О единении с Богом и врачевании воображения молитвой и именем Христовым

Замечательно, что Вы хотели уединением прибли­зиться к единению с Богом и найти Единого Возлюб­ленного. Нет, это — внешний путь, он так же далек от цели, как и все прочие: надо искать единения внутри себя.

Правда, врагу неприятно, что Вы нашли тихий уголок, время для молитвы, удобность для созерцания, потому он, без сомнения, кинул на Вас другие сети, ко­торые Вы менее могли приметить, и, верно, не примечаете.

Теперь Господу неприятно, что душа Ваша запу­тана сетями вражьими и не распутывается, не хочет из них вырваться или хочет, но не вполне, и, главное, не просит сил от Десницы, разрушившей державу смер­ти, то есть диавола (Евр.2, 14).

Все летит, все течет. Чтобы не летела душа, надо остричь ей крылья или совсем отсечь; чтобы не текла вода, надо положить плотину. Сама природа, точнее сказать, Господь, всеми творениями научает нас и по­срамляет гордость нашего сердца и ума.

Крылья души — воображение, плодовитое мысля­ми; умножение мыслей суетных, или исчезновение доб­рых с появлением злых, происходит от повреждений, или порочной памяти. Теперь, чтобы составить лекар­ство от душевной слабости, нужно взять такой состав, который действовал бы частью на воображение и ча­стью на память.

Однако невозможно было бы всегда изыскивать приличные и пригодные для этого состава средства, если бы мы не хотели терпеть и в терпении ожидать, когда нас посетит Господь Своею милостью и уврачует нас, как ведает. Следовательно, первый способ в сей слабости — благодушие и упование на то, что ког­да-либо придет Врач; и Он действительно придет ис­целить страждущего.

Между тем, чтобы болезнь более не умножалась, выберите себе одну какую-либо краткую молитву и по­дольше держите на ней внимание. Не допускайте даже и прекрасной, по-видимому, мысли. Пусть все стоит: пусть остановится воображение и память; может быть, нужно будет, с некоторою тяжестью, удерживать и ды­хание. Боритесь и терпите, и имя Иисуса Христа, как пламенное оружие в руках Серафима, не пустит в серд­це никакой скверны, никакого земного падшего суще­ства, тем более змия.

Знаю, что сначала сия работа покажется чувст­венной, но что же делать? Она скоро будет очищать чувства и сама очищаться от приземленности, если не охладеет наша любовь к призываемому имени.

Пусть одно имя, одно великое, неоцененное имя лежит в сердце! Пусть одно оно — без всякой мудро­сти, без всех созерцаний, без всех глубоких блистате­льных мыслей, которые суть обманчивые огни, или звезды князя поднебесного,— пусть одно имя Воз­любленного, и не более, будет и в уме, и в памяти, и в воображении, и в очах, и в ушах, и на пороге дома, и в дверях, и в постели, и за столом, и везде!

О, возлюбленное, святое, страшное, великое, да­ющее вечную жизнь имя. Оно укрепит ум Ваш на вра­гов, только как можно тише, благоговейнее прибли­жайтесь к нему. Оно есть также огонь, поядающий (Втор. 4, 24) все, но и угашаемый в нас нашим нераде­нием.

Оставьте на несколько часов все прежние занятия и дайте дышать сердцу одним возлюбленным именем, предварительно осознав, что во всем существе: во всех делах, хотениях и мыслях наших — ничего нет, кроме греховной гнусности.

Верно, что почувствуете исцеление; хотя в то же время сознаюсь и раскаиваюсь в гордости моей, которая заставила написать, что верно. К тому же нужно как можно более однообразия в занятиях и правильности, дабы самой неправильностью не рассеивалась мысль.

Если однообразие приведет к слезам, благодари­те Великого Подателя сей великой милости и дайте им свободу. Но отнюдь не делайте принуждения и, когда текут, не слишком наслаждайтесь ими, ибо очень сладки.

15 июня 1817 г.