слова Божия”, попыталась сбросить Его со скалы (Лук. 4:29). Однако, скрываемая подсознательная агрессивность толпы не всегда проявлялась в попытках до срока убить именно Его. Другие тоже были ее объектами. В эпизоде с насыщением пяти тысяч пятью хлебами и двумя рыбами (Иоан. 6) после сытной трапезы навсегда разошлась не только сама толпа, но и (после проповеди в синагоге Капернаума — см. Иоан. 6:66) ушли, увлеченные ею, некоторые Его постоянные ученики.

Не будь толпы, а присутствуй только единичные слушатели, эти ученики, видимо, как минимум задержались бы.

Почему с такой уверенностью можно говорить, что толпа разошлась, чтобы не вернуться к Нему никогда?

Потому что это несложно вычислить.

Сколько людей участвовало в эпизоде с пятью хлебами и двумя рыбами? 5 тысяч, не считая женщин и детей. А считая — не менее 15–20 тысяч, если в толпе сохранялись пропорции, характерные для населения. Был еще другой эпизод с насыщением 4 тысяч, и это опять не считая, а считая — все 15 тысяч. Толпа собралась и в рассматриваемом нами эпизоде на берегу Геннисаретского озера. Женщину, взятую якобы в прелюбодеянии, приволокла тоже толпа. Толпы Его якобы слушали на дворе Храма всякий раз, когда Он там появлялся, а Он приходил туда каждый год и не по одному разу. Суммируя число людей, вовлеченных во все упомянутые в Евангелии толпы, становится очевидно, что счет идет как минимум на десятки, если не на сотни тысяч.

И это только те эпизоды, которые авторами Евангелий упомянуты. В действительности же случаев, когда Иисуса “теснила” толпа, было гораздо больше.

Ну, а сколько людей после зримых, прямо-таки осязаемых чудес дня Пятидесятницы, явленных не только перед коренным населением Иерусалима, но и перед многочисленными паломниками, решило принять крещение? Всего-навсего около 3 тысяч (Деян. 2:41), да и то вскоре многие из них отпали в ереси типа николаитской (Откр. 2:15; сам основатель ереси Николай был, как полагают, одним из семи первых рукоположенных апостолами диаконов note 27). Даже к 70 году н. э., когда римскими войсками был разрушен и сожжен Храм и Иерусалим, в городе было лишь незначительное число благопослушных пророчествам христиан (они, повинуясь словам пророчества, ушли при временном снятии осады римскими легионами — и остались живы), но они не имели никакого влияния на население в целом — ввиду своей малочисленности.

Из числа “около 3 тысяч” крещеных необходимо вычесть не только тех, кто разбрелся по ересям, но также и тех, души которых Христос приобрел лично, при индивидуальных беседах (Никодим, Иаир, женщина-самарянка, мать воскрешенного и др.); кроме того, необходимо вычесть тех, кого приобрели и сами апостолы, и семьдесят упомянутых в Евангелии учеников Иисуса, и тех, кого при личном (!) общении приобрели ученики этих учеников. Кроме того, в те времена, точно так же, как и в наши дни, была категория людей, которые постигают истину при непосредственном общении со Святым Духом (типа Симона Киринеянина — подробно о нем чуть позже), а люди этой категории, как в наши дни, так и тогда, если чего по-настоящему и чураются, так это пребывания в толпе. Таким образом, из анализа пусть даже оценочного числа слушавшей Христа “суммарной” толпы становится очевидно, что для вечности эффективность “работы” с индивидами, которым естественно собираться в толпы, близка к нулю.

При равных усилиях несравнимо больший для вечности плод приносит “работа” индивидуальная, но отнюдь не усилия найти взаимопонимание с толпой. Что не удивительно — согласие на неестественное времяпрепровождение означает одновременно и отвержение Духа Святого.

Итак, всякая толпа как целое — зла, агрессивна, дышит убийством, хотя, себя не осознавая, может так и не мыслить — если, конечно, нет на то особого внушения…

Подведем некоторые итоги. Толпа, одержимая внушенной неким вождем “идеей Бога”, придя к Иисусу-“математику” на берег Геннисаретского озера, не получила желанной дозы “слова Божьего” — такого не прощают. Если прежде она Иисуса “теснила”, тем разрушая Его деятельность, то несколько позднее пыталась Его уничтожить физически, сбросив со скалы, или психологически, сделав его вождем (царем); а впоследствии, когда пришло время, та же толпа у Лифостротона, беснуясь, приговорила Его к смерти, а потом издевалась, предлагая сойти со креста…

Для полноты картины остается выяснить, чем стая занялась после совершенного ею распятия.

Небезынтересно также и то, почему авторам Евангелий было так необходимо сообщить нам, что Иисус “запрещал им сказывать”.

Споткнувшись о некую странность акустического свойства, мы, обратившись к эпизоду, в котором Иисус запрещал бесам “благовествовать”, вот-вот извлечем на свет Божий упорно — вплоть до наших дней — не замечаемую весть от евангелистов о мести изгнанных бесов.

Коль скоро не принявшие Христа и Его праведность люди из глубин души водимы сатаной, то, что бы эти люди ни говорили, как бы себя, “разумных”, ни расхваливали, наибольшие для них авторитеты — это бесы. Это неприятная для публики истина, но она, тем не менее, верна.

Сатана, внушая своей многочисленной и подавляющей в своих рядах всякое свободомыслие пастве идею того, что Иисус есть Бог, а следовательно, жить надо почти так же, как и прежде — ориентируясь на вождей и их мировидение, достигал того, что народ сколачивался в еще более тесные толпы, “теснил” Иисуса и подавлял уже одним своим присутствием разум тех немногих, кто хотел “Математика” понимать еще и разумом, т. е. “сердцем” в библейском смысле этого слова.

Бесы создали первую толпу отнюдь не в дни служения Господа во плоти — она была духовно изготовлена сатаной прежде. В различные эпохи и на различных территориях толпы представали в разных одеждах. Во времена Христа в Палестине многоликая толпа сидела в синагогах с набожным выражением лиц и “изучала” под руководством своих пастырей Писания, потому что раввины им убедительно говорили, что выслушивание толкований религиозных вождей и исследование составленных из букв слов Библии и есть способ постижения Божественной Истины (Иоан. 5:39). Изгоняемые же бесы — сами существа водимые — мнений раввинов отнюдь не опровергали, но добавили еще (что и без них и не благодаря им было ясно) — что Иисус, конечно, есть Сын Божий, Истинный Бог, Спаситель, Мессия. Дескать, Он, естественно, — Слово, которое надо исследовать, но исследовать в точности так же, как и прежде — толпой и под руководством. Что и говорить, хитро: Истину глупо отрицать, но ее можно исказить.

И по рекомендации изгоняемых бесов, повинуясь желанию сатаны, поклоняться Христу (как кумиру, а не так, как хотел Он, — в духе и истине) хлынула толпа. Одержимая бесом благообразия — как и прежде.

Но гнала их к Иисусу вовсе не любовь и не стремление к истине.

Они не были к Господу благорасположены. Хотя в нужный момент могли улыбаться. И заискивать.

И вообще играть любую роль.

Толпа Христа ненавидела.

Таким образом, после выявления удушающего наше мышление ложного постулата о любвеобилии толпы, после освобождения от этой деструктурирующей мышление аксиомы, извращающего истину допущения, странности и несуразности в евангельском повествовании исчезают, и все детали образа гармонично соединяются в непротиворечивое целое. Становится понятно, почему Христос, не заботясь о том, чтобы теснившая Его толпа могла Его лучше слышать, и, как следствие, понимать, сел в лодку и отплыл от берега.

Во-первых, что-либо объяснять не способным, а главное, не желающим понимать — бесполезно.

Во-вторых, Иисус, заботясь о безопасности Петра, его эвакуировал, попросив занять место гребца. Поскольку лодка профессиональных рыбаков на таком большом озере, как Галилейское море,скорее всего, была по размерам значительной, то, как прекрасно знает всякий рыбак, удержать ее на воде на месте нужны усилия и сноровка пожалуй что и большие, чем при обычном плавании, и одному гребцу с такой лодкой не справиться. (Необходимость удержать лодку на месте возникает всякий раз, когда закидывают сеть, и она неожиданно запутывается или за что-нибудь цепляется. Сдать слишком сильно назад означает запутать уже опущенный в воду конец; а слишком натянутую сеть не распутать и не отцепить.) Таким образом, обращение лодки в трибуну становилось уважительным поводом забрать с собой в лодку кроме Петра и остальных учеников — в качестве гребцов.

В-третьих, эвакуация на лодку была просто мерой личной предосторожности — от заискивающих поклонов толпа во все времена безо всякого перехода нередко начинала убивать.

Возникает вопрос: если составляющие толпу элементы безнадежны, а собранные в компактное целое даже опасны, то почему, собственно, Христос не уплыл сразу, а все-таки говорил, повернув лицо, как от Него всеми и ожидалось, в сторону берега, на самом же деле обращаясь к тем, кто был рядом? Ниже мы увидим, что эта ситуация аналогична той, в которой Христос через голову Симона Киринеянина обращался к толпе со словами, понятными только Симону.

Если Господь поступил именно так, то смысл в этом определенно был. Но какой?

Первоочередная задача земного служения Христа состояла в основании Церкви (общества людей, осмысливающих происходящее в том числе и на логическом уровне) — то есть в обучении будущих апостолов. Главный же принцип всякого обучения: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Вот Христос и отвез Своих учеников подальше от берега, чтобы им было лучше видно оставшееся на берегу, и они, ученики, целостней запомнили происходящее. В дальнейшем увиденное им пригодилось. В частности, после дня Пятидесятницы апостолы беседовали с новокрещенными и с удивлением обнаруживали, что среди них нет тех людей, которые с таким энтузиазмом толпой пришли на берег Геннисаретского озера — после внушения от бесов.