Кристи Риделл

Я действительно был тогда поглощен своей новой книгой – о тайнах Всемирной сети: все – от духов и призраков до новейших городских легенд, которыми оброс компьютер. И притом духи сообщаются друг с другом через Интернет и электронную почту.

Джилли сказала, что я мог бы назвать книгу «Призраки в проводах», но это название, как мне показалось, не полностью соответствует поставленным целям. Я как‑то не вижу духов, циркулирующих по «железу» микросхем. По их части, скорее, программное обеспечение, кабели, телефонные линии; они склонны селиться в пространстве между компьютерами. Писатели‑фантасты называют эти территории киберпространством, но я думаю о них как о некой разновидности вуду. Невидимые существа, нашедшие себе более современное пристанище.

Это не какие‑то неизвестные ранее призраки, – по крайней мере, мне так кажется. Это все те же волшебные существа из лесов, полей и вод, которые сначала просто эмигрировали из более привычной им деревенской среды в городскую, а вот теперь начали осваивать технологии будущего. Возможно, они последуют за нами и в космос.

Не все, разумеется. Только наиболее склонные к авантюрам, самые сильные и выносливые – те, кто обладает теми самыми чертами, которые столь необходимы людям‑исследователям, покидающим безопасные Освоенные Территории, чтобы осваивать Неосвоенные.

Я начал делать записи об этих явлениях после того, как узнал об аномалиях вокруг сайта «Вордвуд» и о причастности Саскии ко всему этому. История Холли с эльфами еще больше убедила меня в том, что я на пути к чему‑то новому и очень интересному.

Забавно. Годами мои самые продвинутые в смысле компьютеров друзья рассказывали мне странные истории об Интернете и новых технологиях, и только в последние несколько месяцев я обратил на это внимание. Мне даже кажется, что я слишком поздно вступил в игру, потому что Интернет уже оброс значительным количеством легенд, и они распространяются быстро, как компьютерные вирусы. Людей веками интересовали феи и привидения, но и на мою долю осталось о чем написать. Так что лучше поздно, чем никогда.

Я всегда так любил легенды – как новейшие, так и древние, – что удивляюсь, почему раньше не почувствовал этих перемен в фольклоре и мифологии. Меня даже в детстве тянуло ко всякому такому. Сбор данных, каталогизация, истории, лежащие на грани правдоподобия, – все это очень долго служило мне единственной защитой от… детства, которое иначе было бы для меня очень несчастливой и болезненной порой.

Думаю, у меня просто какое‑то луддитское отвращение к технике. Когда я начинаю все‑таки пользоваться каким‑нибудь техническим новшеством, для всех остальных это уже давно вчерашний день. Или, по крайней мере, все они уже поднаторели в этом. К тому времени, как я приобрел факс, все остальные уже пользовались электронной почтой. У моих друзей‑технарей давно уже сотовые телефоны и переносные компьютеры, такие как «Палмс» или «иПАК». Я же все еще предпочитаю звонить по таксофону, если я не дома, и писать в блокноте, который всегда и везде со мной.

Но теперь от моих прежних увлечений, от более традиционной заинтересованности всем необычным, любопытным, просто странным я перешел к технике и паранормальному в ней, и это полностью захватило меня. Лишь об этом мне хочется думать и писать. И разумеется, именно сейчас, когда на моем пути забрезжила цель, прибыли гранки от Алана и записка, в которой говорится, что они были нужны ему еще вчера.

Возможно, самое ужасное в писательском ремесле – это вычитывать гранки. Это печатный текст, который посылает тебе издатель для окончательной правки и который, по идее, уже должен содержать в себе все поправки и изменения, внесенные на всех этапах допечатной подготовки. По крайней мере, для меня это худшее из всего, что может быть. Все остальное мне нравится – от отслеживания источников и собственно написания и редактирования до сидения в книжном магазине и бесед с читателями. Но гранки…

К этому этапу работы я чувствую, что уже слишком много раз видел эти слова, и мне хочется что‑нибудь изменить в тексте просто ради того, чтобы смотреть на что‑нибудь другое. Разумеется, этого нельзя. И вот сидишь, деревенея от скуки, с онемевшими мозгами, и стараешься не слишком придираться.

Тут я, правда, не очень преуспел. Чем и объясняется принятый у нас с Саскией код: «схожу в кафе часика на полтора», что в действительности значит «меня не будет весь вечер, надеюсь, к моему возвращению ты покончишь с этой тягомотиной».

Хотел бы я покончить! Я не люблю вычитывать гранки, это правда, но я добросовестно делаю эту работу. Так что когда она возвращается, то есть около полуночи, оказывается, что я успел считать всего каких‑то пару глав.

– Ну, как продвигается? – спрашивает она, появляясь в дверях моего кабинета.

– Ползком, – отвечаю я.

– Что, так плохо?

– Да нет, просто это ужасно тоскливо. Да ты сама знаешь, что это такое.

Она кивает. Она тоже проходила через это со своими сборниками стихов и статей.

– Но на сегодня я закончил, – объявляю я.

Я выравниваю стопку корректуры, сделанной за нынешний день. Должно быть, именно поэтому Джилли подарила мне футболку с надписью: «Заднепроходное – пишется через дефис?» Я ее не ношу. Я держу ее в шкафу сложенной, вместе с другими «шуточными» футболками, подаренными разными людьми. Возможно, я никогда их не надену. Да, я понимаю, это смешно. Я всегда был зациклен на аккуратности. Вокруг меня могут лежать кучи книг, ожидая своей очереди, чтобы быть либо прочитанными, либо поставленными на полки, но все они будут непременно сложены аккуратными стопками, а часто и рассортированы – по темам или в алфавитном порядке.

Саския усаживается в одно из кресел у книжного стеллажа и кладет ноги на оттоманку. Я выключаю лампу на письменном столе и сажусь с ней рядом в другое кресло, а ноги тоже кладу на оттоманку.

– Как прошел вечер? – спрашиваю я и трусь ногой о ее ногу.

– Интересно. Встретила твою тень в кафешке.

– Правда? Странное место для нее. Хотя если речь заходит о моей тени, то странное – в порядке вещей. Никогда не знаешь, что у нее на уме, что она скажет в следующий момент и где ты на нее наткнешься. Даже когда она говорит прямо, у меня в голове непременно потом остается что‑то вроде облака. Отчасти потому я и зову ее Тайной.

– Я знаю, – отвечает Саския. – Даже неприятно думать, что она ходит по таким прозаическим местам, как эта кафешка, верно? Хотя она, конечно, прекрасно вписалась.

Не могу удержаться от улыбки.

– Она куда угодно впишется. Мне лично кажется, что это окружающая среда подстраивается под нее, а не наоборот.

– Вот бы и мне так уметь, – говорит Саския. – Но со мной, кажется, все по‑другому.

Я бросаю на нее озадаченный взгляд.

Она вздыхает:

– Мы с твоей тенью говорили о том, откуда мы взялись, и этот разговор напомнил мне о том первом утре, когда я проснулась в этом мире, и о том, как трудно мне было привыкать к нему.

Я киваю. Да, мы говорили с ней об этом.

– И я снова задумалась о том, кто я такая и откуда взялась… Я даже не настоящая.

– Не важно, откуда ты взялась, – говорю я. – Теперь ты настоящая.

– Разве? Разве быть настоящим не значит в том числе и знать, откуда ты взялся? Я как приемный ребенок. Как бы ты ни был счастлив, но если ты не знаешь, кто твои настоящие родители, если ты вообще ничего не знаешь о своем происхождении, значит, ты живешь с большой черной дырой в сознании. И никакие радости не заставят ее затянуться.

– Но ты знаешь свое происхождение. Ты говорила, что родилась в Вордвуде.

Она кивает:

– А насколько это реально, насколько это по‑настоящему? Может ли человек родиться на веб‑сайте?

– Не знаю, не знаю. Но ты сейчас здесь. – Я дотрагиваюсь до ее руки. – Ты – настоящая.

– Твоя тень считает, что со всеми вопросами мне нужно обратиться к началу начал, – говорит она.

– Ты хочешь сказать, в Вордвуд?

– Куда же еще?

– Да, конечно. Похоже, он способен дать ответ на любой вопрос, какой ни задай. – Я убираю ноги с пуфика. Выпрямившись, я смотрю на свой компьютер на столе. – Надо бы проверить, стал ли сайт снова доступен.

– Что ты имеешь в виду?

– Он недоступен уже целую неделю.

Саския устало встряхивает головой:

– А я даже и не знала. Хороша же моя так называемая тесная связь с ним!

– Ты сказала, что он отделил тебя от себя.

– Или я сама отделилась. Но зайти на сайт – это не совсем то, о чем я думала. Твоя тень говорит, что она могла бы взять меня в Другой Мир. Что можно по‑настоящему войти в Вордвуд.

– Погоди‑ка! А что, Вордвуд существует и в Другом Мире?

– Кажется, она думает, что да.

– В качестве чего? Места? Человека?

Саския пожимает плечами:

– Кто знает? Может быть, в качестве комбинации того и другого.

– Как‑то жутковато становится.

– А то, что я родилась на компьютерном сайте, – не жутковато?

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Представь себе этакий человекообразный конструкт под названием Вордвуд – продукт программы и языка HTML. Как он может существовать в этом самом Другом Мире?

Саския долго и внимательно смотрит на меня, прежде чем ответить:

– Может, он и не существует, по крайней мере б о льшую часть времени. Но если у него есть душа, то тогда самое вероятное место, где его можно обнаружить, – Мир Духов.

– Да, но…

– Это такое волшебство, – говорит Саския. – То самое волшебство, которое позволяет мне сейчас во плоти разгуливать по реальному миру.

– Наверное…

По правде говоря, я никогда не был на сто процентов уверен в том, что происхождение Саскии так экзотично, как она сама думает. Я знаю, что она в это верит. И случаются дни, когда в это верю и я. Все, что мне надо, чтобы поверить, – это вспомнить, как я с ней познакомился. Она была похожа на ходячую энциклопедию – могла цитировать километрами, что называется, с любого места и при этом, казалось, не имела никакого собственного опыта и не знала, как обращаться, например, с горячим шоколадом.

Но при всей моей открытости, при всем приятии мысли о том, что на свете есть много такого, чего нельзя увидеть, – во всяком случае такого, чего мы не ожидаем увидеть, – в сознании моем сидит не только простодушный верующий, но и циник. И он настаивает на том, что привидений и духов не бывает. Что есть только то, что мы видим перед собой. «Есть и еще что‑то? – спрашивает он. – Тогда докажи. Покажи мне это».

И когда я слышу голос этого циника, я не могу представить себе, что веб‑сайт породил живое, дышащее существо. Бывают моменты, когда и сама Саския настроена не менее скептически, чем этот циник у меня в голове. Но сегодня, видимо, не тот день.

– Ладно, – говорю я, помолчав некоторое время. – Но давай сначала проверим, открыт ли обычный путь.

Я встаю, пересекаю комнату, подхожу к своему столу и включаю компьютер. Машина уже загружается, когда ко мне присоединяется Саския. Она встает за моей спиной, положив руки мне на плечи. Я кликаю нужную иконку, модем набирает номер, и вскоре мы слышим знакомое кваканье, а затем визг – компьютер пытается соединиться с провайдером.

Я открываю «Эксплорер», вхожу на страничку «Вордвуда», и надпись, к которой я уже привык за неделю, вновь появляется в окошечке моего браузера. Я собираюсь прервать соединение.

– Что это? – вдруг спрашивает Саския.

Она опирается на мое плечо и тычет указательным пальцем в черную точку, появившуюся в самом центре окошечка. У меня сразу возникает нехорошее предчувствие, но я не успеваю остановить ее.

Вы когда‑нибудь видели, как загорается запал шутихи? Вот так же, разве что без детонатора. Как будто электрический разряд. Меня сметает со стула, отшвыривает к стене, да так, что едва дух не вышибает. Но оттуда, где я лежу, мне видно все, что происходит с Саскией.

Горячее белое пламя бежит по ее указательному пальцу, по руке, по предплечью, по плечу, пробегает по всему ее телу. Как бикфордов шнур. Но вместо того чтобы оставить от Саскии кучку пепла, эта искра оставляет после себя ее размытую версию, как будто ее тело утратило плотность, и мне видны все молекулы, из которых она состоит. Разница между тем, что я вижу, и настоящей Саскией – как между картиной и фотографией этой картины в газете, где она состоит из тысяч маленьких точек.

Я пытаюсь подняться на ноги, но руки онемели, и ноги не держат, они как желе.

Саския бросает на меня взгляд – затравленный, отчаянный. А потом компьютер просто разбивается. Только что монитор и клавиатура были на столе, а процессор – на полу, рядом, и вот все это – груда разбитой пластмассы, микросхем, проводов.

Саския тянется ко мне. Но это больше не Саския. Это ее образ, состоящий из мерцающих крошечных мазков светотени.

Я зову ее по имени, снова пытаюсь встать на ноги. Я слышу характерный визг, как будто в груде обломков, в которые превратился мой компьютер, модем все еще добросовестно набирает номер, чтобы подсоединиться к провайдеру. Потом Саския исчезает, и в комнате становится так тихо, что от этой тишины больно.

Мне удается доползти до того места, где она стояла. Я тупо ощупываю пол, как будто надеюсь обнаружить ее под ковром, как шпильку или скрепку. Но ничего нет. Она пропала. Ее снова поглотил Интернет, в недрах которого, как я наполовину верил, она и родилась. Ее поглотил Вордвуд, и я понятия не имею, как вернуть ее.

Ее исчезновение обрушилось на меня как цунами, оно чуть не разорвало меня на части, и все, что мне теперь остается, – это прижиматься лбом к ковру, к тому месту, где она стояла минуту назад.

Date: 2015-09-02; view: 383; Нарушение авторских прав