Глава 23. Бидж впоследствии не раз испытывала сожаление о том, что так мало помнит об этих своих каникулах

Бидж впоследствии не раз испытывала сожаление о том, что так мало помнит об этих своих каникулах.

Проснувшись, она обнаружила, что находится в квартире Лори, очень уютной, если не считать пропитавшего все запаха табака. Первые два дня Бидж целиком проспала, третий провела слоняясь по квартире, не в силах ничем заполнить пустоту в душе. Стефан приходил к ней перед занятиями и каждый раз, как ему удавалось выкроить минутку среди дня. Он готовил еду, приносил видеокассеты и вел с Бидж спокойные разговоры, не навязывая ей близости; наконец она пришла в себя настолько, что сама заговорила об этом.

Оказавшись в квартире Лори, Бидж вполне могла бы найти себе занятие, даже находясь в одиночестве: количество и разнообразие книг поразило ее. Здесь были популярные переложения мифов и альбомы художественных фотографий, книги по теории хаоса и учебники кибернетики. На столе оказался впечатляющий новейший компьютер с CD‑ROM, сканером, модемом и синтезатором; Бидж побоялась даже и прикоснуться к нему. Она еще раз обошла квартиру Лори, полюбовалась на резную нефритовую гору, украшавшую кофейный столик, и вообще полностью отдалась неожиданному ощущению роскоши и комфорта.

Последующие несколько дней прошли в прогулках по городу и поедании всевозможных разновидностей мороженого и пиццы: Бидж наслаждалась мелочами, о которых она и не вспоминала раньше, но которых, как обнаружилось, ей ужасно не хватало. Они со Стефаном избегали приближаться к» Джиро «, старались даже не говорить на эту тему; впрочем, Бидж, выросшей в семье, где было принято избегать разговоров о болезнях, это давалось без труда.

Бидж сняла некоторую сумму со счета в банке (ее накопления оказались довольно значительны: Бидж часто платили золотыми монетами, а возможностей тратить деньги ей последнее время не представлялось) и купила Стефану, для его комнаты в общежитии, деревце в горшке, а его соседу Вилли – за терпение – три аудиокассеты. Она написала подробные письма Ли Энн, Анни и Дэйву, сообщив им все новости о Руди и Бемби, но не касаясь тревожных обстоятельств, связанных с Перекрестком. Бидж позвонила Питеру в Чикаго, терпеливо выслушала его излияния по поводу замечательной новой возлюбленной и пообещала как‑нибудь навестить их.

К пятнице Бидж уже не находила себе места и ощущала странную депрессию. Послонявшись по квартире, натыкаясь на мебель, она наконец села и стала составлять список дел, которые нужно сделать до возвращения на Перекресток.

Потом она направилась в тот магазин, где купила белую столешницу, и приобрела рукавицы с асбестовой прокладкой для работа с раскаленными предметами. Стефан, с которым она после этого обедала, с улыбкой спросил ее:

– Бидж, любовь моя, зачем тебе они? Ведь химеры улетели.

– Химеры могут вернуться. Или что‑то случится с птицей‑огнепоклонником и потребуется помощь. Думаю, рукавицы пригодятся, – коротко ответила Бидж.

Напоследок она отправилась в библиотеку Западно‑Виргинского университета. В отделе справок за столом сидела седовласая женщина лет шестидесяти, такая крошечная, что стол по сравнению с ней казался очень высоким. Бидж улыбнулась, слушая, как спокойно та отвечает на тирады раздраженного старшекурсника, возмущенного тем, что» по его темам никогда ничего невозможно найти «.

Когда посрамленный читатель удалился, Бидж подсела к женщине. Та, спокойно заполняя бланк запроса, сказала, не поднимая головы:

– Спасибо, что подождали. Через минуту я займусь вашим вопросом. – Достоинство и уверенность в себе, прозвучавшие в ее голосе, напомнили Бидж грифона.

– Миссис Собелл!

Женщина быстро подняла голову, не удивленная, но обрадованная. Миссис Собелл очень гордилась тем, что ее ничем невозможно удивить.

– Как замечательно снова увидеться с вами, Бидж! Как у вас дела?

– Дел больше, чем мне хотелось бы. В остальном все прекрасно.

Миссис Собелл кивнула:

– Что ж, через несколько лет вы, вероятно, сможете обзавестись помощником. Как успехи вашего друга Стефана? Я часто вижу его в библиотеке.

– У него все хорошо. – Бидж чувствовала себя так, словно занималась любовью в витрине магазина на центральной улице; неужели все вокруг так хорошо осведомлены о ее личной жизни?

– Миссис Собелл, я хочу обратиться к вам с просьбой – довольно необычной просьбой. Библиотекарь улыбнулась:

– Вы помните, какой вопрос задали мне, придя сюда в первый раз? Вас интересовало, как лечить единорогов. Бидж, все ваши просьбы необычны.

– Но эта несколько более, чем остальные.

– Посмотрим. Так чем я могу быть вам полезна? – Миссис Собелл спокойно ждала.

– Я хочу, чтобы вы помогли мне украсть некоторые библиотечные книги.

После мимолетного колебания миссис Собелл ответила:

– Ну, я думаю, что у вас для этого есть веские основания, дорогая. Нужны ли вам книги из общего фонда, справочная литература или экземпляры из отдела редких книг?

Бидж объяснила ей свой замысел. Миссис Собелл надолго задумалась.

– Вы просите меня сделать что‑то, что я всегда считала аморальным, знаете ли. Совершить не просто плохой или неэтичный поступок, а грех – такой же грех, как убийство или предательство.

– Я поступаю так только потому, что это может спасти страну.

– В этом‑то и дело, верно? Не» спасет «, а» может спасти «. – Но наконец миссис Собелл громко вздохнула и улыбнулась Бидж. – Что же, в конце концов в каждой жизни должна быть парочка настоящих грехов – для равновесия.

Она провела Бидж в служебное помещение, где находился компьютерный терминал.

– Не думаю, чтобы вам было известно, что это такое. Большинство студентов кончает университет, не имея дела с этой системой. Эта компьютерная сеть связывает каталог библиотеки Западно‑Виргинского университета с каталогами библиотек почти всех крупных университетов мира. А теперь…

Через пять минут они получили ответ: дело оказалось несложным. Миссис Собелл подняла глаза на Бидж:

– Эта книга есть в Лондоне, Пекине, Сан‑Франциско и Чикаго. Куда вам легче всего было бы добраться?

– Питер, – прошептала Бидж.

– Что?

– Чикаго. Мне все равно нужно было бы там побывать.

– Понятно. – Миссис Собелл нажала клавишу и подождала. – Может быть, вам удастся заодно увидеть Ригли‑Филд… Это один из самых прекрасных старинных парков. Ну вот, готово. Чикагский университет, Мемориал Харпера. Книга на руки не выдается… – Миссис Собелл кашлянула. – Боюсь, что теперь это правило окажется нарушено.

– Огромное спасибо, миссис Собелл. Это как раз то, что мне нужно.

Пожилая женщина бросила на Бидж острый взгляд:

– А почему вы не хотите украсть тот экземпляр, который находится в нашей библиотеке?

– Кое‑кому здесь он еще будет нужен. – Бидж улыбнулась. – Кроме того, у меня язык не повернулся бы просить вас обокрасть собственную библиотеку.

Стефан и Бидж ужинали, с жаром обсуждая интересующую обоих проблему: какие десять фильмов могут быть названы лучшими фильмами всех времен, – когда в дверь постучали.

Бидж открыла. На пороге стояла Мелина; ее глаза были широко раскрыты, на лице написано горе.

– Мелина! – Бидж втащила ее в комнату. – С тобой все в порядке? – На нее как ужасная тяжесть навалилась мысль: – Боже мой, с Кружкой ничего не случилось?

Стефан кинулся к девушке‑фавну и подхватил ее. Как когда‑то Мелина сказала Бидж, они со Стефаном выросли вместе; Стефан относился к ней, как к сестре. Он что‑то тихо сказал ей по‑гречески и потом спросил:

– Филдс?

Мелина замотала головой и сжала губы.

– Хрис. – Только теперь она начала плакать.

Снаружи было мокро и холодно: в такой день Бидж постаралась бы заниматься своими записями, устроившись поближе к печке в своем доме на Перекрестке, а Дафни грелась бы у огня, прижавшись к ее ногам.

Вместо этого Бидж вместе с Кружкой находилась там, где обычно бывала Мелина. Кружка кутался в теплое пальто, он отказался снять шапку даже во время молитвы. Трактирщик выглядел усталым и ужасно старым. Стефан, запахнув куртку и натянув шарф до ушей, шляпу держал в руке; другая его рука сжимала плечо Бидж.

Мелина стояла с другой стороны могилы и не переставая плакала. Худой серьезный темноволосый молодой человек лет двадцати пяти, в очках и поношенном пальто, держал над ней зонт. Это был проповедник из сельской церкви, в которую Мелина ходила молиться. Время от времени он обнимал ее за плечи.

Заупокойная служба казалась долгой, потому что язык был непонятен, а погода ужасна; на самом деле она заняла меньше получаса.

Никто из членов семьи, кроме Стана, не присутствовал. Православный священник из Роанока вел службу по‑гречески.

Дождь шумел в деревьях и делал слова священника неясными и далекими. Евангельский текст, который священник прочел по‑гречески, а Мелинин проповедник – по‑английски, смутно помнился Бидж с детских лет, когда ее водила в церковь ласковая, но непреклонная мать.» Ныне же будешь со Мной в раю» note 30 … У Бидж это вызвало представление о Перекрестке – весеннем, с прилетевшими птицами и распускающейся листвой.

Б'ку, одетый в позаимствованный у кого‑то плащ и шляпу, которая на несколько размеров была ему велика, выглядел трогательно маленьким и печальным. Он стоял немного в стороне от остальных: пигмей всегда чувствовал себя неуютно в толпе.

Даже если бы служба шла на английском, Бидж все равно ничего не поняла бы. Она пристально смотрела на кучу мокрой земли, вспоминая, как меньше полугода назад стояла у могилы своей матери. Она вспоминала Питера; тот сжимал и разжимал кулаки, глядя, как шестеро их друзей несут гроб. Дядя Роджер из Вяльямсбурга, переживавший, что это ему не по силам, был в числе почетных носильщиков. Теперь, вспоминая все это, Бидж думала о том, как мало было у нее родственников старше пятидесяти с материнской стороны.

Давние похороны отца были для Бидж смутным воспоминанием. Вообще единственным, что она помнила отчетливо, был момент у могилы матери, когда она осознала, что теперь стала круглой сиротой.

Бидж с жалостью посмотрела на Стана; его мать умерла давно, а сестру он потерял еще в детстве. У Бидж по крайней мере был Питер.

На глаза Бидж попался большой венок; как и положено для похорон, в нем было больше зелени, чем цветов. Она сначала посмотрела на него рассеянно, потом более внимательно и невольно улыбнулась. Венок был сплетен из розмарина, шалфея, петрушки и стеблей чеснока вместе с головками; Бидж потребовалось некоторое время, чтобы сообразить, что фиолетовые цветы – это цветы лука‑резанца. Девушка наклонилась и прочла лаконичную надпись на венке: «Незабвенному. А. Грифон».

Служба закончилась. Мелина подошла пожать руку Стану:

– Я сочувствую твоему горю… – Она снова начала всхлипывать. Стан обнял ее, и Мелина прижалась лицом к его пальто. Стан погладил ее по голове, разделяя скорбь, но не глядя на девушку. Если он и нащупал ее рожки, то не подал виду.

В конце концов Мелина выпрямилась, поцеловала Стана и отошла под зонт, который по‑прежнему держал проповедник. Бидж приблизилась к греку:

– Я так тебе сочувствую…

Стан сделал такое движение, как будто выжимал полотенце.

– Знаешь, я всегда думал, что традиции – это мелочь. Но я приехал сюда, в семейный склеп, и я посыпал кости матери и маленькой сестренки розмарином – как меня много лет назад учил папа. Не знаю, делают ли так в других семьях или это только наш обычай, но я почувствовал, что делаю правильно. Мне показалось, что я говорю им: «К вам присоединяется папа», и они будут ждать его… – Его голос осекся. Стан смотрел на Бидж грустно и не вытирал слез. – Теперь я взрослый.

Бидж часто задумывалась о том, когда же она почувствует себя взрослой. Она не сказала Стану, к какому выводу пришла: никто никогда не чувствует себя взрослым. Люди подписывают чеки, кричат на подчиненных, боятся не уложиться в срок и переживают стрессы – и при этом гадают, вырастут ли они когда‑нибудь.

Б'ку стеснительно потянул Стана за рукав и сунул ему в руку несколько золотых монет. Стан ошарашенно вытаращил на него глаза.

– Мафунду, – просто сказал Б'ку.

– Похоронные расходы, – перевел Кружка, – по‑конголезски. Так он выражает уважение и показывает, как близок был с твоим отцом. Пожалуйста, возьми монеты: иначе он будет ужасно огорчен.

Стан неуверенно сунул монеты в карман.

– Большое спасибо, – сказал он громко. – Благодарю тебя от имени отца. Б'ку кивнул:

– Спасббо. – В середине слова у него получился звонкий щелчок. Старый пигмей был невыразимо печален, он пожал руку Стана и тихо прошептал: – Гхрис…

Он повернулся и отошел, отмахнувшись от Кружки: Б'ку хотел остаться в одиночестве.

Стан повернулся к Бидж и сказал почти нормальным голосом:

– Я помню, когда я был совсем маленьким, мама говорила мне: «Когда‑нибудь ты увидишь своего папу, если только Гитлер не доберется до него раньше». – Стан рассмеялся, и его глаза снова наполнились слезами. – Я был сопляком тогда; что я знал о Гитлере? Я решил, что это сказочное чудовище. Мне снились кошмары: огромный покрытый чешуей Гитлер хватает человека, которого все называют моим папой, а я не могу ему помешать. После того, как я увидел отца, человек в моих снах обрел его лицо. Последний раз этот кошмар приснился мне прошлой ночью.

Кружка сжал руку Стана обеими руками:

– Чудовище до него не добралось. Твой отец любил тебя так, что не побоялся вернуться за тобой: ты был ему дороже жизни. Поверь мне, Хрис был самым смелым и самым счастливым человеком из всех, кого я только знаю.

Стан кивнул и отошел, вытирая глаза. Кружка, глядя ему вслед, пробормотал:

– Нас тревожит Моргана; ему все еще снится Гитлер. Бидж взяла его под руку.

– А тебе разве нет?

– Все время. – Кружка шагал по мокрой земле очень осторожно; Бидж поняла, какие усилия он прилагает, чтобы не выглядеть дряхлым. – Поэтому я и стараюсь видеть, во сне Моргану. – Он высвободил руку. – Пойду найду Б'ку.

Грузовик был припаркован на некотором расстоянии от кладбища, на обочине дороги. Бидж, перешагивая через бортик тротуара, споткнулась. Стефан поддержал ее:

– Моя единственная любовь, что‑то это с тобой случается слишком часто.

– Да.

– Ты не хочешь рассказать мне, что не в порядке?

– Да. Я расскажу. – Стефан отшатнулся, как будто она ударила его. Бидж улыбнулась и взяла его за руку. – Помнишь, как трудно мне было говорить с тобой о любви, о страхе, даже о гневе? Я никогда не рассказывала тебе, что чувствую, – продолжала Бидж тихо. – Этого не делает никто в семьях, половина членов которых может быть смертельно больна… То ли ты сама, то ли ребенок, которому ты передала гены… Но я попытаюсь.

– Я тебя слушаю. – В голосе Стефана звучали страх и решимость. Он вцепился в ее плечо так, как будто спасал утопающую. – Кто‑то в твоей семье был болен. – Он подчеркнул мужской род глагола, как будто это могло гарантировать что‑то.

– Я больна, – проговорила Бидж, – хореей Хантингтона. Вообще она достаточно редко встречается, но среди моих родных многие больны. Это наследственное заболевание. Половина семьи моей матери больна хореей Хантингтона. Я знаю, тебе известно, что это такое.

Стефан молча кивнул.

– Но знаешь ли ты, что это значит для человека? Это значит, что ты никогда не видела некоторых из своих дедушек и бабушек. Это значит, что, если болезнь перешла и к тебе, ты будешь становиться все более неуклюжей и все чаще впадать в депрессию, не осознавая этого. Если пройти генетическое тестирование, об этом можно узнать заранее.

– Только не ты. – Стефан дрожал. – С тобой такого не случится, моя единственная любовь.

– Не случится, – согласилась Бидж, – если я останусь на Перекрестке. Но я прошла генетическое тестирование, и я больна. А теперь я целую неделю здесь, и я начала все ронять, у меня дрожат руки, я теряю равновесие. Я не думала, что обратные изменения произойдут так быстро, но ведь я не знаю, что вызвало мое выздоровление на Перекрестке. Чем дольше я отсутствую, тем хуже мне становится.

Стефан стоял совершенно неподвижно.

– Бидж, если бы я не поступил в университет, – сказал он наконец тихо, – моя мечта никогда не сбылась бы.

Бидж закрыла глаза. Она не сомневалась, что именно таковы его чувства, и боялась, что он об этом скажет.

– Я знаю.

– И ты нужна мне больше всего на свете, Бидж. – Стефан бросил взгляд через плечо: кладбище располагалось на холме над университетским городком. – Кроме…

– Кроме, – согласилась она. – Я уехала с Перекрестка неделю назад, и я уже стала неуклюжей. Хочешь, я высуну язык и попытаюсь не убирать его? Как ты считаешь, не следует ли мне попросить доктора Бодрэ о новом генетическом тестировании? Она будет рада помочь: она как раз проводит исследование… – Бидж умолкла. По щекам Стефана текли слезы. Она почувствовала благодарную любовь к нему, потом вспомнила, что фавны плачут легче и чаще, чем представители других видов. – Прости меня. Но сказать тебе было пора.

– Давно надо было. – Он обнял ее так крепко, как будто никогда не собирался отпускать. – Бидж, моя единственная любовь, я хочу, чтобы ты была здорова.

– Да. – Это слово она выговорила старательно, словно опасаясь, что язык перестанет ее слушаться. – Но я знаю, и ты знаешь, что Перекрестку угрожает Моргана и что скоро он опустеет.

– Я хочу, чтобы ты была здорова, – повторил он, как маленький ребенок, требующий от матери более устраивающего его ответа.

– Да. – Бидж сквозь пелену дождя смотрела на университет и лесистые холмы на горизонте. – Что ж, мы не всегда получаем то, чего хотим.