Глава вторая. Два часа общения с ученым пролетели незаметно

Два часа общения с ученым пролетели незаметно. Вполдень ясновидящему надо было быть в одном из домов врайоне метро «Новослободская» на встрече группы «Мак.Лем.иЧ.» в расширенном составе. Еврухерий попрощался с Ганьским, быстро сбежал по лестнице и не спеша пошел по улице, наслаждаясь весенним днем. Он любил ходить по старым улочкам, хранившим дух прежней Москвы, и очень расстраивался, когда обнаруживал новую постройку среди особняков прошлых веков. А еще Еврухерия неистово бесило засилье рекламы, этого буржуазного атрибута со звериным лицом.

Макрицин оказался в Малом Гнездниковском переулке и вышел на Тверскую, пересек ее и направился к Большой Дмитровке. По дороге к нему привязались две цыганки, углядевшие на нем порчу. Их настойчивые предложения снять напасть Макрицын отмел категорическим отказом, заявив, что в чушь эту не верит и врагов у него нет, а значит, и портить его никому не надо, если бы даже и могли. В палатке он купил «Ессентуки», удивился вкусу, напоминавшему водопроводную воду в Капотне, и прочитал на этикетке написанное крупным шрифтом «ВАДА МИНЕРАЛЬНАЯ “ЕССЕНТУКИ 47”. РАЗЛИТА ПА БУТЫЛКАМ ПСКОВСКИМ ЗАВОДОМ БЕЗАЛКОГОЛЬНЫХ НАПИТКОВ». «Что‑то я такого номера «Ессентуки 47» не припомню», – подумал Макрицын, но содержимое допил.

Незаметно он оказался на Селезневской и пошел в сторону Военного театра. Не доходя до площади, свернул в переулок, вошел в третий подъезд одного из кирпичных домов в девять этажей высотою. Посмотрев на часы, убедился, что не опоздал, и постучал в обитую клеенкой дверь на четвертом этаже. Послышались приближающиеся шаги, и мужчина предпенсионного возраста открыл дверь. Макрицын прошел в залу. Народу было немного, Еврухерий знал почти всех. Нового товарища – пожилого, седого, с глубокой передней залысиной, интеллигентного вида пенсионера в строгом и далеко не новом сером костюме, – представил хозяин квартиры:

– Бенедикт Сергеевич Острогов‑Гондурасский, еще один наш, так сказать, мозг. Доктор философских наук, в прошлом профессор кафедры научного коммунизма.

Старичок с трудом привстал и поклонился.

– Галина Семеновна, протокол готов? – обратился к пожилой худющей даме, примостившейся за журнальным столиком в углу возле балконной двери, высокого роста седеющий брюнет.

Женщина ответила утвердительно. Протокол собрания актива «Мак.Лем.иЧ.» (Макс, Лемин и члены) лежал на столе.

Встав с места, председатель Святослав Иванович начал речь без бумажки:

– Товарищи! Сегодняшнее экстренное собрание было вызвано острой необходимостью внести коррективы в работу, что мне представляется архиважным в столь критический для нашей партии момент. События последних месяцев показали, что в условиях резко нарастающей антикоммунистической пропаганды и увеличения доходов населения мы стремительно теряем завоеванные позиции. Имеет место лавинообразный отток из партии ее членов, причем, что особенно тревожно, молодых членов. Опыт показал, что основные формы нашей борьбы – демонстрации, интриги, популизм, провокации и оболванивание народа – являются устаревшими и неэффективными в условиях настоящего времени. К тому же еще и очень дорогими. В среднем оплата одного человековыхода на демонстрацию составляет двести восемьдесят рублей. Денежным стимулом мы привлекаем порядка шестидесяти процентов участников. Подавляющее большинство среди демонстрантов составляет контингент, неперспективный в плане, прошу прощения за тавтологию, отдаленной перспективы. Мы вынуждены признать, что основная и подавляющая часть наших сторонников – пенсионеры и асоциальные элементы. Отвлекаясь от темы, хочу привести очень печальную статистику. Я считаю своим долгом коммуниста сообщить ее вам, уважаемые товарищи, чтобы вы ясно представляли ситуацию. По результатам исследования, заказанного нами Институту анонимного опроса, выяснилось, что наш электорат на тридцать четыре процента составляют лица преклонного возраста, на сорок восемь процентов – лица, страдающие разными степенями алкоголизма, двенадцать процентов – лица со средним специальным образованием и ниже среднего, и только восемь процентов – лица с высшим образованием или студенты.

Раздался голос Коринфарова:

– Получается сто два процента.

Докладчик замялся, но быстро нашелся с ответом:

– Два процента – допустимая погрешность результатов опроса.

– Но все равно сто два не может быть, – не унимался Коринфаров.

– Вячеслав Петрович, не стоит сейчас пускаться в дебаты, – обратился к нему Розогонов и продолжил: – Далее… Оказалось, что наш электорат на тридцать пять процентов страдает или страдал в недалеком прошлом венерическими заболеваниями, одиннадцать процентов имеют цирроз печени, семнадцать процентов с выраженными психическими расстройствами.

Голос из президиума:

– Пусть лечатся! Триппер партии не друг!

Святослав Иванович посмотрел на бросившего реплику Шнейдермана:

– Не друг, но и не враг. Он голоса не оттянет. А вот сколько голосов заберет цирроз – вопрос открытый. Но, без сомнений, немало. С триппером можно дойти до урны с бюллетенями, с циррозом же – только до урны с прахом.

Выступавший вынул носовой платок, вытер проступивший на лбу и шее пот, после чего снова заговорил:

– Как мы все отлично понимаем, далеко не весь электорат из числа пенсионеров доживет до выборов. А из тех, кто доживет, некоторые не смогут прийти проголосовать. Таким образом, мы потеряем часть наших избирателей.

– Не согласен, – перебил Пыхтяков. – Категорически не согласен. На смену умершим от цирроза и по старости придут другие люди.

– Но потери могут быть весьма ощутимы, – отреагировал Розогонов. – Архиважно сместить акценты на привлечение в наши ряды образованной молодежи, интеллигенции, среднего класса, крестьянства.

– Крестьянство за нами уже ходило и пришло в такую… – Пыхтяков запнулся, подыскивая нужное слово или оборот, – в такую плачевную ситуацию, что нам не удастся привлечь его вновь на нашу сторону. Разве только бедняков.

– И очень хорошо, – заметил председатель, – их‑то как раз большинство. Следующее, что губит коммунистическое движение, товарищи, – это множество коммунистических партий, что неминуемо приводит к дроблению голосов сочувствующих. Амбициозность руководителей некоторых партий не позволяет объединиться в мощный, сплоченный кулак, способный нанести сокрушительный удар по буржуазному антинародному строю.

Розогонов сделал небольшую паузу, снова вытер пот носовым платком, неожиданно чихнул, получил пожелания крепкого здоровья от трех присутствующих и закруглился:

– И последнее, товарищи. Также вкратце. Учение Великой тройки, по нашему мнению, не соответствует настоящему моменту. На сегодняшний день предпосылки революционной ситуации и необходимые условия уже другие. Но по этой теме выступит Бенедикт Сергеевич Острогов‑Гондурасский.

Докладчик встал, вынул конспект и начал читать:

– Товарищи! Назрела насущная необходимость понять обстановку и выбрать единственно правильный путь. Он есть. И заключается в решении трех исключительно важных, я бы сказал – первостепенных задач, вытекающих из сложившейся ситуации. Первое: необходимо нести в массы и стойко закреплять основы понимания диалектического материализма. Второе: пусть Святослав Иванович на меня не обидится, но нам нужен лидер, вожак, колосс ума, способный убедить и увлечь за собой массы. Нам нужна личность масштаба Велимира Ильича Лемина. И никак не меньше. Третье: подготовка и осуществление коммунистической революции немыслимы без привлечения на руководящие роли верхнего эшелона партии большого количества лиц нетрадиционной национальности, по‑простонародному – евреев. Это три необходимых условия или, если хотите, три составные части благополучного проведения предстоящей революции. Теперь о том, что нам необходимо для успешного проведения революции: первое – голод и, как следствие, гнев народа. Второе – деньги. Много денег.

– Где вы собираетесь брать деньги? – спросил Розогонов.

На помощь оратору пришел Вараниев:

– И для нас Саввы Морозовы обозначатся!

Докладчик продолжал:

– Из всех стоящих перед нами задач наиболее трудной является поиск вожака. Честно говоря, путь решения этого вопроса мне пока не виден, но надо пробовать все возможные варианты.

– А я бы на первое место поставил поиск достаточного количества евреев, – высказал мнение Семен Федорович Рып.

– Вот вы этим и займитесь, – предложил председатель, – вам это по теме. Ведь у вас там Еврейский автономный округ.

– Округ‑то у меня есть, да вот евреев в нем нет, – небезуспешно попытался увильнуть от задания Рып, – единичные экземпляры, можно сказать, остались. Как уссурийского тигра оберегаем.

– Хорошо, подумаем, где их взять, – согласился Розогонов.

– Позвольте мне продолжить, – виноватым голосом попросил Острогов‑Гондурасский. Но, чуть промедлив, добавил:– Хотя я уже все сказал.

Слово снова взял Розогонов:

– Докладчик прекрасно изложил суть в форме тезисов. Вопросы будут?

Вопросов не оказалось.

Перешли к организационным моментам. Заслушали доклад Вараниева о финансовом положении дел в партии, и работу за отчетный период признали успешной. Поступившее от Ивана Николаевича Иванова предложение брать банки для пополнения партийной кассы было отвергнуто. Вараниев так и сказал:

– За это точно башку оторвут. И не только башку!

Иванов попытался было возразить, мол, во всех органах есть сочувствующие, нас не тронут. На что Вараниев ответил двусмысленно, хотя и весьма лаконично:

– Не органы отрывают органы.

Вопрос закрыли. Еврухерий задремал. Он чувствовал себя паршиво. Собрание закончилось, все разошлись, но осталась четверка: председатель партии Розогонов и наиболее приближенные к нему товарищи. Их было трое: Вараниев, сам Макрицын и Шнейдерман.

– То, что говорил Старик, я полностью одобряю и признаю единственно правильным в условиях нашего времени, – начал председатель. – Но буду откровенен: где взять вождя и подходящих евреев, я не знаю. А что вы думаете, товарищи?

– Сложный вопрос, – в один голос ответили Виктор Валентинович и Боб Иванович.

– А каково ваше мнение, Еврухерий Николаевич?

– Постараюсь увидеть, Святослав Иванович, – задумчиво ответил ясновидящий. – Прошу тишины.

Макрицын закрыл глаза, руки свесил так, что, казалось, они болтаются, как канаты, ноги расставил, голову опустил. И просидел в таком положении около пятнадцати минут. Затем попросил глоток воды и рассказал о том, что ясно увидел:

– Вождя нет. Те, что есть, – не вожди. Но я видел вождя. Зачат он будет не раньше трех недель и не позже восемнадцати месяцев от сегодняшней даты. С евреями сложнее. Ничего конкретного не видел. Может быть, потому, что болит голова. Через пару дней попытаюсь снова. Товарищи, прошу разрешить мне уйти из‑за плохого самочувствия.

Товарищи разрешили, пожелав напоследок крепкого здоровья.

Макрицын, попрощавшись, медленно дошел до лифта. На сей раз он не захотел идти по ступенькам, чтобы не растрясти голову. По пути заглянул в аптеку, купил анальгин, проглотил две таблетки без воды.

Еврухерий шел и думал, думал, думал… О своем детстве и предстоящем завтра выступлении перед членами профсоюза работников хлебопекарен, о такой непонятной дружбе с Ганьским и о бывшей своей жене, Ангелине Павловне. А еще об оцелотах.

На Лесной улице его думы прервал душераздирающий сигнал автомобиля и истошный визг тормозов, после чего голова, высунувшаяся из кабины, обозвала ясновидящего очень нехорошими словами, угрожая дать то, чего ни в прямом, ни в иносказательном смысле Еврухерию совершенно не хотелось на данный момент. Потом он зачем‑то зашел на Савеловский вокзал, но, не вспомнив зачем, перешел Дмитровское шоссе. Наконец Макрицын добрался до метро «Динамо», в районе которого и жил в своей небольшой двухкомнатной квартире, доставшейся ему от своевременно скончавшейся двадцать лет тому назад бабушки. Через пятнадцать минут, изрядно потрепанный неудачным днем, ясновидящий с отстраненным выражением лица неподвижно лежал на диване. Надо было продумать сценарий завтрашнего выступления, но Еврухерий устал и был не в духе из‑за болевшей, звеневшей, шумевшей головы, а посему решил выступать без оного. Вспомнив про купленный анальгин, вознамерился проглотить еще пару таблеток, но, не почувствовав результата от ранее принятых, передумал. Есть ему не хотелось, купался он по выходным, и следовательно, делать Макрицыну было нечего, кроме как предаться сну. Благо постель не убирал, а потому оставалось только раздеться и лечь.

Еврухерий с трудом поднялся с дивана и дошел до кровати. Уснул быстро, но среди ночи был разбужен музыкой надрывно звучавшей гитары. Самое же удивительное заключалось в том, что звук фатально расстроенного инструмента доносился не с улицы и не через стену из квартиры соседей, а… из‑под кровати. Не в силах встать, Макрицын включил настольную лампу без плафона и, свесив голову, осмотрел пространство под кроватью. К тому времени музыка звучать перестала, но в трехлитровой банке вместо малинового варенья Еврухерий увидел человека с шестиструнной гитарой в руках. Когда их взгляды встретились, незнакомец протянул хозяину квартиры руку из горлышка посудины и представился:

– Семен Моисеевич. Профессор кафедры расстроенных струнных инструментов Парижской консерватории. Чрезвычайно рад знакомству!

Ошарашенный увиденным и услышанным, руки Макрицын не подал, на что музыкант не обиделся, но заявил при этом, что знакомства с ним Еврухерию Николаевичу не избежать, хотя и придется передвинуть сроки. Едва странный гость произнес последнее слово, по полу под кроватью из угла в угол по диагонали пробежала огромная свинья, неправдоподобным образом похожая на ежа: все ее тело, кроме ушей и хвоста, покрывали длинные иголки, морду она имела вытянутую и цвета была серого. Но самым необъяснимым из всего увиденного было явное несоответствие размеров животного и пространства под кроватью: не то чтобы пробежать, но даже просто уместиться там вообще‑то свинья никак не могла.

Состояние Еврухерия приблизилось к паническому. Он нашел в себе силы вскочить с кровати и включить большой свет, после чего присел на корточки и вновь устремил взгляд на театр только что развернувшихся действий. Но ничего, кроме банки с вареньем, не увидел. «Приснилось», – заключил Макрицын и, обессиленный, снова лег в постель. Больше он ничего не видел и не слышал.

Утром головная боль полностью не ушла, но стала менее интенсивной, а на коротко постриженной голове отчетливо выдавалась приличных размеров шишка на затылке, болезненная при надавливании. Давить нужды не было, и ясновидящий не давил, а значит, шишка его не беспокоила. Оставалось время отдохнуть и подумать – выступление было назначено на семь часов вечера.

* * *