Проявляйте объективность

В рассказе «Случай в интернате» (The Adventure of the Priory School) из закрытой школы пропадает высокопоставленный ученик. Кроме того, исчезает преподаватель немецкого языка. Как такое могло случиться в столь известной и престижной школе – «несомненно, самом лучшем и самом привилегированном учебном заведении в Англии»?[8] 8
Здесь и далее цитаты из рассказа «Случай в интернате» приведены в переводе Н. Волжиной. – Прим. пер.

[Закрыть] Доктор Торникрофт Хакстейбл, основатель и директор школы, в крайнем замешательстве. К тому времени, как он добирается с севера Англии до Лондона, чтобы обратиться к мистеру Холмсу, беспокойство лишает его последних сил: директор растягивается «во весь свой могучий рост» на медвежьей шкуре перед камином в доме номер 221В по Бейкер-стрит.

Бесследно исчез не один человек, а сразу двое, притом один из них – ученик школы, сын герцога Холдернесса, бывшего министра и одного из самых богатых людей в Англии. Хакстейбл уверяет Холмса, что преподаватель немецкого Хайдеггер наверняка как-то причастен к исчезновению ученика. Велосипеда преподавателя нет на прежнем месте, в сарае, в комнате остались следы поспешных сборов. Похититель? Сообщник похитителя? Хакстейбл не знает точно, но уверен, что преподавателя есть за что винить. Двойное исчезновение совсем не похоже на случайное совпадение.

Полиция сразу же узнала о случившемся, и, когда молодого человека и мальчика увидели вместе в раннем поезде на ближайшей станции, полицейские, казалось бы, с честью выполнили свой долг. Расследование завершилось надлежащим образом. Но, к огорчению Хакстейбла, вскоре стало ясно, что замеченная пара никак не причастна к исчезновению. И вот через три дня после описанных таинственных событий директор явился с просьбой к мистеру Холмсу. Нет, не слишком рано, считает сыщик, пожалуй, даже поздновато. Драгоценное время уже потеряно. Удастся ли найти беглецов, прежде чем разразится трагедия?

Что придает ситуации такой драматизм? Ответ на этот вопрос – не просто констатация ряда фактов (пропавший мальчик, пропавший преподаватель, пропавший велосипед и т. п.) или даже перечисление сопутствующих подробностей (состояние комнаты мальчика, состояние комнаты преподавателя, одежда, окна, плющ за окнами и т. п.). Подразумевается также понимание одного очень характерного момента: ситуация в самом широком смысле слова – ментальном, физическом, даже включая такую, строго говоря, не относящуюся к ситуации деталь, как пустая комната, – по своей сути динамична. И самим фактом приобщения к ней мы вызываем сдвиг, ситуация меняется, перестает быть такой, как была до нас.

Это принцип неопределенности Гейзенберга в действии: сам факт наблюдения вызывает изменения наблюдаемого объекта. Даже пустая комната перестает быть пустой, как только мы входим в нее. Невозможно и дальше действовать так, будто ничто не изменилось. На первый взгляд это утверждение кажется само собой разумеющимся, но на практике осознать его гораздо труднее.

Возьмем, к примеру, такое сравнительно изученное явление, как «эффект белого халата». Допустим, у вас возникли какие-то боли или кашель, с которыми вы хотели бы обратиться к врачу. Или вы просто слишком долго откладывали очередной визит к нему. Вздохнув, вы беретесь за телефон и записываетесь на прием. На следующий день вы отправляетесь к врачу. Потом сидите возле кабинета в ожидании. Наконец вас вызывают. И вы заходите в кабинет.

Логично будет предположить, что вы входите туда, уже зная, что идете обследоваться по той причине, о которой сообщили, когда записывались на прием, верно? А вот и нет. Исследования неоднократно подтверждали: многим людям достаточно самого факта нахождения во врачебном кабинете врача и присутствия самого врача (отсюда и название «эффект белого халата»), чтобы их жизненные показатели значительно изменились. Меняются пульс, давление, даже реакции и работа системы кровообращения, – только потому, что мы видим врача. Возможно, мы даже не ощущаем особого беспокойства или стресса. Но показатели и результаты обследования все-таки меняются. Ситуация изменилась из-за присутствия и наблюдения.

Вспомним отношение доктора Хакстейбла к событиям, которыми сопровождалось исчезновение: есть беглец (мальчик), сообщник (преподаватель) и велосипед, похищенный с целью бегства или обмана. Не больше и не меньше. То, что директор интерната сообщает Холмсу, – факт (по крайней мере, сам директор в это верит).

Но так ли это? В своей теории, согласно которой мы верим тому, что видим, психолог Дэниел Гилберт развивает следующую мысль: мы верим в то, что хотим видеть, и в то, что наш «мозговой чердак» решает видеть, эта вера записывается у нас в мозге вместо фактов, и мы считаем, что перед нами объективный факт, тогда как на самом деле то увиденное, что нам помнится, – всего лишь наше ограниченное восприятие в тот момент времени. Мы забываем отделить фактическую ситуацию от нашей субъективной интерпретации этой ситуации. (Достаточно только взглянуть на неточности в свидетельских показаниях экспертов, чтобы понять, насколько скверно мы оцениваем и запоминаем.) Поскольку директор интерната сразу заподозрил похищение, он заметил лишь те детали, которые подкрепляли эту мысль, и сообщил о них, но не удосужился понять происходящее в целом. Однако сам директор не отдает себе отчета в том, как именно он действует. С его точки зрения, он сохраняет полную объективность. Как сказал философ Фрэнсис Бэкон, «как только человеческий разум приходит к некоему мнению (либо сам составляет его, либо получает извне), он приводит все остальное в соответствие с этим мнением и находит ему подтверждение». Достигнуть истинной объективности невозможно, даже научная объективность Холмса несовершенна, но нам необходимо понимать, как мы сбиваемся с пути в попытке приблизиться к целостному представлению о любой конкретной ситуации.

Заблаговременный выбор целей поможет правильно распределить и направить такой ценный ресурс, как внимание. Стремление подогнать объективные факты под то, что вы хотите или ожидаете увидеть, не должно быть оправданием для повторной интерпретации этих фактов. Наблюдения и умозаключения – два отдельных, обособленных этапа, в сущности, им даже незачем следовать друг за другом. Вспомним о пребывании Ватсона в Афганистане. В своих наблюдениях Холмс придерживается объективных, осязаемых фактов. Поначалу никакой экстраполяции не происходит, она начинается лишь позднее. Вдобавок Холмс всегда задается вопросом о том, как увязать друг с другом факты. Понимание ситуации во всей ее полноте требует нескольких шагов, но первый и самый главный из них – осознать, что наблюдения и умозаключения не одно и то же. Это важно, чтобы сохранять максимально возможную объективность.

Моя мама была довольно молодой – по современным меркам невероятно юной, а по меркам России 70-х гг. ХХ в. находилась в среднем возрасте, – когда родила мою старшую сестру. Моя сестра была довольно молодой, когда родила мою племянницу. Невозможно перечислить, сколько раз люди – от совершенно незнакомых до матерей одноклассников и официантов в ресторанах – думали, что видят одно, и действовали соответственно, тогда как на самом деле видели нечто совершенно иное. Мою маму принимали за сестру моей сестры. В те же времена маму обычно принимали за мать моей племянницы. Конечно, это простительная ошибка стороннего наблюдателя, и тем не менее ошибка, которая во многих случаях оказывала влияние на поведение, последующие суждения и реакции. Речь не просто о смешении поколений, но также о применении современных американских ценностей к поведению женщин Советской России, то есть совершенно другого мира. С американской точки зрения мама – малолетняя мать, мать-подросток. В России она вышла замуж и даже родила далеко не первой среди подруг. Просто так было принято в те времена.

Мы думаем, мы выносим суждение и больше мысленно не возвращаемся к нему.

Очень редко, описывая человека, предмет, панораму, ситуацию, разговор, мы воспринимаем названное как не значимую для нас, объективную сущность. И так же редко мы учитываем этот факт, поскольку, разумеется, он крайне редко имеет значение. Лишь некоторым умам удается приучить себя отделять объективный факт от непосредственной, подсознательной и машинальной субъективной интерпретации, следующей за ним.

Очутившись где-либо, Холмс первым делом пытается понять, что произошло. Кто к чему прикасался, что откуда взялось, чего не должно быть на этом месте, а что должно быть, но его здесь нет. Он сохраняет способность к предельной объективности даже в чрезвычайных обстоятельствах. Он помнит о своей цели, но пользуется ею лишь как фильтром, а не как источником информации. В отличие от него, Ватсон не настолько осмотрителен.

Вернемся к пропавшему мальчику и преподавателю немецкого языка. В отличие от доктора Хакстейбла Холмс понимает, что сама интерпретация директора придает ситуации определенную окраску. И предполагает, что так называемые факты могут оказаться не тем, чем кажутся, чего не делает доктор Хакстейбл. В своих поисках директор интерната сильно ограничен одной решающей деталью: как и все прочие, он ищет беглеца и сообщника. А если герр Хайдеггер тут ни при чем? Если его мнимое бегство – на самом деле нечто совершенно другое? Отец пропавшего мальчика предполагает, что преподаватель мог помочь ученику сбежать к матери во Францию. Директор – что преподаватель доставил ученика в другое место. Полиция – что оба сбежали на поезде. И никто, кроме Холмса, не понимает, что это всего лишь гипотезы. Искать следует не сбежавшего преподавателя, куда бы он ни направлялся, а некоего преподавателя (без уточнений) и мальчика, причем не обязательно в одном и том же месте. Все истолковывают пропажу взрослого человека как знак, что он причастен к исчезновению ученика, например, как сообщник или инициатор. И никто не дает себе труд задуматься о том, что единственная имеющаяся улика указывает лишь на собственно факт исчезновения.

Точнее, никто, кроме Шерлока Холмса. Он понимает, что ищет пропавшего мальчика. И вместе с тем ищет пропавшего преподавателя. Вот и все. Он не препятствует появлению дополнительных фактов в любой момент. Придерживаясь этого беспристрастного подхода, он случайно замечает факт, оставшийся совершенно не замеченным директором интерната и полицией: преподаватель вовсе не сбежал вместе с учеником, а найден мертвым неподалеку: «высокий бородатый человек в очках с разбитым правым стеклом. Причиной его смерти был сокрушительный удар, раскроивший ему череп».

Для того чтобы обнаружить труп, Холмсу не требуются новые улики, он просто знает, как воспринимать происходящее в объективном свете, без предвзятости и предварительных теорий. В разговоре с Ватсоном он перечисляет шаги, которые привели его к находке:

«Восстановим картину побега до конца. Немец погибает в пяти милях от школы – и погибает, заметьте, не от пули, которую мог бы пустить в него и ребенок, а от безжалостного удара по голове, нанесенного рукой сильного человека. Значит, у мальчика был спутник, и удалялись они так быстро, что хороший велосипедист настиг их лишь на пятой миле. При осмотре места, где разыгралась трагедия, мы обнаружили отпечатки коровьих копыт – и только. Я сделал более широкий круг, шагов на пятьдесят, и не увидел ни одной тропинки. Второй велосипедист не имел никакого отношения к убийству, а человеческих следов там не было.

– Холмс! – воскликнул я. – Это невероятно!

– Браво! – сказал он. – Вывод исчерпывающий. В моем изложении события выглядят невероятно – следовательно, я допустил ошибку. Но вы все время были со мной и все видели сами. Где же я ошибаюсь?»

Ватсон не знает. Он предлагает сдаться. «Я теряюсь, Холмс», – признается он.

«Полно, полно, – упрекает Холмс, – мы разгадывали и более трудные загадки. Материала для размышлений у нас достаточно, надо только с умом использовать его».

В этом кратком разговоре Холмс показывает, что все теории директора интерната вводят в заблуждение. Участников событий было по меньшей мере трое, а не двое. Преподаватель немецкого пытался спасти мальчика, а не навредить ему и не бежать вместе с ним (наиболее вероятный сценарий, учитывая, что теперь преподаватель мертв, а также тот факт, что он ориентировался по следам чьих-то шин и пытался догнать мальчика; ясно, что он не мог быть ни похитителем, ни его сообщником). Велосипед был средством погони, а не украденной по каким-то зловещим мотивам собственностью. Мало того, имелся и другой велосипед, который помог бежать мальчику и его неизвестному спутнику или спутникам. Холмс не сделал ничего особенного, просто позволил уликам говорить за себя. И следовал по цепочке рассуждений, не позволяя себе искажать факты так, чтобы подогнать их к ситуации. Короче говоря, он вел себя хладнокровно, демонстрируя возможности системы Холмса, в то время как умозаключения Хакстейбла наглядно свидетельствовали о работе порывистой, рефлекторной, спешащей с выводами системы Ватсона.

Для того чтобы наблюдать, необходимо научиться отделять ситуацию от ее интерпретации, а себя самого – от того, что вы видите. Система Ватсона стремится в мир субъективного, гипотетического, дедуктивного. В наиболее осмысленный мир с точки зрения этой системы. Системе Холмса свойственна способность вовремя притормозить. Полезное упражнение – изложение ситуации с самого начала либо вслух, либо в письменном виде, как будто обращаешься к незнакомому человеку, не посвященному в подробности: точно так Холмс излагает свои предположения Ватсону. Когда Холмс заявляет таким способом о своих наблюдениях, на поверхность всплывают ранее не замеченные пробелы и противоречия.

Это упражнение чем-то похоже на чтение своих сочинений вслух с целью выявления грамматических, логических или стилистических ошибок. Точно так же, как ваши наблюдения настолько тесно переплетены с вашими мыслями и впечатлениями, что вам трудно, если вообще возможно, отделить объективную реальность от ее субъективной реализации в голове: при работе над сочинением, книгой, статьей и т. п. ваше знакомство с собственным текстом становится настолько тесным, что вы наверняка пропустите ошибки и станете воспринимать смысл написанного так, как считаете нужным, а не каким он является на самом деле. Произнесение текста вслух заставит вас сбавить темп и заметить ошибки, которые стали невидимыми для глаз. Ваш слух уловит их, даже если для зрения они останутся незамеченными. И хотя такое вдумчивое и внимательное чтение вслух может показаться напрасной тратой времени, при нем почти всегда удается выявить ошибку или другой изъян, который в противном случае ускользнул бы от внимания.

Легко поддаться логике обобщений Ватсона и уверенности Хакстейбла. Но приучите себя всякий раз, когда поймете, что сразу после наблюдения вынесли суждение, – и даже если не сделали этого или если суждение выглядит совершенно логичным, – останавливаться и повторять: «в том виде, в котором я изложил ситуацию, она невозможна, значит, я где-то допустил ошибку». А затем вернитесь к самому началу и действуйте уже не так, как в первый раз. Например, рассуждайте не про себя, а вслух. Не в уме, а в письменном виде. Этот способ избавит вас от множества ошибок в восприятии.

Date: 2015-09-02; view: 294; Нарушение авторских прав