Продвинутые пользователи

Итак, их осталось трое. Алан, Макс и Парамонов. Наиболее вероятен вариант номер три. Люба зашла к Парамонову и с удивлением увидела, что последний раз хозяин побывал здесь вчера, в 00.57.

Она лихорадочно принялась подсчитывать. Ольгу Ивановну убили между десятью и одиннадцатью вечера – так сказал Стас. Какое‑то время убийца наводил на складе порядок, уничтожал улики. Допустим, домой он вернулся после полуночи, погода была отвратительная, и дороги забиты машинами. И сразу сел за компьютер? А сколько Парамонову ехать с работы до дома? Но ведь он мог и с мобильника зайти в Инет. С ноута. По дороге домой. На чем он ездит? Общественным транспортом или на машине? Склад находится за городом. Парамонов живет в Москве. Люба потянулась к телефону: Стас должен это знать.

А на что тогда Инет? Как же расследование, которое теперь можно вести, не выходя из дома? Надо только уметь добывать информацию и додумывать остальное, применяя логику. Она торопливо стала пересматривать статусы Парамонова и шерстить его форум. Недавно была фишка: «Бабы за рулем, приколы». Понятно, что, если человек не автомобилист, ему это до фонаря. А вот мужчины‑водители отреагировали мгновенно и бурно. Фишка имела бешеный успех, пользователи рассылали друг другу видеоролики и фотографии с язвительными приписками. Изгалялись, как могли.

Есть! Выловила! Фото симпатичной дамской машинки, над фарами которой, раскрашенными «под глазки», приделаны длинные ресницы.

«Она их тоже красит?», «Ага! И расчесывает, чтобы комочков не было!», «Есть воск для машин, есть всякие вонючки в салон, а теперь будет еще и тушь для машинных ресниц!», «Осталось придумать губную помаду для бампера!», «Это сколько же она будет стоить?! А ведь им каждый день новую подавай!», «Караул! Бабы нас разорят!!!».

Парамонов был со статусами друзей согласен: «Класс!» И еще ему скидывали автоприколы.

«Значит, у него есть машина… Вот, кстати, и фото: «Мы едем на дачу». У него и дача есть. Фото трехлетней давности, хорошо, что Парамонов ничего не удаляет. Он ехал со склада домой не на общественном транспорте. И не заходил с мобильника в Инет, потому что сидел за рулем. Погода была отвратительная, и ему приходилось рулить, не отвлекаясь на пустяки. Треп в СС пустяк. Этим в основном на работе балуются. А он ехал домой. К жене и сыну…»

Что же получается? Через два часа после убийства Ольги Парамонов вошел в социальную сеть. Зачем? Ждал письма? Люба на всякий случай просмотрела последние личные снимки. Вот он: «Ваське два года!» Дата вчерашняя. Парамонов вошел вчера ночью в социальную сеть, чтобы разместить фотографии со дня рождения сына. После того как убил Ольгу Ивановну?

Кстати, она у Парамонова в друзьях. Есть и Макс с Аланом. Почему‑то нет Пендракова. Странно. Он же такой общительный. Но факт остается фактом: Пендракова нет. Может, Олег кое о чем догадался? Сергей Иванов, его школьный друг, сказал, что он честный человек. Скорее свое отдаст, чем возьмет чужое. История про мед произвела на Любу впечатление. Кристальной честности Олег Пендраков не хочет поддерживать отношения с мутным Юрием Парамоновым. А Парамонов – человек мутный. Ишь ты! Убил – и в Инет! Нервы успокоить.

Люба опять вернулась к фотографиям. Новых было три. Те, что Парамонов разместил вчера ночью. Люба подумала, что горе от потери дочери притупилось. Раньше Парамонов к себе на страничку не заходил и фоток не размещал. А вчера его прорвало. Ничего особенного на этих снимках не было. Сделаны «мыльницей», не профи снимал, и не за‑ради денег: лица слегка расплываются, свет неверный. Праздновали в «Макдоналдсе», жена Парамонова, симпатичная блондинка, сидя на скамеечке рядом с пластмассовым клоуном, крепко обнимает щекастого серьезного малыша. На другом фото она же в большой компании. Вокруг сидят какие‑то женщины, видимо ее подружки. «Жанна, Лина и Женя с детьми». Указано, кто Жанна, а кто Женя. Дети понятно чьи. На руках у Жени ее сын, а у Лины, естественно, Линина дочка. Все остальные дети постарше Васьки. На всех – смешные клоунские колпачки, щеки перемазаны кетчупом. Пирог со свечами, в стаканах кола и молочные коктейли. Видно, что семья Парамоновых живет небогато. Долларов сто – сто пятьдесят на все это великолепие потрачено, не больше. А Стас сказал, что украли на сотни тысяч…

Жену Парамонова зовут Оксаной. «Мы с Ксанкой на отдыхе в Египте». И этот туда же! Отметился на новой русской даче! Их две – Турция и Египет, последний сдает позиции. Пока они там воюют, русские осваивают новые территории, а Турция захлебывается потоком туристов. Вот, пожалуйста! «Турция, Анталья». Он, понятно, с Ксанкой. Ксанка в бикини, Парамонов в плавках‑шортах. Оба загорелые, лица счастливые. Давнее фото, Васьки тогда еще не было. Медовый месяц. Дешевый отель или дорогой? Так и Парамонов тогда еще столь нагло не воровал. Это тебе не Лазурный Берег, все скромно.

Люба невольно вздохнула. Судя по той информации, что она получила, вор – человек осторожный. Об этом говорит все, и аккуратно свернутый после убийства сетевой шнур, засунутый обратно в коробку, тоже. Этот человек деньги не тратит, набивает кубышку и ждет, когда гроза минует – раз. Когда фирма окончательно разорится – два. Когда инфляция грянет – три. Рубль упадет, доллар будет стоить немерено. Вор ведь комплектующие продает за доллары или евро. И копит в у.е. К чему он готовится?

Да ни к чему. Бывает такой тип людей. Полная противоположность транжирам. Скупые рыцари. Если первые, как сороки, хватают все, на что упадет их взгляд, им и целого мира мало, то вторым для счастья достаточно лишь знать, что они могут купить все, на что упадет их взгляд. Они посмотрели, прикинули, оценили свои возможности и, умиротворенные, прошли мимо – увеличивать капитал. Потому что они всегда смотрят вдаль на то, что пока еще не могут купить. Транжиры близоруки, а скупцы дальнозорки. Ни те, ни другие ни за что не станут носить очки, которые выписал им доктор. Первые так и будут тратить без оглядки, вторые – набивать кубышку. Люба, как психолог, хорошо это знала. Тот, кто ворует на фирме, однозначно скупец. Будь он транжирой, его бы поймали быстро. Скупцы часто рождаются в многодетной семье, но бывает и по‑другому. Если родитель, на котором лежит нелегкая обязанность добытчика – мама, папа, неважно, – боится нищеты и всю жизнь тратит меньше, чем зарабатывает, он и ребенка зомбирует: «Копи копеечку, не мотай». Теряет в результате всяких там дефолтов, но все равно копит. Пропали – не потрачены, это стечение обстоятельств, так сказать, внешние факторы, а не безрассудство. Не мотовство. Терпи, копи. Придет и твой час.

Парамонов… Подходит или не подходит Юрий под психологический портрет убийцы? Портрет, составленный в результате виртуального знакомства. «Нет, надо ехать к нему», – решила Люба. Составить личное впечатление. Убедиться, насколько оно соответствует впечатлению от Парамонова виртуального. Почувствовать ауру их маленькой семьи, увидеть дом, ощутить тепло его или, напротив, холод. Познакомиться с женой Юрия, с его сыном. Оксана, должно быть, в декретном отпуске: «Ваське два года…»

Люба решила немного отвлечься от Парамоновых. Задача ясна – ехать и беседовать. А как там поживают подопечные из группы риска? Больные несчастной любовью подростки? Люба набрала в группах «Анgелы Sмеrти». Ее, как всегда, не пустили. «Приват. Только для членов группы». А как стать членом группы, в которую тебя не пускают? Зарегистрироваться невозможно, сайт взломать чревато. Значит, надо получить приглашение от того, кто уже входит в группу. Люба тут же отыскала блог Альбины. Виртуальная жизнь невзрачной худышки кипела. Бурно обсуждали самоубийство Светы Караваевой. Куча комментариев, море слез. Люба поняла, что попала куда надо, и с интересом принялась читать.

Альбина написала очередной трогательный рассказ. О девочке, которая очень любила мальчика, но родители обоих были против их романа. И девочка покончила с собой, потому что не могла быть с любимым. Вечная тема. История современных Ромео и Джульетты. Только что же делят нынешние Монтекки и Капулетти? Достаток в обеих семьях примерно одинаковый, нефтяными скважинам ни его, ни ее родители не владеют, разве что московскими квартирами. Почему же они так рьяно их разводили, своих детей? В чем причина вражды?

Люба всерьез задумалась. Парень не двоечник, не бандит. Студент престижного московского вуза. Не алкоголик и не наркоман. В футбол гоняет, значит, здоровье есть. Из приличной семьи. Живет в соседнем подъезде, куда уж лучше! Вот если бы Света с питерским списалась, а еще чище, с парнем из Нижнего Тагила, и просила бы у мамы денег на билет, а потом неделю не отвечала на звонки, будучи там, в Тагиле, – и такое бывает – против этого любая мама будет возражать. А если девочка бегает к другу в соседний подъезд, радоваться надо. А тут истерики каждый день! Дрянь, проститутка! Стасик намного старше? Пять лет – это немного. Мальчики позднее девочек взрослеют. Света была зрелой девочкой, вполне оформившейся, и совсем не глупышкой. Почему же Светина мама так психовала? Боялась, что дочь забеременеет и не окончит школу? Допустим. А его отец? Он‑то с чего сдернулся? Настолько был против, что взломал Светину страничку в социальной сети. С помощью фотомонтажа нарядил ее как проститутку.

Масса комментариев. Ну‑ка, ну‑ка… Люба заинтересовалась.

«Света узнала какую‑то семейную тайну…»

«Фигня! У нее был роман со взрослым мужиком!»

«Это у Светки‑то? У этой тихони?!»

«Да. У Светки был роман с женатиком!!!!!!!!!!»

«Ни в жизь не поверю!»

«А ты знаешь, что она делала аборт?»

«???????????????????????????»

«Я видела ее в больнице!»

«Мало ли, зачем идут в больницу!»

«Она сдавала анализы! А когда увидела меня, шарахнулась в сторону, как испуганная лошадь!»

«Да мало ли чем люди болеют!»

«Да? Тогда почему же она туда не с мамой пришла, а с чужим мужиком? Который вдвое ее старше!»

«А как же Стасик?»

«Погодите, девочки… так, может, она от Стасика делала аборт?»

«Ха‑ха! Я его друг! Они так и не переспали, верняк!»

«Так она из‑за этого покончила с собой? Какой ужас!»

«Это не Ромео и Джульетта, а Джульетта и Король Лир!»

«Блин, не трогай классику! При ком здесь Король Лир?»

«Ага! Ты еще стишки почитай! Я встретил вас и – все! Пипец!»

«И почитаю!»

«Вся эта романтика – полная тухлятина. Девка забеременела от женатика, он заставил ее сделать аборт. А Стасик все узнал. Или мамаша ее узнала. Из больнички стукнули. Как‑никак, несовершеннолетняя. Она решила всех попугать, да переборщила с дозой. Никто не собирался умирать».

«Заткнись, придурок!!!!»

Дальше шла грызня. Есть любовь или ее нет? Любе это уже было неинтересно. А вот тот факт, что Света посещала больницу, предположительно сдавала анализы перед тем, как пойти на аборт, многое проясняет. Выхода нет, надо идти к ее матери.

Люба опять потянулась к телефону. И вновь передумала. Стас сказал: «Сиди дома». Но ей показалось, что он преувеличивает опасность.

«Мне все равно ехать. Надо заявление отвезти об увольнении по собственному».

Вызывать Самохвалова? Стасу убийство Юли Парамоновой, равно как и остальных «Анgелов Sмеrти», неинтересно, если только оно не связано с воровством на компьютерной фирме. А у Любы пока нет стопроцентной уверенности, что организатор группы хотел убить именно Юлю. Родители Светы и Стасика, с которым у нее был роман, продвинутые пользователи. Оба целыми днями сидят в Инете. Возможно, что удар был направлен именно в сторону Светы, остальные попали под раздачу. Но эту деятельность в любом случае надо пресекать. Как бы не пошла цепная реакция! Уже трое из членов группы «Анgелы Sмеrти» совершили суицид.

* * *

«Надо ехать», – решила Люба и торопливо стала собираться. Она почему‑то была уверена, что застанет Светину маму дома, и не ошиблась.

Дверь ей открыли не сразу, хотя и не спросили, кто там. Перед ней стояла женщина, еще красивая, но какая‑то тусклая, с погасшим взглядом и нездоровым цветом лица. На вид ей было лет сорок.

– Здравствуйте, – поздоровалась Люба, на ходу придумывая легенду. – Это квартира Караваевых?

– Да, – безразлично ответила женщина.

– Я из службы психологической поддержки.

– Откуда? – вяло удивилась хозяйка.

– Я знаю, что у вас недавно случилось несчастье. Умерла дочь.

– Вы из милиции?

– Теперь полиция.

– Без разницы. Я сообщила все, что могла. – Караваева стояла в дверях, не приглашая Любу войти.

– Я уже сказала, что не из полиции. Из службы психологической поддержки. Нам поступил сигнал.

– Что за новые веяния? – удивилась Караваева.

– Сейчас работа с населением поставлена на особый контроль. Вы знаете, что обо всех детях, обратившихся в травмопункт, положено тут же сообщать в детскую комнату полиции?

– Не слышала о таком.

– А о суициде сообщают психологам. Вы находитесь в группе риска.

– Ну, проходите, – посторонилась Караваева.

Насчет травмированных детей – это сущая правда, Люба узнала об этом от Стаса. К детям стали относиться настолько внимательно, что даже укус дворовой собаки теперь подвергается тщательной экспертизе: а вдруг виноваты родители? Жестокое обращение с ребенком через покусавшую его собаку. Повод для лишения родительских прав. Самоубийство трех подростков тоже тщательно расследовалось, поэтому Караваева не удивилась визиту. Ее, похоже, задергали.

– Что вам еще от меня надо? – раздраженно сказала она, доставая сигарету. – То вы обвиняете меня в том, что я довела дочь до суицида, то заботитесь о моем психическом здоровье. Оставьте меня наконец в покое!

– Открылись новые обстоятельства.

– Интересно, какие?

– Вы не предложите мне сесть?

– Хорошо, садитесь.

Караваева села в кресло, Люба обосновалась напротив, на диване. Женщина вяло, без всякого интереса к сигарете курила. Механически подносила ее ко рту и, так и не сделав затяжки, тыкала в пепельницу. Караваева была похожа на робота: включили – живет.

– Вы знаете, что ваша дочь встречалась с женатым мужчиной?

– Что‑о?! – Рука с сигаретой бессильно упала. Караваева смотрела на Любу с неподдельным удивлением. – Кто вам такое сказал?

– Вам, как матери, нелегко об этом узнать. Но вы же хотите разобраться в причинах смерти Светланы?

– Моя дочь умерла, потому что я дура! Это понятно? Жадная дура.

– Вы знаете, что она делала аборт?

Женщина встала.

– Вон, – тихо сказала она. – Убирайтесь вон.

– Я понимаю, что вам нелегко… – Люба тоже встала. Разговор не получился.

– Если хотите меня посадить, придумайте что‑нибудь более оригинальное! – закричала вдруг Караваева. – Какое наглое вранье! А главное, зачем? Заче‑ем… – простонала она и взялась руками за голову. – Как больно‑о‑о…

– Света сдавала анализы в больнице, – негромко сказала Люба. – С ней был мужчина. Ее видела одноклассница. Света попыталась спрятаться, но было поздно: ее заметили. Ведь вы все знали…

Караваева отшвырнула сигарету и повернулась к Любе спиной. Решительно направилась к письменному столу и принялась рыться в ящиках.

– Где же это? Ага… – Она нашла наконец нужный документ. – Результаты вскрытия. Там указана причина смерти, мне ведь нужно было похоронить мою девочку. Ну и все остальное для полной ясности картины. Там черным по белому написано, что Света была девственницей. Или вы считаете, что я сфабриковала это заключение? Подкупила патологоанатома? – Караваева визгливо рассмеялась.

Люба пробежала глазами заключение. Причина смерти… это понятно… Не повреждены… Не обнаружены… В интимных отношениях никогда не состояла… Не может быть… А как же аборт?

– Тогда зачем она ходила в клинику?

– Затем. Сволочь. Мерзавец. Наконец я все поняла. Какая же скотина! Это он убил Свету!

Теперь Люба увидела совсем другую женщину. Караваева словно проснулась. Глаза горели, щеки пылали. Теперь это была фурия, прекрасная в своем гневе. И… страшная. По‑настоящему страшная. Такая вполне может убить. Люба забеспокоилась:

– Вы мне не объясните…

– Убирайтесь! Это не ваше дело!

– О ком вы только что говорили?

– Во‑он! – Караваева затопала ногами.

Перед Любой была явная психопатка. Караваева и до этого страдала нервным расстройством, а смерть дочери ее подкосила. Она, похоже, сошла с ума.

– Я вызову вам «Скорую».

– Не сметь! Хватит уже… – Женщина тяжело дышала. – Наездились…

– Но я не могу оставить вас в таком состоянии. Я обязана сообщить.

– Я выпью таблетку. При вас.

Караваева опять направилась к письменному столу и достала из ящика упаковку таблеток.

– Покажите, – велела Люба.

Это было сильнейшее успокоительное. Она проследила, как Караваева выпила лекарство. И спросила:

– Мы теперь можем поговорить?

– Это бессмысленно. Он должен ответить не по закону. По совести. По справедливости. Кровь за кровь.

– Да кто он?

Караваева молчала. Она вся ушла в себя. Сосредоточенно о чем‑то размышляла, Люба могла поручиться, что она строила планы кровавой мести. Люба не могла так просто уйти. Разбудила вулкан – звони пожарным. Огонь срочно надо тушить.

Люба подошла к домашнему телефону и набрала «03».

– «Скорая», что у вас случилось? – раздалось в трубке.

– Женщине плохо. Караваева… – Люба посмотрела на хозяйку: – Сколько вам полных лет?

– Ах, это из двести тридцать восьмой! – живо откликнулась трубка. – Что, опять?

– Она выпила успокоительное, но я все равно беспокоюсь.

– А вы кто?

– Я? Гостья.

– Первый раз?

– Да, я ее раньше не знала.

– Успокойтесь. Я сейчас пришлю участкового. Доктора Федотову. Она Татьяну Ивановну прекрасно знает.

– А если хозяйка дверь не откроет?

– Ей откроет, – уверенно сказала дежурная. – У них контакт налажен. Если бы не доктор Федотова, мы бы сами чокнулись с этой Караваевой. Можете идти, все будет в порядке.

Люба положила трубку. Все это замечательно. Но кто он? Мужчина, из‑за которого умерла Света? И почему девушка была с ним в клинике, сдавала анализы?

– Что смотришь? – усмехнулась Караваева, пригвоздив Любу взглядом к полу. – Меня посадить все равно нельзя. Не получится. А вот он… Он за все ответит.

Люба невольно попятилась к двери. Караваева неотрывно на нее смотрела, словно гипнотизировала. Пришлось уйти. Очутившись на лестничной клетке, Люба облегченно перевела дух. Девушки, Аня и Маша, сказали, что здесь даже цветы гибли. Попугай подох, собака сбежала, кот с балкона сиганул. Света ненавидела свой дом, боялась сюда возвращаться.

Роковое стечение обстоятельств. Несчастная любовь и невыносимая обстановка дома. Сумасшедшая мать. Но надо выслушать и другую сторону. Мотивы Татьяны Ивановны Караваевой понятны – родительская ревность. Боязнь, что Стасик сломает единственной дочери жизнь. А вот почему его отец так упорствовал? Люба решила с ним побеседовать. Надо только узнать номер квартиры, в которой живет Стасик. Но не у Татьяны Ивановны же спрашивать?

Выйдя из подъезда, она присела на лавочку – успокоиться и перевести дух. А заодно подумать. Погода опять переменилась. Пошел крупный снег, зато ветер стих. Люба с наслаждением ловила губами огромные мягкие снежинки. Прошло какое‑то время, и она увидела пожилую женщину, торопливо направляющуюся к подъезду. Участковых врачей все легко определяют по их виду. Что‑то в них есть такое, красноречиво говорящее не столько о профессии, сколько о месте работы: бежит на вызовы на участке. Озабоченное лицо, спешка, минимум косметики, объемная сумка, а тут еще и воротник белого халата, выглядывающий из‑под пальто. Картинка сложилась.

– Простите. – Люба встала. – Вы к Караваевой? Доктор Федотова?

– Да. – Врач задержалась на ступеньках.

– Это я вас вызвала.

– А вы там как оказались?

– Пришла в гости. То есть по делу. Но я не ожидала такой реакции.

– А что с ней? Приступ?

– Да, она разнервничалась. Я сама психолог. Знаете, забеспокоилась.

– Постойте… Мне ваше лицо знакомо. – Она наморщила лоб. – Ведь вы…

– Петрова Любовь Александровна. – Люба невольно вздохнула. – Ток‑шоу «Все всерьез».

– Ну, конечно. – Федотова расплылась в улыбке и похвалила: – Вы грамотный специалист. Я вас всегда с удовольствием слушаю.

– Спасибо.

– А к Караваевой зачем? Неужто телевидение заинтересовалась этим случаем? – Федотова нахмурилась.

– Нет, – поспешно сказала Люба. – Я по своей инициативе. Меня интересует Света. Я консультант в этом деле, – нашлась она.

– Ах вот оно что… Девочка здоровая, садиковая, привитая. Я ее наблюдаю с раннего детства. – Федотова говорила о Свете, как о живой. – Ума не приложу, что с ней случилось. Почему вдруг депрессия.

– Как же? А мать? Вы не исключаете плохую наследственность?

– Я Свету наблюдаю с детства, – обиделась Федотова. – Если бы с ней что‑то было не так, я бы заметила. Поверьте, ее и невропатолог регулярно осматривала. У нас на участке работа с населением поставлена хорошо. Особенно с детьми. Что касается Татьяны Ивановны, раньше она была вполне адекватна. Да, ей выписывали антидепрессанты, но речь о госпитализации никогда не шла. Небольшое нервное расстройство. А теперь она чуть ли не каждый день вызывает «Скорую». Сама требует положить ее в больницу. Я думаю, это пройдет. Время лечит. Знаете, Таня ведь была очень красивой женщиной, – разоткровенничалась вдруг Федотова. – Мужчины просто с ума сходили. А как ревновал ее муж! Все терпел. Она ведь и хозяйка плохая, и работать никогда не хотела. Только собой интересовалась, своей внешностью. Ну, еще Светочкой. А потом он вдруг собрал вещи и ушел. Говорят, к секретарше. Но Свету не бросал. Танечка с дочерью жили на его деньги. И неплохо жили.

– А мальчика… Парня, – поправилась Люба. – Вы его тоже с раннего детства наблюдали? Кажется, его Стасом зовут.

– Ах, вы о Светином парне… О Стасике Краснове. Да, он тоже родился у меня на участке. Они здесь живут с самого начала, как сдали дом, и Красновы, и Караваевы. Жили, – поправилась Федотова. – Караваевы ведь развелись лет пять назад. И он переехал за город, дом там построил. Как говорят. У меня на участке Максим Караваев больше не числится, – с сожалением сказала она. – А какой галантный мужчина! Всегда поздравлял с Новым годом и с Восьмым марта, конфеты, шампанское. Он щедрый и не сноб. Хотя и бизнесмен, денег много, машины постоянно меняет. Недавно видела его на серебристом джипе, к Свете приезжал. Очень приятный мужчина. Они с Татьяной и раньше расходились. То ссорились, то мирились. Но он не выписывался. Говорил: «Я, Тамара Степановна, вас ни на кого не променяю!» А потом вдруг съехал. Все из‑за нее, конечно. И вот чем все закончилось. – Она тяжело вздохнула. – Брак был обречен с самого начала. Мучили друг друга столько лет и все равно… не убереглись. И Света умерла…

– Красновы в какой квартире живут? Я знаю, что в соседнем подъезде.

– Парень ни в чем не виноват. Его уже затаскали по судам.

– Как так?

– Я хотела сказать, и в полицию вызывали, и участковый приходил. Даже классного руководителя повесткой пригласили к следователю, хотя уж сколько лет прошло, как Стасик закончил школу! Как начали копать… Поймите, я здесь всех знаю, по вызовам хожу, мне и рассказывают все, – стала вдруг оправдываться Федотова.

– Я понимаю. Вы здесь что‑то вроде приходского священника. Это ваш приход, ваша вотчина, и с вами откровенничают. И вы меня поймите. Я не обвинитель. И не из полиции. Мне просто надо побеседовать с его отцом. Так в какой квартире они живут?

– В сто сорок четвертой, – сдалась Федотова. – Но их, скорее всего, нет дома. Стасик в институте, а его родители на работе. Ой, побегу! – спохватилась она. – Татьяна Ивановна меня, наверное, заждалась!

Люба не стала напоминать, что это она вызвала врача. Проследив, как Федотова скрылась в подъезде, сама направилась в соседний.

В сто сорок четвертой квартире и в самом деле никого не было. Люба долго звонила в дверь, но делала это больше для очистки совести. Федотова тут знает всех. Раз она сказала, что никого нет дома, значит, нет.

И Любе пришлось уйти ни с чем. Хотя тайна Светы Караваевой все больше ее занимала. Интересно, зачем все‑таки девочка ходила в больницу, да еще в сопровождении женатого мужчины? Не он ли убийца?

И тут вдруг ожил мобильный телефон. Она взглянула на дисплей: Самохвалов звонит. Люба подошла к окну и, глядя на кружащиеся в воздухе снежинки, ответила на вызов:

– Да, я слушаю.

– Ты где? – подозрительно спросил Стас.

– Дома.

– Что делаешь?

– Ничего не делаю. То есть сижу за компьютером, информацию собираю.

– А‑а‑а… Молодец!

И тут, как назло, на этаже остановился лифт, двери с лязгом разъехались в стороны.

– Что это за звук? – подозрительно спросил Стас.

– Это… Это телевизор! – нашлась она.

– И что за фильм? – ехидно спросил он. – Триллер из жизни лифтеров? Люба, я все‑таки опер! Знаешь, сколько я в своей жизни пленок прослушал? Я по струе воды могу определить, где она льется, дома в туалете или в сортире дорогого кабака. – «Самовлюбленный хвастун!» – Ты где?

– Я в… в общем, по делу.

– Куда тебя черти понесли?! – заорал он. – Что за бабье! Сказано тебе: сиди дома!

– Я на работе! Мне же надо отвезти заявление об уходе!

– Сиди там. Я за тобой приеду.

– Сама доберусь.

– Ты не хочешь заехать к Парамонову? Он взял больничный. Хочу его навестить.

– К Парамонову? – Она прикинула: успеет? Или сказать Стасу правду?

– Люба, ты где? – в третий раз спросил Самохвалов. – Подними над головой телефон.

– Еще чего!

– Что‑то у вас там подозрительно тихо. Я не слышу радостного голоса мордастой мормышки.

– Какой мормышки?

– Которая сидит у вас на рецепции.

– Ты ей понравился. Она сказала, что ты красивый. А ты: мормышка!

– Люба, не темни. Не уводи разговор в сторону.

– Просто я у себя в кабинете. Здесь никого нет. Кроме меня.

– И лифта, – ехидно сказал Стас. Как назло, двери закрылись, и лифт поехал вверх. – Ну и сервис! К тебе в кабинет за сутки провели лифт! Чтобы транспортировать избитых тобой клиентов прямиком в реанимацию! Новый метод в психотерапии! Ты его запатентовала?

– Ладно, я была у Караваевой, – призналась Люба. Ведь он так и будет издеваться.

– А кто это?

– Это… это девочка из «Анgелов смеrти», как и Юля Парамонова. Помнишь, я тебе рассказывала? Она тоже покончила с собой. Вот я и хочу узнать: почему?

– Странная ты женщина. Людей за деньги из дома не выгонишь, а ты по своей инициативе несешься на другой конец Москвы – спасать человечество. А человечество это оценит?

– Мне еще деньги надо отвезти, – напомнила Люба. – Василию Федоровичу.

– Хоть в это не лезь, – разозлился Стас. – Ты что, думаешь, мы посидели, потрепались, нажрались и разошлись? Вчера, по‑твоему, было бла‑бла‑бла? Люся ему уже звонила.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что потом она звонила мне!

– Почему тебе?

– Спроси у нее. Тебе она тоже позвонит, не переживай. Короче, встретимся у тебя на работе. На бывшей работе. Через час.

– Стас, я могу не успеть!

– А ты постарайся.

Он дал отбой. Люба чуть не заплакала. Сначала переживает, что она без разрешения ушла из дома, подвергла свою жизнь опасности, а потом заставляет мчаться по пробкам! Переменчив, как ветер. Да еще и хвастун! «Я по струе воды могу опреде‑лить…» Тьфу!

«Почему я его слушаюсь? – думала она, несясь в машине. – И Люська хороша. Сколько раз говорила, что готова ему физиономию расцарапать! За меня и все его хамские выходки. А теперь звонит, планы строит. Эфиры с ним обсуждает. Интересно, был бы он толстый и лысый, помнила бы она номер его телефона?»

Как Люба ни старалась, Стас все равно приехал первым. Ведь в отличие от нее Самохвалов добрался на метро и не преодолевал пресловутые московские пробки. Когда Люба влетела в холл, растрепанная, запыхавшаяся, в расстегнутой шубе, он стоял у рецепции и раскидывал свои сети перед той самой «мордастой мормышкой». Девчонка заливисто смеялась и строила красавцу глазки, а он цвел, как мак, и, кажется, уже забил в мобильник номер ее телефона. Люба перевела дух.

Увидев ее, Стас недовольно сказал:

– Где ты шатаешься? Полчаса уже жду!

– Стас, пробки… – развела она руками. – И потом: я вижу, тебе не скучно.

– Любовь Александровна, вас давно ждут, – официально сказала секретарша. И, интимно понизив голос, добавила: – Главный.

– Я уже иду. Позвони ему.

– Конечно, конечно. – Девчонка улыбнулась Стасу и потянулась к телефону. – Кофейку вам сделать?

– Не откажусь, – просиял Самохвалов. Люба поняла, что кофеек не ей предложили. Ей – аудиенция у главного, вынос мозга. А Стасу сахарок, улыбка и чашечка кофе.

– Катя, тут Петрова пришла. Пригласить?

«Мордастая мормышка, – зло подумала Люба. – Самохвалов, я тебя сдам. Скажу, как ты ее за глаза называешь. Пусть она тебе тоже нахамит! Должна же быть на свете справедливость!»

– Любовь Александровна, пройдите. Вас разрешили впустить. – Ледяной взгляд, как ушат холодной воды: иди, не мешай нам. У нас все уже на мази. Мне девятнадцать, тебе сорок! Я знаю, как падать на рельсы и что делать с маньяком в лифте! Я победила!

Люба беспомощно оглянулась:

– Стас…

– Я у тебя в кабинете подожду. Кофейку попью.

– Он заперт.

– У меня есть ключи, – тут же вызвалась несносная девчонка. Любе захотелось ее убить.

«Я открою любые двери, – насмешливо посмотрел на нее Стас. – И по струе льющейся воды определю, где стоит унитаз».

– Я приготовила ужин, дорогой, но не успела купить хлеба. Не забудь мне напомнить. Или купи сам, пока я занята. И еще: у нас в прихожей вешалка висит на одном гвозде.

«Сама ты вешалка!» – красноречиво сказала ей взглядом девчонка.

«Это моя собственность! – молчаливо ответила ей Люба. – Не лезь!»

– Где у вас тут булочная? – поинтересовался Стас.

– У нас только аптека! – сказали они хором.

– Ага! Значит, лейкопластырь есть! Пойду куплю пару рулончиков!

«Зачем я сказала про вешалку?» – в отчаянии думала Люба, входя в лифт. Лучше уж вызвать «мужа на час». Или самой взяться за молоток. Она представила облепленную лейкопластырем вешалку и ужаснулась.

– А что? Держится и ладно! Шмотками завесится, и будет классно! Нам что важно? Чтобы одежда не валялась на полу! Главное – результат. А уж каким путем…

– Если бы я знал, Любовь Александровна, что вы так переживаете…

Это уже шеф. Смотрит на нее сочувственно. А она плачет из‑за пластыря, вовсе не из‑за увольнения. И из‑за того, что мужчина, с которым она давно рассталась, у дам нарасхват. Это из области психологии, и она должна это понимать. Но все равно… Сорок лет, и все меньше маленьких женских радостей. А ему предложила кофе… в ее кабинете… девятнадцатилетняя девчонка…

– О господи! Катя! Принеси воды!

Та самая Катя. Дубль два. Это с ней «мордастая мормышка» сплетничает по телефону в свободное от работы время. Да и в рабочее тоже. Катя – «верхняя» секретарша. Она постарше «нижней» и посимпатичнее. Интересно, у них с шефом чисто деловые отношения или как?

«Почему меня это волнует? Все мысли об отношении полов. О сексе…»

– Садитесь же, Любовь Александровна!

Она села. Пришла Катя со стаканом воды.

– Кофе хотите? – Люба кивнула. – Катя, два кофе. Мне без сахара, – сказал шеф. Люба промолчала. – Василий Федорович пролил свет на вчерашнее недоразумение. Оказывается, к синяку вы не имеете никакого отношения. Виноват дверной косяк, – внимательно посмотрел на нее главный.

– Да, косяк, – кивнула она.

– Что касается производственного конфликта… – Он вздохнул. – Любовь Александровна, мне, если честно, жаль с вами расставаться. Да и вы… Вы умная женщина, грамотный специалист, но человек не деловой, согласитесь. Вам нужен кто‑то, кто будет заниматься рутиной. – Она кивнула. – Вот и позвольте нам… – Он снова вздохнул. – Да не молчите вы!

– Я должна как‑то оправдываться, понимаю… Но… но я его била… – Она опять расплакалась. – По лицу…

Пришла Катя с подносом, на котором стояли две чашки кофе, и замерла в дверях. Посмотрела на Любу и спросила:

– Что, опять воды?

– Да! – рявкнул шеф. – Куда кофе‑то понесла! Оставь!

– Сами не знают, чего хотят, – пожала плечами Катя и, поставив чашки на стол, уплыла.

– Любовь Александровна, мне сейчас самому психолог понадобится! – взмолился главный.

– Я… я постараюсь… взять себя в руки… – Она вытерла слезы. – У нас с Василием Федоровичем профессиональные разногласия.

– А я слышал, вы благотворительный фонд организуете, – удивленно сказал шеф.

– Откуда вы знаете?

– Он сегодня заходил. Рассказывал. Говорил, что его позвали на эфир. Ваша, кстати, подруга.

– Да, я знаю, – кивнула Люба.

– Я уже ничего не понимаю! Так вы друзья или враги?

Пришла Катя со стаканом воды.

– Поставь. И иди. Да, принеси нам что‑нибудь к чаю.

– Вы же кофе пьете!

– Ну, к кофе!

– Что, торт?

– Хоть что‑нибудь принеси!

– Не надо так нервничать. – Катя величаво уплыла.

– С ума тут с вами сойдешь, – пожаловался главный. – А ведь мы людей лечим.

Чтобы не расплакаться, Люба потянулась к стакану с водой. Не спеша сделала пару глотков и мысленно досчитала до десяти. Надо успокоиться.

– У вас сегодня прием сорвался. Мы ваших клиентов направили к другому врачу. Они, в общем‑то, довольны, но… Спрашивают, когда вернется их обожаемая Любовь Александровна, – слегка польстил главный. – Я сказал, что вы на больничном.

– Вы так часто врете. – Она улыбнулась сквозь слезы.

– Приходится, должность такая. Забыл уже, как людей лечить. Черт знает что! – Он встал. – И где эта Катя?

– Я не хотела уходить, – призналась Люба. – Меня все устраивало в моей работе.

– Да? – он явно обрадовался. – Ну, так и вы нас устраивали! Я вчера погорячился. Признаюсь, когда увидел Василия Федоровича с заплывшим глазом, услышал, как вы кричите: «Я его убью!» – решил, что вы хулиганка. Возмутитель спокойствия. У нас солидная клиника, нам драки не нужны, не дай бог, клиенты узнают. Они шума не любят. Но потом я сообразил, что синяк‑то вчерашний. Я же все‑таки врач.

– Это приятно, – улыбнулась Люба, – что вы все еще врач.

– Вот и я говорю. «Зачем, – говорю, – вы меня обманываете, Василий Федорович?» Я ведь готов признать свои ошибки. – Он вопросительно посмотрел на Любу.

– Я – тоже.

– Вот и отлично! Знаете, как мы поступим? Вы недельку посидите на больничном, пока здесь все рассосется…

– У меня есть друг, который говорит: проблемы бывают двух видов. Одни разруливаются, другие рассасываются.

Главврач рассмеялся.

«Нормальный мужик, – с удивлением подумала Люба. – С чувством юмора».

– Разруливать тут нечего, каждый из вас по‑своему прав, поэтому подождем, когда рассосется. Недели вам хватит?

– Вполне. За неделю я все обдумаю и… возможно, вернусь.

– Вот и отлично! Уверен, что вы останетесь с нами! А пока давайте пить кофе!

– Извините, я бы с радостью, – смутилась Люба. – Но меня ждут.

– Поклонник? – подмигнул он.

– Да. Друг.

– Что ж, если есть друг, который ждет, это замечательно. Я вас задерживать не смею. Женщина хорошеет, когда у нее на личном фронте все в порядке. – Он так и сказал: «на личном фронте». И явно был смущен.

Вошла Катя с подносом, на котором возвышался нарезанный крупными кусками шоколадный торт. Люба встала:

– До свидания.

– Всего вам доброго, Любовь Александровна. Жду вас через неделю.

Она направилась к дверям.

– А как же торт? – растерянно спросила Катя.

– Что ты застыла?! Ставь! Какая же ты… тормознутая.

– Я во всем виновата? – обиделась Катя.

– Нет, я!

– Конечно, вы начальник… вы всегда правы… Ну, так увольте меня!

– Иди уже работать. Телефон вон раскалывается в приемной!

– А как же торт?

– Ты его принесла? Дальше моя забота.

– Да пожалуйста!

Люба невольно улыбнулась, представив, как шеф в одиночку будет поедать огромный кремовый торт. Или позовет кого‑нибудь на ковер. А Катя сварит еще кофе.

Они с девушкой вместе вышли в приемную.

– Тоже мне, начальник, – презрительно сказала Катя, обходя стороной верещащий мобильный телефон. – Уволить никого не может. А я, между прочим, этот торт украла, чтобы ему угодить!

– Как так украла?

– А вот так! Зашла в сестринскую, залезла в холодильник, а там торт! Он же сказал: «Хочу торт». – В голосе Кати звучала обида.

Опять зазвонил телефон, и она, схватив его со стола, проорала в трубку:

– Да! Ой, Машенька, солнышко, как хорошо, что ты позвонила… Слушай, сбегай в булочную, мне тортик нужен. Хоть какой‑нибудь! Главный совсем взбесился! – Она бросила взгляд на Любу. – Я потом расскажу… Сбегаешь? Я тебя прикрою. Чмоки!

Люба невольно улыбнулась. Забавная парочка – шеф и его секретарша. Никогда он ее не уволит, хотя они и не любовники. Это созависимость. Кате нужен тиран, которому она сама придумывает капризы. А ему испорченное радио, ведь он человек очень добрый, мягкий. Вот и орет на Катю, чтобы другие боялись и думали, что он злой. Ведь это Катя распространяет по офису сплетни о «злом и ужасном шефе». Прямо‑таки монстр сидит в кабинете на верхнем этаже и пожирает сейчас огромный торт, который украла его секретарша. Забавно.

«Я везде как на работе, – подумала Люба. – Отработала еще один психологический этюд. Стас прав: со мной невозможно жить…»

Он встретил ее в кабинете все теми же словами:

– Где ты шатаешься? Я уже заждался!

– У нас с главным был разбор полетов. И мне показалось, что тебе не скучно.

– Сначала было не скучно… Но потом Машка поговорила по телефону и куда‑то умчалась.

– В булочную – за тортом.

– Откуда ты знаешь? – подозрительно спросил Стас.

– У меня тоже… дедукция.

– Заливаешь! Слушай, насчет вешалки ты, надеюсь, пошутила?

– Слава богу, ты не купил пластырь!

– Почему же не купил? – обиделся он. – Купил. Вот.

Стас показал ей фирменный пакет из местной аптеки. Под логотипом клиники крупными буквами напечатан адрес и еще крупнее – номера телефонов.

– Идем. – Она тяжело вздохнула.

– Что я не так сделал? Я же вижу, что ты в слезах! Я тебя чем‑то обидел?

– Да. Но я не из‑за этого плачу.

– А что за причина?

– Из‑за… – Она запнулась. – Из‑за вешалки.

– Да починю я тебе вешалку! – заорал он. – Вот бабье! Умеете вы заводиться из‑за пустяка!

– Я не хочу, чтобы ты ее пластырем приклеивал! Вообще не хочу, чтобы ты ее касался!

– Зачем же тогда просила починить?

– А ты не понял?!

– Нет!

– Ты дурак!

– А ты… – Он не решился сказать дура. – Сама не знаешь, чего хочешь, Любовь Александровна. Гормоны играют – пей успокоительное. А лучше займись сексом.

– С тобой?

– Со мной мы расстались.

Так, переругиваясь, они вышли на крыльцо.

– Кто поведет машину? – спросила Люба.

– Я уже боюсь что‑нибудь сказать. Одно мое слово – и ты разревешься.

– Хорошо, я сяду за руль.

– Ты знаешь адрес? – ехидно спросил он.

– Ты знаешь.

– Ладно, поехали.

В машине Стас достал из бардачка атлас автомобильных дорог столицы и, найдя нужную страницу, ткнул пальцем:

– Нам сюда.

– Ты мне только говори, направо или налево.

– Прямо. И долго прямо.

– Сколько Парамонову ехать со склада до дома, как думаешь?

– По пробкам – вечность, – отрезал Самохвалов.

– А ночью? Если убил Парамонов и если около часа ночи он зашел в социальную сеть…

– Когда, говоришь, это было?

– Без трех минут час. Ночи.

– Ехать ему не меньше часа. И то если дороги свободны. А по пробкам часа два, а то и больше. Что же он, задушил подельницу, приехал домой и, даже душа не принявши, уселся за компьютер? Что, говоришь, он там делал?

– Фотки размещал. Со дня рождения сына.

– Шутишь?

– Нет.

– Как‑то не клеится.

– Он действительно болен или просто решил дома отсидеться?

– Вот это я и хочу узнать.

…Дверь им открыла худощавая блондинка с короткой стрижкой. Глаза у нее были карие, и блондинка она, скорее всего, крашеная. Люба отметила, что вид у хозяйки усталый и какой‑то пришибленный. Люба уже знала ее по фотографиям. Оксана Парамонова, вторая жена Юрия. Увидев гостей, она смутилась:

– Я сейчас…

– Мы к Юрию, – сказал Стас, заходя в квартиру. – С работы.

– С работы? – Она, похоже, удивилась. – Ой, у нас не прибрано!

– Ничего, мы на кухне посидим. Чаю попьем, если предложите, – подмигнул ей Стас.

– Конечно, предложу! – Оксана широко улыбнулась и сразу похорошела. Из комнаты раздался рев. – Васька упал! – Она кинулась туда.

– Кто там, Ксана?

Послышался надсадный кашель.

– И правда болеет, – удивленно сказал Стас.

Вышла Оксана с плачущим ребенком на руках:

– Врач сказал: ОРЗ. Не заразно. Так что вы проходите в гостиную. Не бойтесь. Я даже Ваську от отца не изолирую.

Люба сразу поняла, чем объясняется ее усталость: маленький ребенок, муж болеет. Все, как говорится, в одни руки. Маленькое, но беспокойное хозяйство.

В комнате и в самом деле царил беспорядок, что вполне нормально для семьи с двухлетним мальчишкой. Человечек познает мир, ему везде надо залезть, все потрогать, попробовать на зуб. Васька старался изо всех сил. Набив очередную шишку, он теперь рыдал на руках у матери. Но плач постепенно затихал. В доме появились новые люди. Тетя была в пушистой шубе, а маленькие дети очень любят мех. И хотя тетя неведомого мальчику зверя сняла и его спрятали в шкаф, дверь в прихожую никто не закрыл. Маленький деятельный мозг тут же начал строить планы, как добраться до зверя. Васька сунул в рот палец и уставился на тетю. Добрая или злая? Люба улыбнулась, и Васька тоже просиял.

Глава семьи лежал на диване в обнимку с ноутом, вокруг были раскиданы игрушки.

– Здравствуйте, – кашляя, сказал Юрий. – Я вас, кажется, не знаю.

– Я начальник службы безопасности, Самохвалов, – представился Стас. – Работаю у вас недавно.

– Ах, вот оно что… Наслышан. Ну, проходите. Садитесь.

– Я сейчас чаю принесу, – засуетилась Оксана и опустила Ваську на пол. Надо отдать ребенку должное, он был умненьким и терпеливым. Не побежал в прихожую сразу, сел на пол, на ковер, затих и стал выжидать, когда взрослые отвлекутся настолько, что перестанут обращать на него внимание.

Люба огляделась. В квартире Парамоновых было две комнаты – гостиная и спальня, причем спальня совсем крохотная. Кухня тоже размерами не поражала. Проходя мимо двери, которая была распахнута настежь и зафиксирована в таком положении колченогой табуреткой, Люба увидела там притиснутый к стене обеденный стол и забитые посудой полки. Деревянные окна хозяева заменили пластиковыми, которые хорошо держали тепло, но зато воздух из‑за них был спертым, и в маленькой квартирке дышалось с трудом. Дом старый, но не хрущевка, которые теперь сносят повсеместно. Когда‑нибудь очередь дойдет и до этих более новых девятиэтажек с малогабаритными квартирами, и у Парамоновых есть шанс получить большую светлую жилплощадь. Эта же не ахти какая. А ведь раньше их жило здесь четверо, была еще взрослая дочь Юрия. Интересно, где они ютились? Юля в маленькой комнате, а новая семья отца в большой?

«И так живут миллионеры?» – думала Люба, рассматривая мебель, раскиданные повсюду игрушки, телевизор, компьютер… Оргтехникой Парамоновы богаты: есть и принтер, и сканер, и ноутбук. Все новенькое, словно только‑только вынуто из коробок. Но ведь глава семьи работает в компьютерной фирме, для своих у них наверняка большие скидки. А вот ковровое покрытие потертое, выцветшее, его давно уже пора менять. Дверца шкафа‑купе перекошена, на полировке царапины. Люба переключилась на Юрия, пытаясь отыскать в нем типичные черты скупердяя.

Но, черт возьми! Смотреть на Парамонова было приятно! Есть люди, которые сразу к себе располагают. У Юрия было умное, интеллигентное лицо и приятные манеры. А еще очень умные пальцы. Люба невольно вспомнила другие руки: крупные, в бесчисленных серебряных кольцах. Руки школьного психолога Марины Владиславовны. Свои Юрий держал под контролем, лишних движений не делал, эмоций выразительными жестами не подкреплял. Его длинные, неестественно белые пальцы с аккуратно подпиленными ногтями едва касались клавиатуры ноута, Парамонов словно плел невидимую паутину, незаметно, неслышно, и совсем не глядел, что творят его руки, чем заняты, казалось, не контролировал их. Они жили своей, отдельной жизнью, в то время как хозяин разговаривал с гостями, следил, что делает маленький сынишка, прислушивался к звону чашек на кухне. А на мониторе в это время бешено менялись картинки. Люба не успевала за этим следить, хотя и пыталась.

– Вы по какому вопросу? – спросил Юрий. Длинный столбец цифр на экране сменился какими‑то козявками, в беспорядке разбросанными по белому полю. Мысленно Люба их так и назвала: козявки. Еле заметное шевеление пальцев, и вновь бешено замелькали цифры… Парамонов закашлялся и откинулся на подушку.

Люба ожидала, что сейчас бывший опер Самохвалов пригвоздит его взглядом к этой подушке и скажет что‑то типа: «Вы знаете, Юрий Павлович, зачем мы к вам пришли. Бессмысленно отпираться».

Так говорят в сериалах, и самое смешное, что в жизни – тоже. Однажды ограбили квартиру соседки, сама Л. А. Петрова проходила по делу свидетельницей, но сначала угодила в подозреваемые, и появившийся на пороге высоченный парень в форменной одежде сказал именно эту фразу: «Вы знаете, зачем мы к вам пришли».

Такое ощущение, что сотрудники полиции смотрели бесчисленные сериалы про себя, чтобы посмеяться, а потом невольно стали копировать экранных персонажей. Вот еще один психологический феномен. Люба замерла, пытаясь настроиться на волну Парамонова, уловить его реакцию.

– Ольгу Ивановну убили, – грустно сказал Стас и тяжело вздохнул. Вот ведь незадача!

– Я знаю, – кивнул Парамонов.

– Ведется расследование.

– Я и об этом догадываюсь. Ну а ко мне‑то с чем?

– Вы уходили со склада последним.

– Допустим… Вы хотите сказать, что это я ее убил? – Парамонов хрипло рассмеялся.

Вошла Оксана с подносом.

– Ксана, скажи им… – Парамонов закашлялся. – В котором часу я позавчера пришел домой?

– Поздно, как всегда. Погода была ужасная, ты простудился и на следующий день слег. – Она с легким стуком опустила поднос на журнальный столик: – Угощайтесь.

– Я уже в тот день почувствовал себя плохо. И заехал в аптеку… – Пальцы Парамонова принялись проворно плести паутину. – Вот распечатка моих расходов… Я расплачивался в аптеке кредиткой… Посмотрите. – Он развернул ноут к Стасу. – Время последней покупки.

– Одиннадцать тридцать пять…

– Там указано, где она сделана… Смотрите: время, дата, номер дежурной аптеки…

– И что?

– Я вам сейчас покажу эту аптеку на карте… – Вновь почти неуловимое движение длинных пальцев. – Пожалуйста…

– Так это же…

– В десяти минутах езды от моего дома. Вот и считайте… Я не знаю, когда ее убили, но в половине десятого, когда я уходил со склада, Ольга Ивановна еще была жива. Было скользко, пробки, и я потратил на дорогу домой больше двух часов. Вот прогноз погоды на тот день и места, где дороги были забиты. – Пальцы Парамонова поползли по клавиатуре. – Главная пробка образовалась на Кольце, здесь я простоял минут сорок…

Стас сначала тупо смотрел на карту, где флажком была обозначена дежурная аптека, в которой Парамонов вечером, в одиннадцать тридцать пять, в день убийства Ольги Ивановны покупал лекарства от простуды. Потом, поморщившись, взглянул на отчет о плохих погодных условиях:

– Да знаю я! Сам в тот день рулил! Да, не клеится. Но ведь где десять, там и девять.

– Не понял?

– Эксперты могли ошибиться, – пояснил Стас. – Они сказали, что кладовщица убита между десятью и одиннадцатью вечера. А вы ушли в половине десятого. Полчаса погоды не делают. – Он явно блефовал. – Да и на дорогу вы могли потратить, скажем, не два часа, а всего полтора. Чем можете доказать, что сорок минут стояли в пробке на Кольце?

– Скажите, а зачем мне ее убивать? – усмехнулся Юрий, разворачивая к себе ноут. – И потом: доказать могу. Я, кажется, нарушил правила, съезжая с Кольца, помню вспышку фотокамеры. Можете сделать запрос в ГИБДД по номеру машины. Там зафиксировано время, нетрудно сделать подсчеты.

– Хорошо, если так, – вновь поморщился Стас. – Надо будет – сделаю.

Все это время Оксана стояла рядом и внимательно слушала. Люба отметила некоторую нервозность Парамоновой. Юрий врет? Но банковская карта не может врать. И вряд ли ошибся патологоанатом, определяя время смерти.

– Со склада за последние два года пропали комплектующие на общую сумму в несколько сот тысяч долларов, – негромко сказал Стас. – Ведь вас же проверяли на детекторе лжи.

– Проверили, и что? Я его прошел чисто.

– В каких отношениях вы были с Ольгой Ивановной?

– В никаких.

– Но вы столько лет проработали вместе!

– Я и с Габаевым почти столько же проработал. Но если мне не о чем с ним разговаривать! Как в первый день нашего знакомства, так и сейчас! Он в компах не рубит вообще. И она не секла. Я ее обучал складской программе неделю! – В голосе Юрия звучало возмущение. – Неделю, – повторил он и презрительно добавил: – За это время и обезьяну можно научить. Вон Ксанка лучше рубит в компах! Хотя она гуманитарий!

– Юра! – покачала головой жена. – Выпей горячего молока.

– А что? Я бы не смог жить с дурой, которая ничего не понимает в том, что является смыслом всей моей жизни! А наша кладовщица – законченная кретинка!

– Юра!

– Я говорю то, что думаю. – Парамонов закашлялся. – Извините…

– Но есть же другие вещи, – вмешалась в разговор Люба. – Не только работа.

– Она смотрит передачу на «Первом»… – Парамонов поморщился. – Забыл название… Где женятся, в общем. Это безнадега.

– Смотрела, – машинально поправила Люба. – Так полстраны ее смотрит.

– Полстраны дебилов. А она еще это и обсуждает! С Габаевым! Какой из женихов был лучше, а какой хуже!

– Обсуждала, – напомнил Стас.

– Все равно дебилка в квадрате! Как можно это смотреть?!

– Она была одинокой женщиной, которая мечтала устроить личную жизнь, – напомнила Люба.

– А я что, должен это слушать? Я на сборке надеваю наушники. Отработал – и домой. Никогда с ними не обедал, с Ольгой и Габаевым. Даже на ее стряпню не польстился. Хотя она часто приносила «что‑нибудь вкусненькое», – передразнил Парамонов. – Но я лучше голодным буду ходить, чем слушать, как они обсуждают субботний вечер на «Первом». Или концерт ко Дню милиции.

– Полиции, – машинально поправила Люба.

– Да назови хоть… – Парамонов опять закашлялся. Оксана метнулась на кухню.

– Ольга Ивановна не производила впечатления женщины глупой, все интересы которой сосредоточены на кухне и в телевизоре, в просмотре бесконечных сериалов, – заметила Люба.

– А вы с ней хоть когда‑нибудь общались?

– Да.

Люба переглянулась со Стасом. Либо Парамонов гениальный актер, либо он и в самом деле ни при чем. Он сейчас говорил в запале, искренне возмущаясь ограниченностью кладовщицы и грузчика. И убийца знал о разговоре в клинике. Потому и убрал свидетеля.

– Я с ней беседовала, – повторила Люба. – Наш разговор длился около часа.

– Что ж… вы женщина. Вам проще.

– Проще жить или проще понять Ольгу Ивановну?

– И то и то, – усмехнулся Юрий.

– Значит, Ольга Ивановна тесно общалась только с Габаевым, – вернулся к интересующей его теме Стас.

– Да, они друзья.

– А Макс с Пендраковым?

– Макс засланный казачок, а Пендраков… Ничего не могу сказать об Олеге. Он человек необщительный.

– Вот как? – удивилась Люба.

– Мутный какой‑то.

– А почему его нет у вас в друзьях?

– А зачем ему там быть? – откровенно удивился Юрий.

– Но ведь все остальные…

Парамонов опять надсадно закашлялся. К счастью, пришла Оксана с чашкой и протянула ее Юрию:

– Выпей. Молоко с маслом и медом. Тебе станет легче.

Тот с благодарностью принял питье.

– Можно поговорить о вашей дочери? – спросила Люба.

– О дочери? – Парамонов поперхнулся молоком. Оксана кинулась к нему:

– Юрочка, успокойся! Как вам не стыдно! – метнулась она злой взгляд на Любу. – У нас в семье трагедия, а вы…

– Трагедия случилась не вчера.

– Но мы до сих пор переживаем!

– Ксана, перестань, – тихо попросил Юрий.

– Нет, пусть знают! Юля была мне как дочь! Мы с ней жили душа в душу!

– Ксана!

– Я ее так любила…

И тут из прихожей раздался рев. Васька все‑таки залез в шкаф и умудрился стянуть с вешалки шубу, которая, упав, накрыла его с головой. Малыш испугался и заревел. Оксана кинулась к нему.

– Она сумасшедшая мать, – виновато пояснил Юрий. – Знаете, я сам не ожидал. К существованию Юли она поначалу отнеслась прохладно. «Ах, у тебя дочь… Я не знала…» Мы даже какое‑то время не встречались. А потом она познакомилась с Юлей, и… Они поладили. Это было здорово!

– Извините, а что случилось с матерью Юли? Раз девочка жила с вами…

– Она умерла, – коротко ответил Парамонов.

– Как умерла?

– Рак. – Он говорил неохотно, отрывисто. – Я, если честно, чувствую себя виноватым. Я ведь начал встречаться с Оксаной, когда Лера еще была жива. Хотя встречаться – это громко сказано. Мы переписывались на форуме. Лера лежала в больнице, я уже знал диагноз. Она умирала. Вы меня поймите, – вдруг стал оправдываться он. – Лера тяжело болела года три. Она была старше меня. И вот в сорок лет у нее нашли рак. Три года мы мучились. Куда только не ходили! Меня так вымотали эти больницы! И шарлатаны. Мы ведь и к экстрасенсам ходили. Пока мне не сказали: рак неоперабелен. И не забрали Леру в хоспис. Я весь Инет прошарил. Все искал чудодейственное средство. И вот на одном из форумов я познакомился с Ксанкой. Слово за слово… – Он вздохнул. – Но по‑настоящему мы стали встречаться только после того, как Лера умерла.

– А поженились?

– Через год, – коротко сказал Парамонов.

– Да, печальная история, – вздохнула Люба.

– Ксанка оказалась сумасшедшей матерью! – оживился вдруг Юрий. – Когда узнала, что беременна, чуть с ума не сошла от радости!

– Вам повезло.

– Да, – согласился Юрий. – Очень повезло.

– Как же вы упустили девочку?

– Понимаете, я целыми днями на работе, – виновато сказал он. – Раньше и склад, и офис были в Москве. В десяти минутах езды от дома. Мне было очень удобно. А потом начался кризис. Офис оставили в Москве, а складское помещение арендовали за городом, там дешевле. А я занимаюсь «заливкой». Ездить туда не ближний свет, но я к этой работе привык. Шеф меня никогда не обижал. Он прекрасно знает, чем мне обязан. Моим мозгам. Я кучу денег для фирмы заработал. Не знаю, как к другим, но ко мне он всегда относился нормально и деньгами не обижал. Ксанка, как только залетела, бросила работу. У нее там и раньше‑то не очень ладилось.

– А что она окончила? – из вежливости поинтересовалась Люба.

– Педагогический.

– Учителям сейчас хорошо платят.

– Ей и платят декретные. Она нормально ушла, без скандала, хотя сразу предупредила, что в школу не вернется. Я же говорю, что Ксанка сумасшедшая мать. Решила сидеть с Васькой, пока он в первый класс не пойдет. Не хочет его в садик отдавать. А я добытчик. Но это нормально: мужчина работает, женщина ведет домашнее хозяйство. Ксанка – хорошая жена. Готовит – пальчики оближешь! Дома всегда была нормальная обстановка. Ужин на плите, чистые рубашки в шкафу. Приезжаю – они по своим комнатам сидят. Каждая за своим компом. Уж этого добра…

– Понятно.

Плач в прихожей постепенно затихал. Люба поднесла ко рту чашку с остывшим чаем. Сделав пару глотков, спросила:

– Значит, Юля вам ничего не рассказывала о своем парне?

– Когда?

– А Оксане?

– Это вы у нее спросите.

– А вы разве не обсуждали с ней самоубийство дочери?

– Поймите, нас и так в полицию затаскали. Что тут еще обсуждать? Из детской комнаты не раз приходили. Юля ведь была несовершеннолетней, а их сейчас за это стригут, ментов. За проблемных подростков. А тут суицид!

– А следователь не связывал самоубийство Юли с группой «Анgелы Sмеrти?» – спросила Люба.

– А что это? – искренне удивился Юрий.

– Группа есть такая в социальной сети. Приват. Далеко не всех туда пускают. Юля была ее активным членом.

– Первый раз слышу, – удивился Парамонов. – Постойте… Была же записка. Юля написала ее тому самому мальчику, из‑за которого…

– Юра! – В дверях появилась Оксана с Васькой на руках. – Ты вовсе не обязан об этом говорить! Дело закрыто! Мы достаточно намучились!

– Оксана, а вас следователь не спрашивал об «Анgелах Sмеrти»? – внимательно посмотрела на нее Люба.

– Первый раз слышу! – Васька опять заплакал, и Оксана принялась покрывать поцелуями его пухлые щечки: – Тихо, тихо, маленький… Успокойся, малыш…

– А вы читали ее предсмертную записку?

– Господи, ну сколько можно! – истерически взвизгнула Оксана. Она моментально изменилась: куда делся тусклый вид, усталость, подавленность?

«Сумасшедшая мать», – подумала Люба. Есть такой тип женщин. Семья для них на первом месте, а в ней главнее всего дети. Муж лишь средство, чтобы их обеспечить всем, чем только возможно. Оксана не рвется на работу, не очень‑то следит за собой, с подружками общается постольку‑поскольку, зато кастрюли блестят, бак для грязного белья к вечеру пуст, в шкафу стопкой лежат накрахмаленные простыни, а в холодильнике полно еды. Юрию и в самом деле повезло.

«Надо уходить…» Люба отставила пустую чашку и встала.

– Что ж, выздоравливайте, Юрий Павлович. – Стас тоже поднялся. – Мы проверим ваше алиби, а потом вернемся к этому разговору.

– Думаете, я взломал банковский сайт? – усмехнулся Юрий.

– Но ведь вы это можете?

– Я этим не занимаюсь! – отрезал Парамонов. – Если бы я мог взламывать банковские сайты, зачем красть комплектующие со склада, которые еще надо кому‑то продать, куда‑то определить черный нал. А тут увел деньги в офшор – и живи себе припеваючи где‑нибудь на Гаити.

– Почему Гаити? – невольно улыбнулась Люба.

– Ну а куда ж мне с такими деньгами? – развел руками Парамонов. – Послушайте, я программист, а не вор. Мне хорошо платят за мою работу. Я очень люблю свою жену, поэтому не имею любовницы. Обожаю сына. Мы с Оксаной не озабочены потреблятством.

– Как‑как?

– А что? Мне нравится это модное словечко. – Юрий улыбнулся. – Очень точно отражает образ жизни, которым живет большинство. Я его в Инете вычитал. Потреблятство. Понравилось. Так что не впутывайте меня в это. И… мою семью тоже в покое оставьте, – тихо попросил он.

Оксана стояла рядом и согласно кивала. Васька сосредоточенно сосал палец.

– Вот моя визитка. – Люба полезла в сумочку. – Если что, звоните. Мне очень интересно знать все об «Анgелах Sмеrти». Вдруг вы что‑то вспомните.

– А зачем вам это? – удивленно спросил Юрий.

– Я пишу диссертацию… – Люба слегка замялась. – О влиянии Интернета на различные возрастные группы. В основном меня интересуют подростки.

– Я не думаю, что мы вам чем‑нибудь можем помочь.

Им со Стасом ничего не оставалось, как распрощаться. Любина визитка осталась лежать на столе рядом с пустой чашкой. Не исключено, что ее смахнут в мусорное ведро вместе с фантиками из‑под конфет. Оксана – хорошая хозяйка. Она ревностно хранит семейный очаг и покой мужа.

Едва они отъехали от дома Парамоновых, Люба сказала:

– Это не он.

– Как так? Мы же с тобой решили…

– Не он, и все. Я чувствую.

– Что ж ты со мной делаешь! – разозлился Самохвалов. – У нас было три стопроцентных подозреваемых! Три! Которые железно вписывались в схему! А теперь никого! Ноль!

– Остались еще двое, – тихо напомнила Люба.

– Кто?! Габаев с Максом?!

– Именно.

– Ну, понятно. Как говорится, ищи крайнего. А крайние у нас кто? Гастарбайтеры! На них все и валят. У Габаева временная регистрация. Он – лицо кавказской национальности. Лучшей кандидатуры не найти, согласен. Но пойми ты… Мне не срок ему надо нарисовать, а деньги вернуть. Бабки, грины… Понимаешь?!

Люба пожала плечами:

– Понимаю.

– Да ничего ты не понимаешь!

– У Парамонова алиби, – напомнила она.

– А я тебе сто раз говорил, что вор, а теперь еще и убийца, не дурак. Откуда я знаю, кто покупал лекарство по кредитке Парамонова? Может, сообщник?

– А может, они все повязаны? Все работники склада? Один ворует, другая базу рисует, третий сбывает краденое.

– А что? Об этом я не подумал… Еще один подельник? – всерьез задумался Стас. – Всем гамбузом тащат?

Они какое‑то время молчали.

– Что ты скажешь о его жене? – спросила Люба.

– Кого? Парамонова? Баба как баба.

– По‑моему, она нервничала.

– А ты бы не нервничала?

– Если мой муж невиновен – то нет. Он сказал что‑то очень важное… погоди… Там была какая‑то фраза… Которая меня насторожила…

– Ты же сказала, что он невиновен, – усмехнулся Стас.

– Такое странное чувство, что он мне все рассказал. И я поняла, о чем это он, но… Что‑то меня отвлекло…

– Перестань играть в детектива, – поморщился Стас. – Тебе не идет.

– Я не играю, – обиделась она. – Это психологический фокус, ключевую фразу из важного разговора человек вспоминает где‑то через сутки. Если разговор состоялся вечером, то наутро. Недаром же говорят: утро вечера мудренее. Вперед бегут эмоции: он мне сказал, а она сказала… Имеют значение тон, обидные слова, реакция свидетелей разговора, если они были. И только когда спадает накал страстей и душа успокаивается, включаются мозги. Тут‑то и всплывает ключевая фраза, сказанная, быть может, в запале. Важнейшая информация. Парамонов мне сказал все, что я хотела услышать, уверена.

– Есть шанс, что завтра ты назовешь мне имя убийцы? – усмехнулся Стас.

– Возможно… – она еле слышно вздохнула. Пока никаких идей. Но и утро еще не наступило. – Что мы будем делать дальше?

– Мы? Ты же отказалась мне помогать.

– Я тебе должна. Ты избавил меня от приставаний Василия Федоровича. На работе меня, похоже, восстановят. Все утряслось.

– Значит, проблема рассосалась?

– В процессе.

– Выходит, ты больше не несчастная женщина?

– Стас, я несчастная одинокая женщина, но ты можешь расслабиться. Я готова перейти от безостановочных рыданий к разумному осмыслению ситуации. То есть я могу остаться дома одна.

– Это хорошо, – он кивнул. – Раз ты пока не готова назвать мне имя вора, а главное, предъявить стопроцентные доказательства, давай отрабатывать Макса.

– Почему не Габаева?

– Потому что это очевидно! – отрезал Стас. – Настолько очевидно, что не хочется верить. Они с кладовщицей были друзьями, он хранил ее вещи, она подчищала ради него базу. А потом отказа

Date: 2015-09-02; view: 286; Нарушение авторских прав