Мурсия, 1552‑62 гг

Количество участников движения алюмбрадос, сторонников Эразма и лютеран, которых судили в середине XVI века, было небольшим. Их значение для инквизиции заключалось в том, что преследование открывало путь к идеологии, которая позволила бы расширить репрессии за пределы сообщества конверсос, превратив их во всеобщие гонения. Но чтобы убедить население, что враг находится повсюду и где угодно, иногда возникала необходимость напомнить людям о постоянной угрозе старого противника.

Так, одновременно с внедрением в испанское общество понятия о нарастающей угрозе со стороны протестантов, в районе Мурсии был раскрыт ужасающий заговор тайных иудеев. Эти события отметил великий инквизитор Вальдес в письме от 1558 г., упомянутом ранее (см. начало главы).

Проблемы начались в 1552 г. с инквизитора Санчеса.

Этот человек, вероятно, находился в Мурсии, чтобы обеспечить безупречное соответствие догмам веры. Но в нем самом оказалось мало того, что позволило бы назвать инквизитора правоверным.

Санчес сделал грязное предложение замужней женщине, которая пришла к нему за советом относительно дела в гражданском суде. Инквизитор заявил: если она подчиниться его желанию, он закроет дело[524].

Похоже, что инквизитора Санчеса особенно влекло к замужним женщинам. Он завязал «близкие дружеские отношения» с женой одного из заключенных инквизиции, «закрываясь с ней днем и ночью». Когда еще одна замужняя женщина пришла к нему на прием по делу, связанному с трибуналом, он попытался соблазнить и ее, предложив зайти к нему домой позднее. Кроме того, он спал с замужней женщиной из конверсос, а девушка, которая пришла к нему на прием за советом, забеременела от этого служителя Святой палаты.

Хотя секретность была краеугольным камнем ведения дел в инквизиции, Санчес настолько пренебрегал ею, что двери его дома оставались открытыми всю ночь напролет для приходящих и уходящих в любое время проституток. Там он снимал инквизиторские облачения, но не снижал инквизиторского усердия.

Потребности Санчеса копировал, словно в зеркале, весь его персонал. Одного чиновника, Диего де Вальдеса, родственника великого инквизитора Фернандо де Вальдеса, в 1551 г. обвинили во время его пребывании в Мурсии в связи с любовницей, от которой у служителя имелось несколько детей[525].

Между прочим, Блаз де Вега, один из посланцев Санчеса, был горьким пьяницей, проводившим время в борделях и в кабаках. Он не умел ни читать, ни писать. В одну из своих инквизиторских поездок он взял с собой подружку, с которой спал вполне открыто.

Все это послужило причиной грандиозного скандала. Дело не обошлось без значительной иронии судьбы, поскольку одно из богохульств, которое инквизиция начинала преследовать в то время, содержало следующую фразу: «Обычный (при холостой жизни) блуд не есть грех»[526].

Полагая, что благоразумие – лучшая часть защиты, высший совет (Супрема) заменил Санчеса новым инквизитором, доктором Кристобалем де Салазаром. Ранее он исполнял обязанности инквизитора Гранады.

Но Салазар не относился к тому типу людей, которые обязательно смогут исправить положение дел. Нотариус инквизиции Диего де Эррера 6 октября 1553 г. написал послание, в котором заметил: в Гранаде Салазар заработал репутацию «мужчины, весьма охочего до женщин».

Прибыв в Мурсию, он сразу же завязал отношения с Каталиной Лопес, дочерью вдовы, которая жила напротив его апартаментов[527]. Но Салазар был столь же непреклонным инквизитором, как и неисправимым развратником, чем и отличался от своего предшественника. Он быстро приступил к допросу морисков Мурсии в такой запугивающей манере, что они почти сразу соглашались со всеми его измышлениями. Когда кто‑нибудь из нотариусов протестовал, заявляя, что все его обвинения вымышленные, Салазар угрожал бросить своих коллег в камеру и защелкнуть на них оковы. И они быстро отступали.

Вскоре после прибытия Салазара в Мурсию был арестован мориск Хуан де Спуче – он продолжал выполнять исламские ритуалы. Это обвинение было основано на том факте, что кто‑то видел, как он мыл лицо и руки в фонтане. (Подробнее о связи омовений и тайного исповедания ислама говорится в гл. 8).

Спуче признался, что он совершил это радикальное действие после возвращения с работ по рубке леса.

Допрашивающим были необходимы ясные признаки ереси. Спуче пытали. Он выдал много людей, но отказался от своих показаний сразу после выхода из камеры пыток.

Это лишь усугубило подозрения Салазара. Спуче снова пытали. В этот раз ему так искалечили руки, что он не мог одеться. Вскоре после этого заключенный умер. Его труп символически сожгли перед позорным столбом на аутодафе.

Поэтому становится понятно, что у Эрреры имелись основания говорить о Салазаре, как о человеке «устрашающего вида, чрезмерно суровом в судебной процедуре ведения расследования и в вынесении приговора».

Об общем способе действий этого Салазара можно судить по делу рыбака, который не отдал пажу инквизитора из своего улова столько, сколько хотел хозяин слуги. Просто улов в тот день оказался совсем скудным, и нельзя было удовлетворить всех.

Рыбак предстал перед Салазаром. Допрос продолжался в течение всего дня…

Сообщения Эрреры о методах, применяемых Салазаром, поступили в высший совет (Супрему) слишком поздно. За два месяца до их поступления сам инквизитор выступил с протестом против Эрреры, которого 14 августа 1553 г. лишили должности[528].

Но достоверность докладов Эрреры вскоре была продемонстрирована сполна. К 1558 г. Салазар оказался вовлечен в серию текущих споров с гражданскими властями Мурсии[529]. Этих людей, как жаловался он сам в письме от 14 июня 1558 г. в высший совет (Супрему), подстрекали те, «кто питают враждебное отношение к Святой палате». Во вступлении инквизитор заявлял: «тайные иудеи» Мурсии вскоре смогут слишком ясно понять, что он «ставит свою честь выше тысячи жизней».

В то же лето в Мурсии началась эпидемия чумы. Преданное служение церкви со стороны команды инквизиторов не предполагало готовности рисковать своей жизнью ради истины. Они бежали из города и набросились на небольшой городок Эльин. Салазар остановился у некоего Мигеля Матео, который жил со своей тридцатилетней овдовевшей дочерью Каталиной. Инквизитор быстро пристроился к ним в компанию и убедился, что ему не придется страдать от голода. Типичный обед состоял из ноги беконной свиньи, шести цыплят с острой приправой, за которыми следовали двенадцать жареных цыплят с беконом. Жареная баранина, шесть порций среднего размера бланманже, вишня, абрикосы – все это сопровождалось белым и красным вином[530].

Такие пиршества едва ли рассчитаны на холодный темперамент. Салазар быстро вступил в интимную связь с вдовой Каталиной[531]. Все это привело к сплетням, отношения между ними вызывали особую подозрительность у Лопе Чинчильи, одного из местных жителей.

Каталину видели вместе с Салазаром в окне здания, где находился весь двор инквизиции. Это происходило во время боя быков, за которым они наблюдали. Однажды при азартной игре в карты Чинчилья проговорился о своих подозрениях.

16 января 1559 г. инквизиция арестовала Лопе де Чинчилью, обвинив его в тайном исповедании иудаизма. Его обвинял «друг‑иудей» Хуан де Валибрера, Хуан де Алива и его жена. Всех их арестовали, Салазар обвинил их в тайной приверженности иудаизму.

Относительно точности этих свидетельских показаний можно судить по тому факту, что Салазар ходил «один в дни религиозных праздников и ночью в тюрьмы, убеждая людей давать показания на других, заставляя третьи стороны поступать тем же образом. Он даже отправлялся совершенно один безо всякого сопровождения на законное слушание дела, чтобы пытать их».

Но, несмотря на весь характер этих «доказательств» и историю Салазара, Лопе де Чинчилью сожгли 8 сентября 1560 г., поскольку он выступал против отвратительного злоупотребления властью.

На несколько следующих лет огромные костры пылали в Мурсии. Точно число сожженных не установлено, так как записи утрачены. Но в 1562 г. сожгли девятнадцать человек, тайно исповедовавших иудаизм, а также двух морисков[532].

В следующем году сожгли еще четверых тайных иудеев[533].

В 1569 г. жители Мурсии пожаловались в Рим, что сожжено более 500 человек, которые до самого конца кричали, что они верные католики. Когда посланцы заявили свой протест в высший совет (Супрему) еще в самом начале суровой политики подавления, после возвращения в Мурсию их всех арестовали и бросили в инквизиторскую тюрьму. Представитель Супремы пытался освободить некоторых из заключенных, но ему сделал выговор великий инквизитор Вальдес. Было сказано, что больше никогда не следует даже пытаться делать что‑нибудь подобное[534].

Безусловно, в этом страшном рассказе о коррупции и паранойе ощущаешь больше, чем просто эхо деяний Лусеро в Кордове за пятьдесят лет до того. Но и время оставляет свой отпечаток. Когда в Кордове протесты горожан закончились заседанием совета в Бургосе (см. начало главы) и снижением престижа инквизиции, жалобы из Мурсии остались более или менее незамеченными. Вопрос о целостности инквизиции просто не стоял. Хотя паранойи Лусеро был брошен вызов, паранойя Салазара оказалась популярной.

А сейчас вернемся к тому письму великого инквизитора Вальдеса от 1558 г. и многочисленным угрозам вере, о которых он упомянул. Среди них были и «вызовы», исходившие со стороны обращенных мусульман – морисков (см. начало главы).

Они, как мы только что видели, стали особыми объектами инквизитора Салазара в первые годы его пребывания в Мурсии. Проблема морисков к концу XVI века сделалась центральной для Испании.

Эти мориски – потомки мавров, насильно обращенных в христианство в Гранаде в 1502 г., в Арагоне и Валенсии в 1520‑е гг. Проблемы, связанные этими двумя группами, были различными. В Гранаде мориски были потомками населения последнего королевства мавров в Испании. А в Арагоне и Валенсии они жили под христианским владычеством в течение столетий, что предполагало, что этой группе оказалось значительно проще ассимилироваться.

Однако тот способ, с помощью которого морисков Арагона и Валенсии обращали в христианство, способствовал плохому старту. В период между 1520 и 1522 гг. в регионе свирепствовала гражданская война. Она имела форму народного восстания против аристократии, ее возглавляли братства, известные как «германии». Так как мусульмане Арагона в большинстве своем были сельскохозяйственными тружениками, которые работали на крупных помещиков, они оказались легкой мишенью для повстанцев. Основная часть армии герцога Сегорбе в битвах с «германиями» при Оропесе и Альменаре в июле 1521 г., а также третья часть пехоты вице‑короля Мендосы при Гандии (битва 25 июля) были представлены маврами. «Германии», делая их своей мишенью, могли попытаться разгромить противников и пробудить у них нестроения, утверждая псевдорелигиозную мотивацию[535].

Поэтому, когда в 1521 г. мятеж охватил восточную Испанию, мусульман погнали к купелям или убили. Около 40 000 человек погибли в боях, не говоря о массе других, которые умерли от голода и эпидемий[536]. Бойцы повстанцев искали мусульман повсюду, где бы те ни находились, уничтожая всех, кто отказывался от крещения[537]. Мечети освящали в качестве церквей, в них служили литургию[538]. В Гандии крещение проводили с помощью метелок и ветвей, смоченных в ручье. В Полопе мавры прятались в замке несколько дней и вышли из него только тогда, когда войска восставших пообещали пощадить их, если те примут крещение. «И как только крещение закончилось, они перерезали глотки 600 из них, даже не вспомнив о своем обещании, а заявив, что этим способом они отправили их души на небеса, а монеты – себе в карманы»[539].

К концу 1522 г. это восстание разгромили окончательно. Незамедлительно инквизитор Валенсии Чуррука потребовал власти над бывшими мусульманами, разыскивая списки всех вновь обращенных.

Проблема заключалась в то, что принудительное обращение стало произвольным и беспорядочным. Никто не знал, кого крестили, а кого нет. Единственным возможным решением оказалось немедленное завершение работы. В феврале 1524 г. высший совет Супрема предоставил Чурруке полномочия для проведения расследований и выявления морисков‑вероотступников.

Следующей весной в Мадриде созвали чрезвычайное совещание Супремы. 11 апреля великий инквизитор Манрике постановил: с этого момента и далее следует считать всех мусульман христианами[540].

Конгрегация сформулировала это следующим образом: «Учитывая, что в процессе обращения и крещения не применялось абсолютно никакого давления или насилия, все, кто прошли его, обязаны соблюдать догматы католической веры»[541].

Понятно, что они решили: если считать, что обращение не было принудительным при «германиях», то необходимо предусмотреть, чтобы далее оно оказалось бы таким же.

Приказ, предписывающий морискам пройти обращение или покинуть страну, сопровождался рядом условий, которые фактически исключали для них все возможности, предлагая только одну – остаться в стране в качестве «христиан». Серия писем из Арагона свидетельствовала о том, что бывшие мусульмане оказались важны для процветания королевства.

22 декабря 1525 г. Карл V издал указ, просто запрещающий морискам покидать Арагон. Но сам король 14 декабря 1525 г. написал папе: «Обращение, которое провели, вовсе не было добровольным для многих из них. С тех пор они не были проинструктированы и обучены нашей католической вере»[542].

Разумеется, результатом стало то, что мориски не испытывали большой любви к своей новой «вере». Венецианский посол Андреа Наваджеро в том же году сформулировал это следующим образом: «Мориски говорят на собственном языке, только очень немногие из них хотят учить испанский. Они – христиане по принуждению, очень плохо проинструктированные о нашей вере, так как в этом направлении не приложено никаких усилий»[543].

Они сохраняли собственный стиль одежды, красили волосы в черный цвет. Согласно Наваджеро, это были либо тайные мусульмане, либо безбожники[544].

Но полное отсутствие информации о христианстве не помешало инквизиции приступить к работе по проверке следования догматам со стороны вновь обращенных. Хотя 6 января 1526 г. выпустили указ, который гласил, что морискам предоставляется освобождение от расследований инквизиции сроком на сорок лет, спустя несколько месяцев его поменяли.

В Валенсии в серии аутодафе в период с 1533 по 1540 гг. у столба, к которому привязывали осужденных на сожжение, сожгли пятьдесят человек[545]. Только в 1542 г. Карл V наконец‑то издал указ о шестнадцатилетнем моратории на расследования дел морисков инквизицией. Документ был выпущен по ходатайству монаха Антонио Рамиреса де Харо, которому поручили проинструктировать обращенных. Кое‑что относительно ситуации, сложившейся в то время, становится понятно из первой серии его постановлений. Монах приказывал морискам информировать своих священников о новорожденных, чтобы крестить детей. Понятно, что и этого принято не было. Даже на столь поздней стадии имелись мориски, которых вообще не крестили, поэтому их нельзя было называть христианами[546].

Следовательно, таким оказалось печальное положение морисков на большей части Испании к 1550‑м гг. После насилия, связанного с первым обращением, эта группа подвергалась серии кровавых аутодафе перед тем, как слишком запоздало начали проводить наставления в христианской вере. Но мориски все равно сохраняли свои обычаи и явно были общиной, которая держалась отдельно.

Как и в XV веке в связи с конверсос, в Иберии сложилась опасная ситуация. К 1558 г., когда великий инквизитор Вальдес рассмотрел петицию о помиловании в Саламанке и вновь перечислил дилеммы в своем письме, над морисками вновь нависла опасность.

Это было очевидно в течение ряда лет. Когда граф Тендилья попытался в 1555 г. получить папское бреве, обеспечивающее прощение и возвращение всей конфискованной собственности всем морискам, которые покаялись в своих преступлениях, ему воспротивился Вальдес. Он предложил арестовать самого Тендилью, осмелившегося выступить с таким планом[547].

В течение 1550‑х гг. турки провели ряд завоеваний в Северной Африке (за счет испанцев). Посему морисков все чаще стали рассматривать как исламскую «пятую колонну»[548]. По мере приближения второй половины XVI века готовился сценарий для их преследования.

Но перед этим великий инквизитор Вальдес должен был расправиться с самым опасным врагом из всех – врагом, упомянутом в его письме, который нанес удар прямо в сердце испанского двора в Вальядолиде.

Date: 2015-09-02; view: 293; Нарушение авторских прав