Девяностые. Папа игнорировал меня довольно долго

Папа игнорировал меня довольно долго. Я согласилась вернуться домой только в обмен на обещание не препятствовать встречам с Акелой. Папа скривился, но согласно кивнул. То время, что он не знал, где я и с кем, убедило его, что проще разрешить и знать, чем не разрешить и мучиться потом от неизвестности.

Выдавать меня замуж отец категорически отказывался. Все решил, как водится, случай.

И случай этот оказался бывшим хозяином Акелы. Папа уехал на какой‑то большой «сход», о котором, разумеется, мне ничего не рассказывал. Его не было три дня, я наслаждалась полной свободой и отсутствием напряженного молчания в доме. Все‑таки тяжело, когда живешь бок о бок с человеком и постоянно, хронически молчишь.

И вот папа вернулся. Отоспавшись после перелета, он спустился к обеду – я уже вернулась из института – и, садясь за стол, бросил:

– Позвони своему, пусть приедет сегодня на ужин.

Все, больше ни слова за весь обед. Но мне было достаточно одной этой фразы, чтобы потерять аппетит и покой. Что он задумал? Зачем вызывает Акелу? О господи, все внутри трясется…

Акела, казалось, не удивился. Выслушав мой сбивчивый рассказ, он попросил меня успокоиться и не нервничать и сказал, что непременно будет. Разумеется, я не могла думать ни о чем больше, не могла усидеть на месте, а потому тихонько выскользнула из дома и вывела из гаража мотоцикл. Доехав до большой дорожной развилки, которая делила загородную трассу на три направления, я прислонила «Харлей» к дереву и приготовилась ждать. До того момента, как на дороге показался «Прадо» Акелы, я успела выкурить полпачки сигарет и изрядно перенервничать. Меня тошнило, как при сильном отравлении, – надо же, совсем нервы расшатались, и это в восемнадцать‑то лет…

Акела заметил меня и остановил машину.

– Ты что тут делаешь? – спросил, приближаясь ко мне, и я едва не заплакала.

Изобразив неопределенный жест, я отвернулась, а он внимательно смотрел на землю вокруг мотоцикла – количество окурков явно превышало его понятия о допустимости.

– Нервничаешь? Из‑за чего?

Я снова неопределенно махнула рукой, и Акела развернул меня к себе лицом:

– Аля, хватит. Что произошло?

– Я… я боюсь, Саша. Боюсь. Зачем он тебя позвал?

– Поговорить. Что тут страшного?

– Ты его не знаешь! Возьмет и застрелит тебя! – в отчаянии воскликнула я и уткнулась лицом в его кожаную куртку.

– Глупости. Ты говоришь глупости, Аля, – обнимая меня, спокойно сказал он. – Сама посуди – к чему звать меня в дом, да еще через тебя, чтобы убить? Это нелепо. Существует много других способов сделать это.

– Я очень боюсь за тебя…

– Моя малышка, – улыбнулся Акела, поднимая мою голову за подбородок. – Не волнуйся, все будет хорошо. Поехали.

В дом мы входили, держась за руки. Я чувствовала себя приговоренной к виселице. Вот я поднимаюсь на эшафот, сопровождаемая барабанной дробью. Еще несколько мгновений – и я задергаюсь в петле, и ничего уже не будет – ни неба, ни солнца, ни любимого человека.

Не знаю, что чувствовал Акела – по‑моему, ничего. Его лицо напоминало мраморное изваяние, маску – ни единой эмоции. Спокоен, собран, сосредоточен. Такое самообладание было мне непонятно. Неужели действительно не боится?

Папа уже сидел во главе стола, накрытого белой крахмальной скатертью.

Галя стояла в ожидании распоряжений за его правым плечом. Что удивило меня, так это присутствие за столом Бесо, дяди Мони и моих братьев – как я не заметила машин во дворе? Вот это переволновалась.

Папа молча указал пальцем Акеле место, я пошла было на свое привычное, но он вдруг сказал:

– Сядь рядом с ним, – и я заметила, что на втором торце стола стоят два прибора. Два рядом, как на свадьбе.

У меня глухо заколотилось сердце, я села и тихонько опустила руку на колено Акелы. Тот сжал ее своей ручищей – мол, не бойся, я же рядом, все хорошо.

Галя начала подавать закуски. Мне ничего не лезло в горло, а молчание за столом, разбавляемое только стуком вилок, угнетало. Точно как перед казнью…

Наконец папа взял бокал с шампанским, которое не пил в принципе, встал и объявил:

– Ну что, думаю, пора объявить причину, по которой я вас тут так экстренно собрал. Моя дочь выходит замуж. Думаю, представлять жениха необходимости нет. Предлагаю выпить за это.

Все, включая нас с Акелой, замерли и не знали, что делать. Дядя Моня начал протирать салфеткой очки, Бесо – заслезившиеся глаза. Семен повернулся и подмигнул мне, а Слава выглядел отрешенным, как, впрочем, и всегда.

– Майзл тов… – пробормотал дядя Моня. – Майзл тов, счастливчик. Такую девочку отхватил… Старый Моня шафером на свадьбе будет, старый Моня ее на руках носил, крошечку…

– Вай, молодец, Фима! – вторил ему и Бесо, уже переставший сентиментально хлюпать носом. – Акела хорошим зятем будет, не пожалеешь.

– Ладно, хватит сопли размазывать! Берите фужеры, выпьем за помолвку, – папа вышел из‑за стола и подошел к нам.

Мы с Акелой поднялись, я дрожащей рукой держала фужер и боялась, что расплескаю шампанское на скатерть. Папа долго смотрел в лицо Акелы, потом хлопнул его по плечу и сказал:

– Твоя взяла. Отдаю тебе Сашку. Но смотри, – если что не так – не обессудь.

– Нет нужды. Я никогда ее не обижу, – ответил Акела, и отец улыбнулся:

– Ну, поцелуй уже невесту, что ли. А то не помолвка – поминки какие‑то.

Акела нагнулся и легко поцеловал меня в губы. Я, кажется, покраснела, потому что щекам вдруг стало жарко. Папа обнял меня и шепнул на ухо:

– Будь счастлива, Кнопка.

– Спасибо, папа, – я давила подступившие слезы благодарности отцу за понимание. Но что, что заставило его передумать – его, такого ярого противника нашей свадьбы?

Этот вопрос прояснился спустя время – все уже наелись и выпили, и расслабившийся папа рассказал о встрече с бывшим хозяином Акелы и о том, что тот отозвался о моем женихе в исключительно превосходной степени как о человеке достойном и умеющем держать слово и выполнять обещания. Папа сделал выводы. Кроме того, зная меня, он понимал, что рано или поздно я уйду – и он бессилен помешать мне. Так лучше согласиться на брак с Акелой, которого он знал и о котором получил такие отзывы, чем я вдруг приведу ему в дом какого‑нибудь «шлемазла», как сказал бы дядя Моня, а что – с меня станется.

Свадьбу назначили на январь. Я продолжала жить в родительском доме, куда вернулся и мой жених. Отношения с отцом у них оставались натянутыми, да это и понятно – любой родитель считает, что ребенок должен принадлежать только ему, а мужчине вообще тяжело пережить тот факт, что дочка стала взрослой. Его малышка, которую он водил за руку в зоопарк, которой дарил кукол, вдруг приводит в дом чужого мужчину и говорит – папа, познакомься, это Саша, я выхожу за него замуж. Ну, в нашем случае Сашу в дом привел сам отец, конечно, но сути это не меняло – Акела забрал меня у отца.

Папа держался в рамках, но разговаривал сухо и только по делу. Они обсуждали предстоящую свадьбу, оставив мне право самой заниматься поиском платья. Этим я занялась с восторгом, благо уже появилась возможность выписать что‑то по каталогу из‑за границы. В результате «из городу Парижу» пришла изумительной красоты белая норковая накидка, потому что выходить замуж я решила в том самом винтажном кружевном платье, что купил мне как‑то Саша. Накидка же нужна была, чтобы не замерзнуть – все‑таки зима. Папа, правда, сначала воспротивился – мол, как можно выходить замуж в том, что кто‑то носил до меня.

– Не боишься какие‑нибудь неприятности натянуть вместе с платьем? – спросил он, оглядывая мою фигуру в кремовом кружеве.

– Ты давно такой суеверный? – спросила я, забираясь к нему на колени, как делала в детстве. – Ты просто посмотри, какое оно красивое! Разве я найду что‑то более подходящее?

Папа обнял меня за талию и рассмеялся:

– Ты знаешь, никак не могу привыкнуть, что ты взрослая. Раньше кукол тебе дарил, а теперь… – он поставил меня на пол и поднялся из кресла. – Погоди‑ка.

Я замерла, заинтригованная его словами. Папа же подошел к сейфу и открыл, достал коробку, обтянутую красным бархатом, и протянул мне. Я открыла и ахнула – на белом атласе внутри лежало ожерелье из натурального жемчуга, браслет и серьги. Комплект подходил к платью идеально…

– Папа! – взвизгнула я и повисла у него на шее.

– Понравилось?

– Очень! Ты даже не представляешь!

– Ну и носи с удовольствием. Я бриллианты хотел, да Моня отсоветовал, сказал – молодая ты еще, не по возрасту тебе такие булыжники. Ничего, пусть муж потом дарит. Когда первенца родишь.

Папа как‑то вдруг стал похож на растерянного старика, устыдился своей минутной слабости и быстро вышел из кабинета. Я же примерила подарок и побежала смотреться в зеркало.

Свадьба удалась. Ну, зная моего папу, я не сомневалась, что он развернется на широкую ногу – с шикарной кухней, лучшим рестораном, приглашенными артистами и салютом. Одногруппницы, которых я пригласила, были шокированы размахом и масштабом. Мне же не было дела до всей этой суеты и шумихи – я видела только Акелу в черном костюме и с улыбкой, так красившей его изуродованное лицо. В самый разгар веселья мы с ним сбежали и целовались на черной лестнице ресторана, позабыв обо всем и обо всех. Он обнимал меня, поднимал на руки, прижимал к груди и качал, как ребенка. Такие эмоции от обычно каменного Акелы были в новинку, и я наслаждалась ими, как хорошим шампанским, потому что пьянили они ровно так же.

– Тебе будет хорошо со мной, – говорил он, и я верила – как мне могло быть плохо с ним? Плохо – когда его нет.

Мы вернулись в зал – там вовсю шло веселье, и пьяненький дядя Моня уже отплясывал «семь‑сорок» с кем‑то из моих девчонок, а Бесо оправдывался в чем‑то перед своей необъятной Медеей. Наверное, опять на глазах у нее сунул кому‑то визитку со своим мобильным. Увидев нас, Бесо с облегчением открутился от супруги и кинулся приглашать меня на танец. Музыканты заиграли что‑то медленное, и Бесо аккуратно повел меня в танце. Я же видела только лицо мужа, следившего за нами с улыбкой.

– Любишь его? – хмыкнул Бесо, перехватив мой взгляд, и я кивнула. – Это правильно, Сашенька. Мужа надо любить и почитать. Он тебе за это звездочку с неба достанет.

– Ты, видимо, своей Медее уже все достал, до чего смог допрыгнуть, – улыбнулась я, – раз теперь налево и направо глазами шныришь.

– Вай, Сашка, ну не девка – чистый уксус! Я уже в том возрасте, когда хочется новых впечатлений, – он подмигнул мне и отвел обратно к Акеле. Тот собственнически обнял меня и нагнулся, чтобы поцеловать.

Папа много пил, но почти не пьянел и все поглядывал в нашу сторону. К нему то и дело кто‑то подходил, что‑то говорил на ухо, и он кивал, однако я видела – его ничего не занимает, кроме меня. Он смотрел такими глазами, словно своим замужеством я его предала. Как ни старался он сделать вид, что рад и все такое, но это ему не удавалось. Но неужели папа надеялся, что я проживу всю жизнь с ним и никогда не выйду замуж? Эгоист…

В самом конце, когда уже начали разъезжаться гости, он вдруг подошел к нам и сказал странную фразу, долгое время потом не дававшую мне покоя:

– Эх, Сашка… Ну, что ж, так тому и быть, видно. Ты мне лучше родной, как сердца кусок, – и вышел из зала твердой походкой, как будто перед этим не выпил дозу, достаточную человеку, чтобы упасть замертво.

После сдачи зимней сессии мы поехали на море в Таиланд и две недели блаженно валялись на песке, ночами напролет занимались любовью на открытой террасе номера для новобрачных.

– Знаешь, Алька, я не хочу, чтобы твой отец считал, будто я от него завишу, – сказал мне однажды Акела.

Мы лежали на кровати, и с открытого балкона в комнату задувал морской ветер, надувая занавеску.

– В смысле?

– В прямом. Мы не будем жить с ним. Вернемся – куплю дом.

– Дом?

– Дом, Аля. Наш собственный – и без единой отцовской копейки. Я не в примаки к Фиме шел, у меня своих денег достаточно.

Я согласно кивнула. Зависеть от отца я тоже никак не хотела – это осточертело мне за восемнадцать лет. И то, что Акела так категорично заявил о независимости, мне ужасно понравилось.

Зато не понравилось отцу, и они снова повздорили – с криком, проклятьями и прочими атрибутами. Папа считал, что имеет полное право давать мне деньги – потому что я его дочь, девочка, и это подразумевает отцовскую помощь. Это братья должны пробиваться сами, хотя он и отделил им «стартовый капитал». А мне он собирался помогать остаток жизни. У Акелы же имелись возражения. Он считал, что муж обязан содержать жену, не прибегая к помощи ее родителей. В общем, каждый стоял на своем, потому и повздорили. Однако Акела все равно поступил по‑своему, и к весне мы переехали в собственный дом в соседнем с отцовским поселке.

Единственное, с чем так и не согласился отец, так это просьба Акелы убрать от меня охрану.

– Ты живи как хочешь, а она будет так, как я привык! Мне спокойнее! – категорически объявил папа. – Ты мужик, разберешься, если что, а она девочка. К тому же девочка с любовью ко всяким сложностям. Авантюристка, короче, – он любовно потрепал меня по волосам. – В общем, не пыли, охрана останется.

Акела пытался возражать, но бесполезно – машина с двумя парнями постоянно была неподалеку от меня, и только в выходные, когда я проводила время с мужем, они имели возможность отдохнуть и не мотаться за мной.