На ловца и зверь

Сегодня кандидат психологических наук Любовь Александровна Петрова ждала одну из своих звездных клиенток. Популярная телеведущая все никак не могла сбросить вес после родов. Не помогали ни диеты, ни антицеллюлитный массаж, ни изнурительные тренировки в спортзале.

– Ничего не могу с собой поделать, – заявила на первом же сеансе звезда. – Люблю сало. Прихожу домой после обертывания водорослями и специального массажа и первым делом лезу в холодильник. Аппетит зверский! Отрезаю кусок бородинского, кладу на него ломоть сала и… – Женщина сладко причмокнула.

– А как же диета?

– Но ведь пишут, что от сала не полнеют, – с удивлением сказала звезда.

– А ко мне‑то вы с чем пришли?

– Мне диетолог сказала, что необходим определенный психологический настрой. Вы должны мне внушить, что я худею, и я тут же начну сбрасывать вес. Муж хочет, чтобы я как можно скорее вышла на работу.

– А вы чего хотите?

– Знаете, я всегда считала, что главная моя задача – удачно выйти замуж, – призналась звезда. – Родить ребенка, а лучше двух. Или даже трех. И заниматься собой, детьми. Я все для этого сделала. Как только на моем горизонте появился подходящий кандидат, я своего шанса не упустила. Но оказалось, что у мужа совсем другие планы. Он женился на медийной персоне и хочет, чтобы я продолжала делать карьеру на телевидении.

– А вы этого не хотите.

– Не то чтобы не хочу… – Телеведущая замялась. – Это ведь только со стороны все выглядит красиво. А на деле каторга. Надо встать засветло, чтобы успеть на утренний эфир, обратно тащиться по пробкам, задыхаясь от бензиновых выхлопов, каждый день подвергать свое лицо экзекуции, потому что на него наносят тонну грима. Все это надо потом смыть. А попробуйте это сделать как следует, когда глаза слипаются! Наутро все постельное белье в пятнах, муж орет. Игорек у меня чистюля. Да что там! – не сдержалась она. – Просто маньяк! Полотенца в ванной должны всегда висеть ровно, по линеечке, чашки на кухне стоять в ряд, паркет блестеть, как зеркало. Я живу словно в казарме! Ни на минуту не могу расслабиться! Ведь как только уходит прислуга, за порядком должна следить я! И плюс к этому надо всегда быть в форме, потому что камера полнит. Чтобы на экране смотреться достойно, в жизни надо быть плоской, как гладильная доска. А после работы обязательно какая‑нибудь тусовка. Надо же мелькать, это записано в контракте. Меня к концу дня шатает от голода и усталости, я думаю: лучше умереть, чем так жить! Поесть как следует нельзя, выпить нельзя, потому что калории. И все время надо улыбаться. У меня после эфира лицо как резиновая маска, я эту дурацкую улыбку отклеить потом не могу! Прихожу в кафе перекусить и как идиотка всем улыбаюсь. Да что я рассказываю, у вас подруга – ведущая ток‑шоу! Но ей повезло, у нее имидж клоунессы. Лишние килограммы ей только на пользу. А я – романтическая героиня. В общем, мне надо похудеть, чтобы вернуться в эфир. – Глубокий вздох.

– У вас внутренний конфликт. Вам диетолог верно посоветовала обратиться ко мне. Вы на самом деле этого не хотите, потому и не худеете. А мужу говорите: что я могу поделать? Гормоны! Это ведь он приставил к вам диетолога?

– Да. И составил жесткое расписание моих массажей и тренировок, – уныло сказала телеведущая, поправив оборку на пышном бюсте.

– Как вам удается доставать сало? – не удержалась от улыбки Люба.

– Домработница. Лиза – просто золото! Она из деревни. Это ее сало. То есть домашнее, деревенское, – звезда опять сладко причмокнула. – С чесночком, с розовой прослоечкой… Знаете, какая вкуснотища?

– Догадываюсь.

– Помогите мне, прошу вас! Если я не похудею и не выйду на работу, мне грозит развод!

– Хорошо. Вам нужно сменить приоритеты. Вы часом не из многодетной семьи?

– Да. А как вы узнали? Вам Игорь звонил?

– Ваш муж мне не звонил. Сама догадалась. Давайте с этого и начнем. С мамы…

За месяц они с телеведущей сделали кое‑какие успехи. Вес вроде бы пошел на убыль. Но сегодня, едва Люба приехала на работу, раздался звонок на мобильный:

– Любовь Александровна? Это Лена.

– Что случилось, Леночка?

– Я сегодня не приеду.

– Но ведь мы же договаривались!

– Все случилось так неожиданно… В общем, мы с мужем поругались. Его родители меня достали. Обозвали бездельницей. Как будто я виновата, что кризис! Я же не знала, что Игорь на меня рассчитывал! А я как раз рассчитывала на него! А теперь они упрекают меня в том, что я, мало того, сама навязалась, так еще и навязала им своего ребенка! Своего, представляете?! Будто их сын не имеет к этому ребенку никакого отношения! Ведь он был так счастлив, когда я сказала, что беременна, мой Игорь! А его мамочка заявила, что он просто не хотел меня расстраивать. У меня это первая беременность, поэтому об аборте речь не шла. Я сразу сказала, что буду рожать. Получается, что навязалась, – всхлипнула звезда. – Я в шоке.

– И вы решили остаться в своем весе?

– Я уезжаю к маме. Я уже в машине, если честно. В пятистах километрах от Москвы.

– И вы мне только сейчас звоните?!

– Я была не уверена. Думала, что Игорь мне позвонит и попросит вернуться. Но он не звонит. Я поняла, что уже к вам не успеваю, даже если мы прямо сейчас с ним помиримся. Я вам заплачу, – поспешно сказала звезда. – То есть компенсирую. Как только вернусь в Москву.

– А если не вернетесь? – с иронией спросила Люба.

– Тогда сходите к Игорю. Это ведь он виноват, что сорвался сеанс.

– Спасибо, Леночка. Я всегда рада вас слышать.

– До свидания, Любовь Александровна!

Вот так. Сходите к Игорю. Люба невольно улыбнулась, представив, как объясняет свой визит его секретарше, и посмотрела на часы. Следующий клиент будет только через час. Она не спеша вышла из машины и нос к носу столкнулась с наркологом. С тем самым наркологом, который тоже звездил на ток‑шоу «Все всерьез» и зачастую сидел в студии на одном диванчике с Любовью Александровной Петровой, психологом.

– Правильно говорят, Люба, что на ловца и зверь бежит! – расплылся он в улыбке. – Ты сегодня просто очаровательна! Да что я такое говорю? Ты всегда красавица!

Нарколог со всеми был на «ты», да еще и стремился непременно дотронуться до собеседника, погладить по руке, похлопать по плечу, приобнять. «Тактильный контакт, – машинально отметила Люба. – Очень действенно». К Василию Федоровичу клиенты моментально проникались симпатией, он был такой свой, такой понятный и добрый, заботливый, как папочка, даром что доктор наук. Уж этот поможет. Хотя Люба по опыту знала, что самые хорошие врачи – люди хмурые, неразговорчивые и на пациентов предпочитают орать, чтобы дошло, а не гладить по руке. Самой Любе нарколог был неприятен, она все время ждала от него подвоха.

– А почему такое лицо? – участливо спросил Василий Федорович. – Что у тебя случилось?

– Ничего страшного. Клиент отказался от сеанса. Я расстроилась, потому что час придется ждать. Но я пока поработаю над диссертацией.

– Как же мне повезло! – Нарколог стиснул Любу в объятиях. – Ведь я мечтал: как бы Любонька и для меня выкроила свое драгоценное времечко?

– Вы нуждаетесь в психологической консультации? – удивилась она.

– Лапонька моя, да кто же в ней не нуждается? Но я все как‑то сам, времени‑то нет по сеансам ходить. Все о кормильцах моих беспокоюсь.

Кормильцами Василий Федорович называл пациентов, и Любе это тоже было неприятно.

– Лапонька моя, где бы нам поговорить?

Люба уже знала, что он не отвяжется. Василий Федорович был липкий, как клей, своими бесчисленными прикосновениями он словно обволакивал собеседника, создавая невидимые узы, так что после общения с ним оставалось ощущение, будто ты муха, попавшая в паутину. Люба не знала, насколько он хороший врач, но карьеру Василий Федорович сделал блестящую. И все потому, что от него невозможно было отвязаться. Проще дать то, что он хочет. Люба как‑то видела его жену, сногсшибательной красоты женщину, раза в два моложе самого нарколога. Было такое ощущение, что ее загипнотизировали. Она с полусонной улыбкой смотрела на лысого, как коленка, маленького и толстенького супруга, который то гладил ее точеные пальцы, то касался лебединой шеи, то клал короткопалую руку на тонкую талию, обнимая ее. Красавица лишь молча улыбалась и невидящими глазами смотрела в пустоту. То ли она была убийственно близорука, то ли жила какой‑то своей, особенной жизнью, не замечая никого вокруг, в том числе и карлика‑мужа.

Сопровождаемая Василием Федоровичем, Люба шла к ступенькам крыльца. Он вился вокруг, словно рой обремененных медом пчел, не жалил, а обмазывал липким, приторным.

– Любонька, лапонька, не в службу, а в дружбу…

Шубка была заботливо подхвачена, стул отодвинут. Она и опомниться не успела, как очутилась у себя в кабинете, и Василий Федорович закрыл дверь с таким видом, словно этот час его и только его.

– Что у вас случилось? – со вздохом спросила Люба. Не отвяжется. О диссертации придется забыть. На вознаграждение она тоже не рассчитывала, Василий Федорович известный халявщик. Вся реклама, которая была в СМИ, не стоила ему ни копейки. Уж как он ее добивался, каким елеем обмазывал журналистов, только им было известно и самому наркологу. Но факт оставался фактом: он процветал.

– Не у меня, Любонька, не у меня. У кормильца. Прямо‑таки не знаю, что с ним делать, – Василий Федорович цепко посмотрел ей в глаза.

– А что такое?

– Понимаешь, красавица, начали мы хорошо. Я его закодировал, вшил торпеду. Честно сказать, я больше рассчитывал на эффект плацебо, ну, не враг же я человеку? А он втемяшил себе в голову, что даже от минимальной дозы спиртного может ласты склеить. Прямо микроскопической. – Василий Федорович пухлыми пальчиками показал эту самую дозу. – Даже кефира не пьет, лапонька. Квасу не пьет. Этикетки читает все без разбору. Я ему: «Успокойтесь, сладкий вы мой, ничегошеньки не будет. И пятьдесят граммчиков водки для вас абсолютно безвредны». А он не слушает: «Я, – говорит, – читал литературку‑то. Не могу пить, иначе помру. Даже грамм для меня смертелен, как яд кураре». Жена мне его звонила. Спрашивает: что делать? Совсем человек сдвинулся.

– Так выньте из него эту капсулу с лекарством.

– С плацебо, – поправил Василий Федорович.

– Тем более.

– Так он не дается. – Нарколог тяжело вздохнул. – Мало того, внушил себе, что лекарство попало в кровь, теперь он заражен им на всю жизнь.

– Значит, до того, как вы вшили ему капсулу, у человека были проблемы с психикой.

– Похоже на то, – вздохнул Василий Федорович.

– Почему же вы не проконсультировались у психиатра, прежде чем начать лечение?

– Так вот я к тебе и пришел, лапонька! Психи‑то по твоей части, а? – подмигнул ей Василий Федорович.

– Что я‑то теперь могу сделать?

– Вылечи его, сладкая ты моя. Помоги, будь ласка. Верни человека к нормальной жизни. Жена даже сказала: хрен с ним, пусть пьет. Он же не человек теперь. На всех волком смотрит, всех подозревает. Извести, мол, его хотят. И вообще это был заговор с целью заполучить наследство. Она ведь его ко мне привела, жена. Мы хотели как лучше, а получилось – угробили мужика. Сектанты какие‑то стали вокруг него виться. Старообрядцы. Он, того и гляди, в скит уйдет. Или, еще хуже, в буддизм.

– Почему же буддизм хуже? – усмехнулась Люба.

– Потому что не по‑русски это. Не по‑людски. У него ж семья, дети. От другой жены. Все было хорошо, пока человек пил. Как пошла эта мода на здоровый образ жизни, так и снесло его. С пути кормилец мой сбился. Водку бросил, а чем ее заменить‑то? Как стресс снимать? Этикетки читает. – Василий Федорович тяжело вздохнул. – Смерть свою ищет.

– Василий Федорович, вы шарлатан! – рассердилась Люба. – Вы всем вшиваете плацебо?

– Иногда по фотографии кодирую. Могу и по телефону, – невинно посмотрел на нее лысый толстячок, лицо которого было похоже на масленый блин. – Любонька, я уже понял, что без психолога мне не обойтись. Давай работать в паре, а? Деньгами не обижу.

При мысли, что она каждый день будет ощущать на себе эти липкие пальцы, Любу затошнило. Работать с Василием Федоровичем? Да хуже этого ничего и быть не может!

– Жена «кормильца» грозится подать на вас в суд? – догадалась она.

– Скандальная баба, – признался Василий Федорович и залебезил: – На них же, лапонька, не написано, на психах‑то, что они психи.

– Так вам скандал только на пользу. Пойдете к Людмиле на ток‑шоу со своей «медовенькой» клиенткой. Полаетесь в эфире, народ валом повалит.

– Так‑то оно так, – вздохнул Василий Федорович. – Только огласка мне, сладкая моя, ни к чему. Одно дело – о других гутарить, комментарии давать, а когда твои грязные пеленки полощут, – совсем другое, – хитро посмотрел на нее нарколог. – Непонятно еще, как оно все обернется!

– И много таких клиентов? Которые заподозрили вас в шарлатанстве?

– Ну, зачем ты так, Любонька? – Василий Федорович сделал вид, что обиделся. Но она‑то прекрасно знала, что нарколог принадлежит к категории людей, живущих по принципу: плюнь в глаза, все божья роса. Если ему выгодно, он никогда не обижается. И надо отдать должное, он не был мстителен.

– Вы же деловой человек? – спросила она в упор.

– Так‑то оно так, – уклончиво ответил нарколог и посмотрел на Любу преданными глазами: скажи, чего ты хочешь?

– Я помогу вам в обмен на информацию. У вас есть клиентка. Некая Ольга Ивановна… – Люба назвала фамилию. По тому, как насторожился нарколог, она поняла, что кладовщица относится к категории проблемных «кормильцев». – У вас лечится ее сын. Я хочу знать все: историю болезни, как, когда и сколько лечился, и сколько платила мать.

– Любовь Александровна, ведь это врачебная тайна, – враз охладел нарколог.

– Сколько с вас снимут по суду, если жена «кормильца» наймет хорошего адвоката? Вам как проще – заплатить кругленькую сумму или вы согласны со мной договориться забесплатно?

– Согласен, – тут же сказал Василий Федорович. Калькуляцию в уме он произвел мгновенно.

– Изложите мне суть конфликта с Ольгой Ивановной, – велела Люба.

– Да какой там конфликт? – поморщился толстячок. – Мамаша сама во всем виновата. Упустила парня. Помешались все на деньгах: работа, работа, работа… Фирму она, вишь ли, поднимала! Чужую, заметь! А парень весь день на улице болтался. В первый класс пошел один, после обеда продленка, мамочка даже уроки никогда не проверяла, некогда ей. Сначала сигареты, потом пивко. Ну и покатилось. Кокаин, кодеин, героин. Она ко мне пришла, когда все уже произошло. А я не волшебник, – развел он руками.

– Значит, случай безнадежный?

– Есть такие наркотики, лапонька, с которых не слезешь, даже если всю кровь слить, очистить и новую, стерильную, закачать. Необратимый процесс.

– Вы знали это с самого начала?

Нарколог молча развел руками.

– И тем не менее взяли с нее деньги?

– Не я бы, так она к другому бы пошла, лапа моя. А то ты не знаешь. И не все такие честные, как я. Сколько ж, Любонька, нынче развелось шарлатанов! – сокрушенно покачал головой Василий Федорович. Себя он искренне считал целителем, спасителем заблудших человеческих душ.

– А вы бы сказали ей правду.

– Какую правду, лапонька? Что ее сын умирает? А кто в нее поверит? Жизнь такая штука: до последнего вздоха никто не верит, что это все, конец. Ты ж психолог. Человек только надеждой и жив. Мамочке, вишь, надо было себя в жертву принести. Она же во всем виновата. А я эту жертву великодушно принял.

– Сколько она вам заплатила?

Василий Федорович поморщился.

– Мы же договорились, – нажала Люба.

– Тридцать тысяч долларов.

– Немало. Откуда у нее деньги?

– Вот этого не знаю, – развел руками нарколог. – И не мое дело, лапонька, такие вопросы задавать. Да и кто на этот вопрос правду‑то нынче ответит? Откуда деньги! Оттуда… Да и за что я взял‑то, Люба? Сама посуди. Палата на одного – раз, – начал он загибать пальцы, – персональная медсестра – два, улучшенное питание – три…

– А оно ему надо?

– Я, лапонька, для него у себя в клинике персональный хоспис устроил. Невзирая на… Ты ж знаешь моих клиентов. Им надо верить в то, что от наркомании можно излечиться, они за это и платят. А мы с тобой прекрасно знаем обратное. Бывают, конечно, случаи, когда человек слезает с иглы. Но для этого нужен сильный характер. Паша – не тот случай. Не в мамку пошел. И потом: в организме начался необратимый процесс.

– Так ему же только двадцать лет!

– Двадцать один. Он слаб и легко поддается влиянию. Мамаша с деньгами прижала, так сынок начал закачивать в себя всякую дрянь. Самопал они варили из кодеинсодержащих препаратов. Я его в таком виде вообще не должен был принимать. В гроб краше кладут.

– Благодетель, – усмехнулась Люба.

– Если хочешь, да. Ты бы пошла, взглянула. Там все тело язвами изъедено. Вонь стоит. А у меня клиенты элитные.

– Но Ольга Ивановна все равно недовольна.

– Это другой случай. Тоже из области твоей психологии. – Он так и сказал: «твоей». – Она чуда хочет, а чудеса только в сказках бывают. И не за тридцать штук. Характер у бабы не подарок. Была бы она другая, сынок наркоманом бы не стал. Она себя переделать не хочет, да и поздно уже. А характер давит. Как же я, личность, да все равно ничего изменить не могу? Вот вам деньги. Надо будет – еще принесу. А что мне деньги? Я не волшебник. – Василий Федорович вновь развел руками.

«Как же Ольга Ивановна должна ненавидеть своего босса», – подумала Люба. И спросила:

– Вы можете представить меня своей ассистенткой? Я хочу с ней познакомиться.

– А в чем дело‑то? – сообразил наконец спросить Василий Федорович. – На кой она тебе сдалась?

– Ольгу Ивановну подозревают в воровстве. – Люба не умела врать. – На складе, где она работает, пропадают комплектующие. Процессоры, материнские платы… Это дорого стоит.

– Тогда – да, – оживился нарколог. – Вот и я подумал: ну откуда у нее тридцать штук? Сразу согласилась и глазом не моргнула. И еще обещала денег дать, если дело сдвинется с мертвой точки. Понятно: склад – бездонная бочка.

– Так вы не отрицаете возможности, что Ольга Ивановна использует свое служебное положение для обогащения? – официально спросила Люба.

– Ну а кто… Где наркотики, там и криминал. Конечно, она. Характер у бабы кремень. Умная, скрытная. Настырная. Сажать таких надо. Я тебе, сладкая моя, помогу. Тебе небось денег за это обещали?

– Нет.

– Тогда какой же твой интерес?

– Я докторскую пишу. – Отрицать не имело смысла. Василий Федорович понимал только отношения в плоскости товар – деньги – товар. Иначе мыслить он не умел.

– А при чем тут склад? – наморщил лоб нарколог.

– Долго объяснять. В общем, мне нужна полная информация по кладовщице. А я помогу решить вашу проблему.

– Ага. Ты – мне, я – тебе. Это я понимаю. – Нарколог потер руки. – Сведу с Оленькой хоть сегодня. А когда ты человечка моего посмотришь?

– Хоть сегодня, – не осталась в долгу Люба.

– Вот это деловой подход! – обрадовался Василий Федорович. – Люблю таких людей! Сладкая ты моя! – Он кинулся к Любе с объятиями.

Она поспешно встала:

– Когда Ольга Ивановна придет к сыну?

– Часиков в десять. Как только работать закончит да по пробкам сюда доберется. Склад‑то за городом, до метро еще доехать надо. Не поздно тебе?

– Нет, я сегодня совершенно свободна. Я на всякий случай подойду пораньше, в половине девятого. А когда можно увидеть вашего проблемного пациента?

– Я ему сейчас позвоню. – Нарколог поспешно схватился за телефон. – Анатолий Гаврилович? Как здоровьице ваше драгоценное? Что вы говорите? Уже едете? А что случилось? Микстурку выпили? От кашля? Плохо, говорите? А что это вы хрипите? Задыхаетесь? Нет, это не симптомы. – Василий Федорович тяжело вздохнул. – С мигалкой? Да, это серьезно. Конечно, конечно. Ждем.

– Что такое? – спросила Люба.

– Выпил микстуру от кашля, потом прочитал этикетку и обнаружил, что в ее состав входит спирт. Начал задыхаться. Едет сюда на служебной машине с мигалкой. В состоянии клинической смерти.

– Как‑как? – Люба чуть не упала.

– Он так и сказал: еду в состоянии клинической смерти.

– Он что, совсем идиот?

– В Министерстве образования работает, – грустно посмотрел на нее Василий Федорович. – Я позвоню, чтобы приготовили ВИП‑палату. Жду тебя к вечеру, Любонька. Он пока полежит под капельницей. Почистим, глюкозу вольем. Хуже‑то не будет.

Нарколог торопливо вышел из кабинета, на ходу набирая номер секретарши. Люба машинально посмотрела на часы. День пошел кувырком. Один визит отменился, другой сам собой назначился. Плюс Ольга Ивановна. Еще один «железный подозревае‑мый» в воровстве. В мозгу у людей прочно сидят стереотипы. Наркотики – криминал. С другой стороны: а где еще кладовщица могла взять такие деньги?

…Ольгу Ивановну ей пришлось подождать. Видимо, работы было много или пробки больше, чем обычно. В ожидании кладовщицы Люба сидела на диванчике в холле. Василий Федорович об антураже заботился. Все здесь было дорого и с иголочки. Хорошенькие медсестры ходили на цыпочках, никто ни на кого не орал, все лучились такими же приглушенными, как верхний свет, улыбками.

– Не помешаю? – услышала вдруг Люба. Миловидная женщина лет сорока в махровом белом халате стояла рядом.

– Нет, конечно. Садитесь. – Люба подвинулась.

– Вы доктора ждете? На консультацию пришли? – женщина села и достала пачку сигарет. – Вам дым не помешает?

– Нет. – Любина собеседница с наслаждением закурила.

– Так вы к Василию Федоровичу? – спросила она.

– Да. На консультацию. – Люба не стала уточнять, что консультировать будет она.

– Понимаю. – Женщина усмехнулась. – Это вы по адресу обратились. Василий Федорович – известный специалист.

– А вы… лечитесь? – Внешний вид дамы говорил сам за себя, она была одета, как все пациенты стационара, но Люба побоялась ее обидеть.

– Да. Я алкоголичка. – Она глубоко затянулась.

– Вот уж никогда бы не подумала! – Люба говорила искренне. Лицо ее собеседницы было хоть и увядшее, но ухоженное, и пахло от белой махры дорогими духами. Ни синяков под глазами, ни трясущихся рук, ни потерянного взгляда.

– Я алкоголичка, – повторила женщина. – Причем неизлечимая.

В Любе заговорила профессиональная гордость. Если Василий Федорович шарлатан, это еще не значит, что алкоголизм неизлечим.

– Вы напрасно отчаиваетесь, – сказала она. – И от алкоголизма можно вылечиться.

– Да? А зачем? – На Любу смотрели умные усталые глаза. Очень красивые, карие, в зеленых прожилках.

– Как зачем? Чтобы жить полноценной жизнью.

– А что вы под этим понимаете?

– Иметь семью, детей.

– Я замужем. – Женщина показала обручальное кольцо. – Это муж меня сюда устроил. Он хорошо зарабатывает. И дети у меня есть.

– У вас проблемы с работой?

– Я не работаю, так что проблем нет. – Она вновь усмехнулась и пояснила: – Нет нужды идти на службу.

Все уже привыкли к мысли, что алкоголики – это с люди с проблемами. И пьют они оттого, что не могут эти проблемы решить. Люба поняла, что имеет дело со случаем нетипичным.

– Может, если бы вы нашли себе дело по душе или, к примеру, интересное хобби, не было бы нужды прикладываться к бутылке? – осторожно спросила она.

– Вы часом не психотерапевт?

– Да, – призналась Люба. – Психолог.

– Понятно. Не удивлюсь, если вас прислал мой муж. Так вот: как только я выйду отсюда, снова буду пить. И постараюсь, чтобы на этот раз меня так быстро не разоблачили.

– А в чем причина‑то?

– Ни в чем, – пожала плечами женщина. – И вообще: надоело слушать эту чушь. Читать откровения якобы вылечившихся алкоголиков. Ходить на групповые сеансы покаяния. «Я была алкоголичкой на протяжении десяти лет. Я падала в пропасть, жизнь стала кошмаром. Каждый день начинался похмельем и желанием поскорее что‑нибудь выпить. День проходил в пьяном угаре. А теперь я вылечилась и живу полной жизнью», – передразнила она. – А именно: хожу на работу, получаю гроши, толкаюсь в общественном транспорте или часами торчу в пробках, вечером готовлю ужин, драю полы и мою посуду. Моя жизнь прекрасна! Я смотрю телевизор и радуюсь за наших звезд! Читаю газеты и радуюсь за олигархов: как у них все хорошо! Я счастлива! Я готова рожать детей, которые будут обеспечивать светлое будущее детей олигархов где‑нибудь в Лондоне… Вот что такое полноценная жизнь для большинства наших женщин, госпожа психолог. Да уж лучше я продолжу пить. По крайней мере, буду делать все это в бессознательном состоянии: драить полы, мыть посуду и обеспечивать шампанским ванны для жен олигархов. Не так обидно.

– Разве ваш муж мало зарабатывает? Клиника‑то не дешевая, – не удержалась Люба. – Вы можете себе позволить элитное лечение. Кто‑то и о вас думает так же: зажравшаяся буржуйка.

– Я не буржуйка. – Собеседница прикурила еще одну сигарету. – Мой муж – строитель. Только не подумайте, бога ради, что он владелец строительной фирмы. Он строит особняки для богатых людей. Для очень богатых. За это много платят, потому что хорошие строители сейчас на вес золота. Которые умеют что‑то делать руками. Муж умеет. Он замечательно кладет кирпичи… – Женщина глубоко затянулась и добавила: – …И плитку.

– Странно. У вас ведь высшее образование?

Собеседница кивнула.

– А вы замужем за рабочим.

– У него тоже высшее образование. Просто в офисе меньше платят. И что толку от такой работы? Все равно выше головы не прыгнешь. А хорошие каменщики сейчас получают гораздо больше, чем рядовые менеджеры.

– Так в чем обида‑то?

– Как бы вам это объяснить…

– Да уж попробуйте.

– Мы всё боремся за мировое господство… – Глубокая затяжка. – Всё пытаемся доказать, что мы – сверхдержава. Огромную армию держим, чтобы защищаться от мифических врагов. А граница давно уже пролегла внутри страны. Есть мы, и есть они. Они не пользуются общественным транспортом, не ходят по оптовым рынкам, учат своих детей за границей, либо в закрытых школах, имеют кучу недвижимости и огромные счета в банках, а при общении с нами либо орут, либо пугаются. Орут в основном мужчины, пугаются женщины. ИХ женщины. Которые обходят стороной «Магнит» и «Копейку». А мы… Мы штопаем носки, чиним обувь и стираем целлофановые пакеты. А в графе «Другой источник доходов» дружно пишем: «Дача», потому что все лето крутим банки. Граница на замке, ее строго охраняют, хотя они к нам проникнуть и не пытаются, это мы иногда совершаем вылазки в красивую жизнь. Между нами необъявленная война. Мы зло называем их оли‑гархами, они нас презрительно – быдлом. Знаете, как обидно быть быдлом, имея образование филолога? И работать каменщиком с дипломом инженера. Обидно видеть, как тебя кругом обманывают.

– Странная у вас семья, – осторожно сказала Люба. Надо поскорее перевести разговор с глобального на личное.

– Обычная. Муж, жена, двое детей. Дети уже взрослые. Мальчик и мальчик. Старший учится в институте, младший школу заканчивает. Я рано вышла замуж. – Она затушила сигарету. – Просто у меня, в отличие от многих, мозги еще не отключились. И я делаю все, чтобы убить их алкоголем. Думать вредно. – Женщина встала и запахнула халат.

Любе не хотелось ее отпускать. Она тоже встала.

– Возьмите мою визитку. – Она полезла в сумочку. – Я с вас денег не возьму за консультацию, не беспокойтесь. Просто искренне хочу помочь.

Женщина не стала с ней спорить. Молча сунула визитку в карман махрового халата, тонко пахнущего духами, и кивнула:

– До свиданья.

«Не придет», – подумала Люба. И уже хотела броситься следом за пациенткой Василия Федоровича, как ее окликнул он сам:

– Любонька! Ну где же ты ходишь? Идемте на осмотр, Любовь Александровна, – поправился нарколог, заметив, что они не одни. – Это еще один запущенный случай, – шепнул он Любе на ушко. – По твоей части.

– Я уже поняла.

– Вот что бывает, когда люди книжек обчитаются. Я уже муженьку ее посоветовал сменить мою клинику на психиатрическую. Идем же! Ольга Ивановна пришла!

Паша

– Ольга Ивановна, разрешите вам представить… – Нарколог погладил Любино плечо. – Моя ассистентка. Петрова Любовь Александровна, кандидат психологических наук. Мы теперь будем работать в паре.

– Здравствуйте, – сдержанно сказала кладовщица.

Люба же не отрываясь смотрела на больничную койку, где лежал Паша. Василий Федорович слегка приврал: в палате стояла не вонь, а так, запашок. Но в остальном он сказал чистую правду, парень умирал. Это было видно по его отрешенному лицу, заострившемуся носу и по рукам, которые, в отличие от дергающегося тела, были спокойны. Паша выложил их поверх одеяла, сжав кулаки. «Готов», – красноречиво говорила его поза.

Он не хотел жить. Последнее одолжение матери – умереть не в чужой квартире от передозировки, а на больничной койке в элитной клинике.

Ольга Ивановна держалась хорошо. Никакой истерики, хватания за руки ангелов в белых халатах, медсестер и лечащих врачей: сделайте же что‑нибудь! Безразличный взгляд в сторону Любы: еще одна. Петровой стало неловко. Допрашивать убитую горем женщину? Допытываться, не она ли украла деньги у своего босса, пытаясь спасти единственного сына? Даже если она. Устрой суд присяжных здесь, в больничной палате, он Ольгу Ивановну единодушно оправдает. Ох как же все непросто!

Люба молчала. Не знала, с чего начать разговор.

– Для кого психолог? – спросила вдруг Ольга Ивановна. – Для меня или для него? – Она кивнула на сына.

– Э‑э‑э… – замялся Василий Федорович.

– Я хотела бы поговорить с вами, – выручила его Люба.

– Я сейчас немного занята, – высокомерно взглянула на нее Ольга Ивановна. – Если только вы подождете с полчаса.

– Иди, мама, – еле слышно сказал Паша. – Мне хорошо.

Люба видела, как дернулась кладовщица. Как сглотнула застрявший в горле комок. Но характер у Ольги Ивановны и в самом деле был кремень. Ни слезинки не пролилось. Неслышно вошла медсестра, держа в руках шприц. Паша посмотрел на нее с благодарностью.

– Он сейчас уснет, – шепнул Василий Федорович. – Ему так легче.

– Я знаю, – огрызнулась кладовщица и бросила на него злой взгляд.

Когда измученный парень закрыл глаза, они втроем потихоньку вышли из палаты.

– Я вас оставлю, – засуетился нарколог. – Меня там ждут.

– Сволочь! – сказала Ольга Ивановна ему в спину. Он слышал, Люба была в этом уверена, но не отреагировал.

В конце коридора нарколога остановила какая‑то женщина с бледным, взволнованным лицом, схватила за руки и потащила в ВИП‑палату. Василий Федорович и в самом деле был нарасхват.

Люба с Ольгой Ивановной уселись под бра в форме цветка орхидеи. Мягкий свет золотил обивку кресел и ковровое покрытие с толстым ворсом. Здешние стены деликатно молчали, Люба тоже молчала, раздумывая, с чего бы начать этот непростой разговор?

– Ну‑с, – с откровенной неприязнью посмотрела на нее кладовщица. – А вы с чем ко мне? Утешать будете? Да что вы об этом знаете! О чувствах, которые испытывает мать, когда ее ребенок умирает!

– Знаю, – неожиданно для себя сказала Люба.

Видимо, в такие моменты между людьми устанавливается какая‑то особая доверительная связь. Они общаются на уровне чувств, и если обе матери испытали огромное горе, то эти два отчаяния, похожие на облака невыплаканных слез, наползают одно на другое, схлестываются и превращаются в грозовую тучу. Она либо мечет молнии гнева, либо проливается благодатным дождем.

Ольга Ивановна наконец расплакалась. Люба невольно погладила ее по руке. Вспомнила себя в момент, когда узнала, что потеряла ребенка. О чем тут говорить? Какое‑то время обе молчали.

Врать не хотелось. Сочинять «правдоподобную» историю, чтобы выпытать источник, из которого Ольга Ивановна черпает деньги на содержание в элитной клинике умирающего сына, – тоже.

«Надо мне это?» – подумала Люба и хотела уже уйти.

– Сидите, – остановила ее Ольга Ивановна, видимо что‑то почувствовав. – Мне так легче.

Они еще какое‑то время сидели молча. Каждая думала о своем.

– Говорите, – сказала наконец кладовщица. – Вы ведь не просто так сюда пришли.

– Да. Я по делу. И я не ассистент Василия Федоровича.

– Я уже поняла. И не психолог?

– Психолог. Я… скажите, вы очень дорожите своей работой?

– Ах, вот вы о чем… – Ольга Ивановна вытерла слезы. – И кто вас послал?

– Мой друг. Новый начальник вашей службы безопасности – Стас Самохвалов, – призналась Люба. – Знаете, что? Я ухожу. У меня, как‑никак, есть совесть. – Она встала.

– Сидите, – опять потянула ее за руку кладовщица. – Вы спросили: дорожу ли я своей работой? Теперь уже нет. Мне она безразлична. Если меня уволят даже. Хотя меня вряд ли уволят. – Она горько усмехнулась.

– Почему?

– Ведь я взяла деньги у своего двоюродного племянника. Он же хозяин фирмы Федор Бабичев, мой босс. Ничто не связывает хозяина и слугу прочнее долгов. Я ему должна, и я буду отрабатывать долг, пока хватит моих сил.

– Хозяин дал вам денег?! Тридцать тысяч долларов?!

– Да, а что?

– Почему же вы в списке подозреваемых?

– Я не прошла проверку на детекторе.

– Бывает, что техника ошибается.

– Она не ошиблась, – равнодушно сказала Ольга Ивановна.

– Выходит, это все‑таки вы… берете со склада комплектующие? – Люба не решилась сказать «крадете».

– Нет. Но я знаю, кто это делает. Более того, покрываю вора.

– Господи помилуй, почему?!

– Вы психолог?

– Да.

– Тогда должны понять. Да, Федор дал мне денег. Я пришла к нему в отчаянии, плакала даже, что со мной нечасто случается, напомнила, что мы родственники. Сказала: «Ты же знаешь, какая у меня зарплата! И сколько денег надо на лечение! Ну что мне, воровать?» И он дал. Тридцать тысяч долларов. Поэтому теперь половина моей зарплаты списывается в счет долга. На руки я получаю тысячу долларов. У меня, как вы поняли, хорошая зарплата. Я и на пятьсот долларов в месяц могу прожить. Могу и на половину этой суммы. Я экономная. Поэтому я и сказала Василию Федоровичу, что могу достать еще денег. Тысяч десять‑пятнадцать у.е. Это я потяну. Надо отдать должное Феде, он не положил мне процентов. Это по‑божески. А лучше сказать, по‑родственному. Но… Ведь это он во всем виноват.

– Я понимаю.

– Хорошо, что вы понимаете. Я изначально сделала ошибку. С мужем у меня не сложилось. Вернее, я никогда не была замужем. Жили гражданским браком. Характер у меня не подарок, я знаю. Он через год ушел. К другой, более мягкой и, честно сказать, более обеспеченной. Я же не москвичка. То, как я добывала квартиру, отдельная история. – Ольга Ивановна тяжело вздохнула. – Продала родительскую, они в деревню переехали, а я купила небольшую комнату в коммуналке. Копила‑копила, и тут грянул дефолт. Какую‑то часть денег удалось вытащить. Потом повезло – тетка умерла. Вот видите, как мы стали говорить о смерти близких родственников из‑за этого проклятого квартирного вопроса! Повезло… – Она горько усмехнулась. – В общем, еще одна проданная квартира в провинции – и комната в московской коммуналке меняется на полноценное жилье. А тут и с работой повезло. Я ведь хотела поменять свою однушку на двушку или даже трешку. Чтобы Паше было куда привести жену. Тогда еще я думала, что у меня будут внуки. И принялась пахать…

– Печальная история, – посочувствовала Люба.

– Обычная, – пожала плечами Ольга Ивановна. – Мне еще повезло – повторюсь. Большинство моих одноклассников либо живут с родителями, дожидаясь их смерти, чтобы жилплощадь наконец освободилась, либо на частных квартирах. Вы бы знали, как они мне завидуют! Выбилась в люди! Свое жилье в Москве!

– Потому и не пишут вам на страничку.

– Ах вот кто эта загадочная дама‑невидимка! Зачастили ко мне. Информацию собирали? Я не обижаюсь. Мне все равно. Хотя раньше я бы вас растерзала, вторгнись вы в мою личную жизнь. А теперь мне плевать. Федя прекрасно знает о моих чувствах к нему, я не умею сдерживать эмоции. У меня на лице все написано. Ненавижу! – Она передернулась. – Ненавижу всех, кто сделал со мной ЭТО. Потому племянник и не вычеркивает меня из списка подозреваемых. А тут еще этот детектор…

– Как получилось, что племянник вас обманул?

– Он не обманул, – с удивлением сказала Ольга Ивановна. – Он платил мне зарплату, и немаленькую. А я решила попутешествовать. Дорвалась. Думала, дела на фирме будут идти все лучше и лучше, и я еще успею поменять квартиру на большую. Хотелось пожить по‑человечески. Но пошел спад. Заказов становилось все меньше и меньше, начались сокращения, зарплату стали урезать, или за те же деньги приходилось работать в два раза больше. Я не вылезала со склада, все надеялась выкарабкаться. И проморгала момент, когда Паша… – Она осеклась. – В общем, я узнала обо всем последней. Позвонили, сказали: «Заберите сына, он тут валяется без сознания». Так я узнала, что Паша нарко‑ман. А я‑то думала: переучился. Бледный, худой, дерганый какой‑то. Тогда же и язвы на руках обнаружила. Он закрывался в ванной, чтобы я не видела его раздетым. Я думала: сын вырос, стесняется.

– Вы не волнуйтесь так. – Люба погладила ее по руке.

– Волнуюсь? – Ольга Ивановна посмотрела на нее с удивлением. – Нет, я просто пытаюсь осмыслить. Ведь я неглупая женщина, ценный работник, как мой племянник говорит. – Она усмехнулась. – Это как зараза: брать в кредит удовольствия, не думая о том, чем и как придется заплатить. Живи сегодняшним днем, не думай ни о чем – вот что нам внушали! Как‑то быстро все кончилось. Обидно. Федя‑то это знал с самого начала. Куда все идет. И, в отличие от всех нас, не потерял головы. Вывел капиталы за границу, там же выучил детей, купил недвижимость. А нам каждый год на новогоднем корпоративе говорил: фирма развивается, прибыль растет, все у нас хорошо, а будет еще лучше. Психотерапевтировал. Он делал все, как надо, как написано в учебниках по менеджменту и маркетингу. Это не обман, это наука такая. Как жить за счет других. Я просто хочу, чтобы и ему было немножко нехорошо. Некомфортно. Поэтому человека, который ворует на фирме, никогда не выдам. Даю вам честное слово, что это не я. Я свою проблему с деньгами решила. И еще неизвестно, дал ли Федя мне в долг или вернул мои деньги, утверждая, что дает взаймы. Я ведь никогда не интересовалась в других фирмах, сколько стоит моя работа. И сколько стоит честность. Это все так сложно…

– Это Парамонов?

– Что?

– Парамонов ворует?

– Не скажу.

– У него ведь дочь покончила с собой. Это вас сближает.

– Возможно.

– Или Алан, с которым вы дружите. Кстати, почему вы дружите?

– Он хороший человек.

– Вас не смущает его национальность?

– А какое отношение национальность имеет к порядочности? И среди русских немало сволочей. Это все предрассудки! – сердито сказала Ольга Ивановна и повторила: – Алан – хороший человек.

– Учитывая, как вы ненавидите босса, вы найдете, чем оправдать Габаева. Алану недоплачивают, а у него семья. Он просто берет свое.

– Он не вор, – отрезала Ольга Ивановна.

– Но уж это наверняка не Макс.

Ольга Ивановна посмотрела на нее со странной улыбкой.

– Хотя вы ведь родственники. Если он племянник вашего босса, и в свою очередь вы Бабичеву приходитесь двоюродной теткой…

– Не трудитесь вычислять степень нашего родства. Я со стороны отца – Юрина тетка. А Макс со стороны его жены – племянник. Кстати, у вас хороший вкус.

– Это вы о чем? – насторожилась Люба.

– О Стасе. Я сразу поняла, что у него кто‑то есть.

– Мы не… – Она не выдержала и залилась краской.

– Чужому мужчине не станешь делать такое одолжение. Идти в больницу, раскручивать на признание тетку, у которой характер не сахар, да к тому же сын умирает… – Ольга Ивановна посмотрела на Любу с насмешкой. – Это можно сделать либо за деньги, либо ради очень близкого человека. Вы сами‑то себе не врите. Психолог.

– Да, у нас со Стасом был роман, но все уже давно прошло. Мы просто друзья. Я им действительно дорожу. У меня мало друзей, так же как и у вас.

– Возможно, возможно.

– Вот вы бы ради Алана на что пошли?

– На многое. Только не думайте, что это он ворует, – спохватилась Ольга Ивановна.

– Его ведь все равно разоблачат.

– Да? Сколько уже это длится? Сколько народу задействовали? Сколько денег Федька заплатил? Пусть потратится. – В голосе Ольги Ивановны была ненависть.

– Почему вы так уверены, что вора не поймают?

– Потому что он очень умный. И я ему помогаю. Подчищаю базу. Никто не знает программу склада так, как я. Ведь я на фирме с самого первого дня. Они даже не подозревают размеры реальных потерь, ваши специалисты. Я могу грохнуть фирму в любой момент. – Теперь в голосе кладовщицы звучало торжество. – Если только покажу реальную базу.

– Племяннику вы уже не навредите. Он капиталы за границу вывел, небось и сам на чемоданах сидит.

– Я это понимаю. – Голос Ольги Ивановны потускнел.

– Так сейчас дела обстоят везде. От пафосных зданий многих известных фирм остались одни фасады. А за ними пустота, все уже вывезли. Растащили. Создается лишь видимость деятельности. Еще люди остались. Их будут держать на тот случай, если вдруг все вернется. Кризис‑то когда‑нибудь закончится, не может же он продолжаться вечно. Ведь если придется начать сначала, лучше проверенных кадров, которые все знают и умеют пахать как проклятые, ничего нет. Их тщательно отобрали и будут подкармливать в ожидании перемен.

– Вот ради людей… Ради Юрки Парамонова, Алана… Мальчиков на сборке… Я тоже буду создавать видимость деятельности. Поздно уже. – Ольга Ивановна посмотрела на часы. – Заболтались мы.

– Вас подвезти?

– На чем?

– На машине.

– Вы, видимо, не в курсе. Там дождь пошел, так что Кольцо наверняка стоит. Я, когда сюда ехала, попала в огромную пробку. Дорога обледенела, и фуры не могут въехать в гору. Вам туда надо, на Кольцо?

– Да.

– Ищите объезд. А лучше езжайте на метро, пока оно еще не закрылось. По такой дороге, да еще ночью, вы сильно рискуете.

Пару дней назад на смену трескучим морозам пришел циклон, который принес в Москву резкое потепление. К таким перепадам температуры все уже привыкли, но проливной дождь зимой – это уж слишком. Это означает, что асфальт покрылся ледяной коркой, а коммунальщики, как всегда, не успевают сыпать реагенты. Да и не помогает это. Люба машину водила так же, как и жила, неспешно, с соблюдением всех установленных правил. Что в Москве недопустимо: здесь полагалось изо всех сил толкаться локтями и наглеть, чтобы везде успевать. Если на дорогах образовались многокилометровые пробки, Любу непременно затрут, обдудят, обматерят. В общем, масса негативных эмоций и перспектива угодить в аварию, ведь ночью полно ухарей и людей, мягко говоря, нетрезвых.

– Завтра будет день жестянщика, – вздохнула Люба.

– Это точно, – поддакнула Ольга Ивановна. – Я, пожалуй, здесь заночую.

– А можно?

– За такие деньги все можно, – жестко сказала кладовщица и встала.

Разговор был окончен. Люба и так узнала все, что нужно. Кроме имени вора. Но она поняла, что Ольга Ивановна его не скажет. Откровений было достаточно. Теперь надо обсудить все со Стасом. Он думает, что, устроившись в компьютерную фирму, нашел золотую жилу, а на самом деле стоит на путях и смотрит вслед уходящему поезду, в котором золотоискатели уезжают с опустошенного прииска.

Ольга Ивановна ушла в палату, а Люба отправилась искать Василия Федоровича. Неудобно уехать, не попрощавшись.

– Что в городе‑то творится! – расплылся в улыбке, увидев ее, нарколог. Будто известие о пробках было самым радостным из всех, полученных им за сегодняшний день.

– Я уже слышала: дождь, – сдержанно ответила Люба.

– День жестянщика! – восторженно сказал Василий Федорович. – Ты как, сладкая моя, остаешься?

– Где?

– Здесь! Приглашаю тебя в гости. У меня тут даже сауна есть, – похвастался нарколог. – Посидим, чайку попьем.

Люба сразу поняла, что он подразумевает под словом «чаек». Василий Федорович решил брать быка за рога. Закрепить деловое партнерство дружескими посиделками, которые плавно перетекут в развлечения постельные. Наверняка уже сделал калькуляцию и вычислил свои шансы как стопроцентные. Люба – женщина одинокая, внешность у нее далеко не выдающаяся, опять‑таки возраст. Умная – да. С дипломом и со степенью. Только звание в постели не греет. Чего кочевряжиться, когда тебе за сорок?

Ее замутило. Василий Федорович с его липкими лапами, лоснящимися от сытости щеками и масленой улыбочкой вызывал гадливость. Надо поскорее избавляться от этого «партнерства».

– Я поеду на метро. Меня ждут, – сухо сказала она.

– Ты же вроде как не замужем?

– У меня есть… э‑э‑э… друг.

– Брезгуешь, значит. – На этот раз Василий Федорович обиделся всерьез.

– Ведь вы женаты! – не выдержала Люба. – Ваша жена редкая красавица, к тому же намного моложе меня. Я ей не конкурентка и прекрасно понимаю мотивы вашего поступка. Сэкономить хотите? Чтобы пахала на вас задаром? За «чаек»?

– Лапонька, я и не знал, что ты у нас вся такая правильная, – прищурился нарколог. Его лицо стало злым. – Не по понятиям живешь, Любовь Александровна. С подружкой тебе повезло – это да. Потому как без нее ты ноль без палочки. Кто бы тебя знал без этих эфиров?

– Хамите, Василий Федорович!

– Сначала ты мне нахамила. Я тебе честь оказал, а ты мне в душу плюнула.

– Я же сказала, что не свободна!

– А я тебе что предлагал? Чаю попить.

– В сауне?!

– А ты та еще штучка, – мгновенно выкрутился Василий Федорович. – Будто я не знаю, чем ты раньше занималась!

– Чем?

– В саунах подрабатывала с ВИП‑клиентами. Тебя даже по ящику показывали вместе с твоей знаменитой одноклассницей. Обе вы шлюхи.

– Мы разоблачили банду преступников!

– Ага. Банду. Тебя из сауны голой вытащили. И мужики были в одних простынях, трусов под ними не наблюдалось. Расскажи еще, что вы в таком виде симпозиум проводили. А мной, значит, брезгуешь.

Она изо всех пыталась сдержаться.

– Василий Федорович, мне бы хотелось, чтобы наши отношения остались чисто деловыми. Я благодарна вам за оказанную честь, но меня и в самом деле ждут. Всего хорошего.

– До свидания, Любовь Александровна, – прошипел нарколог.

Любе стало не по себе. Да, он вовсе не мстителен, но обида обиде – рознь. Когда Люба назвала Василия Федоровича шарлатаном, это было далеко не так чувствительно, как отказ провести с ним ночь. По лицу нарколога читалось, что он еще не встречал такого решительного отпора, он и победы свои тщательно калькулировал. Подкатывался только к тем женщинам, в ком был уверен на сто процентов. А тут просчитался! Теперь начнет гадить той, кто его отвергла. Надо защищаться, поэтому, выйдя из дверей клиники, Люба достала мобильник и набрала номер Стаса. Он ответил сразу:

– Здравствуй, солнце мое.

От его голоса у нее на душе потеплело.

– Стас, можешь сделать мне одолжение?

– Приехать за тобой на такси?! Сейчас?! Ты что, телик не смотришь?!

– Представь себе, не смотрю!

– Хотя бы новости смотрела, дорогая! Москва стоит в мертвых пробках, несмотря на то что на дворе ночь. Извини, но я не могу достать вертолет. Моя фамилия не Абрамович.

– Я не об этом прошу. Ты хотя бы выслушай меня для начала.

– Я весь внимание.

– Ко мне тут клеится один тип. Такой мерзкий, ты себе не представляешь!

– А что ты понимаешь под словом «клеится»? – осторожно спросил Стас. – Он открыл перед тобой дверь в магазине или уступил место на парковке? Если второе – тогда серьезно.

– Он пригласил меня в сауну!

– О как! И ты была такая дура, что отказалась? А вдруг это твоя судьба?

– Ты можешь говорить серьезно? – рассердилась она. – Мы с этим человеком вместе работаем. В одном здании. Мне часто придется с ним видеться, поэтому я хочу, чтобы вопрос был снят. Иначе мне придется сменить место работы.

– И что я должен сделать? – уже серьезно спросил Стас.

– Не знаю, но он должен от меня отстать – раз. И два – не пытаться мне напакостить.

– То есть я должен его напугать?

– Именно! – рявкнула она.

– Здорово же он тебя достал. А ты, кстати, где?

– Я еще на работе. Беседовала с Ольгой Ивановной.

– И как? Узнала что‑нибудь?

– Что‑нибудь узнала. Но я тебе это скажу не раньше завтрашнего дня и только после того, как ты поставишь хама на место.

– Понял, – грустно сказал Стас. – Ты стала такой же, как все. Тебе тоже от меня что‑то надо.

– Не паясничай. Все, пока.

– Доберешься до дома – позвони. Как‑никак, ночь на дворе. Я за тебя беспокоюсь. – Он дал отбой.

Люба коротко вздохнула и, подняв воротник, зашагала к метро. Ее машина осталась на парковке. Она была там не одинока. Рядом обледенелой горой возвышался джип Василия Федоровича.

Несмотря на позднее время, народу в подземке оказалось полно, в основном молодежь. Им было весело, некоторые держали в руках открытые банки с пивом. На теток вроде Любы они смотрели насмешливо, но не трогали. Шуточек не отпускали и из вагона откровенно не выживали.

Дорога до дома заняла у нее полчаса. Она даже решила отныне добираться до работы на метро, а не на машине. В самом деле, что за дурь – стоять больше часа в пробке лишь потому что в машине ехать комфортнее и сидя, а не стоя? Полчаса можно и потерпеть.

Смешавшись с толпой, Люба шагнула на эскалатор. Скорее наверх, домой, в теплую квартиру, на диван перед телевизором! Навстречу ехали одетые в куцые курточки и линялые джинсы парни и девушки, они словно и не чувствовали холода: без шапок, без перчаток. Молодежь гоготала, целовалась, махала руками, что‑то громко обсуждая. Редко попадались люди среднего возраста, нарядно одетые и тоже оживленные. И вдруг эскалатор, на котором ехала Люба, встал. Молодежь напротив дружно заржала. С соседнего эскалатора начали свистеть, махать руками и орать:

– Эй вы, лохи! Топайте пешком!

– Так вам и надо!

Толпа была единодушна. Те, кто ехал вниз, обрадовались, что взбирающимся наверх теперь придется попотеть. Люба вместе с товарищами по несчастью поплелась по ступенькам.

– Лохи! – неслось вслед.

– Лузеры!

– Что за хамство! – сказала женщина, за которой, задыхаясь, шла Люба.

– Что вы хотите, самолеты падают, – вздохнул мужчина с видавшим виды портфелем.

– Да я не про технику.

– И я про них. Про людей.

– Вы что, молодыми не были? – раздалось сзади. – Веселятся ребята. Шутят.

– Злые у них шутки!

– На себя посмотри…

Дискуссия оборвалась на верхних ступеньках. Дальше каждый был сам по себе. Люба подняла воротник и шагнула под ледяной дождь. Она вдруг вспомнила жену каменщика, неизлечимую алкоголичку, и ей тоже захотелось напиться вдрызг.

Date: 2015-09-02; view: 277; Нарушение авторских прав