Вниз по ущелью

Целый час нес я свою Деву вниз по ущелью, и уже настолько устал, что едва не падал и все спотыкался из-за предельного утомления.

Тут я сообразил, что пора мне немедленно найти место для ночлега, чтобы, заснув на ходу, не упасть вместе с Девой.

Присматриваясь к стенам ущелья, я шел этот час словно во сне; задремывал и просыпался, напрягая всю свою волю; ущелье казалось мне совершенно незнакомым, словно я вдруг попал в какую-то неведомую теснину.

Но наконец я увидел приметы, памятные мне по путешествию в ту сторону. Заметив огромное жерло, из которого бил рудый огонь, я вспомнил, что возле него находились пещеры. И то, как мечтал я тогда, чтобы мне было позволено выручить Наани из беды, и заночевать с нею здесь, в безопасности, на обратном пути.

Вы сочтете мою радость детской; однако твердо рассчитывать на удачу, на счастливый исход было просто немыслимо; но я все же мечтал об этом, если память меня не подводит. Я шел вперед. Позади большого жерла, по правую сторону от него, виднелись крохотные пещерки.

Их было семь в левой стене великого утеса, и любая из них могла стать для нас уютным и безопасным убежищем, если только мы сумеем добраться до нее.

Пока еще удача не оставила нас, и Силы Зла, царившие на просторах Ночной Земли, не повредили нам; однако надеяться на то, что так и останется впредь, я, конечно, не мог. Как знать, может быть, какое-нибудь чудовище уже преследует нас и заберет наши жизни во сне, если только мы не отыщем себе надежного укрытия. Лучше было бы спуститься подальше, однако этому мешала одолевавшая меня усталость. Если бы мы сумели устроиться в самой верхней пещере, не всякому чудовищу хватило бы силы добраться до нас, не предупредив шумом о своем приближении.

А потом его встретил бы Дискос, а он — враг могучий.

Теперь пора было просыпаться и Деве, и я поцеловал ее, разбудив легким прикосновением губ, и сказал, что нашел место, удобное для ночлега.

Еще в полусне она огляделась, пока я опускал ее на ноги, а потом принялась корить себя, что позволила мне нести ее по ущелью. Но я лишь снова поцеловал Наани, еще пошатывавшуюся со сна и такую хорошенькую. Поцеловав меня в ответ, она до конца проснулась и объявила, что любит меня — навеки и до смерти.

Потом я полез к верхней из пещер, велев Наани пока походить внизу, чтобы она размялась и совсем проснулась — иначе ей будет трудно лезть на скалу.

Проникнув в пещеру, я обнаружил, что в ней уютно и сухо, и сердце мое возрадовалось. В ней было тепло, потому что свет, исходивший от огненного жерла, согревал камни, делая пещеру в высшей степени пригодной для сна.

Спустившись к Наани, я сообщил, что лучшего укрытия нам не найти, а потом помог подняться наверх. Наконец мы устроились внутри пещеры, радуясь безопасности и теплу. Однако прежде чем отойти ко сну, я отстегнул ремешки с кисета и ранца и вновь спустился в ущелье. Отыскав там увесистый камень, я привязал его к спине, и вновь поднялся к пещере; Дева же, волнуясь, следила за мной. Наверху я пристроил камень у самого входа, поставив его так, чтобы малейшее прикосновение послало его вниз. Любое заинтересовавшееся нами чудовище, сбросило бы камень на дно ущелья — едва ли во вред себе, но шум должен был пробудить меня.

После мы собрались спать, и Наани расстелила плащ, чтобы мы могли лечь на него; ведь в пещере было достаточно тепло, и мы могли не укрываться.

Мне было все равно — ведь я не снимал панцирь — однако забота Девы растрогала меня, как ее нежелание разлучаться со мной даже на время сна. Потом мы легли, но прежде она поцеловала меня в губы, с любовью и скромностью. Кажется, мы уснули в одно мгновение.

Я проснулся через двенадцать долгих часов, разбуженный шипением воды. Девы возле меня не было, она уже занялась приготовлением нашей простой еды и питья.

Она приветствовала меня милым и ласковым смехом, в котором звучали любовь и радость, оттого что я проснулся после нее, и подошла ко мне, и поцеловала — ясная и любящая.

А потом, опустившись на колени, посмотрела на меня с любовью и лаской; и я сразу же понял, что Дева проснулась давно и все смотрела на меня, не желая тревожить мой сон. Ощущая великую нужду в любви, я обнял ее, и Наани, не противясь, пришла в мои объятия… милая, радостная и счастливая; по всему было видно, что она любит меня всем своим телом и душой. Но, как вы помните, я был в панцире и боялся, что неловким движением сделаю ей больно, пусть прочность моего панциря, как мне кажется, была приятна ее женскому сердцу.

Наконец Наани шевельнулась, чтобы подняться, и я не стал удерживать ее, потому что всегда считал себя не вправе посягать на ее милую Девичью Свободу, и в своих заботах о ней руководствовался только тем, что предписывают Честь и Добродетель.

Дева отошла от меня к чаше с водой и таблеткам, и, приподнявшись, я увидел, что камень мой неприкосновенным остался у входа в пещеру. Однако Наани велела мне, чтобы я оставался лежать, предоставив ей возможность побаловать меня. Еще она сказала, что снаружи нет никого; она уже выглядывала в ущелье и убедилась в этом.

Я повиновался и лег, позволив ей позаботиться обо мне. Наани подала мне чашу с водой и таблетки, и села возле меня, чтобы я мог припасть головой к ее ногам. И она поцеловала таблетку и дала мне, другой прикоснулась к моим губам, и взяла ее для себя. Мы ели и пили, и были счастливы… как бывают счастливы дети, когда у них легко на душе. А потом мы съели еще по таблетке — тем же самым манером.

Когда мы закончили трапезу, Наани велела мне встать. Поднимаясь, я едва не вскрикнул от боли, потому что закоченел во сне, и теперь ощущал и прежние ушибы, и новые. Четверорукий нанес мне куда более серьезные повреждения, чем показалось сначала. Наани явно предвидела это и заранее приготовила горшочек с мазью, чтобы растереть меня.

Она помогла мне снять панцирь и одежду. Теперь тяжелые ушибы заставили меня возрадоваться, ведь Дева с такой лаской и нежностью обращалась с синяками.

Наани велела мне лечь и укрыла меня плащом. А потом целый час растирала мое тело, пока я наконец не почувствовал облегчения. Воистину моя Дева была наделена не только красотой, но и мудростью.

Пока Наани лечила меня, я лежал в покое и вслушивался в негромкую пляску огня над жерлом, что находилось недалеко от пещеры.

Когда Дева наконец окончила свои милые хлопоты, я поднялся с ее помощью и ощутил, что движения перестали вызывать боль, отчего я ощутил удивительную радость и новую отвагу. Я уже опасался, что окажусь беспомощным в роли ее защитника.

Взмахнув руками, я обнаружил, что они повинуются мне, я оглянулся, разыскивая снаряжение. Дева достала из ранца запасной жилет, подала мне, бросив сперва полный искреннего восхищения взгляд на мои могучие мышцы. Я всегда был очень силен, потому что любил упражнения, которым учили людей в Могучей Пирамиде, но в еще большей степени силой и статью я был обязан собственной матери. Я всегда гордился крепостью своего тела, и считаю поныне, что в силе основа гордости мужа, о чем и следует говорить без всякого стеснения.

Восхищение Девы весьма порадовало меня; я бы обманул вас, пытаясь сказать иначе. Подав мне жилет, Наани протянула ко мне руки.

И я обнял Деву с великой радостью и смирением, зная, что не достоин ее; ведь я был молод тогда и любил со всей искренностью и юным пылом. С великой радостью и доверием она поцеловала могучие мышцы на моей груди. А потом выскользнула из моих объятий и помогла мне одеться и застегнуть панцирь. После чего устроилась возле меня, потому что не хотела ничего другого. И я положил руку на ее плечи, радуясь отпущенному нам высокому мгновению.

Потом я снял обувь с ее крохотных ног, укоряя себя за то, что не сделал этого раньше.

Растерев ноги Девы мазью, я завязал ее башмаки, и мы взяли свое снаряжение. А потом мы спустились из пещеры с подобающей осторожностью, ибо вход в нее располагался очень высоко.

И мы отправились дальше, вниз по ущелью, не забывая про бдительность, но все же стараясь идти побыстрей, чтобы как можно скорее удалиться от мрачных окрестностей Меньшего Редута.

Одолев за шесть часов значительное расстояние, мы остановились, чтобы поесть и попить, и я снова занялся ногами Девы, сперва я омыл их в попавшейся нам скальной котловине, полной теплой воды, а потом старательно намазал целебной мазью и растер, чтобы она испытала должное облегчение. Завершив это дело, мы отправились дальше, но теперь шли увереннее; вспоминая свой прежний путь, я понимал, что до обиталища слизней осталось семь или шесть часов пути.

Нам следовало отдохнуть, прежде чем предпринимать переход сквозь полную скверны и мерзости теснину; ведь он должен был занять полных двенадцать часов, и мы не могли позволить себе отдыха, пока не окажемся в безопасности. Словом, нам нужны были все силы, и я хотел, чтобы ноги Девы как следует отдохнули.

Дева радовалась огням, то и дело попадавшимся нам, и несколько приободрилась душой, потому что Силы Зла остались как будто бы позади, а я не стал волновать ее рассказом о предстоящей опасности.

Словом, мы шли вперед, стараясь, чтобы Силы Зла и здешние мерзкие твари не получили возможности застать нас врасплох; вокруг горели огни, курились струи пара, согревавшие воздух, нередко припахивавший серой, но не настолько, чтобы обеспокоить нас. Огонь плясал и бормотал в жерлах и ямах, тени скал трепетали на мрачных каменных стенах, исчезавших над нашими головами в глубинах вечной ночи.

А потом мы снова шли — без всяких приключений — шесть долгих часов, после сделали остановку, ели и пили; после трапезы я объяснил Деве, что сегодняшний переход будет коротким, чтобы мы смогли выспаться и приготовиться к жуткому путешествию через темную часть ущелья, изобиловавшую чудовищными слизнями.

После недолгих поисков мы обнаружили удобное место для сна, и я сразу понял, где мы находимся, потому что передо мной была та самая пещера, где я заночевал, благополучно миновав обиталище слизней. Возле нее тек ручей, в котором я омывался, неподалеку горело огненное жерло.

И мы были весьма рады этому, потому что каждая подробность моего путешествия к ней очень интересовала Деву, тем более что это место могло снова послужить для нашего сна и отдыха. Пещера подходила нам во всех отношениях; правда, я бы скорее предпочел, чтобы она располагалась повыше от дна ущелья. Однако вход нетрудно было перегородить камнями, чтобы избежать нападения во время сна или хотя бы проснуться от стука.

Словом, Наани с интересом забралась в маленькую пещерку, там было очень светло от огненного жерла, которое располагалось неподалеку, но прежде чем она оказалась внутри, я, конечно, уже проверил, не спряталась ли там какая-нибудь ползучая тварь.

Деву весьма волновала мысль о том, что именно здесь я провел ночь по пути к ней. И я понимаю ее чувства — как и каждый, кто разбирается в подобных материях.

Потом мы спустились к горячему источнику, заполнявшему впадину под скалой возле огненного жерла. Увидев, что там нет ни змей, ни крысоподобных существ, я посадил Деву в удобное место на краю водоема, снял с ее ног обувь, омыл их, а потом растер мазью, приглядывая при этом за ущельем.

После мы вернулись в пещеру и стали собирать там камни — каждый в меру собственной силы. Набрав достаточное количество, мы соорудили неровную и грубую стенку и укрылись за ней. Стенка сия перегораживала вход в пещеру, в которой сразу сделалось темнее и уютнее. Подножие стены я сооружал самым внимательным образом: стараясь сделать это так, чтобы никакая ползучая тварь не могла пролезть к нам.

А потом Наани положила мне ранец и кисет в качестве подушки, а сама воспользовалась своей рваной одеждой.

Я заметил, что она оставила водяной порошок и таблетки возле себя, чтобы иметь возможность проснуться первой и приготовить нам пищу. Все, что было приятно ей, радовало и меня, и я не стал показывать, что заметил ее хитрость.

Потом она велела мне лечь, положила Дискос возле моей руки, с опаской и со страхом прикоснувшись к ужасающему оружию, нашему надежному защитнику, прикрыла меня плащом, ласково поцеловала в губы, а потом устроилась рядом — так, чтобы прикасаться ко мне.

Наконец дыхание ее дало мне понять, что Наани уснула, глубоко довольная нынешним ночлегом и спокойная — оттого, что я был рядом с ней.

После я и сам погрузился в сон на восемь добрых часов, а, проснувшись, услышал шипение воды: Наани — как и хотела — проснулась прежде меня и уже готовила нам еду. Заметив, что я шевельнулся, она подошла ко мне и трижды поцеловала в губы.

Встав, я разобрал половину построенной вчера стены и выглянул наружу.

Ничего страшного в ущелье не обнаружилось. Только одна из псевдокрыс с весьма довольным выражением на морде нежилась по другую сторону огненного жерла.

А потом мы ели и пили, после Дева растерла меня, потому что тело мое окоченело во время сна, но на этот раз она не стала меня обнимать, и, закончив с делом, коротко поцеловала в плечо и велела мне одеваться.

Но когда панцирь оказался на мне, она пришла ко мне, взяла ласково за руку и поцеловала со всем пылом, словно бы растворяясь во мне. И занялась снаряжением, ограничившись одним поцелуем. Всем сердцем своим я ощущал ее любовь, с истинным смирением понимая, какая мне оказана честь.

Собравшись, мы оставили снаряжение в пещере, и я повел Наани к теплому бассейну, находившемуся возле огненного жерла. Дева вскрикнула, заметив крысу, почивавшую на противоположной стороне огненного жерла; но я объяснил ей, что существо это не опасно нам и что скорее является нашим добрым другом; как вы помните, на пути к Малому Редуту, я видел подобное ей создание за охотой на змей. Пока мы были заняты разговором, я омыл крошечные ступни Наани, вытер их платком и поцеловал, так нежны и красивы были эти отдохнувшие ноги. После мы вернулись в пещеру. Дева уложила горшочек с мазью обратно в ранец, застегнула его, и одела на мои плечи вместе с кисетом; Дискос же был на моем бедре, потому что я никуда не ходил без него. А она взяла свой маленький узелок, потому что мы поступали разумно и справедливо, ведь подобная ноша не могла быть в тягость Наани, а я должен был всегда держать руки свободными.

И мы направились вниз по ущелью; нам предстоял пятнадцатичасовой переход; три часа нужно было идти до обиталища слизней, и к огням нижней части ущелья мы могли выйти только через двенадцать часов. Так говорил опыт моего путешествия наверх.

На сей раз я описал Деве всю предстоявшую нам часть пути, не скрывая ожидавших нас опасностей, но и не преувеличивая их. Милая и доверчивая девочка ответила мне, что ничего не боится, потому что я буду рядом и позабочусь о ней; сказала еще, что тревожится только за меня и не сомневается, что я сражу любое чудовище. И я поцеловал ее за великую любовь и доверие.

На середине третьего часа пути воздух в ущелье начал отягощаться и напитываться парами, от которых иногда в горле першило, спуск уводил нас все глубже и глубже, огненных жерл становилось все меньше, дым разъедал глаза.

К концу четвертого часа нас окружила густая и мерзкая мгла, трудно было даже понять, куда нужно идти, нередко тьма становилась полной, и лишь изредка тусклые огни жерл освещали малую часть мрачного и ужасного Ущелья.

Мы шли в безмолвии, и Дева держалась за моей спиной, но я то и дело останавливался, проверяя, и она что-то шептала мне, а однажды даже прикоснулась к руке; сняв на мгновение панцирную перчатку, я пожал тонкие пальцы, чтобы придать Деве отваги. Но ужас царил и в моем собственном сердце, превышая все, что я пережил по пути наверх; трепеща, я представлял себе все возможные опасности, способные навсегда разлучить нас. Поймите и вы, что я пережил там, попытайтесь поставить себя на мое место перед лицом столь великих испытаний.

Когда мы провели уже два часа в темной части ущелья, я ощутил памятную мне жуткую вонь. Тут великий страх одолел меня: я понял, что мы или идем среди чудовищ, или одно из них приближается к нам.

И я шепнул Деве, чтобы она остановилась; мы притихли на мгновение, а запах становился все сильнее, терзая ноздри; я чувствовал, как Наани содрогается от страха и отвращения, но наконец вонь понемногу начала ослабевать. Однако трудно было сказать, миновал ли нас чудовищный слизень: огненных жерл поблизости не было, и вокруг царила великая тьма.

Звеневшая в густом и влажном воздухе зловещая капель лишь усиливала жуткое ощущение… как и странная растительность на камнях, и нередко попадавшиеся налеты мерзкой и влажной слизи; повсюду царило зловоние, так что страх и отвращение не оставляли нас.

Серный запах, неотступно терзавший наши легкие, тонул в густом трупном смраде… Мы часто останавливались, чтобы прислушаться, и с великой осторожностью обходили тусклые огненные жерла и ямы, чтобы не выдать себя на свету.

Наконец, возле глубокой ямы, на дне которой рдел красный огонь, я протянул руку назад и, остановив Наани, показал ей взглядом на правую сторону ущелья. И Дева застыла на месте: создание это, казавшееся влажным в отблесках пламени, воистину было чудовищным; оно крутило головою туда и сюда, обыскивая тьму и тени, не производя, как и положено слизню, при движении даже звука и ничего как бы не замечая. Однако я опасался, что оно могло почуять нас, и страх мой нетрудно понять.

Странные и неторопливые движения свидетельствовали, казалось бы, о слепоте слизня. Однако тварь эта вселяла великий ужас в наши сердца уже своей величиной — туша ее была величиной в корабельный корпус.

Некоторое время мы не шевелились, потянув Деву за руку, я нырнул между камней, и она с тревогой стиснула мою ладонь — как мне показалось не столько от страха, как для того, чтобы удержать меня от какой-нибудь авантюры.

Впрочем, разглядывая чудовище сквозь щели между камнями, я не намеревался ничего предпринимать и только мечтал поскорей убраться из этого места. К счастью, тварь скоро уткнулась в скалу передней оконечностью тела и полезла наверх, сокращая могучие мышцы, широкими волнами колыхавшие влажную и мерзкую шкуру.

Спустя некоторое время чудовище замерло на скале, голова его утопала во мраке, скрываясь от нашего взора. Тело же прилипло к утесу отвратительным черным наростом, а увесистый и остроконечный хвост спускался на камни дна.

Тварь как будто бы уснула, хотя хвост ее время от времени вздрагивал и пошевеливался.

Тут здравый смысл вкупе со свидетельством духа уверили нас в том, что чудовище не замечает двух маленьких человечков, однако страх мешал нам утешиться этой мыслью и заставлял подозревать иное. По моему знаку мы отправились дальше, прячась между каменных глыб. Я полз первым, а Дева следовала за мной.

Часто, останавливаясь, я следил за чудовищем, которое более не шевелилось, если не считать легкого подрагивания хвоста, и проверял, не отстала ли от меня Дева.

Наконец нам удалось удалиться от прилипшего к скале чудовищного слизня. Следующие два больших часа прошли без всяких приключений, а потом Дева вдруг прикоснулась ко мне, предупреждая в предельной тьме, ибо рядом не было ни одного огненного жерла, хотя я ощутил приближение зловещей твари еще до того, как Дева заметила ее. Схватив мою милую за руку, я увлек ее под защиту камня, а сам стал к ней спиной, чтобы панцирем и Дискосом оградить от любого чудовища.

Вонь вокруг нас становилась непереносимой, да и ужас едва оставлял силы дышать. Наконец жуткое в своем предельно неслышном движении чудовище миновало нас, оставив после себя лишь едва слышный шелест, возможно, производившийся дыханием великой твари; однако перекрытые на чудовищной высоте стены ущелья доносили до нас невесть где рожденные звуки, превращая их в жуткое перешептывающееся эхо, не давая понять, откуда прилетели они — из близких или отдаленных уголков вечной ночи.

Наконец загадочный шорох стих — и над нами и вокруг нас, — немыслимая вонь сделалась переносимой, и мы поняли, что чудовище удалилось от нас, следуя своим темным путем в какую-нибудь жуткую каверну в недрах Мира.

Помню, как раз тогда я вдруг подумал, не этим ли путем в прежние дни прошли народы Меньшего Убежища. Однако их дорога могла проходить и в другом месте. Впрочем, в давно ушедшие времена ущелье это могло было быть не столь жутким.

Когда чудовище удалилось, мы отправились дальше с величайшей осторожностью, — опасаясь наткнуться на него во тьме. Однако и обоняние, и наше сознание всегда предупреждали нас о приближении к колоссальным и мерзким слизням.

К концу пятого часа путешествия по темной части ущелья мы оказались возле входа в огромную пещеру. Вход был по левую руку от нас. Я остановился и, ласковым жестом взяв Деву за руку, велел ей поглядеть в нужную сторону. Возможно, это вход в источенные недра гор, огромные слизни именно там и проводят свою жизнь.

Дева, услышав от меня предположение, что именно здесь живут огромные слизни, лишь изредка поднимаясь наверх из неведомых глубин мира, прижалась ко мне в ужасе, но не лишилась отваги. Воистину великий трепет надлежало испытывать человеку, находящемуся в этом месте. Мы ненадолго задержались, разглядывая недра чудовищной полости, освещенной светом огненного жерла. Страшные тайны и губительный мрак царили внутри каверны. Тут, как мне кажется, я различил возле дальнего огня горбатые туши, и некоторые из них показались мне черными, другие же отливали белизной. Хотя как можно судить о цвете в почти полном мраке?

Вдруг одна из горбатых тварей пошевелилась, словно бы ожил холм. Итак, перед нами находились живые колоссы. Огромные слизни дремали близ огненного жерла, страшным пламенем горевшего в недрах пещеры.

Увидев это, я принялся в душе оплакивать нашу участь, ибо мы попусту потратили драгоценное время, пытаясь разглядеть странное зрелище.

И немедленно шепотом велел Наани спешить. Как знать, не почуяв ли нас, пробудилось чудовище, или это произошло случайно. Словом, я стремился побыстрей удалиться от этого места, — точнее, так быстро, как только возможно.

Шел как раз шестой час нашего пребывания в той части ущелья, которую я называл Обиталищем Слизней. И хотя за весь этот час ничто вредоносное не приблизилось к нам, души наши начали ощущать смятение, поначалу невеликое и едва заметное.

Густая тьма не рассеивалась, изредка сверху доносилось едва слышное бормотание. Не чаще того в нижней части ущелья в заволакивавшей его дымке мелькал огонек далекого жерла — тусклый и фантастический.

Наконец шорох в ночи сделался громче и превратился в шипение мерцающего над жерлом огня. Так мы поняли, что далекое бормотание порождали редкие всполохи огненных жерл. Миновав жерло со всей осторожностью, мы снова углубились во тьму… наконец, новое бормотание оповестило нас о приближении к очередному языку пламени.

Быстро, насколько нам позволяла тьма и вездесущая опасность, мы шли вперед. Нужно было как можно скорее оставить позади самую жуткую часть ущелья.

Тут я поясню, почему иногда говорю про огненные ямы, а иногда про жерла. Огненные жерла извергали огонь, а в ямах пламя как бы уходило глубоко в землю.

Поясню еще, что бормотали отнюдь не все огненные жерла и ямы, но лишь некоторые — в зависимости оттого, как горел в них огонь.

Теперь представьте себе нас с Наани в горьком серном дыму прислушивающихся к бормотанию далекого жерла или к предельной тишине. Представьте себе, как, миновав одну из редких огненных ям, мы ныряем в кромешный мрак, — или в серую мглу, если неподалеку уже виден следующий огонь. А вокруг черная ночь, и над нами скалы, сошедшиеся сводом над головой.

Тут тяжелое чувство, окрепнув, превратилось в предчувствие беды. Вдруг Наани шепнула мне то, о чем уже давно догадывался мой дух: из глубин ночи к нам приближалась какая-то жуткая тварь, и ее отделяло от нас не столь уж большое расстояние.

Воистину я немедленно решил, что это то самое Чудовище, что проснулось в великой пещере, вмещавшей горящее жерло. Так ли было на самом деле, или за нами погналась другая живая мерзость, сказать не могу. Очевидно было лишь то, что нас преследовал опасный враг.

Отправив Деву вперед себя, я приготовился встретить опасность, следовавшую за нами, и мы поспешили вперед. Дева весьма умело выбирала путь: собственным ее способностям помогала наблюдательность, ибо Наани училась у меня на ходу.

Так мы шли до конца седьмого часа и наконец услышали доносившееся впереди бормотание, свидетельствовавшее о близости огненного жерла. Вскоре наши глаза уже различили красный огонь, а бормотание превратилось в ропот огня и приблизилось. Мы прибавили шагу, потому что предельно боялись твари, неслышно преследовавшей нас.

Я то и дело оглядывался и принюхивался, чтобы понять, не чудовищный ли слизень гонится за нами, но запах не становился более мерзким.

И все это время я сожалел в сердце своем, что мы не можем идти быстрее, но вокруг было очень темно, а мы и без того часто падали и ушибались.

Наконец мы приблизились к огненному жерлу, и я сразу же узнал это место по высокой корявой скале, поднимавшейся над огнем. Памятуя о том, сколько чудовищ лежало возле этого жерла во время моего пути наверх, я решил, что нам следует притаиться среди камней. Не теряя ни единого мгновения, я пригнул Деву к земле, и она повиновалась мне.

Далее мы продвигались с предельной осторожностью, хотя следовало идти вперед по возможности быстро, ведь нас преследовало нечто ужасное. Когда мы обходили огненное жерло, я заметил на противоположном от нас утесе семерых чудовищных слизней. Прижавшись брюхом к утесу, они прятали во тьме наверху чуткие головы. Огромные и мягкие хвосты были опущены на дно ущелья.

Тут Дева прикоснулась ко мне, дав знак, чтобы я посмотрел на ближнюю к нам сторону ущелья. Три Чудовища прилипли к утесу, а четвертое горбилось на огромном карнизе и было открыто нашему взору.

Обнаружив себя в окружении, мы могли бы впасть в уныние и поддаться страху, но Дева не пала духом, а мною двигала невероятная решимость. Я вознамерился выбраться из этого ущелья. Словом, прячась между скал и камней, мы отправились дальше и наконец миновали то место, так и не пробудив чудовищ, если они действительно спали.

Замерев на полмгновения на противоположной стороне огненного жерла, я поглядел вверх по ущелью, чтобы увидеть тварь, что преследовала нас. Но ничто не появилось из темноты, и я понял, что у нас еще есть небольшой запас расстояния.

Тут я должен заметить, что, находясь посреди целого скопища огромных слизней, мы не ощутили большой вони, что привело меня в некоторое недоумение. В конце концов, я решил, что лишь некоторые из этих тварей отличаются особым зловонием. Мысль эта смутила меня, потому что я рассчитывал на собственный нос, способный предупредить о появлении твари. Дух же пока безмолвствовал, ограничиваясь лишь внутренним предупреждением.

После этого мы шли вперед целый час, оставаясь в жутком напряжении. Трижды проходили мы возле огненных жерл, и каждый раз я останавливался на противоположной стороне, чтобы оглянуться назад. Но ничего не видел, хотя и было предчувствие, что чудовище близко.

Слизни нам долго не попадались, не было их и возле трех огненных жерл. В воздухе ущелья уже не было слышно духа мертвой плоти, но оставались горечь дыма и запах серы.

На середине десятого часа, когда мы с болезненной тревогой пробирались по весьма темному месту, вонь снова дала нам знать о приближении одного из чудовищ. Мы с Наани испугались, потому что опасались преследования. Однако, как следует рассудив, я решил, что вонь, должно быть, исходит от другого чудища, прячущегося неподалеку во мраке. Я шепотом поведал об этом Деве. Она согласилась, что такое возможно, однако поверить тому не могла — как и я сам.

Словом, мы торопились дальше — спотыкаясь, падая, ушибаясь, но страх заставлял нас не чувствовать боли. Останавливаясь, мы внимали ночи, однако до слуха доносились все та же зловещая капель да негромкое бормотание, свидетельствовавшее о том, что очередное огненное жерло неподалеку.

Это, конечно, принесло великое облегчение нашим душам: свет поможет заметить опасность и даже избежать ее. Обступившая темнота сама по себе способна лишить человека отваги и убедить в собственной беспомощности, тем более во времена, когда он охвачен ужасом и отчаялся. Зловоние тем временем становилось все гуще. Я не знал, ждет ли нас великое чудовище возле огненного жерла или же преследует со стороны тьмы. Словом, нам оставалось только торопиться и надеяться на то, что смерть не придет незаметно.

Мы уже не знали, чему верить: предчувствиям или страхам. Нам оставалось только идти вперед. Воистину, воспоминание о тех жутких часах потрясает меня даже сейчас, о, мой читатель… друг, всем сердцем сочувствующий мне.

Тут далекое бормотание огненного жерла донеслось до нашего слуха, и вот вдали загорелось неяркое пламя. У нас появилась надежда, и мы ускорили шаг.

Возле огненного жерла вонь сделалась чрезвычайно мерзкой, однако возле пламени не было ни единого слизня. Тогда мы действительно поняли, что находимся в предельной опасности, ибо преследователь бесспорно нагонял нас.

Остановившись у рдевшего жерла, я поглядел вверх вдоль ущелья. Чудовища еще не было видно, и у нас оставалось некоторое время. Тогда я принялся разглядывать стенки ущелья, и Дева согласилась со мной: нам следовало забраться повыше.

Я очень внимательно осмотрел нашу сторону ущелья, а потом перебежал, чтобы по возможности разглядеть другую, и скоро вернулся назад, потому что мне показалось, что подъем окажется более легким на той стороне, где мы находились.

И я спросил Деву, готова ли она. Бледная и утомленная, перепачканная слизью Наани оставалась непреклонной в своей решимости следовать за мной.

Забрав у нее связку рваной одежды, чтобы не мешала движениям, я зацепил узелок за ремни Дискоса, пребывавшего у моего бедра. А Дева стояла рядом со мной, побледневшая, не в силах пошевелиться от страха перед подползающей тварью. Но прошло совсем немного времени, и мы уже карабкались по стенке ущелья, стараясь совершить подъем побыстрее.

Наани была первой, я следовал за нею. Нужно было следить за подъемом и одновременно за моей спутницей. Поторапливаться и соблюдать меры безопасности. Лезть было опасно, так как стены ущелья пребывали в сырости и оттого заросли мерзкой растительностью. На ней можно было запросто поскользнуться. Посему нам приходилось следить сразу за опорой для ног, хваткой для рук и за скоростью — если мы действительно надеялись сберечь собственные жизни.

Отчаяние подгоняло нас вверх, и я велел Деве не смотреть вниз, чтобы не дрогнуло ее сердце. Однако сам то и дело посматривал в сторону жерла, чтобы своевременно заметить преследователя, когда он вползет в пятно света.

Тяжелый подъем давался Деве с трудом, она начала слабеть, и я поднялся повыше по лику утеса, чтобы поддержать ее собственной рукой. Отдышавшись и почувствовав себя увереннее, она возобновила подъем. Наконец мы добрались до широкого карниза, находившегося высоко над дном ущелья. Однако карниз был наклонным, и на нем от века почивали различной величины камни.

Тщательно осмотревшись, я заметил, что мы находимся на пути колоссальной глыбы, уже готовой обрушиться на нас при малейшем движении. Я остановил Деву жестом, но страх оставил меня только когда мы обогнули камень.

Уступ показался нам безопасным: ни одно чудовище не могло забраться сюда. Я попробовал утешить себя этой мыслью, однако обоим нам было известно, что огромные слизни умеют прилипать к стенам ущелья, а посему способны добраться до нас. Более не отрицая очевидного, я сосредоточил свои мысли на том, как буду сражаться с чудовищем, если оно обнаружит нас. Я начал разглядывать разбросанные вокруг камни, и Дева немедленно заметила, что тот огромный камень можно будет столкнуть на слизня, который преследовал нас.

Негромко переговариваясь, мы вглядывались в глубины ущелья, однако пока до нас доносилось одно лишь зловоние.

Свет огненного жерла отсюда казался неярким, и мы не очень хорошо видели дно ущелья за дымкой испарений. С глубочайшим страхом, нервно дыша, мы ожидали появления Чудовища. Наани вдруг негромко вскрикнула, и я заметил какое-то движение по ту сторону огненного жерла.

В пятне света появилась чудовищная голова — белая в пятнах. Глаза на длинных столбиках были обращены книзу, тварь словно бы разглядывала нижнюю часть ущелья. Однако сие зрелище — жуткое для моего нынешнего ума, не казалось нам с Наани чем-то невероятным, ибо мы с ней, как вам известно, уже успели навидаться всякого. Тем временем чудовище выползало на свет, и я увидел на колоссальной мертвенно-бледной туше какие-то болезненные пятна. Конечно, подобная окраска подходила жуткому обитателю великой тьмы, однако тела попадавшихся нам до сих пор слизней покрывала черная и блестящая шкура. Словом, выставив стебельки глаз, чудовищный слизень продвигался вперед, заглядывая между камнями и что-то выискивая. Страшно даже представить себе столь мерзкого и могучего преследователя.

Впрочем, кошмарная тварь была видна не столь уж отчетливо, время от времени части ее тела скрывались за клубами вырывавшихся из земли паров. Когда белая туша оказалась на свету, слизень запустил под оказавшийся поблизости камень длинный язык — тонкий и белый — и извлек оттуда змею, громадную по человеческим меркам, но казавшуюся червяком рядом с чудовищем. Невзирая на сопротивление, она немедленно исчезла в пасти колосса.

Потом слизень вновь приступил к поискам, попеременно обращая голову то к одному краю ущелья, то к другому — по этой детали вы можете оценить невероятный размер этого создания.

Глаза на стебельках поворачивались в разные стороны, облачком вырывалось дыхание, рождавшее нестерпимую вонь. Тварь снова запустила язык между камнями, поймав на сей раз змею едва ли не в тело человека толщиной; забившееся пресмыкающееся немедленно исчезло во рту слизня.

Тут я понял, насколько нам до сих пор везло — ведь мы вполне могли погибнуть от укуса такой ехидны в темной части ущелья; впрочем, возможно, змеи обитали лишь возле жерл, тем не менее, было удивительно, что мы еще ни разу не встретились с ними.

Теперь чудовище было полностью освещено; пламя огненной ямы озарило бок слизня, так что я отчетливо различал морщины в шкуре, колыхавшейся при сокращении мышц.

Тварь внезапно остановилась и начала подбирать могучее тело, передней частью уже натекавшее на нижнюю часть утеса с нашей стороны ущелья. Распластавшись по камню, слизень пополз вверх. О! Сомнений не оставалось: тварь зачуяла нас и намеревалась разделаться с нами.

Огромное существо пласталось вдоль утеса; двигаясь, тварь засовывала глаза в попадавшиеся ей пещеры. Растянувшаяся в длину мертвенно-белая плоть казалась теперь словно бы покрытой плесенью, волны мерзкого смрада то и дело накатывали на нас.

Оглядевшись — вверх, вниз, во все стороны — я обратил взгляд к огромному камню, словно бы подрагивавшему на краю карниза. И на мгновение погрузился в полнейшее отчаяние; никакая сила не могла убить столь великую тварь.

Однако, не смея надеяться, я бросился к этой глыбе, а вместе со мной и Наани, хотя оба мы испытывали ужас перед тварью, лезшей наверх, чтобы убить нас.

Я навалился на камень изо всех своих сил. Но он даже не дрогнул. Мучительное отчаяние овладело мной: камень даже не шелохнулся. Тут и Дева добавила к моему усилию свой скромный вклад; задыхаясь, подбадривая себя возгласами, — сохранять молчание было немыслимо — мы толкали камень.

Вдруг он покачнулся, и мы напрягли последние силы. С резким оглушительным скрежетом глыба отделилась от наших рук и исчезла внизу. Я едва успел удержать Деву, пошатнувшуюся у края обрыва, потому что она вложила в эту попытку все свои силы. Грохоча о стены ущелья, скала падала вниз. Раздалось внезапное хлюпанье. Склонившись над краем скалы, я заметил, что глыба угодила прямо в тело чудовища и пронзила его словно пущенное из пушки ядро.

Возопив от муки, чудовище оторвалось от утеса и рухнуло вниз, извергая мерзейшее зловоние. Ущелье наполнилось отголосками падения скалы, к ним добавлялся предсмертный стон слизня. Наконец чудовище стихло, но звуки не умолкали: отголоски их разбегались, разнося весть о нашем приключении в оба конца ущелья. Наконец, стихли и отголоски, и на дне ущелья осталась белая гора, все еще подергивавшаяся в конвульсиях. На нас наползала жуткая вонь, словно бы извергнутая отверстой могилой.

Но мы оставались на месте, и я обнимал Деву — со всей лаской; ибо великий трепет еще одолевал ее.

Наконец Наани чуть успокоилась и с облегчением всхлипнула; не думайте, что я вел себя словно каменный. Великое счастье вселилось в мое сердце, вкупе с ощущением победы и безграничной благодарности.

Мы стали обдумывать предстоящий спуск; нас ожидало сложное и опасное предприятие, ибо вверх загонял нас страх.

Но прежде чем приступить к действиям, мы с Наани поднялись по карнизу повыше и удобно устроились рядом… Наани привалилась к моему плечу. И мы съели по две таблетки, напились воды и отдохнули. Наконец сила и отвага вернулись к нам; мы собрали снаряжение. Дева приспособила его к моей спине, и мы направились к краю карниза, чтобы еще раз оглядеться; но другого пути не было; приходилось спускаться возле мертвого чудовища. Решившись на это, я немедленно забыл об отвращении и немедленно занялся делом.

Остановившись на краю карниза, я лег на живот, спустил вниз ноги и позвал к себе Наани. Спускались мы, наверное, целый час, я помогал Наани как мог, и она следовала за мной с великой отвагой, заставляя себя сдерживать страх. Спускаясь, я все удивлялся тому, как мы сумели подняться наверх, пусть страх при этом и помогал нам.

Впрочем, взбираться легче, чем спускаться, и я в этом убедился. Трижды мы отдыхали на уступах утеса, а потом продолжала спуск — неторопливо и с великой осторожностью нащупывая опору для рук и ног. Однажды во время спуска Дева лишилась всех сил и уже была готова упасть, но смолчала — удивив и восхитив меня своим мужеством. Конечно же, я немедленно поднялся повыше, крепко обнял ее и прижал к утесу, дабы она поняла, что я не дам ей упасть; но сила и отвага быстро вернулись к Наани, так что она благополучно спустилась вниз.

Оказавшись на дне ущелья, мы отметили, что от туши мертвого чудовища, казавшейся теперь уродливым холмом, нас отделяла какая-то сотня шагов.

Труп издавал мерзейшую, непотребную вонь, и огромное заплесневелое тело еще дергалось перед нами, не спеша расставаться с жизнью. Шкуру чудовища густо избороздили морщины, на отвратительной белизне проступали тошнотворные пятна, и я поспешил увести Деву от твари. Мы направились вниз по ущелью.

Потом мы шли два добрых часа, и я подбадривал свою спутницу. Она шла рядом со мной — тихая и доверчивая, а в моем сердце бушевала буря: ведь я теперь знал, что в этой части ущелья водятся огромные и опасные змеи. Я боялся — не за себя, а за беззащитную Деву. Встревоженный, я наконец взял ее на руки, чтобы уберечь от грозящей ей опасности.

Но Наани вдруг рассердилась: потому что я не предупредил ее о своем намерении; Дева боялась утомить меня, однако она устала, а я был силен и настойчив.

Не сумев вразумить ее, я, тем не менее, не стал объяснять причин, не взирая на все сопротивление.

Увидев, что я не слушаюсь ее, Наани попыталась справиться со мной любовью и хитростью, однако, ответив ей поцелуем, я отправился дальше, не спустив ее с рук. Тогда она обиделась, потому что я не посчитался с ее желанием, и притихла в моих руках.

Так мы продвигались вперед. Через два часа пути темная часть ущелья закончилась, мы вышли из-под великой каменной кровли; воздух очистился от смрада, огненные жерла здесь изобиловали, и дым их поднимался вверх, не раздражая более горло.

Словом, стало совсем светло — по сравнению — и я вновь поставил Наани на ноги, но велел держаться позади меня; если бы нам попалась змея, то она не причинила бы мне вреда.

К этому времени прошло уже более девятнадцати часов после нашего пробуждения, потому что мы потратили много времени, спасаясь от слизня; и спускались по ущелью дольше, чем я поднимался по нему, ибо Наани не обладала достаточной силой и крепостью тела, чтобы выдержать столь великий труд и напряжение. Кроме того, три часа ушло у нас на приближение к обиталищу слизней. Словом, сил у нас оставалось не столько, чтобы можно было продолжать дневной переход.

Мы уже радовались тому, что вышли целыми и невредимыми из столь ужасного места; Наани даже время от времени брала меня за пояс, — как за уздечку — шутливым образом управляя мной… странное дело, ведь кони исчезли из этого мрачного мира в незапамятные времена; наверно, неосознанные воспоминания нашего времени заставили ее руки заняться милой игрой. Раз я даже повернулся, чтобы застать ее врасплох, счастливая Дева смеялась, и я с любовью обнял и поцеловал ее.

Потом мы принялись искать место, удобное для нашего сна и отдыха. И когда завершался двадцатый час нашего перехода, Наани указала на пещеру, находившуюся в добрых пятидесяти футах над нами в правой стене ущелья.

Я огляделся и заметил поблизости два огненных жерла, возле полной теплой воды котловины; и весьма кстати, ибо мы с головы до ног были замараны грязью ущелья и нуждались в хорошем мытье.

Я велел Наани подождать внизу, а сам внимательно оглядел окрестности. Ничто не вселяло в меня тревогу, и я сказал Деве, что она может спокойно остаться внизу и последить за ущельем. Если появится что-нибудь опасное, я успею спуститься на ее зов.

Я поднялся к пещере и быстро вернулся сообщить, что она вполне подходит для нашей цели; светлый и сухой приют был лишен щелей, в которых могли бы укрыться ползучие твари.

Наани обрадовалась, но было видно, что ее что-то тревожит. Не случайно, видимо, меня всегда охватывала тревога, когда Наани не было рядом. Опасения мои подтвердились: Дева объяснила мне, что сильно испачкалась в той гадости, что покрыла камни обиталища слизней, и собственное тело внушает ей теперь отвращение.

Прекрасно понимая чувства Наани, я подошел к полной теплой воды котловине; убедился в том, что она не излишне горяча, а заодно промерил глубину рукояткой Дискоса. Она не превышала трех футов, под слоем вполне пригодной для мытья воды виднелось чистое дно. Набрав в рот немного воды, я не обнаружил едких веществ и решил, что здесь нечего опасаться.

С этим я подошел к Деве и сказал ей, что водоем вполне пригоден для купания и что она может вымыться, пока в ущелье не видно зверей и чудовищ. Тут Наани смутилась, ей не хотелось, чтобы я оставлял ее. Заметив ее терзания, я с поцелуем объяснил ей, что останусь рядом. Я велел ей поторопиться, и Дева повиновалась, прихватив с собой плащ, снятый с моих плеч. Тогда я повернулся к ней спиной и замер, опершись на Дискос.

Наконец моя спутница погрузилась в воду и, приободрившись и согревшись, негромко запела. Вдруг пение оборвалось, и раздался крик. Не думая о ложной скромности, я мгновенно повернулся — в котловине появилась змея. В мановение ока соскочив в воду, я поднял нагую Деву над водой, поставил на берег и укрыл плащом. А потом бросился к змее и торопливым движением Дискоса убил ее, чтобы не скрылась среди валунов. Тварь, оказавшаяся толщиной в мою руку, наверное, вылезла из какой-то подводной норы. Вернувшись к Деве, я взял ее на руки, закутав плащом. Сперва она плакала и трепетала после пережитого испуга, но скоро почувствовала облегчение и вновь готова была смеяться.

Когда радостное расположение духа вернулось к ней, и я успокоился, потому что невероятно испугался, обнаружив Мою Единственную в такой беде.

После, сняв с плеч ранец, я открыл его, и велел Наани съесть две таблетки; она отказалась, если я не составлю ей компанию, и я охотно присоединился к ней, потому что в моем желудке было всегда пусто. Наани радовалась тому, что успела омыться и более не испытывала отвращения к своему телу. А потом мы попили воды.

Когда мы закончили трапезу, она попросила, чтобы я передал ей пояс, который отошел к ней вместе с ножом; изящно перепоясавшаяся, босоногая, она сделалась такой хорошенькой; волосы самым очаровательным образом рассыпались по ее плечам, потому что через ущелье она шла, укрыв их под моим платком, и потому сохранила голову сухой и чистой.

Тут я еще отчетливей вспомнил ее нагую красу; мне и в голову не приходило, что моя Дева может казаться сразу святой и полной всего земного. Потом я никогда не позволял себе вспоминать этот миг, потому что всегда считал, что обязан проявлять мудрость в подобных вещах — и в этом со мной согласится всякий муж, изведавший истинную любовь.

Однако Дева немедленно вернула меня в чувства самым разумным образом: она велела мне встать и быстро и ловко сняла с меня панцирь. А потом приказала мне раздеться и вымыться, пока она будет приглядывать за ущельем. Взяв Дискос, Наани оперлась на него самым воинственным образом, но не без озорства, глубоко скрытого в ее душе. И я велел ей быть осторожной с великим оружием: ибо оно умело сражаться лишь в моих руках и знало, как причинить вред всякому, кто попытается воспользоваться им.

Наани кивнула в знак того, что слышит меня, и все же, побаиваясь оружия, ощущает, что оно дружелюбно к ней. Так она осталась на страже, милая и стройная Дева в ниспадавшем до самой земли плаще; великое оружие в ее маленьких ладонях казалось еще более огромным, тем самым напоминая мне о собственной силе. Не подумайте обо мне плохого; но я воистину был рад этому: мужу подобает гордиться собственной силой, не проявляя при этом высокомерия к тем, кто слабее его.

Я вымылся, не спускаясь в воду, потому что не хотел наткнуться в водоеме на другую змею. Умыв лицо, я зачерпнул шлемом горячей воды, облился и растер тело руками; в воде явно были растворены какие-то соли, которые помогали моим стараниям, потому что кожа казалась очень гладкой под моими ладонями.

Покончив с делом, я сполоснул в воде платок, выжал его, и вытер тело досуха, а потом снова выполоскал ткань и прикрыл ею свои чресла, чтобы соблюсти приличия.

Когда я сказал Деве, что готов, она подошла и с поцелуем передала мне Дискос; а потом велела мне встать возле ближайшего огненного жерла, так, чтобы, охраняя ее, я не ощущал холода ущелья, который, впрочем, был здесь едва заметен.

Я предложил Наани свою помощь, но она не пожелала принять ее, ибо эта работа принадлежала ей по праву, и велела мне исполнять обязанности защитника. Тогда я взял свою капризницу на руки и с любовью обнял ее, на этот раз не страшась, что причиню ей боль, потому что на мне не было панциря. Она поцеловала меня с нежностью и любовью и немедленно выскользнула из моих объятий, чему я и не думал противиться. Напоследок, поглядев на меня полными любви глазами, она пожала мне обе руки и, не уступая своему сердцу, отвернулась, чтобы немедленно заняться стиркой.

Сперва она взяла мой жилет, быстро и умело сполоснула его, а потом, приблизившись ко мне, расстелила жилет на горячем плоском камне возле огненного жерла. После она занялась моим сменным жилетом.

Сполоснув его, она разложила оба жилета рядом… выложив сушиться всю мою одежду, Наани занялась стиркой своей собственной.

Когда она разложила ее сушиться, сердце мое вдруг поняло, что Дева все это время была одета в мой грубый для ее кожи подпанцирный костюм. Вязаная шершавая ткань конечно же раздражала ее тело, а я расхаживал в мягкой одежде, хотя давно мог отдать ей второй жилет.

Немедленно воспылав гневом на себя самого, я устыдился того, что заставил ее идти в неподходящей одежде, даже не подумав об этом. Еще более было мне обидно то, что, зная свое неудобство, Наани ничего не сказала мне о нем.

Однако к раздражению примешивалась и великая нежность; трудно было не заметить всю самоотверженность ее возвышенной любви. Словом, сердце мое раздиралось противоречивыми чувствами, ибо орган этот норовист в груди человека — мужчины и женщины. Итак, Наани терпела ради меня, стремясь сослужить мне тайную службу и до поры скрывая ее.

Повернув одежду на горячем камне, она занялась моими ушибами. А потом села отдохнуть, и я оглядел ее милые ноги, и растер их мазью; особой нужды в этом не было, однако прикосновение к этим маленьким ступням всегда радовало меня.

Когда вещи высохли, Наани вернула мне мои вещи и попросила повернуться спиной и побыстрее одеться. Когда я почти закончил с делом, она подошла и встала передо мной в подпанцирном костюме, стройная и изящная. Я привлек ее к себе и поцеловал, но Наани сразу же отошла от меня, чтобы принести мой панцирь, и помогла мне застегнуть все застежки, очень тихая и серьезная.

После, когда я оказался в полном вооружения, она взяла меня за руку и опустила ее себе на талию, припала к моей груди и приготовила губы для поцелуя… и были они полны боли и счастья. Поглядев на меня из-под полуприкрытых ресниц, она вдруг негромко рыкнула, изображая свирепого зверя, чтобы я не надеялся на второй поцелуй; я рассмеялся от всего сердца, удивленный такой игривостью, а Дева бросилась ко мне в объятия. Рычание это получилось столь милым, что я частенько просил повторения, однако она возвращалась к этой игре, лишь находясь в соответствующем настроении.

Затем Дева отодвинулась от меня (я как всегда не противился) и велела мне охранять ее, пока она почистит снаружи свой плащ.

Он высох очень быстро, потому что вода не проникла в него; потом я помог Деве забраться в пещеру, передал ей снаряжение и плащ и поднялся туда сам, прихватив с собой камень, который по нашему обычаю пристроил у входа в пещеру.

Воистину мы предельно устали, ибо прошло уже двадцать и три часа после нашего пробуждения. Как было заведено, Дева положила мне под голову ранец и кисет, а сама взяла вместо подушки свой узелок. Потом Наани подоткнула вокруг меня плащ, убедилась, что Дискос в моих руках, после этого с миром поцеловала в губы, подлезла под плащ, излучая покой и любовь, и отошла ко сну.

Я проснулся через восемь добрых часов, вода шипела, а проснувшаяся Наани готовила завтрак, приподнявшись на локте, я убедился в том, что камень остался на месте, и слегка поворчал оттого, что она не разбудила меня. Обменявшись поцелуем, мы приступили к трапезе. Поев, мы собрали пожитки, спустились вниз из пещеры и отправились в путь.

В тот день мы шли восемнадцать часов и ели и пили через каждые шесть часов, как обычно.

На четырнадцатый час я заметил, что Дева очень устала; хотя я и старался идти помедленнее. Тогда я взял ее на руки, а она как всегда отказывалась, опасаясь, что утомит меня. Но я не обращал внимания на протесты, посмеивался и нес ее, как младенца. Вообще-то ей нравилось у меня на руках, только Наани всегда боялась, что я слишком устану.

Я нес ее тогда четыре часа, и на восемнадцатом мы спустились к той части ущелья, где находился уступ, на котором по пути вверх по ущелью, прежде чем уснуть, убил паука, как вы, быть может, помните. Я помог Деве взобраться на карниз, который вновь послужил нам убежищем; спали мы спокойно и не претерпели вреда.

Теперь на нашем пути нередко попадались огромные скорпионы, иногда вовсе не собиравшиеся уступать мне дорогу; ленивые и жирные, они были с человеческую голову; я отбрасывал их в сторону добрым пинком, словно мяч, убив при этом троих. К счастью, меня защищал панцирь, ведь жало такого насекомого сулило верную смерть.

Повсюду мы замечали змей, однако они не приближались к нам, потому что я старался держаться открытых мест, а всякая вредоносная живность обычно укрывалась в темноте между огромных камней. Дева всегда шла за мной, по уже проверенному пути.

Иногда я нес Наани, и она обращалась к воспоминаниям о прежних днях нашего невероятно далекого прошлого; возможно, вы сочтете странным, что мы говорили о нем в столь жестоком и опасном пути, ведь мы принадлежали к тому грядущему веку, а не к нашему настоящему, и сегодняшнее бытие казалось нам, окруженным грозными опасностями, всего лишь сном, туманным видением; Тем не менее, покидая то ущелье, мы много говорили о настоящем; чаще всего это случалось, когда какая-нибудь фраза пробуждала воспоминания, забытые благоуханные сны. Поймите же, насколько святой была эта память для нас… она казалась далеким туманом, внутри которого сияют золотые огни, священным страданием духа… так тихий рассвет вселяет в сердце непонятную и сладкую боль.

Однажды Дева даже всплакнула у меня на руках — совсем тихо, стараясь, чтобы я ничего не заметил. Я промолчал, усматривая в ее слезах понятную скорбь по отцу и людям Малого Редута, навсегда оставшимся в отдаленном крае, и был прав, потому что Наани вскоре почувствовала облегчение, утерла глаза и уютнее прижалась ко мне.

Примерно в середине второго дня мы миновали пещеру, где я спал по пути наверх; я сказал об этом Наани, и она выразила намерение заглянуть туда, однако для этого следовало влезть по скале на добрых двадцать футов, и я не хотел, чтобы она без необходимости рисковала своей милой жизнью.

По пути мы нередко замечали странных тварей, таившихся между камнями; они не приближались к нам, однако я держал Дискос наготове; глаза мои всегда смотрели по сторонам, уши были настороже, а дух всегда помогал мне.

Теперь, когда ущелье привело нас вниз. Дева удивлялась теплу и густоте здешнего воздуха. Она даже пролила немного воды, — как было и со мной — пока не привыкла к столь бурному кипению.

Закончив каждый переход, мы спали по восемь часов в безопасном месте, а потом шли снова, и Дева охотно слушала мои рассказы о стране, к которой мы приближались.

Наани нередко задавала вопросы; она уже предвкушала свидание с морем — как счастливый ребенок, никогда не видевший его.

Мы все еще находились в ущелье, посреди огненных ям и жерл; и пламя тут и там вырывалось из земли, освещая стены ущелья, которые вновь погружались в тень, после того как угасал язык огня. Нередко свет и бормотание огненных ям сменялись предельной темнотой. Время от времени мимо нас проползала змея, пробегал громадный скорпион, или некое движение в тени очередного большого камня извещало меня о затаившемся чудище, поэтому я держался настороже и всегда держал наготове Дискос.

На шестом часу четвертого дня я показал Деве уступ, на котором в первый раз заночевал в ущелье.

Еще пять часов мы шли во мраке, и на одиннадцатый час вдали показалось зарево. Взяв Деву за плечи, я показал ей далекий отблеск огней ждавшей нас великой страны.

И мы побежали вниз, спотыкаясь и оступаясь, но это не останавливало нас: с детским счастьем мы бежали к свету. А на двенадцатый час перехода перед нами открылся чудесный Морской Край.

Date: 2015-09-18; view: 243; Нарушение авторских прав