Плохие новости 5 page

– Здесь все ржавое, – сказал он.

– Что?

Джоуи соскреб чешуйку ржавчины с ближайшего колеса:

– Ржавчина. Оксид железа.

– Это из‑за дождя, – объяснил де Роса.

– Я могу дать вам десять тысяч долларов, – сказал Джоуи. – Если здесь больше тридцати тонн, заплачу пятнадцать. Этот мусор того не стоит, учтите.

– Зачем он вам нужен?

– У меня много машин, которые нужно чинить.

– Вы очень молоды. Зачем вам это надо?

– Потому что я дурак.

Да Роса взглянул на сорняковые джунгли у забора:

– Я не могу отдать все.

– Почему?

– Эти машины сейчас не нужны нашей армии. Но они могут понадобиться, если будет война. Тогда они станут дороже.

Джоуи закрыл глаза и содрогнулся от нелепости этих слов.

– Какая война? С кем вы собираетесь воевать? С Боливией?

– Я просто говорю: если будет война, запчасти пригодятся.

– От них никакого проку. Я предлагаю за это барахло пятнадцать тысяч долларов. Quince mil dolares.[88]

Да Роса покачал головой.

– Cincuenta mil.

– Пятьдесят тысяч? Нет. Черта с два. Вы меня поняли? Ни за что.

– Trienta.[89]

– Восемнадцать максимум. Diez у ocho.[90]

– Vienticinco.[91]

– Я подумаю, – сказал Джоуи, поворачивая к конторе. – Вы получите двадцать тысяч, если здесь больше тридцати тонн. Договорились? Это последнее предложение.

Через несколько минут, пожав на прощание замасленную руку да Росы и сев в такси, которое дожидалось на дороге, Джоуи мысленно похвалил себя за то, что так ловко торговался, и за то, что ему достало смелости приехать в Парагвай и провернуть эту сделку. Джоуи обладал замечательным хладнокровием, которого отец в нем не ценил, – это понимала только Конни. Джоуи подозревал, что унаследовал этот инстинкт от матери, которая вечно с кем‑нибудь соперничала, и теперь ощущал особое сыновнее удовлетворение, испытав его. Сумма, которую он намеревался заплатить да Росе, была намного ниже той цены, которую Джоуи предполагал выложить изначально. Даже за вычетом денег, полагающихся местному грузоотправителю, который должен был сложить запчасти в контейнеры и отослать в аэропорт, и внушительной суммы, в которую обошлась бы переправка груза чартерным рейсом в Ирак, Джоуи по‑прежнему укладывался в рамки, гарантировавшие баснословный доход. Но, пока такси пробиралось через старинные, колониальной эпохи, районы Асунсьона, Джоуи начал опасаться, что задача ему не по силам. Разве можно посылать никуда не годное, бесполезное барахло американским солдатам, которые пытаются выиграть в жестоких условиях неконвенционной войны? Хотя проблему создал не он – все затеял Кенни Бартлс, выбрав устаревшие «А‑10», которые можно было раздобыть почти задаром и тем самым выполнить условия контракта, – это была тем не менее проблема Джоуи. И она породила проблему еще более серьезную: с учетом цены стартапа и небольшой, но затратной пересылки запчастей из Лодзи, он уже потратил почти все деньги Конни и половину своего банковского займа. Даже если теперь он каким‑то образом сможет вернуть эту сумму, то Конни останется без гроша, а сам он залезет по уши в долги. Джоуи нервно повертел кольцо на пальце, снова и снова, и уже собирался утешения ради сунуть его в рот, но передумал из опасения вновь проглотить. Он попытался внушить себе, что где‑нибудь в мире должны быть и еще запчасти от «А‑10» – в целости и сохранности, на каком‑нибудь богом забытом складе в Восточной Европе, – но и так уже немало дней ушло на поиски в интернете и телефонные звонки, и шансов было мало.

– Гребаный Кенни, – сказал он вслух, подумав, что совесть ему сейчас совершенно некстати. – Гребаный бандит.

Вернувшись в Майами, в ожидании рейса Джоуи заставил себя позвонить Конни.

– Привет, малыш, – бодро сказала она. – Как там Буэнос‑Айрес?

Джоуи умолчал о деталях своего маршрута и перешел прямиком к проблемам.

– Похоже, ты отлично справился, – сказала Конни. – Двадцать тысяч долларов – отличная цена.

– Да, да, но это примерно на девятнадцать штук больше, чем оно реально стоит.

– Нет, детка, оно стоит того, что Кенни тебе заплатит.

– И тебе не кажется, что я, например, должен бы обеспокоиться – с точки зрения морали? Из‑за того что я всучиваю правительству полное дерьмо?

Конни замолчала, задумавшись.

– Наверное, – наконец сказала она, – если ты слишком переживаешь, то тебе не следует этим заниматься. Мне всего лишь хочется, чтобы ты получал радость от работы.

– Я не намерен терять твои деньги, – ответил Джоуи. – Вот это я знаю наверняка.

– Ничего страшного, даже если ты их потеряешь. Я хочу, чтобы ты вернулся в колледж. Хочу, чтобы мы жили вместе.

– Давай так и сделаем. Я готов, если ты того хочешь. Я совершенно готов.

Под беспокойным и серым небом Флориды туда‑сюда сновали испытанные оружия массового поражения. Джоуи с сожалением подумал, что хотел бы жить в каком‑нибудь ином мире, более простом, где хорошей жизни не обязательно достигать за чужой счет.

– Мне звонила твоя мать, – сказал он.

– Знаю, – отозвалась Конни. – Я плохо поступила, Джоуи. Впрочем, не я первая начала разговор. Она увидела кольцо и спросила, и я просто не смогла промолчать.

– Она злится, что я не сказал родителям.

– Пусть себе злится. Скажешь, когда будешь готов.

Джоуи добрался до Александрии в мрачном настроении. Лишившись возможности мечтать о Дженне или ждать новой встречи, не в состоянии вообразить себе благоприятный исход парагвайских дел и не видя впереди ничего, кроме проблем, Джоуи съел огромный пакет чипсов и позвонил Джонатану, чтобы пожаловаться и обрести у друга утешение.

– И вот что самое худшее, – сказал он. – Я поехал туда, будучи женатым.

– Чувак! Ты женился на Конни?

– Да. В августе.

– Ничего более безумного я в жизни не слышал.

– Я подумал, что лучше сказать тебе, иначе ты, скорее всего, узнаешь от Дженны. Честно говоря, она сейчас от меня не в восторге.

– Думаю, она страшно разозлилась.

– Да, я знаю, что она, на твой взгляд, просто ужасный человек, но ты ошибаешься. Она страшно растеряна, а все окружающие замечают лишь ее внешность. Ей повезло куда меньше, чем тебе.

Джоуи рассказал Джонатану историю о проглоченном кольце, об ужасной сцене в ванной, когда руки у него были полны дерьма, а Дженна стучала в дверь. Когда оба рассмеялись, он обрел желанное утешение. То, что в течение пяти минут вызывало нестерпимое отвращение, превратилось в отменный анекдот на всю оставшуюся жизнь. Когда Джоуи признал, что Джонатан был прав насчет Кенни Бартлса, тот ответил – ясно и твердо:

– Расторгни контракт.

– Это не так просто. Я должен сохранить деньги Конни.

– Найди какой‑нибудь выход. Просто поставь точку. То, что там творится, – очень скверная история. Хуже, чем ты думаешь.

– Ты все еще меня ненавидишь?

– Ничего подобного. Хотя ты и полный придурок, но ненавидеть тебя мне в голову не приходило.

После разговора Джоуи почувствовал себя настолько подбодренным, что забрался в постель и проспал двенадцать часов. На следующее утро – в Ираке уже был день – он позвонил Кенни Бартлсу и попросил разрешения расторгнуть со своей стороны сделку.

– Как там запчасти? – спросил Кенни.

– По весу – достаточно, но все это бесполезное ржавое барахло.

– Все равно посылай. Иначе с меня шкуру снимут.

– Ты сам виноват, что купил дурацкие «А‑10», – напомнил Джоуи. – Я ни при чем, раз к ним нет запчастей.

– Ты же сам сказал, что частей до черта. И я приказываю: присылай. Я что, чего‑то не понимаю?

– А я говорю: ищи кого‑нибудь другого на мое место. Я больше не желаю в этом участвовать.

– Джоуи, старик, послушай. Ты подписал контракт. И времени, твою мать, у нас нет совсем. Ты не можешь сейчас все бросить. Если только не хочешь потерять деньги. Во всяком случае, я не могу даже освободить тебя от обязательств, потому что сам еще ни цента не получил за запчасти: польский груз слишком мало весит. Попытайся взглянуть на дело с моей стороны.

– Но это парагвайское барахло выглядит просто ужасно. Сомневаюсь, что армейцы его примут.

– Предоставь все мне. Я знаю, что «Эл‑би‑ай» времени даром не теряет. Я сделаю так, чтоб система заработала. Просто пришли тридцать тонн, а потом можешь заниматься делами, читать стихи и так далее.

– Откуда мне знать, что система заработает?

– Это моя проблема, парень. Ты заключил контракт со мной – и я говорю тебе: пришли тридцать тонн, и получишь деньги.

Джоуи не знал, что хуже – что Кенни лжет и он потеряет не только уже потраченные деньги, но и влезет в еще большие долги или что Кенни говорит правду и «Эл‑би‑ай» заплатит восемьсот пятьдесят тысяч за бесполезный мусор. Он не видел иных вариантов, кроме как поговорить с людьми из «Эл‑би‑ай» через голову шефа. В итоге его целое утро переключали с телефона на телефон в штаб‑квартире фирмы в Далласе, прежде чем наконец Джоуи добрался до вице‑президента. Он изложил проблему как можно проще:

– В Парагвае нет нормальных запчастей для «А‑10», Кенни Бартлс отказывается меня отпускать, а я не хочу посылать вам барахло.

– Бартлс готов принять то, что ты нашел? – спросил вице‑президент.

– Да. Но это никуда не годится.

– Не твоя забота. Если Бартлс их примет, к тебе не будет никаких претензий. Поэтому отправляй груз поскорее.

– По‑моему, вы меня не поняли, – сказал Джоуи. – Вам не нужен такой груз.

Вице‑президент задумался на мгновение и сказал:

– В будущем мы не будем иметь дела с Кенни Бартлсом. Нам не нравится ситуация с «А‑10», но сейчас это не твоя проблема. Твоя проблема – что на тебя подадут в суд за невыполнение условий контракта.

– Кенни подаст в суд?

– Теоретически. Ничего подобного не случится, если ты пришлешь запчасти. Просто помни, что мы ведем неидеальную войну в неидеальном мире.

И Джоуи постарался запомнить. Он усвоил: худшее, что может случиться в этом несовершенном мире, – все грузовики «А‑10» поломаются и придется заменить их машинами получше, а победа в Ираке таким образом отодвинется на неопределенный срок, а американские налогоплательщики потратят еще два‑три миллиона долларов на него, и на Кенни Бартлса, и на Армандо да Росу, и на рухлядь из Лодзи. С той же решимостью, с какой он искал кольцо в собственном дерьме, Джоуи полетел обратно в Парагвай, нанял экспедитора, проследил за тем, как тридцать две тонны запчастей укладывают в контейнеры, и выпил пять бутылок вина за пять вечеров, которые ему пришлось прождать, прежде чем запчасти погрузили в старенький самолет и увезли. Но в этом дерьме уж точно не крылось золотое колечко. Когда Джоуи вернулся в Вашингтон, он продолжал пить; когда Конни наконец переехала к нему с тремя чемоданами, он продолжал пить и плохо спал. Когда Бартлс позвонил из Киркука и сказал, что груз принят и что восемьсот пятьдесят тысяч долларов буквально у Джоуи в кармане, тому стало настолько скверно, что он позвонил Джонатану и покаялся в содеянном.

– Старик, это плохо, – сказал тот.

– А то я не знаю.

– Лучше молись, чтоб тебя не поймали. Я не первый раз слышу о пресловутых контрактах. Не удивлюсь, если дело закончится слушанием в конгрессе.

– Я могу кому‑нибудь рассказать? Мне не нужны эти деньги – за исключением того, что я должен Конни и банку.

– Очень благородно с твоей стороны.

– Я не вправе разорить Конни. Вот единственная причина, по которой я это сделал. Но, может, ты бы мог рассказать кому‑нибудь из «Пост», что тут творится. Ну, типа, узнал из анонимного источника?

– Не пройдет – если ты предпочтешь оставаться инкогнито. А если нет – сам знаешь, что тебя сотрут в порошок.

– Даже если я выступлю в качестве разоблачителя?

– Как только ты это сделаешь, Кенни и «Эл‑би‑ай» тебя уничтожат. У них в бюджете есть отдельная статья, чтобы бороться с разоблачителями. Ты – идеальный козел отпущения. Парнишка из колледжа, который продает ржавые запчасти? «Пост» охотно за это ухватится. Не то чтобы твои чувства не делали тебе чести, но я настоятельно советую тебе держать язык за зубами.

Конни нашла работу в агентстве по временному трудоустройству, пока восемьсот пятьдесят тысяч грязных долларов проходили через фильтры системы. Джоуи убивал время, сидя перед телевизором, играя в видеоигры и пытаясь научиться вести домашнее хозяйство – готовить ужин, делать покупки, – но даже простой поход в магазин доводил его до изнеможения. Депрессия, которая в течение долгих лет не давала покоя связанным с ним женщинам, наконец, казалось, нашла нужную жертву и вонзила зубы в Джоуи. Он твердо знал, что должен сделать одну‑единственную вещь – рассказать родным о женитьбе на Конни, и не мог этого сделать. Эта необходимость переполняла маленькую квартирку, вынуждая Джоуи жаться по углам и не оставляя воздуха, чтобы дышать. Она нависала над ним, когда он просыпался и засыпал. Джоуи не представлял себе, каким образом сообщить новость матери, потому что Патти неизбежно сочла бы этот брак личным оскорблением. Некоторым образом так оно и было. Но не меньше Джоуи боялся разговора с отцом – он не желал бередить старую рану. День за днем Джоуи откладывал решение проблемы на потом, пусть даже тайна душила его, пусть даже он представлял, как Кэрол разбалтывает новости всем соседям, один из которых, разумеется, оповестит родителей. Конни не подгоняла мужа, и оттого Джоуи все яснее понимал: это действительно его проблема.

Однажды вечером по Си‑эн‑эн он увидел репортаж о засаде близ Фаллуджи, во время которой несколько американских грузовиков сломались, и водители были зверски убиты мятежниками. Хотя по телевизору не показали «А‑10», Джоуи так встревожился, что ему пришлось выпить, чтобы заснуть. Он проснулся через несколько часов, в поту, почти трезвый, рядом с женой, которая спала сном младенца – бесконечно доверяя миру, – и понял, что утром придется позвонить отцу. Он в жизни ничего не боялся так, как этого звонка. Но Джоуи понимал теперь, что никто другой не в состоянии посоветовать ему, как быть дальше, – то ли забить тревогу и принять последствия, то ли держать рот на замке и получить деньги. И никто другой не мог его простить. Любовь Конни была слишком безоговорочной, любовь матери – слишком эгоистичной, любовь Джонатана – слишком второстепенной. Джоуи понял, что должен признаться своему суровому, принципиальному отцу. Он всю жизнь боролся с ним, и теперь настало время признать поражение.