АПОКАЛИПСИС БЛИЗОК 3 page

Не может бьпь господства без порабощённых, а человека нельзя поработить, пока он связан с природой. Он плюнег на планы поработителей, и, как Диоген и Кандид, будет пить чистую воду из реки и есть овощи со своего огорода. Чтобы его поработить, надо отравить реки и воздух. Поэтому разрушают природу. Но за волей к господству, за разрушением природы, мы замечаем новую фигуру. Как моряк Колумба, увидевший землю, мы протираем глаза с недоверием: этого не может быть!

В течение двух сотен лет, а то и дольше, христианский мир пытался жить без Бога. Некоторые отрицали Его существование, некоторые - нет, но как верующие, так и неверующие объясняли наши экзистенциальные проблемы, отвлекаясь от присутствия Бога во Вселенной. Обычно всё поддавалось объяснению нашими собственными добрыми и злыми побуждениями. Известна популярная присказка, приписываемая разным учёным, от Ньютона до Эйнштейна, которые, когда их спрашивали о Боге, отвечали: «Я не нуждался в этой константе». Средневековый английский учёный из Сюррея, Уильям Оккам (он послужил прототипом для героя триллера Умберто Эко «Имя Розы»), предложил принцип, названный по его имени «Бритвой Оккама»: «Не умножай сущности без необходимости». Это означало, что из двух конкурирующих теорий следует предпочесть более простое объяснение. Поэтому мы, как правило, не обращаемся к духовным категориям за объяснением мирских событий.

Но пока мы расслабились в нашем полностью материальном мире, другой принцип средневековой логики, Закон Манифестации (Проявления), уготовил нам ловушку. Данный закон декларирует, что «любая сущность в конечном счёте проявится». Никогда не являющуюся сущность можно безо всякого ущерба считать несуществующей, то есть несущностью. Теоретически мы знали, что при определённых скоростях пространство будет соответствовать не древней геометрии Евклида, а новой геометрии, разработанной в XIX веке сыном ганноверского священника Бернардом Риманом и Лобачевским. Но наш ум отказывался принять новую геометрию, пока она не стала реальностью в физике частиц.

Теоретически верующий человек должен быть готов к зримому проявлению духовного мира, Бога и нижестоящих Сил. Практически мы отказались верить в такую возможность. Шведскую даму-пастора спросили, что бы она сделала, если бы ей явилась св. Биргитта. «Я бы заказала два нива, большой бифштекс, а если бы это не помогло, то добровольно отправилась бы в психиатрическую лечебницу», - ответила та. Если таков ответ священника, то чего можно ожидать от мирян?

Когда мы отвернулись от Божественного присутствия и удалили Его из нашей жизни, мы помогли Его противнику за шахматной доской. Теперь влияние и планы Сатаны стали очевидны, и никакие бифштексы с пивом не изменят этого. Последние события человеческой истории - бессмысленное разрушение природы и войну против духовности - нельзя правдоподобно объяснять материальными причинами. За вполне человеческими устремлениями больших корпораций, за Жадностью с большой буквы, за парадигмой Господства, безликий Разрушитель явил себя, как лорд Дарт Вейдер на покорённой планете.

1 Ефес 6: 12.

2 The Archaeology of New Testament, Princeton University Press, 1992.

3 9: 4-6.

4 Это, конечно, не единственный эзотерический смысл Креста. Генон давал свою расшифровку в «Символизме Креста», я же предлагаю другое объяснение в статье «Трилистник и Крест»: «Левая и Правая - положения на Оси Общества, одной из трёх Осей пространственного трёхмерного Креста. Две другие Оси - Ось Духа, или Ось Христа, и Ось Земли, или Ось Богородицы».

5 Эту идею поддерживал Бакунин, заклятый враг бюрократии, и её же прекрасно обосновал В. И. Ленин в своей лучшей книге «Государство и революция».

6 Примечание переводчика, Льва Гунина: Ни о какой «инстинктивности» не может быть и речи. Я всю жизнь занимаюсь изучением феномена искусственного разрушения предыдущей культуры в XX веке. Планы разрушения архитектуры и культуры национальных окраин Империи разрабатывались в политотделах ЧК и НКВД с середины 20-х годов. Позже эти проекты включали в себя все объекты, так или иначе связанные с христианской культурой. В фашистской Германии происходило нечто подобное. Германская армия намеренно разрушила Краков, Варшаву, Минск, Киев (совместно с Советами). Американцы бомбили Италию и Германию, желая нанести как можно больше разрушений историческому наследию (архитектурному, культурному, и т. д.). Имеется ряд блестящих трудов на эту тему, в том числе Дэйвида Ирвинга. Чаушеску разрушил Бухарест сознательно. О существовании в Израиле тайных долгосрочных планов (ещё при Бен-Гурионе) разрушения всего, что связано с христианской и с еврейской галутной культурой (архитектурой в первую очередь) писали несколько видных архитекторов, культурологов и историков. Власти по всему миру «поджигали свечу с обоих концов», иными словами, искореняли не только искусство прошлых веков, но и движение модернизма как эссенцию, как сжатое («архивированное») кодирование всей прошлой европейской культуры. Примеров преследования модернизма (при всём его «засилье» в музеях и т. д.) великое множество.

7 Со временем электричество было использовано для алюминиевой промышленности, а та приватизирована в 1991 году и оказалась в руках ташкентского еврея, а ныне жителя Израиля.

8 Global Totalitarianism And The Death Of Nature, Diane Harvey, http://www.rense.com.

ОБ ИСКУССТВЕ[1]

Как-то раз, путешествуя по Пелопоннесу, мы заехали в картинно-средневековый город Науплио. Его порт сторожат мощные серые стены форта, уютные кафе растянулись по набережной, а за ними узкие кривые переулки круто поднимаются вверх по склону холма, увенчанного венецианской крепостью. Городские улицы были чисты и умыты и хранили легендарную прелесть Греции. На материке (в отличие от островов) не так уж много мест, способных сходу покорить сердце чужестранца. Греки называют этот город «Нафлио», видимо, в честь поросёнка Наф-Нафа. Это место довольно необычно для Греции: город был основан крестоносцами по пути в Яффу и Аккру, зодчими • были венецианцы, гурки, французы и баварцы, а правил герцог Афинский. Науплио стал первой столицей независимой Греции, но ненадолго. Его милостиво миновала судьба Афин, и город не стал перенаселённым мегаполисом.

Зато это хорошая база для вылазок по Арголиде. На главной площади стоит старинное венецианское здание - местный археологический музей. Экспозиция начинается с предметов искусства микенского царства, отпрыска великой минойской цивилизации Крита. Микенская культура расцвела недалеко отсюда за толстыми стенами Микен и Тиринфа, под скипетром проклятых Агридов. Удивительно свободное и вдохновенное искусство, с игривыми и сладострастными (как барочные нимфы на потолке нашего отеля) наядами и богинями, весёлыми осьминогами на керамике, с фресками, напоминающими палестинский Дейр эль-Балах. Микенцы знали письменность, строили дворцы и крепости, вырезали из базальта замечательных львов над вратами, ведущими в столицу. Но следующие залы свидетельствуют о глубоком упадке. Живописное буйство исчезает, и его место занимают скучные геометрические формы. Пройдут века - с XII по VI век до н. э. - и лишь тогда местные жители вновь создадут произведения живого искусства, обретут письменность и изощрённость прошлого.

Эту лакуну чувствуешь, читая «Одиссею». Гомер писал свой анахронистический шедевр через четыре века после коллапса. Он и не подозревал, что прообразы его героев умели читать и писать, а их принцессы вряд ли стирали белье собственноручно. Искусство периода упадка крайне похоже на то, что сегодня принято называть «современным искусством». В небольшом музее афинского акрополя можно увидеть точную копию скульптуры Джакометти, сделанную 2 700 лет назад. Простенький геометрический орнамент того периода с успехом сойдёт за лучшее проявление современного искусства. Так в скромном музее Науплио мы нашли недостающую деталь головоломки: смерть искусства - это признак коллапса цивилизации.

Другая деталь нашлась на другом конце Европы, в столице басков Бильбао, где стоит гигантский музей современного искусства, построенный еврейско-американским семейством Гуггенхаймов. Это, пожалуй, самое грандиозное здание, возведённое в современной Испании, оно подобно флагману торгового флота, входящему в Бискайский залив. Его форма уникальна. Там нет прямых углов, а изгибы стен столь замысловаты, что не поддаются словесному описанию. Здание музея построено с целью произвести впечатление, оно ошеломляет, как космический корабль, приземлившийся на деревенской улице.

Внутри оно меньше поражае! воображение. Куски ржавого железа, видеоэкраны, грубые геометрические конструкции выдаются за шедевры современного искусства. Художник из Нью-Йорка демонстрирует 15 рифлёных стальных поддонов, художник из Японии - большую комнату с дюжиной телевизионных экранов, показывающих бесконечную пустоту. Четыре просторных этажа этого ничего не стоящего сумбура венчает пятый этаж с коллекцией костюмов от Армани. Любой экспонат без ущерба можно заменить любым другим. Здесь нет «Рафаэлей ржавого железа»: художник как творец искусства уступил своё место куратору музея, владельцу художественной коллекции. Это они решают, какой именно мусор будет выставляться, чьё именно имя будет красоваться под фотографией размокшего куска мыла или дохлой крысы. И только блестящий ярлык Армани царит, неподвластный воле куратора, а может, наоборот, он то и воплощает в его глазах идеальное искусство.

Музей современного искусства в Бильбао должен был выставлять «Гернику» Пикассо, эту современную версию Страшного Суда. На деле он забит металлоломом. Это наглядный пример упадка, нет, кончины европейской изобразительной традиции. Музей Гуггенхайма - отнюдь не исключение из правил, он устанавливает правило и моду. На Биеннале современного искусства в Венеции бельгийцы представили ряд стульев, японцы - 100 метров фотографий живой клетки, израильтяне - бесконечные книжные полки, забитые дешёвыми прошлогодними бестселлерами, англичане - сплющенные старые автомобили. По дороге в Милан мы обогнали грузовик, везущий прессованные автомобильные остовы на свалку. Они могли бы стать экспонатом Гуггенхайма, как впрочем, как и любая куча мусора. Никто бы не удивился, если бы эту кучу сопровождала табличка с именем художника, страной и перечнем исходных материалов.

В музее Амстердама мы видели коллекцию полуразложившихся, гниющих свиных туш. Газеты писали, что одна из туш, погруженная в ёмкость с формалином, пленила воображение частного американского коллекционера, и тот купил её за пятьдесят тысяч долларов. Решением двух мамонцев - частного коллекционера и музейного куратора - она стала произведением искусства. В церкви св. Николая в Копенгагене вместо вдохновенных образов Мадонны (удалённых из церкви добрыми протестантами), мы видели огромную цветную фотографию старой больной женщины, рядом женские гениталии размером с амбарные ворота, рядом натуралистичный акт орального секса в гомосексуальном исполнении. В амстердамской церкви проходила выставка моментальной пляжной фотографии. У таких выставок двойная задача - профанировать и церковь и искусство. Обе они с успехом выполняются: церкви Амстердама и Копенгагена стоят пустые, а художники производят мусор.

Как же эти тошнотворные постеры, тухлые кадавры или дешёвое порно стали называться произведениями искусства? Предтечи современного искусства - Густав Курбе и Эдуард Мане - восставали против романтического отрицания реальной жизни и реального человека. Пионеры современного искусства, Марсель Дюшан и Казимир Малевич старались эпатировать буржуазию, расширить границы искусства, показать безграничность человеческого духа. Но их парадоксальная шутка о том, что «всё, что выставлено в музее уже есть искусство» была воспринята с убийственной серьёзностью и возведена в ранг непреложной истины.

Принцип оказался удобным для семейства Гуггенхаймов, основавших музеи в Нью-Йорке, Бильбао, Венеции. У них было достаточно средств на постройку роскошных зданий. Они точно знали, что им надо, и они были не прочь стать верховным арбитром. Фамилия Гуггенхайм стала брэндом в искусстве. Сначала были полотна сомнительной эстетической ценности вроде «абстрактной живописи» Джексона Поллока, и вот, наконец мы докатились до тухлых свиней, ржавого металлолома и костюмов Армани. Искусство было уничтожено.

На расстоянии дневного перегона от Бильбао в древнем королевском граде Леоне можно посетить один из старейших и прекраснейших европейских кафедральных соборов с его дивными витражами. Церкви и храмы были первым и важнейшим хранилищем и патроном искусства. Они не были простыми заказчиками, как современный банк, который заказывает картину для украшения главного офиса. Изобразительное искусство неразрывно связано с церквами и храмами; оно есть форма высшего служения, провозглашающее внутреннее родство и созвучность Бога и Человека. Стены кремлёвских храмов сияют древними русскими иконами, в церквах Италии можно увидеть работы кисти Караваджо и Рафаэля, лики божественной красоты смотрят из ниш буддийских храмов Нагана и Киото. Прекрасные мраморные тела Афродиты, светлые лики Богородицы, суровые изображения Христа Вседержителя, грациозные статуи Будды - в них была вся суть до-современного искусства.

Художники и сегодня боговдохновснны, они и сегодня готовы строить кафедральные соборы и украшать их росписями, воспевающими нашу любовь к Господу. «Звёздная ночь» Ван Гога могла бы стать алтарным изображением, Гоген писал «Рождество» и «Райские кущи», только на Таити, а «Голубь» Пикассо - это тот самый голубь, которого видел Иоанн Креститель на берегах Иордана. Гауди положил свою жизнь, возводя и по сей день недостроенный грандиозный собор в Барселоне, в то время как на другом конце Европы, в тысячелетнем стольном граде Киеве строился и украшался замечательный Владимирский собор. Снаружи он выглядит, как обычный собор, построенный в византийской традиции, но внутри это настоящее чудо. Своды и стены плотно расписаны такими мастерами fin-de-siecle, как Васнецов, Нестеров, Врубель. Это Сикстинская капелла православия, а ведь собор - почти современник Малевича!.

Русские художники использовали традиционную схему и тематику убранства Православной церкви, но их художественная манера, стиль, были новыми, свежими, сильными. Кто знает, может быть, если бы октябрьская революция не пылала антихристианским жаром, русские смогли бы вновь разжечь великое пламя христовой веры. Этого не произошло, русские церкви были разрушены или превращены в склады или, как в случае с киевским Владимирским собором, стали музеями атеизма. Но дух не так просто убить. Спортсмены и лётчики Дейнеки - советского художника 30-х годов - и его нордических современников воспевали величие человека, созданного по образу и подобию Божию. Сегодня это принято презрительно называть «тоталитарным искусством», хотя «Сталин и Ворошилов» Герасимова ни на йоту не более тоталитарное произведение, чем скажем «Наполеон» Давида или «Генрих IV» Рубенса.

Не бывает тоталитарного искусства, в отличие от тоталитарного режима в искусстве. Тоталитарной может быть только гегемония одной визуальной тенденции в искусстве при полном подавление всех других проявлений человеческого духа. Для кураторов Гуггенхайма и современных критиков искусства приемлем только один вид искусства, а фигуративное, «человеческое» искусство подвергнуто остракизму.

Ведущая фигура британского художественного истеблишмента Айвен Массоу, директор Института современного искусства, восстал против этого современного тоталитаризма. В статье в журнале New Statesman, озаглавленной «Лапша на уши» (It's All Hype), он описывает самый настоящий тоталитарный режим, поддерживаемый сплочённой группой музейных кураторов:

«Тоталитарные режимы имели своё официальное искусство, его эстетика становилась ведущей и пропагандировалась в ущерб всем остальным стилям и направлениям. В Советском Союзе официальным было искусство соцреализма. Творчество в любом другом стиле рассматривалось как акт неповиновения. В Британии сегодня тоже есть свой официальный стиль - концептуальное искусство. Оно выполняет те же функции, что и соцреализм в СССР. Оно утверждается на Даунинг-стрит, оплачивается крупным капиталом, а отбирается и выставляется самодержцами от культуры, вроде Николаса Сироты из галереи Тейт, которые управляют искусством из своего хрустального дворца. Цель заговорщиков - сохранить свои капиталовложения, защитить интеллектуальную валюту, которую они вложили в этот вид искусства, и поставить искусство на службу собственным интересам».

Массоу говорит о фатальных последствиях такой политики. Художника вынуждают втиснуться в прокрустово ложе концептуального антиискусства:

«Грустно видеть, как многие молодые талантливые художники в поисках признания вынуждены забыть о своём даре и позиционировать себя в качестве авторов видео-инсталляций или машин для производства пены в закрытых помещениях. Только таким образом можно получить гордое звание современного художника. Истеблишмент от искусства виновен в навязывании концептуального искусства как единственно возможного искусства наших дней.

Тысячи юных творцов прозябают в неизвестности, ожидая, когда верховный арбитр устанет от безграничного обожания концептуального искусства. Ценители прекрасного должны сказать художникам, что они не обречены на выбор: творить кучи мусора, или распространять свои произведения подпольно, как самиздат».

Айвену Массоу казалось, что он раскрыл карты и тем самым сломил правила тайной игры:

«Привлекая внимание общественности к этим вопросам, я, конечно, понимаю, что найдётся много охотников посидеть с вязанием рядом с гильотиной, как мадам Дефарж, предвкушая, как моя голова скатится к их ногам. «Истеблишмент от искусства» (каким бы оксюмороном это не звучало) чудовищно влиятелен и, как все центры власти, не поощряет разнообразия».

Опасения Массоу материализовались: сразу же после этой публикации он был уволен и подвергнут остракизму британским истеблишментом от искусства, во главе которого стоят еврейский «самодержец от культуры» Николас Сирота и еврейский коллекционер и рекламный магнат, приятель Пиночета, Маргарет Тэтчер и Конрада Блэка, Чарльз Саатчи. Влияние Саатчи уникально: художественный критик Норман Розенталь из Британской Королевской академии считает, что «семейство Саатчи, возможно, имеет самую значительную коллекцию современного искусства в мире».[2]

«Какое имеет значение, что они евреи?, - спросит раздражённый читатель. - Подумаешь, в этом профанированном, тоталитарном, антихристианском мире современного искусства затесалось несколько иудеев. Ну и что? Это же жалкое меньшинство, игра случая». Не совсем.

Позиции евреев в мире искусства редко обсуждаются открыто. За открытое обсуждение этого вопроса вас могут назвать «антисемитом» и подвергнуть остракизму. Так, солидный академический том «Социология искусства», изданный в 1989 г., не упоминает евреев среди многочисленных социологических рубрик при проведении анализа динамики современного искусства. Книга анализирует художественные галереи, творческие коллективы, покровителей и потребителей искусства, разбивая их на рубрики по полу, возрасту, доходу, роду занятий, расовому и этническому происхождению. Так можно узнать что «негры, азиаты и лица испанского происхождения вместе составляют 7% всех потребителей искусства». Но о евреях нет ни слова, и мы так и не узнаем, каков их процент среди потребителей искусства, не говоря уж о том, сколькими галереями они владеют, какими музеями руководят, и какое количество статей по искусству они публикуют.[3]

И всё же благодаря триумфальным статьям в еврейской прессе мы можем узнать, что, например, в 1973 г. 75-80% из 2 500 значимых персонажей на рынке искусства в США - торговых агентов, кураторов музеев, искусствоведов и коллекционеров - были евреями. По данным ARTnews, в 2001 г. восемь из десяти крупнейших коллекционеров в США были евреями: Дебби и Леон Блэк, Эдит и Эли Брод, Дорис и Дональд Фишер, Ронни и Шмуэль Хейман, Мари-Хосе и Генри Р. Кравиц, Эвелин и Леонард Лаудер, Джо Кароль и Рональд С. Лаудер и Стефан Уинн.

«Сегодня, - писал еврейский американский искусствовед Джеральд Крефец в 1982 г., - евреи представлены на всех ступенях мира искусства: они и художники, и агенты, и коллекционеры, и искусствоведы и критики, и кураторы, и консультанты музеев, и филантропы. Современное искусство говорит с заметным еврейским акцентом. В определённых кругах воротил бизнеса от искусства именуют «еврейской мафией», поскольку им принадлежат влияние, престиж и в первую очередь - деньги».

В 1996 г. искусствовед Юнис Липтон писала, что она избрала эту профессию, чтобы работать в еврейской среде:

«Я хотела быть среди евреев, я искала такую профессию, которая бы позволила мне молчаливо утверждать своё еврейство самим кругом моего общения… В области искусствоведения было множество евреев. Можно сказать, что они его формировали».[4]

Еврей-издатель New York Times Артур Оке Сульцбергер стал председателем совета попечителей Музея Метрополитан в Нью-Йорке. Он руководил организацией, в которой евреи, как пишет Джордж Гудман, «обогатили все без исключения разделы музейных коллекций: доколумбовой керамики (Натан Кам-мингс), африканского искусства (Клаус Перле), древнего ближневосточного и левантийского искусства (Норберт Шиммель), старых мастеров (Лора и Рудольф Хейнеман), французского декоративного искусства (Белл и Сол Лински), современного европейского искусства (Флоренс Мэй Шонборн), современного американского искусства (Мюриель Каллис, Стэйнберг Ньюман; Эдит и Мильтон Ловенталь), индонезийской бронзы (Самуэль Эйленберг) и коллекцию южного и юго-восточного азиатского искусства (Энид Хаупт и Лита Хазен, сестры Уолтера Анненберга)»[5]. В самом музее галереи, залы, лектории и скверы названы именами спонсоров-евреев, среди которых Ирис и Б. Джеральд Кантер, Эллен и Мишель Давид-Вейл, Лоуренс и Барбара Фляйшман, Ховард Гильман, Леон Леви, Генри Р. Кравиц, Дженис X. Левин, Кэрол и Милтон Петри, Артур Мортимер и Раймонд Сакер, Лоуренс Тиш, Рут и Джеральд Юрис. А американскую живопись и скульптуру курирует Барбара Вайнберг, одна из нескольких еврейских кураторов.

К середине 80-х годов четверо из десяти членов правления фонда Мак Артура, раздающего «гранты для гениев» были евреями; два еврея заседали в правлении фонда Рассела[6]. Фонд Каплана тоже играл важную роль в формировании художественного вкуса своими крупными грантами и премиями. Одна из дочерей Дж. М. Каплана была председателем совета по искусству штата Нью-Йорк.[7] Джоан Каплан Давидсон была назначена распоряжаться бюджетом совета (34 миллиона долларов) в 1975 г., несмотря на отсутствие профессионального образования в области искусств. Её мать Алис Каплан была в своё время председателем Американской Федерации Искусств.

Музей Гетти, основанный нееврейским нефтяным магнатом Дж. Полом Гетти (4 миллиарда долларов фондов - богатейший музей планеты) тоже управляется евреями. В 1998 г., после 17 лет бессменного руководства, Гарольд Вильяме ушёл в отставку с поста президента фонда Дж. Пола Гетти. Вильяме, как отмечает Джордж Гудман, «рос в социалистической сионистской семье в Восточном Лос-Анджелесе».[8] Новым президентом фонда стал другой еврейский администратор - Барри Муниц, бывший ранее президентом Калифорнийского Государственного и Хьюстонского университетов. Этот список можно продолжать до бесконечности.

Почему это произошло? В чем причина еврейского успеха в области современного искусства? Его нельзя объяснить шедеврами еврейских мастеров: их достижения довольно скромны. Несмотря на мощный пиар, поддержку еврейских коллекционеров, кураторов и критиков, достижения евреев не выходят за рамки того, что можно ожидать от 15-миллионной богатой общины. Но взаимодействие состоятельных еврейских коллекционеров и филантропов с еврейскими критиками, действующими в принадлежащих евреям СМИ даёт нам ключ к частичному объяснению еврейского успеха.

Учтём, что евреи были крайне плохо подготовлены к завоеванию художественного Олимпа, который ранее занимали итальянцы, народ Джотто и Леонардо, голландцы, породившие Ван Эйка и Кранаха, французы, давшие Пуссена и Гогена. В течении многих поколений евреи не посещали церквей и практически не видели изображений: до XIX века европейское искусство было в основном религиозным, то есть христианским. Заядлые иконоборцы, евреи традиционно отвергали изображения. В ходе своего рода тысячелетнего отрицательного отбора визуальные таланты евреев не развивались, в отличие от способностей дискутировать и убеждать, отточенных до совершенства в талмудической среде. В то время как мастерс-1 во евреев в вербальной и идеологической сфере градуируется выше среднего уровня (100-130), средние визуальные способности евреев невысоки (75).

Отрицание Богочеловека, одного из главных источников творчества - фундаментальная причина еврейской ограниченности. Не верившие в очеловечивание Бога, евреи не могли обожить и человека. Поэтому еврейское искусство уступает и искусству буддистов, верящих в божественность Будды, и индийскому искусству, да и любому «языческому» искусству, стирающему грань между человеком и божеством. Это можно считать доказательством того, что нет искусства без Богочеловека - вкупе с тем фактом, что евреи, преодолевшие еврейское богоборчество (Шагал, Левитан, Модильяни), смогли создать шедевры.

До недавнего времени не было значительных еврейских мастеров в области визуального искусства. Иудейские храмы были предположительно построены финикийцами и греками, и даже средневековые еврейские манускрипты, как правило, иллюстрировались нееврейскими художниками, которые делали очевидные ошибки в попытке скопировать еврейское письмо. Несмотря на этот исторический и идеологический гандикап, евреи стали лидерами современного искусства. Нечто подобное могло бы сложиться в мире спорта, если бы Олимпийский спортивный комитет наполовину состоял из инвалидов, значительное число спортивных комментаторов были бы калеки, а победители в соревнованиях - хромцы. При таком раскладе, продолжая параллель, главным олимпийским спортом под непосредственным влиянием хромых спонсоров Олимпийского комитета неизбежно станет бег в мешках или шахматы.

Визуально ограниченные евреи повернули вектор развития искусства к бегу в мешках, поощряя не визуальное, а концептуальнос искусство. Концептуальное искусство поддаётся полному описанию и объяснению, оно нарративно: Трэйси Эммин выставила «Неубранную постель» - название работы полностью отражает все её свойства. Скульптура Алигьеро Боэтти «Годичная лампа» - это лампочка, которая зажигается раз в 12 месяцев, и её название полностью соответствует её описанию. Еврейская художница из Франции Клара Халтер выставляет повсюду свои работы - холсты, шатры, металл и стекло, на которых написано слово «мир» на десятках языков. Её инсталляции стоят миллионы долларов, которые ассигнуют французское государство и различные организации. Изготовление таких шедевров не требует особых талантов - их может сделать любой. Такое искусство вполне в пределах еврейских способностей. Евреи, хорошо производящие идеи, были обречены на успех в этом направлении. Концептуальное искусство не нарушает заповедь «не сотвори себе кумира». В отличие от боговдохновенной Мадонны Мартини, «Годичная лампа» не заставит вас преклонить колена. Более того, такое искусство является новой формой иконоборчества, этого традиционного еврейского способа борьбы с Божественным присутствием.

Мы можем отмахнуться от попыток «демонизации» евреев, «которые разрушают искусство, чтобы сломить арийский дух». Евреи направляют искусство так, чтобы оно соответствовало их способностям, и вело бы к успеху в этом, трудном для них занятии. Они не задумываются о разрушении или сохранении «арийского духа», хотя объективно их действия разрушают христианскую составляющую европейской культуры. Пока есть состоятельные евреи, которые покупают произведения искусства и помогают художникам, делающим то, что они любят, пока в СМИ есть сообразительные евреи, которые хвалят искусство, которое нравится евреям (то, о котором легко писать), они будут способствовать той тенденции в искусстве, которая им нравится и которую они понимают. Но как они оказались на таких позициях в мире искусства? Как хромые бегуны пробились в Олимпийский комитет? Несмотря на капиталы и господствующие позиции в СМИ евреи не смогли бы преуспеть, если бы чуть раньше не состоялись:

1) Открытие фотографии и репродукции Недавно мы посетили замечательную фотовыставку мозаик

св. Софии в Стамбуле. Фотографии были настолько высокого качества, что надо было коснуться экспоната, чтобы убедиться, что это не подлинные мозаики. Но по неизвестной причине фотокопии не вдохновляют. Можно смотреть на них от рассвета до заката: сердце не дрог нет. Но стоит лишь взглянуть на подлинник и душа устремляется к Богу.

Фотография относится к живописи как порнография к живым женщинам. Она создаёт иллюзию настоящего, но оставляет лишь щемящее чувство пустоты. В конце концов, страдает подлинник. Порнография разрушила много счастливых браков. Репродукции шедевров приучают нас смотреть на красоту, которая не вдохновляет. Трудно смотреть на «Мону Лизу», инстинктивно не сравнивая её со множеством ранее виденных репродукций. В некотором смысле современное искусство - это неудачный ответ на репродукции, поскольку художнику необходимо привлечь внимание пресытившегося зрителя.

Фотография была важной ступенью на пути к гибели высокого искусства. Это заметил ещё Шарль Бодлер. Он признавал пользу фотографии для технических нужд, но был в ужасе от попыток заменить живопись фотографией. Он не мог остановить «прогресс» - великие произведения живописи воспроизводились в дорогих глянцевых альбомах и не вызывали душевного восторга. Материалистический подход нашего времени запрещал даже в профессиональной литературе ссылаться на огромную разницу между оригиналом и копией. Картина утратила свою неповторимость.