Часть вторая. «доброе море. — воскликнул Рыбак

(296 год Железных Времен)

«Доброе море! — воскликнул Рыбак. — Глубина

Щедро наполнит живым серебром мои сети.

С берега парусу машет рукою жена,

В пенном прибое резвятся дельфинами дети…»

«Грозное море! — вскричала Вдова Моряка. —

Проклята будь ненасытная, злая пучина!

Хищные волны бросаются на берега,

Тщетно в прибое искала я мужа и сына!..»

С шумом катились на берег волна за волной,

К плачу и крикам людей равнодушны от века.

Зло и добро — не жемчужины в бездне морской.

Зло и добро — это дети души человека.

Шаунара Последняя Листва из Семейства Тиршилек

Весенний лес переливался, переплескивался за полуразрушенную стену крепости. Зелень буйной пеной вскипела меж бессильно глядящих в ясное небо сухих стеблей бурьяна, брызгами обметала заросли дикой малины и боярышника, укрыла молодыми побегами статуи, пятьсот лет назад рухнувшие с постаментов. Серый плащ засохшего плюща, всю зиму укутывавший древние башни, сменился нежно-зеленым. Веселые дожди доверху наполнили мраморную чашу давно умолкшего фонтана. Ветер дерзко плясал в листве, насмехаясь над руинами, из которых отступили люди, отдав их в добычу лесу.

Но было среди развалин крепости место, куда весна не посмела сунуть свой шустрый лисий нос. Впрочем, ни в одно время года лес не мог похвастать, что проник на окруженную шиповником площадку, выложенную гладкими, аккуратно подогнанными друг к другу плитами. Летние дожди обходили недобрую поляну стороной, осень не мела листвой по черному граниту, снега не прятали выбитую на нем звезду с восемью лучами, покрытую мелкими загадочными значками.

Сама Смерть пять веков осаждала колдовскую поляну, но ступить на нее не могла. Два стража неусыпно охраняли эти плиты — ненависть и жажда мести.

Над гранитом звучали голоса людей, страшная гибель которых давно стала достоянием историков. Голоса спорили, припоминали давние свары, издевались над полузабытыми промахами друг друга, обменивались упреками в постигшем их некогда поражении, дружно посылали проклятия былой соратнице, которая в свое время улизнула из обреченной крепости и теперь — бессмертная гадина! — наслаждалась одни-боги-знают-которой-по-счету жизнью.

Но чаще призрачные голоса умоляюще вопрошали: «Чуткий, ты что-нибудь слышишь? Чуткий, разыскал что-нибудь?»

Иногда им отвечало молчание. Иногда бесцветный голос, шуршащий подобно осенним листьям, повествовал о том, что происходило в разных концах земли. Призраки внимали рассказу о том, как течет жизнь в странах, возникших после их гибели. Это занимало их ненадолго, но не могло принести свободы, возвращения в Мир Людей.

А это и было заветной, яростной мечтой семи давно погибших магов.

Жизнь. Месть. Власть.

Зачем жить, кому мстить, что даст им власть, об этом призраки не задумывались. Такие мысли не помогли бы им удержаться на краю Бездны.

Порой в развалины крепости забредали люди: сбившиеся с дороги путники, ищущие убежища разбойники, охотники за древними сокровищами. Приходили, чтобы стать пленниками воли мертвых магов, но вскоре погибнуть, не принеся пользы своим призрачным господам.

Изредка чародеи, объединившись по двое, по трое, подчиняли себе пролетающую птицу и ее глазами глядели из-под облаков на раскинувшуюся внизу землю, тоскливо высматривая хоть что-нибудь, что помогло бы им вновь почувствовать силу в мышцах и удары сердца в груди.

А внизу текла обычная жизнь, равнодушная к тому, что закончилось пять веков назад.

Но в этот день унылое «несуществование» семи призраков вдруг дало резкий крен. Словно повозка, со скрипом тащившаяся по привычной дороге, вывернулась из колеи и понеслась вниз по склону, лихо подпрыгивая на камнях и набирая опасную скорость.

— Я нашел Белесого, — прошелестело над поляной.

Голос был ровен и невыразителен, но в ответ взметнулся ураган восторга.

— Где… да где же?! В какой складке?

— Ага, вижу… точно! Спит, мерзавец!

— Наконец-то!..

— Ящера пустите, Ящера! Это его складка! Ящер, давай ты!..

— С-с-слышу! С-с-сейчас!

Над восьмилучевой звездой взвился столб света. В нем возникла тень чудовища. Огромный, в полтора человеческих роста ящер, посверкивая синеватой чешуей, вскинул голову, распахнул клыкастую пасть так, что видно стало багровое нёбо. Два красных глаза вспыхнули жаркими угольками, на лбу нетерпеливо засиял третий — огромный, изумрудно-зеленый. Из пасти вырвался раздвоенный язык, заметался перед плоским носом.

— С-с-сил недос-с-стает! — просипела жуткая пасть. — Вс-с-се вмес-с-сте!

— Да-да! — поспешно откликнулись голоса. — Конечно, сейчас! А ну, все разом!

И смолкли весенние птицы, перестали горланить в ветвях — почуяли, как растет над поляной незримая сила, вздымается волной, готовясь толчком пробиться сквозь Грань Миров.

* * *

Одна из прозрачных складок медленно несла сквозь клубок миров гору, окруженную странным лесом. Тонкие длинные деревья свились меж собой, словно какой-то великан, забавляясь, навязал из них узлов.

Тот, кто сумел бы протиснуться сквозь путаницу гладких стволов, выбрался бы к пещере, зияющей в склоне горы, к широким щербатым ступеням, явно созданным не ветром и не дождями.

Однажды по этим ступеням поднялся Подгорный Охотник, или, как гневно уточнил бы Шенги, пролаза. Шел настороженно, с мечом наготове, потому что самыми коварными и полными неожиданностей считал именно такие места, где потрудились чьи-то руки.

Но загадочная пещера, в которую шаг за шагом углублялся пролаза, вроде бы не сулила поганых сюрпризов. Ни тебе ловушек, ни опасных «подарочков» из прошлого… даже берлогу здесь никакая зверюга не устроила! Лишь извивались по стенам узоры, похожие на длиннохвостых ящериц: не то дерутся, не то играют, не то любовью занимаются.

Тишина и безмятежность беспокоили пролазу так, как не встревожило бы рычание из мрака. В самом деле, почему тут не приютились никакие твари? В здешних краях ураганы — ого! Деревья в узлы завязываются, друг за дружку держатся, чтоб из земли не выдернуло. Пещера просто напрашивается быть убежищем от сумасшедшего ветра! И — никого…

Шаг… еще шаг… И глазам открывается небольшой зал без единого окна. Из круглого колодца у дальней стены сеется тусклый свет.

Наверху завозилось что-то живое, захлопали крылья.

Парень прижался к стене, глянул вверх. Ах, вот оно что!

Пещера все-таки занята! Под потолком уютно устроилась колония спрутомышей. Завернулись в кожистые крылья и спят себе, только кончики когтистых щупальцев наружу торчат!

Отлегло от сердца. Спрутомыши — тварюги серьезные, но все лучше, чем неведомые напасти. Да и спят вроде бы крепко. Можно быстро оглядеться.

Давным-давно жил здесь кто-то крупный: из камня вырублено длинное ложе, рядом — массивный помост, который мог быть столом… если, конечно, пещера не была храмом, а помост — жертвенником.

Это ерунда, главное — добычей здесь и не пахнет. Обидно. Пора смываться, пока спрутомыши не проснулись и не обнаружили, что ужин подан.

Вот разве что рискнуть — заглянуть на прощание в колодец?

Парень бесшумно пересек пещеру, опустился на четвереньки, бросил взгляд вниз и поежился. В пещере вообще было холодно, но из круглого провала несло прямо-таки уртхавенской стужей.

Колодец был неглубоким. На дне в пелене света виднелось нечто большое, неподвижное, круглое… нет, кольцеобразное… серо-белесое, расплывчатое…

Вроде бы ничего страшного, но парня замутило. К растаким болотным демонам этот колодец с его тайнами!

Носок сапога задел что-то небольшое, плоское. Пролаза поднял обломок черной каменной плитки, отполированной до зеркального блеска. Взять, что ли? Покупатель найдется на любую ерунду, если расхвалишь товар как следует.

Эту мысль парень додумывал уже на выходе из пещеры. Наверх не смотрел, чтоб не потревожить хищников даже взглядом. Седой свет тихо струился вслед непрошеному гостю, спрутомыши сонно ворочались под потолком. Пещера насмешливо молчала, не раскрыв пришельцу ни одной из своих тайн.

А достаточно было поднять голову — и увидел бы свисающие с потолка цепи из блестящего металла. Цепи заканчивались крюками, которые с четырех сторон поддерживали черную каменную пластину, парящую над провалом. Уголок пластины был отколот — его-то и подобрал пролаза у края колодца.

Пластина, словно огромное зеркало, отражала дно провала. На черной грани можно было разглядеть свернувшуюся кольцом гигантскую толстую ящерицу с серо-белесой чешуей. Морда уткнулась в широкий хвост, лапы поджаты под брюхо. Три глаза под полупрозрачными веками походили на крупную цветную гальку. Тварь была неподвижна, но что ее сковало, сон или смерть, знали разве что спрутомыши, охранявшие ее покой…

Впрочем, ничего они не знали, тупые летучие создания! И не охраняли ничей покой, а плодились, жрали и спали в свое удовольствие, до прихода человека и после его ухода. И текло время, которое здесь никто не считал. А по меркам Мира Людей прошло четыре года.

Но настал день и под темным сводом прозвучал неслышный зов, пришедший извне… не со ступеней, ведущих в пещеру, не из-за леса спутанных деревьев, а из такой дали, что спрутомыши не могли охватить ее своими крохотными умишками. Был зов таким властным, что стая снялась с потолка пещеры, где отдыхала после удачной охоты, и трепещущим роем окружила черное зеркало. Распахнув перепончатые крылья, спрутомыши щупальцами обвили края зеркала и приподняли его, сняв с крючьев. Стая действовала слаженно и ловко.

— Уронят! — обеспокоился из ниоткуда старческий голос. — Тяжело им!

— Рядом гнездятся Слепые Тени, — откликнулся другой голос — звучный, женский. — Если Немое Дитя поможет, притащу парочку, а то и трех.

— С-с-славно! — одобрил кто-то незримый. — Тащ-щ-щи!

Спрутомыши не обращали на голоса ни малейшего внимания. Тяжело раскачиваясь, то поднимаясь к своду пещеры, то опускаясь до самого пола, черное зеркало в ореоле машущих крыльев начало медленный путь к выходу.

— Витудаг велел передать тебе письмо. А я со сборами замотался, забыл…

— Замучил ты меня этими письмами! — повела плечиком юная красавица.

— Я замучил?! — изумился Дайру. — Мое дело маленькое, раз хозяйский сын приказывает! — Он выразительно коснулся своего ошейника. — Думаешь, я ему скажу: «Молодой господин, совсем мы с тобой бедную принцессу заклевали, пусть передохнет…»

— Нет, но зачем мне это дурацкое письмо совать? Брось в воду, да и все!

— Не надо в воду, — лениво вмешался Нургидан, растянувшийся на песке. — Пусть почитает, скучно же! Пока отлива дождемся… — Приподняв голову, он с отвращением оглядел серую зыбь воды, из которой торчали голые верхушки каких-то неприятных кустов.

Нитха неохотно кивнула. Дайру с веселой готовностью потянул из-за голенища свиток.

— Ух ты! — оценил Нургидан солидного вида пергамент, сплошь покрытый мелким узором строчек. — И не лень было твоему Витудагу…

— Господин только диктовал, писал я… Кстати, там и стихи есть!

— На стихи перешел?! — ужаснулась Нитха. — У кого из великих стянул?

— Его творение, моя принцесса, собственное! Сейчас все глаза выплачешь!

— Жду не дождусь, — зло фыркнула Нитха.

Нургидан заинтересованно повернулся на бок, поднялся на локте.

— Читай, — приказал он, — а то девичье сердечко разорвется от волнения!

Дайру поднял пергамент на уровень глаз, скорчил идиотскую гримасу и начал читать — медленно, с запинкой, словно с трудом разбирая слова:

— «Несрав… ненной принцессе Нитхе… ясной госпоже… богоугоразд… благоугроб… багровоурод…» Ох, — ужаснулся он, запустив пятерню в растрепанные волосы, — чтой-то не то!

— «Багром угрохать»? — с надеждой подсказал Нургидан.

— Не, чего-то другое… — Дайру вновь скосил глаза в пергамент. — А… ага! Понял! «Богоравноурожденной», во!..

— Какие Витудаг выражения знает! — восхитился Нургидан.

— Это ты ему подсказал такое слово, белобрысый! — мстительно сощурилась Нитха. — Погоди, я тебе тоже что-нибудь устрою!

— Вовсе не я, — защищался Дайру, — это из старинной баллады! Там еще говорится…

— А у нас в Наррабане говорится: «Рот грайанца отличается от ворот тем, что ворота проще захлопнуть!..»

Шенги, сидевший неподалеку на песчаном пригорке, усмехнулся. Пусть повеселятся, отлив не скоро! Охотник, Держа на коленях арбалет, поглядывал, не лезет ли из воды какая-нибудь хищная пакость, и краем уха слушал, как Дайру коверкает письмо своего молодого господина. Витудаг Ранний Путь, семнадцатилетний сын Бавидага, имел неосторожность по уши влюбиться в Нитху и тут же, разумеется, превратился в шута при трех нахальных подростках (о чем надменный, самоуверенный юнец и не догадывался).

Дайру, вновь нацепив маску придурковатого раба, с тупым усердием терзал очередную фразу:

— Благоукрыш… благоустраш… ой, виноват, ясная госпожа! Благоукрашенная добродетелями!

— И на кой ему эти завихрения? — добродушно удивился Нургидан. — Язык ломать… Нет чтоб попросту: красотка, ты мне нравишься, приходи вечерком на берег озера, где мостки и старый дуб…

— Хищник ты лесной, невоспитанный! — попенял ему Дайру. — Витудаг не дочке сапожника пишет, а принцессе!

— А что, все принцессы — набитые дуры? — с горечью спросила Нитха.

— Ну почему — все? — рассудительно ответил Дайру. — Про всех не скажу, не знаком… — Он заметил, как сверкнули глаза напарницы, и поспешил с дурацки напряженным видом вернуться к расшифровке письма: — Я… жду… при… козы… — Замолчал, похлопал белыми ресницами и плачуще возопил: — Коза-то откуда взялась? Я ж помню, не было ее! При какой такой… козы?..

— При наррабанской, — негромко подсказал Нургидан.

— Нету здесь такого! Еще «вай» затесалось! — Дайру поскреб в затылке и расплылся в ухмылке от уха до уха: — А! Понятно! «Я жду, приказывай!»

— Давай сразу стихи! — распорядилась Нитха. — Отлив уже, не успеем!

— Отлив? — встрепенулся Нургидан. — С чего ты взяла?

— А вон, видишь, ветка торчит, как рука с пятью пальцами? «Мизинец» еле был виден над водой — а теперь?

Шенги улыбнулся. Толковая девчушка. Наблюдательная.

— Успеем! — вернулся Нургидан к письму. — Там небось еще столько интересного!

— Вот когда этот придурок напишет любовное письмо тебе, — возразила Нитха, — можешь то письмо хоть к воротам прибить, чтоб прохожие читали. А это — мое! И я хочу услышать стихи!

Нургидан онемел, представив, как получает страстное послание от наглого Витудага. Во имя Безликих! Да он тогда самого Витудага к воротам прибьет!..

— Но тут и правда еще столько интересного! — Дайру говорил голосом няни, которая упрашивает своего питомца скушать еще ложечку кашки. — Например, где он сравнивает стройно-грациозные ножки юной госпожи с…

— Убью, — тихо, но твердо перебила его Нитха.

— Понял! — тут же откликнулся Дайру и выразительно продекламировал:

Словно блюдо — без пирожного,

Словно жемчуг — без оправы,

Я — с тоскою невозможною

По тебе, души отрава!

Шенги даже забыл, что охрану несет, прикусил губу, глядя на потрясенную рожицу Нитхи. Круглые глаза, приоткрытый рот — лицо ребенка, который обнаружил, что мир состоит не только из игрушек и сластей.

— Слышь, а ведь тут не обошлось без белобрысого! — осенило Нургидана.

— Думаешь?.. — протянула Нитха, не сводя взгляда с честной, открытой физиономии Дайру.

— Что б вы понимали в поэзии! — вознегодовал верный слуга. — Да мой господин пишет лучше самого Джаши Странника! Выразительнее! А какое богатство образов! «Словно блюдо без пирожного» — чувствуете трагизм?.. Э-эй, ты чего?! Положи палку, ненормальная! Держите ее, убьет ведь!..

Но Нургидан, не вставая, гибким движением подставил подножку удирающему в кусты приятелю.

Спохватившись, Шенги перевел взгляд на серую, чуть рябившую под ветром поверхность воды. За его спиной слышались пыхтение, неразборчивые восклицания и хруст ветвей. В кустах вершилась праведная месть.

— Уау! — взвыл наконец Дайру. — Сдаюсь, придурки! Пусти ухо, ты, души отрава!

Но напарники, навалившись на беднягу, катали его по песку до тех пор, пока он не сознался в подлоге:

— Ну ладно, ладно! У него было — «отрада»… Всего буковку подправил, чтоб рифма была получше! А шуму-то, шуму, будто я Кланы оскорбил!

Шенги внезапно вспомнил, каким был Дайру три года назад, когда пришлось ему по хозяйской воле надеть ошейник. Унылый, язвительно-злой, не ожидающий от жизни ничего хорошего и не желающий даже разговаривать с напарниками. А как быстро выправился! Уже через пару дней начал задирать Нургидана, поддразнивать Нитху, а главное — смеяться над самим собой. Сильный он. Внутренне сильный…

А уж как умеет использовать все к своей выгоде — даже завидно!

Взять хотя бы этого хлыща Витудага. Ведь как злобился на беглого раба! Как требовал, чтобы отец расторг соглашение с Охотником, вернул дерзкого мальчишку под хозяйскую плеть! А теперь — смотри-ка! — Дайру для Витудага любимый слуга, наперсник и советчик. Носит письма любимой девушке молодого господина, а заодно приглядывает, чтоб вокруг красавицы не крутились соперники. Ох, не приведи Безликие Витудагу узнать, какой балаган Дайру устраивает из его писем и секретных поручений!

Незаурядный парнишка этот Дайру. Правильно Шенги два года воевал из-за него с Главой Гильдии. Лауруш сначала и слышать не желал никаких доводов. Виданное ли дело — рабу носить знак Гильдии! Но после долгих уговоров слегка смягчился: привози, мол, свое сокровище, когда доведешь до ума. Посмотрим, что там у тебя такое выросло…

Тем временем за спиной у Шенги стихла потасовка.

Недавние противники мирно уселись на берегу.

— А что ты все Кланы поминаешь? — поинтересовалась Нитха. — Это для тебя, похоже, верх злодейства — оскорбить их…

— Ну да, — убежденно отозвался Дайру. — А ты что, не слышала про Кланы? У тебя мать силуранка — неужели не рассказывала?

— Рассказывала. И наставники что-то такое бубнили. Это у вас вроде бы высшая знать, да? В Грайане, Силуране, еще где-то…

— Верно.

— Ах, вот ты как! С наррабанской принцессой шутишь дурацкие шуточки и глазом не моргнешь, а как про Кланы кто упомянет, так у тебя сразу такая физиономия… ну, будто ты в храме — вот-вот молиться начнешь.

— В храм-то рабам нельзя, — легко уточнил Дайру. — Но вообще ты права. Кланы — часть нашей религии.

И с удовольствием начал рассказывать о Двенадцати Великих Магах.

Хотя Шенги и Нургидан уже слышали эту легенду, они подпали под обаяние хрипловатого, взволнованно подрагивающего голоса, который повествовал об Огненных Временах, когда не было еще великих государств Грайан и Силуран, а была пригоршня мелких королевств, ведущих меж собой изнурительную, затяжную войну. И в этой кровавой сумятице двенадцать наемников из разбитой армии, спасаясь от погони, набрели в горах на источник, вода которого была необычной по цвету и запаху. Но измученные, изнемогающие от жажды воины рискнули припасть к таинственному роднику.

Запрокинув голову, Дайру нараспев цитировал летопись:

— «И пили они воду, все двенадцать, и объял их сон, и дважды всходила над ними луна, и дважды — солнце, а они все спали, и не было на земле сна, подобного этому, и не будет впредь без воли Безымянных богов…»

Подперев кулачком щеку, Нитха завороженно слушала о том, как во сне один воин увидел себя драконом, другой — свирепым волком, третий — могучим вепрем, четвертый — грозным медведем, пятый — когтистой рысью. Узнали счастье полета те, кто был во сне орлом, соколом, лебедем, вороном, альбатросом. Тайны морской пучины открылись для ставших спрутом и акулой…

Шенги глядел на подрагивающие под легким ветром мокрые черные кусты. Вода отступила уже далеко, скоро можно будет продолжить путь. И хорошо, а то детвора совсем бдительность потеряла.

— Пробудившись, они поняли, что боги одарили их магическими талантами, — благоговейно продолжал Дайру. — У каждого был особый дар: кто умел становиться невидимым, кто летал под небесами, кто голосом наводил панику на неприятельские войска… иной возжигал взглядом огонь, иной по желанию менял облик… И все со временем научились создавать волшебные предметы, переливая в них свою силу…

— И основали двенадцать Кланов, — встряла Нитха, которой мать кое-что рассказывала о своей родине. — Каждый Клан взял имя животного… ну, которое во сне… или птицы…

— Гостил у отца в замке один из Орлов, — с напускным равнодушием вставил Нургидан. — Ну и никакой не чародей. Только задается очень.

— Даже больше тебя задается?! — картинно изумился Дайру. — А что не чародей — так не каждому потомку Двенадцати судьба дала стать магом. Но в крови любого из них живет благословение Безликих, которое может возродиться в детях, внуках или правнуках. Поэтому мы чтим Кланы. А кто посмеет обманно назваться Сыном Клана или надеть одежду с изображением священных животных, тому — смерть без погребального костра!

Последняя фраза, произнесенная страшным голосом, не произвела на Нитху особого впечатления: в Наррабане огненное погребение не считалось ключом к вечной жизни в грядущих поколениях. Она хмыкнула:

— Смерть — за тряпку?

— Не за тряпку! — возмутился Дайру. — За оскорбление святыни! На детях Клана — милостивый взор богов! Ни деньги, ни воля короля не могут ввести в Клан… скажем, Сына Рода! — Дайру метнул быстрый взгляд на Нургидана.

Тот обиженно нахмурился:

— А вот я слышал, были случаи… — Он запнулся, припоминая.

Дайру судорожно вздохнул и сказал негромко, как о чем-то дорогом, сокровенном:

— Да… За тысячу лет — два случая. Клан Дракона за неслыханные подвиги усыновил воина-героя. Он принял имя Лаогран Полночный Гром, стал королем и объединил восемь королевств в государство Великий Грайан! Попробуйте только сказать, что это не была воля Безликих!.. А второй случай был совсем недавно, лет шесть…

— Тихо! — напряженным голосом перебил его учитель.

Трое подростков оглянулись и растянулись на песке, замерли.

Над островком, мерно ударяя по воздуху кожистыми широкими крыльями, парил огромный черный дракон.

* * *

Сшивая воедино два мира, незримой нитью дрожала от напряжения общая воля семи призраков. От нее расходились волны черной силы, давая о себе знать в самых неожиданных точках миров, калеча, искажая реальность.

В одной из складок в неглубоком болотце мирно щипали широкие листья водяных растений длинноногие существа, похожие на цапель, с кроличьими мордочками и огромными кроткими глазами. Внезапно стайка встрепенулась, бросилась наутек, резво переставляя длинные ноги. Но было поздно: вода вокруг изменила цвет, из мутно-зеленой стала бурой — и зверушки начали падать, дергаясь в предсмертных конвульсиях.

Через две складки от них по бурой пустыне понеслись небывалой силы вихри, выдирая из земли колючие упрямые кусты, подхватывая и кружа мелких тварей в кольчатых панцирях.

В Силуране землетрясение разорвало скалистый берег Тагизарны и великая река образовала новый рукав, спрямив извилину русла.

Уже на излете колдовская сила задела крылом Уртхавен, где серые упругие волны обдавали пеной покрытые вечной ледяной броней гранитные берега.

Громадный айсберг, давно вмерзший в берег, содрогнулся, расселся; трещина зазмеилась по заснеженному боку, отделяя большой пласт. Льдина мягко съехала в воду. Волны приняли ее, подхватили, начали подбрасывать. Окажись в этих неприветливых местах человек, заметил бы странную вещь: волны отшвыривали льдину все дальше и дальше от берега, пока ее не подхватило течение и не поволокло со скоростью просто невероятной.

Льдина, покачиваясь, обогнула скалистый мыс и поплыла на юг. А когда из-за туч показалось солнце и уронило лучи на серый «кораблик», сквозь ледяную корку смутно засветилось что-то переливчатое, перламутрово-радужное…

* * *

— Не двигаться! — негромко приказал Шенги.

Ученики вжались в песок. Они знали, что у драконов скверное зрение.

Чудовище, покачиваясь на распахнутых крыльях, плавно снижалось. Голова с высоким гребнем чутко поворачивалась на гибкой шее. Лапы, поджатые к животу, в любой момент готовы были рвануться вперед, впиться в добычу…

Нургидан подвинул руку к эфесу меча. Шенги, не выпускавший арбалета, прикидывал, куда всадить стрелу — в глаз или в пасть. Дайру скосил глаза на мокрые кусты: сошла ли вода, есть ли путь для отступления? А Нитха глядела распахнутыми глазами на дракона, и на лице ее ужас был смешан с восторгом.

Внезапно крылья дракона дрогнули, красивая линия снижения сбилась, и люди увидели, что гигантский хищник, сделав разворот, стал набирать высоту. Дракон, властелин Подгорного Мира, бежал — но от кого?!

Ответ пришел и наполнил сердца людей смятением. Над водой в сторону островка двигалось черное пятно, бесформенное, дрожащее, с зыбкими, трепещущими краями…

С губ Шенги сорвалось ругательство. Лучше хищник, чем опасная загадка. Дракон тоже так думает. Вон как удирает! Умен, скотина!

Черное пятно приблизилось, можно разглядеть копошащихся по краям Тварей. Спрутомыши! Что они волокут? Камень какой-то? Штуковина тяжелая, вот-вот в воду уронят… Вокруг — зловещее облако: спрутомыши, не сумевшие зацепиться щупальцами за камень, эскортом сопровождают «носильщиков».

— Скоро над островом окажутся, — озабоченно шепнул Шенги.

— Они к нам летят? — пискнула Нитха.

— К нам, — огрызнулся Нургидан, — каменюку тебе на голову шмякнуть!

— А почему днем? — удивился Дайру. — Ночные же Твари!

Но спрутомыши, похоже, и днем чувствовали себя бодро. Они летели по прямой, и островок был у них как раз на пути. Заметив людей, стая «эскорта» заверещала и, обогнав «носильщиков», ринулась на остров.

— Десятка два! — азартно выдохнул Нургидан.

— Отходим! — скомандовал Охотник. — Нургидан, кому сказано?! Опять в герои лезешь? Учу тебя, учу…

Дайру брел по пояс в воде осторожно, не давая отливу свалить себя. Нитха мелкими шагами следовала за ним. Спрутомыши носились над головами, хлопали крыльями по воде и вновь взмывали вверх так близко, что можно было разглядеть меж бурых перепонок толстый кожистый мешок и длинные щупальца с крючковатыми когтями вместо присосок.

Нургидан, оскалясь, вскинул меч.

— Не спеши, — остерег его Шенги. — Ложная атака.

Все трое знали обычную тактику спрутомышей. Крылатые хищники делали несколько пробных заходов, оценивая врага… все ближе, ближе… затем шли в ход когти — резко, с налета, царапая противника. И наконец — слаженная, дружная, беспощадная атака! По пять-шесть Тварей набрасываются на жертву, оплетают щупальцами, терзают когтями…

Главное — не бежать! Хотя как тут побежишь, по пояс в воде…

Нитха вскрикнула: мерзкий бурый мешок метнулся прямо перед ее лицом. Еще две Твари захлопали крыльями над головой Дайру. Парнишка оступился, упал, забарахтался в воде. Нургидан левой рукой подцепил его за шиворот, рванул вверх, толкнул в сторону берега и, обернувшись, клинком встретил хищников. Одна спрутомышь забилась на мелководье с перерубленным крылом, другая, вереща, шарахнулась прочь.

Шлепая по прибрежному илу и цепляясь за нависшие над водой ветви, Дайру выбрался на сушу, потянулся к Нитхе, чтобы помочь ей, и вдруг завопил:

— Учитель! Слева, сверху!..

Шенги, который орудовал клинком и когтистой лапой, держа хищников на почтительном расстоянии, чуть повернул голову влево и понял, что продолжается вылазка ночных Тварей в белый день. Откуда взялась эта мерзость? Из соседней складки? Три белесые Твари с гибкими длинными хвостами били крыльями по воздуху, рывками приближаясь к стае спрутомышей, вытянув продолговатые морды в сторону черного камня.

Шенги дважды хранила судьба при встречах с этими отвратительными созданиями Подгорного Мира. И он знал, что опасны не морды без глаз и рта, а хвосты с крюком на конце, способные одним ударом пробить тело человека.

А Дайру видел чудищ впервые. Но узнал сразу, не колеблясь:

— Слепые Тени!

Две Твари поравнялись с роем спрутомышей, поддели черную плиту крюками на хвостах. От ударов сильных крыльев камень поднялся над водой. Спрутомыши, не обращая внимания на неожиданных помощников, продолжали хлопотать вокруг своей ноши.

Третья Тварь взмыла под облака и, сложив крылья, спикировала на людей. Это вам не спрутомышь, обходится без ложных атак! И на пути у нее…

— Нит-ха-а-а! — отчаянно закричал Охотник.

Девочка бросилась в сторону, споткнулась, упала, поползла прочь…

Знал Шенги, что меч не берет скользкую, словно намыленную шкуру! И все же рванулся вперед — всем телом, как кот на мышь, — и ударил клинком. А когда сталь, не причинив врагу вреда, скользнула по гибкому хвосту, Шенги отчаянно вцепился в этот хвост когтистой правой лапой!

Гадина дернулась, изумленная наглостью человека. Грозный хвост взвился, как бич. Охотник отлетел в сторону и с силой грохнулся оземь. Но атака летучей Твари была сбита, и Слепая Тень начала набирать высоту, чтобы вновь ринуться на жертву.

Шенги попытался подняться. Как болит плечо! Отдача от удара вырвала из руки меч. Ребята пытаются укрыться в кустах, спрутомыши вьются над ними…

Пронзительный вскрик Нургидана:

— Учитель! Врата!

Врата? Это может быть спасением. Даже если хищники устремятся за ними, их наверняка разметает по складкам.

— Все туда! Скорее!

Сделал шаг — и боль чуть не свалила наземь. Нургидан и Дайру подхватили с двух сторон, помогли идти.

Что за Врата? Куда ведут? Неважно, там разберемся! А проклятые мыши бьют крыльями по лицу, рвут когтями кожу. Наконец вокруг серый туман перехода… или это от боли застит глаза? А дальше темнота — пещера, что ли?

И — резкий, яркий свет летнего полдня! Буйные заросли дикой смородины, густая трава, где-то внизу журчит ручей — наверное, слева обрыв…

Но спрутомыши тоже хлынули через Порог! Да, их стало меньше, но хватит для основательной драки. И остервенели, ничего не соображают.

Выдернув локоть из заботливой руки Дайру, Шенги вскинул лапу, сомкнул когти. Что-то живое, упругое противно затрепыхалось в стиснутой пятерне. Шенги с отвращением разжал когти, отбросил на землю бьющийся в предсмертных судорогах комок. Еще одна мышь с налета ударила в лицо. Охотник шагнул назад, оступился, упал на спину. То, что он увидел над головой, заставило охнуть от лютого, предсмертного отчаяния. Слепая Тень тоже прорвалась вслед за людьми сквозь Грань Миров! Белесая живая стрела успела набрать высоту и теперь беспощадно падала на добычу.

Все… надежды нет… конец…

Шенги не успел понять, откуда он взялся — этот воин в коричневом плаще, вставший над ним и заслонивший его от смерти. Меч незнакомца спокойно взмыл навстречу летящему с небес чудовищу. Охотник хотел остеречь своего спасителя, крикнуть, что меч не возьмет эту Тварь. Но было поздно! Сверкающая полоса стали встретилась с занесенным для удара белесым хвостом и чисто, красиво разрубила его!

Искалеченный хищник дернулся, потерял высоту, и клинок достал его, провел на светлом брюхе резкую полосу. Слепая Тень рухнула наземь, беспомощно запрыгала в кустах и сорвалась куда-то вниз.

Невероятно! Немыслимо! Да что за меч такой у этого воина?!

Шенги с трудом сел и увидел захватывающее зрелище.

Спрутомыши, поняв, кто здесь самый опасный противник, оставили в покое сбитых с ног ребятишек и всей стаей навалились на человека с мечом.

Шенги мог поклясться, что воин не коснулся пряжки у горла — плащ сам сорвался с его плеч и упал, накрыв двух спрутомышей. Остальные мельтешили вокруг, норовя вцепиться в лицо. Но как ни быстро порхали злобные Твари, меч двигался еще стремительнее, кромсая крылья и щупальца, усеивая траву ошметками бурой кожи. Клинок жил, клинок пел, клинок смеялся над врагами!

Нургидан первым вскочил на ноги, кинулся на помощь нежданному союзнику, но опоздал. Воздух уже очистился от кровопийц. Ветерок разгонял резкий запах, который источали останки спрутомышей.

Воин нагнулся к плащу, под которым что-то трепыхалось, поднял его и одним движением разрубил двух последних тварей. Бережно отряхнул плащ. Нургидану послышалось, будто незнакомец шепнул: «Спасибо, Заплатка!» Затем сорвал пучок травы и, вытирая клинок, обернулся к спасенным людям. Окинул быстрым взглядом троих подростков и мужчину, тяжело встающего на ноги, красиво отправил меч в ножны и обратился к старшему из потрепанной компании:

— Подгорные Охотники, верно? Вей-о! Ну и досталось же вам!

— Досталось бы крепче, если бы не помощь, — хрипло отозвался Шенги, который успел оглядеть свой маленький отряд и убедиться, что все живы и более-менее целы. — Да, мы Подгорные Охотники. Из Гурлиана. Не соизволит ли господин сказать, куда мы попали?

Незнакомец засмеялся, тряхнул густыми каштановыми волосами.

— Из Озерного королевства? Далеко вас занесло! Это Грайан, Лунные горы… Но до чего лихо вы из Врат выкатились — как бобы из драного мешка!

— Из Врат? — вскинулся Шенги. — Так мой господин… — он бросил взгляд на правое запястье грайанца, не обнаружил знакомого браслета, но, сделав над собой усилие, закончил вежливо: — …тоже Подгорный Охотник?

Все-таки своего спасителя пролазой не назовешь!

Грайанец приподнял изогнутую бровь:

— Кто? Я? Ну нет! Разок за Гранью побывал — и хватит! Я друга провожал до Врат. Случайно не видели, там дракон не пролетал? Черненький такой…

Шенги ошарашенно кивнул.

— Пра-авильно! — просиял воин. — Его зовут Эрвар. Он у меня гостил… собственно, не у меня. Прилетал в Джангаш к королю Тореолу и светлой королеве Фаури. А потом не поленился, сделал крюк — навестил меня. По небу границы не проложены, дракону без разницы, где Грайан, где Силуран.

Да что за человек повстречался Шенги и его ребятам? Говорит, что не Охотник, а несет невероятную чушь и глазом не моргнет! Лапу Шенги явно заметил, но ни одного вопроса!

— Сейчас он к себе вернулся, — продолжал грайанец, — я его проводил. Во-первых, оказал гостю уважение, а во-вторых, убедился, что он действительно улетел. Дракон есть дракон, а я за эти места в ответе… Ох, я не представился: Ралидж Разящий Взор из Клана Сокола, Ветвь Левого Крыла.

Шенги услышал короткий стон и бросил взгляд на Дайру. Мальчишка оцепенел, прижав ладони к груди, и вид имел такой восторженный, словно в траву перед ним опустилась радуга мостом на небеса!

— Я Хранитель крепости Найлигрим, — приветливо продолжил их новый знакомый, — и буду рад видеть вас своими гостями. Пойдемте, покажу дорогу.

Поправив на плечах плащ, Ралидж зашагал по узкой тропке меж кустов.

Шенги еще раз окинул взглядом свою маленькую армию:

— Привести себя в порядок! Не в болоте на кочке ужинаем — за столом у Хранителя! Нитха, вытри лицо, в грязи вся по уши! Нургидан, покажись… ну и потрепали тебя!

— Им хуже досталось! — самолюбиво огрызнулся подросток.

— Ладно, знаем, ты у нас великий герой…

Нитха подошла к Нургидану, наклонила голову:

— Глянь, что у меня сзади на шее?

Мальчишка осмотрел царапину на смуглой шейке и трагически произнес:

— Надо известить Рахсан-дэра, пусть пишет в Нарра-до: с такими ранами не живут!

Учитель неодобрительно посмотрел на шутника и обернулся к Дайру:

— Ладно, пойдем… Э-эй, слышишь меня?.. Да что с тобой, сынок?

— Вы не понимаете! — зашипел Дайру, потерявший от волнения голос. — Это же он!.. Ралидж!.. Тот самый!..

— Что шипишь, как змея под каблуком? — фыркнул Нургидан. — Ралидж, он так и назвался… а что? У тебя такой вид, будто из кустов король выбрел!

— Подумаешь, король! — отмахнулся Дайру. — Королей много. А таких, как он, за тысячу лет только двое!

— Подожди-подожди, — припомнила Нитха, — ты вроде рассказывал…

— Правильно! Лаогран Полночный Гром, и он… Да бродячие сказители по всему Грайану!.. Он шесть лет назад… он был беглым рабом и разбойником, а таких подвигов насовершал! Вы бы послушали, какие о нем баллады… Клан Сокола его усыновил — немыслимое дело! И в Подгорном Мире он… — Дайру начал задыхаться от волнения.

Нургидан взял приятеля за плечи и встряхнул так, что у того зубы лязгнули:

— А ну, очнись!

Дайру усилием воли взял себя в руки и виновато обернулся к Шенги:

— Не сердись, учитель! Просто я всегда мечтал хоть краем глаза… хоть издали… Он же Подгорных Людоедов в клочья рубил, со злым колдуном у Дымной проруби бился… королю Джангилару помог бежать из силуранской крепости… в Полуночной деревне был, и его там не сожра… Ох, прости, Нургидан!

— Э-эй, гости! — весело донеслось снизу по склону. — Что вы там застряли, как наемники в винном погребе? Охотник, подгони свою мелкую команду, а то и к вечеру до крепости не доберемся!

Супруга Хранителя, высокородная Арлина Золотой Цветок, не могла найти себе места от волнения. Все валилось у госпожи из рук, она загоняла слуг противоречивыми приказами.

Причиной смятения был не Подгорный Охотник с учениками. Гость, конечно, желанный: можно купить диковинные товары и послушать невероятные истории. И все же Охотник, даже знаменитый, не такая важная особа, чтобы из-за него хлопотала Дочь Клана Волка. Всего-то и надо было — снабдить потрепанных в схватке гостей чистой одеждой и предложить им перед ужином посетить баню (правда, те, как истинные гурлианцы, от общей бани отказались и по очереди помылись в закутке меж сараями).

И не в том дело, что среди учеников Охотника оказалась пятнадцатилетняя девочка. Супруга Хранителя взяла чумазую, исцарапанную девчушку под свое крылышко, но все же ее появление не взволновало, а возмутило женщину: что же за родители такие — позволяют малышке шляться по Подгорному Миру!

Настоящее потрясение пришло, когда муж шепнул ей, кто они, эти нерадивые родители бедной крошки… Принцесса, настоящая принцесса в гостях у Арлины!

Супруга Хранителя понимала, что нынешний день не будет забыт до тех пор, пока крепость не будет разрушена (да не допустят такого Безликие!). И раз Арлине выпало принимать высокую гостью, она в пыль разобьется, а не опозорит крепость и Клан перед знатной наррабанкой! Не важно, что девчушка просила лишь кувшин горячей воды, чистую рубаху и немного настойки черной лапчатки — промыть царапины.

Рубаху? Да Арлина лучшее платье не пожалела, отдала на растерзание рабыням, которые кинулись подгонять наряд по фигурке барышни. Доверенная служанка Иголочка расплела и вымыла косу девочки и теперь сооружала красивую прическу, добродушно ворча, что вот это волосы как волосы, мягкие да послушные, не то что черная грива супруги Хранителя, вечно норовящая разлететься во все стороны…

Оставив принцессу в надежных руках, Арлина побежала в полуподвальную кухню — лично проверить, как идет подготовка к ужину (чем смертельно обидела главного повара, который имел четкое представление о том, как надо потчевать высокопоставленных гостей).

Захолустная крепость — мирная, сонная — очнулась, протерла глаза и засуетилась. Вот это жизнь! Каждый день бы так!

* * *

За столами в просторной трапезной не было свободного места. Любопытство пощипывало души пирующих: и Подгорные Охотники нагрянули, и дочь правителя Наррабана соизволила пожаловать! (О том, кто такая Нитха, уже знала даже глухая рабыня на скотном дворе: сплетни порхали по крепости, словно стрижи.)

Перешептывание женщин, блеск ребячьих глазенок, напускная сдержанность мужчин — как знакомо все это было Шенги! Он сидел почти у двери, но скромное место для незнатного гостя стало центром внимания. Охотник привык к назойливым взглядам — это было частью его ремесла! — и даже находил в них удовольствие.

А Нургидана любопытные взгляды слегка раздражали. Но юный Сын Рода скрывал недовольство и держался спокойно, с достоинством.

Дайру не было с ними: из-за ошейника парнишку, разумеется, отправили ужинать с прислугой. Впрочем, Шенги знал, что ученик из-за этого аппетита не потеряет. Сидит небось на кухне, стол уставлен всем самым лакомым, что сумели промыслить повара, а вокруг — толпа челяди с разинутыми ртами. А Дайру плетет им какую-нибудь небылицу, как и положено Подгорному Охотнику. То есть делает то, чем и сам Шенги займется, — вот только дождется появления супруги Хранителя, без нее пир начать нельзя.

Вот и госпожа — высокая, стройная, черноволосая. А кто это идет за ней следом? Для дочери слишком взрослая — наверное, младшая сестра…

И тут сердце Шенги колоколом грянуло в груди, трапезная подернулась сизым туманом, словно при переходе за Грань. Потому что юная красавица обернулась, с тонкого смуглого лица полыхнули черные наррабанские очи, знакомые и незнакомые. Вспыхнули и скромно опустились. Девушка прошла через трапезную, заняла место рядом с женой Хранителя.

Во имя Безликих, что в этой крепости сделали с его ученицей? Подменили? Неужели это малышка Нитха, озорная заморская обезьянка?

Что за платье на ней? Очень, очень красиво. На плече — бабочка из шелка, при каждом движении девочки шевелит крылышками, как живая. Расшитый серебром корсаж облегает смуглую грудь… ох, да у девчонки вполне взрослая фигурка!

В смятении Шенги не замечал тишины в трапезной — все ели молча, ожидая, пока Хранитель начнет застольную беседу. Охотник рылся в памяти: вот Нитха, веселая и чумазая, стоит на коленях возле очага и чистит котел… Вот она зло и огорченно отступает, с трудом отводя удары деревянного меча Нургидана (этому зверенышу что тренировка, что драка — без разницы)… Вот она, легкая и неслышная, скользит меж стволов чужого, опасного леса — веточкой не хрустнет, умница, Охотница… Волосы закручены в узел и повязаны платком. Давно мечтает их обрезать, но Рахсан-дэр при одном намеке на это звереет и угрожает чуть ли не высадкой наррабанских войск в Гурлиане.

Теперь эти волосы, перевитые яркими лентами, уложены по плечам сложным узором. Головой не мотнуть, а то всю эту красоту растреплешь. То-то сидит тихая, скромная… очаровательная, как цветок из волшебного сада!

О Безымянные! Разве не Шенги с отцовской гордостью говаривал, что когда-нибудь малышка превратится в настоящую красавицу? Ну и где были твои глаза, старый ты дурак? Все, превратилась уже, некуда дальше хорошеть! И эта юная женственность, эта победная красота еще утром с визгом гонялась по островку за улепетывающим Дайру — ну, когда читали письмо Витудага…

Вспомнилось это имя, и во рту стало горько. Шенги невольно опустил взгляд на блюдо: что он, собственно, ест? Ничего особенного, мясо как мясо. А Витудаг — идиот и сволочь. Надо с ним и с его папашей очень, очень запоминающуюся беседу провести…

Почему все на него уставились? Ах да, Хранитель произнес несколько теплых слов, и теперь все ждут, когда Охотник удостоит публику рассказом.

— Я и мои ученики благодарны за гостеприимство. Оно особенно ценно для нас после заварушки, в которую мы угодили. Сами виноваты: хотели добраться до Лукавой долины, а ведь оттуда еще никто не возвращался.

— Был один, — вставил Нургидан, глядя куда-то вдоль длинного стола, — но помер через день после возвращения.

— Не встревай! — одернул его учитель. — Что про него упоминать — не в себе был, трясся, бредил, ничего толком не рассказал… Ну, решили мы побывать в той долине. Маленькая такая, затеряна меж гор, попасть туда можно или по воздуху, или сквозь скалы, подземными трещинами. Один чародей шесть веков назад записал в своей колдовской книге, что в Лукавой долине время течет из конца в начало. И быстро. Если туда попадет семидесятилетний старик, то через день ему будет шестьдесят пять, через два — шестьдесят… и дальше, до младенца. Но не это влекло меня в Лукавую долину. Таит она сокровища куда более заманчивые. Та же чародейская книга гласит, что…

«Рахсан-дэр! — злорадно думал тем временем Шенги. — Не сам скандалить пойду, а Рахсан-дэра на эту семейку напущу! Пусть про оскорбление престола покричит, боевыми слонами попугает, наррабанские пытки разрисует! Будет гаденышу блюдо без пирожного!»

Эти мысли не мешали языку выплетать вязь знакомой сказки. Время от времени Шенги даже ввертывал новые подробности, настолько лихие, что сам удивлялся своей наглости. Нургидан помогал рассказчику, влезая с подробностями, а Шенги его для вида одергивал.

— Да нет же, учитель, у чешуйчатой рыси когти были длиной не с лук, а с целую лодку!

— Помолчи, молокосос! Я сказал — с лук, значит, с лук! Я лишнего прибавлять не привык, и ты не учись привирать. Подгорный Охотник всегда должен говорить только чистую правду… Так вот, рысь прыгнула на нас из мрака, несли бы не факелы…

Нитха, которая обычно с веселым азартом встревала в рассказ и подыгрывала учителю, сегодня почти не поднимала взгляда от стола и только время от времени изящно подносила к губам бокал с вином или куриную ножку.

Лишь раз, когда толстая добродушная сотничья жена воскликнула: «Да как можно девочку на такое жуткое дело брать!» — Нитха обернулась и ответила негромким нежным голоском, в котором звенело огорчение:

— А меня и не взяли, почтенная! Нас с Дайру учитель оставил у подземного озера — отход прикрывать, чтобы водяные духи следом не пошли. А они и не пробовали следом идти, только головы над водой поднимали.

А Шенги вздрогнул: неужели у нее изменился даже голос?

Рассказ близился к трагическому отступлению из заветной долины под натиском свирепых спрутомышей и беспощадных Слепых Теней. Разумеется, Шенги не пожалел сверкающих красок на описание подвига доблестного Сына Клана, который пришел на помощь Подгорному Охотнику и его ученикам.

— Клинок вспыхивал, гас и таял в мерцании. Спрутомыши рассыпались крошевом. Тут с неба ринулась Слепая Тень, а известно, что меч не может пробить ее шкуру! И я был потрясен, ибо у господина оказалось оружие, достойное такого героя, как Сокол…

Охотник на миг прервался, чтобы глотнуть вина. И в эту паузу, полную напряженных вздохов, вплыл негромкий, чуть насмешливый голос Хранителя:

— Да, клинок и впрямь неплохой. Старинный. Юнтагимирской работы.

Шенги чуть не поперхнулся вином, но сдержался, не выдал замешательства. Рядом хмыкнул Нургидан (молод еще, не умеет держать себя в руках!). Нитха с вежливым интересом смотрела на Сокола. Она выросла на других сказках. Ей в детстве не рассказывали про погибший город четвероруких мастеров-волшебников, творивших несравненные, бесценные вещи… Но Хранитель-то! Молодец! Лихо ввернуть в чужую фантазию свое, не менее крутое вранье — и бровью не повести… это — высокое искусство!

Шенги довел рассказ до победного финала. Наградой было завороженное молчание слушателей. Увы, ненадолго. Сидевший на почетном месте рыжебородый вояка — один из помощников Хранителя — поинтересовался:

— Ты-то ладно, ты уже в летах, а мальчишку не побоялся тащить в молодильную долину? Вернулся б, а на руках у тебя сверток, и «уа-уа» оттуда!

Нургидан поднял голову, твердо встретил взгляд насмешника, переждал общее хихиканье и спросил своим низким, совсем взрослым голосом:

— Мальчишку? А как мой господин думает, сколько мне лет?

Вояка растерянно молчал. Нургидан спокойно закончил:

— То-то и оно… Еще недавно мне было двадцать два!

Шенги почувствовал себя отомщенным за «юнтагимирский клинок». Хорошая смена подрастает. Настоящие Подгорные Охотники!

* * *

Хранитель заметил искорку веселого удивления на лице Охотника. Разумеется, тот не поверил его заявлению насчет юнтагимирского меча.

В другое время Ралидж не стал бы убеждать гостя — пусть считает, что ему морочат голову. Но вино раззадорило Хранителя. Ах, ему не верят? Сомневаются в происхождении его Сайминги? Ну, он сейчас покажет этим недоверчивым! И клеймо юнтагимирское предъявит, и разрубит что-нибудь, обо что все иные клинки в осколки разлетаются.

У Хранителя и мысли не возникло послать за мечом слугу. Чтоб чья-то рука прикоснулась к его драгоценной Лунной Рыбке? Ну нет! Сокол поднялся из-за стола, кивнул чуть встревожившейся жене и направился к винтовой лестнице.

В отсутствие Хранителя пир пошел еще веселее. Одна за другой слышались забавные байки, громче стал смех, вино быстрее убывало в узкогорлых глиняных кувшинах.

Ралидж, поднявшись на второй ярус башни, вошел в свою комнату, снял со стены меч, вернулся в коридор и тут ухо уловило из-за соседней двери еле слышные голоса. Это же комната жены! А сама Арлина внизу, с гостями… Та-ак!

Какая-то нахальная служанка привела сюда дружка в надежде, что им никто не помешает — все глазеют на Охотников. Вот паршивка! Нашла место!

Хранитель пинком распахнул дверь, шагнул в комнату и остановился в недоумении. Никого! Повернулся, чтобы уйти… и замер, закаменел каждым мускулом. Потому что в комнате прозвучал негромкий смех. Его нельзя было спутать ни с чем: лязгающий, неживой какой-то, нечеловеческий.

Есть вещи, которые и хотелось бы забыть, да не получается! Развалины крепости посреди осеннего леса, поляна в кольце кустов, столб света над черными гранитными плитами и череда сменяющих друг друга призраков. И смех одного из них, незримого, — призраки называли его Безумцем…

Как сказал тот старикашка с козлиной бородой? «Все пытки, какие только может измыслить Безумец… Поверь, ни одному человеку этого не вынести…»

Воспоминания уместились в несколько неприятных мгновений. Хранитель обернулся, оглядел комнату иным, напряженным взором. Окно закрыто ставнями, но в щели падает достаточно света, чтобы разглядеть кровать под балдахином, полочку со всякой женской дребеденью, резной сундук для одежды… Дальше взгляд не двинулся, приковался к сундуку, над которым поднималось легкое свечение. Если бы не полумрак и не разглядеть бы.

В два шага Хранитель оказался рядом с сундуком. На крышке валялось зеркальце жены — не зеркальце даже, а осколок отшлифованной до блеска черной каменной плитки, за которую три года назад Арлина в порыве расточительности отдала Подгорному Охотнику золотую монету. Ралидж частенько посмеивался над причудой своей красавицы, а та виновато улыбалась и с удовольствием вглядывалась в свое отражение в темной глубине.

Но сейчас там маячило что-то непонятное, белесое, вроде толстой ящерицы, свернувшейся в клубок.

Не выпуская из рук плитки, которая из смешной безделушки превратилась в загадочный и опасный предмет, Сокол опустился на сундук и стал вглядываться в туманное изображение и вслушиваться в далекие, едва различимые, но знакомые голоса.

* * *

Черное зеркало стояло на краю поляны, вымощенной гранитными плитами. Оно застыло на ребре, чуть наклоняясь, но прочно и устойчиво, словно его поддерживали сильные руки.

В столбе света над поляной высилась призрачная фигура мужчины в боевой куртке, с мечом у пояса. Густые брови хмурились, на лице с резкими, энергичными чертами читалась озабоченность. Воин уверенно отдавал распоряжения, из пустоты ему отвечали голоса.

— Где спрутомыши? Вы хоть догадались их не отпускать?

— Конечно! Орхидея рассадила их за стеной на деревьях, пусть отдохнут.

— Хорошо. Пусть Немое Дитя присмотрит, чтобы Безумец их не замучил. Ящер, начинай… Ну, чего молчишь?

— Он боится, Ураган, — ответила женщина. — Белесый — его учитель!

— Что за вздор! Кто его поймет лучше, чем Ящер, этого спящего урода?

— Пусть Чуткий переводит! Слово в слово! — вмешалось ехидное старческое дребезжание.

— Не вериш-ш-шь? — оскорбленно прошипел кто-то.

— А ты как думал? — хохотнула женщина.

— А ну, цыц! — прикрикнул Ураган. — Перессорьтесь еще, самое время! Пятьсот лет собачились на этих развалинах — мало вам? Ящер, зараза, не тяни!

Воин уступил место трехглазому чудовищу в синеватой чешуе. Ящер медлил, длинный язык смятенно метался в пасти. Наконец послышалось медленное шипение. Тут же невесомый, лишенный эмоций голос перевел:

— Во имя Великой Матери, во имя Единственной Песни, во имя Первого Яйца, учитель, отзовись! Не прошу проснуться, подай хотя бы голос!

Воцарилась тишина, затем возник ответ, стелющийся над травой, словно кто-то нехотя цедил звуки. Чуткий бесстрастно переводил, призраки магов напряженно вслушивались — теперь уже в диалог:

— Кто ты, зовущий меня учителем? Зачем тревожишь меня?

— Я — Шестой Ученик, твоя жалкая тень, твой след на траве, рябь на потревоженной тобой воде.

— Как ты смеешь вторгаться в мой сон, презренная слизь? Или забыты заветы Великой Матери? Или для ее потомков Долгая Спячка уже не святыня? Вот чему научили тебя существа из-за Грани, с которыми ты связался! Пусть вода станет ядом для тебя, святотатец и изменник! Пусть воздух обжигает тебя, пусть кровь станет липкой и красной, как у твоих мягкокожих сообщников!

— Не грози, учитель. Я и так мертв, причем давно.

Вновь над поляной нависла тишина. А когда она была нарушена, даже в переводящем голосе Чуткого скользнула тень удивления:

— Ты говоришь правду. Ты умер двести шесть периодов назад, и все же беседуешь со мной. Если бы я не спал, попытался бы разгадать эту загадку. Возможно, это оттого, что любящие пасти потомков не поглотили твою плоть?

— Нет, учитель, причиной было чародейство одного человека.

— Я же говорил, что люди — существа непостижимые… Впрочем, мертвый или живой, уйди из моих мыслей! Я впал в спячку на тысячу периодов, и впереди еще семьсот два!

— Не уйду, учитель, клянусь всеми моими именами. Я знаю, что сквозь спячку ты видишь и слышишь многое в этом мире и в других мирах. Я буду спрашивать, и ты ответишь, потому что у меня твое Зеркало Снов.

— Да сгниют клыки в твоей пасти, да застрянут твои сердца в твоей же глотке… ах да, ты ведь мертв. Ладно, спрашивай, ошметок прибрежной грязи!

— Я хочу знать слова песни Великой Матери. Той, которую она пела, когда творила мир.

— Ого! Ты широко расставляешь глаза, юнец, едва научившийся очищать свой хвост от ила! Если Единственная Песня вновь зазвучит, она может погубить мир, приютивший тебя!

— Расскажи эти сказки невылупившимся детенышам сквозь скорлупу! Я уверен, что Песня может вернуть к жизни меня и моих союзников. Это так?

Молчание — тяжелое, гнетущее.

— Это так? Заклинаю Зеркалом Снов — отвечай!

— Такое во власти Великой Матери, — признался из-за Грани Миров спящий ящер (и по поляне пронесся вздох радостного облегчения). — Но многим придется страдать из-за того, что ты вернешь себе свою вонючую жизнь. Ты уже смял в клочья родной мир…

— Это не я…

— Не перебивай. Знаю, ты хочешь навсегда остаться за Гранью. Но запомни: мир, в который ты возвратишься, будет неузнаваемо изуродован, как твой брат, что вырвался из челюстей Хищной Пещеры. Второй мир станет жертвой твоей глупости и твоего эгоизма — не много ли?

— Как заставить Единственную Песню зазвучать вновь?

— Ты не отказался от своего безумного замысла?

— Брат согласился жить калекой. А я готов жить в искалеченном мире. Говори!

— Слова Песни были записаны на круглой серебряной пластине. Чтобы заставить Песню зазвучать, не надо знать Язык Сотворения. Это было бы под силу даже любому из теперешних твоих дружков-людей.

— «Было бы»? Учитель, над твоими речами веет ветер, улетающий в прошлое! Ты пугаешь меня! Где пластина?

— Ее нет, головастик! Серебряный диск был опасен — он мог попасть к такому, как ты! Этому воспрепятствовали я и два близких мне существа: моя мать и мой учитель.

— Ты уничтожил диск, старый жирный глупец с отслоившейся чешуей?

— Клянусь моим главным именем, я ждал, что ты заговоришь так! Тот, кто погубил свой мир, не остановится и перед самым жутким преступлением — оскорблением учителя!

— Прости… прости меня, это вырвалось случайно! Когда вернусь в жизнь, буду лежать на солнцепеке, пока не помутнеет и не потрескается роговица на глазах, чтобы хоть на крохотную чешуйку искупить свою великую вину. Но сейчас я мертв, и ничто не остановит меня! Отвечай: ты уничтожил диск?

— Его нельзя уничтожить. Триста два периода назад мы разделили диск на три части, каждый взял одну. Но не ищи моего учителя и мою мать, чтобы мучить их, как мучаешь меня. Они встретили мирную смерть. Я с соблюдением всех обычаев растерзал и почтительно поглотил их. Они вне твоей досягаемости, ты, жалкая, мерзкая, хлюпающая желудком тварь, посмевшая оскорбить учителя!

— Где сейчас куски диска? Не молчи, во имя Священного Водоема!

— Один — здесь, в Колодце Спячки, под моим телом. Сам сунешься или подошлешь кого-нибудь? Даже интересно!

— Я не настолько глуп. Сейчас мне это не по силам. Но я черпаю мощь из твоего зеркала, и когда-нибудь, со временем…

— Добро пожаловать! Старый жирный глупец с отслоившейся чешуей даже сквозь сон сумеет неплохо позабавиться!

— А остальные куски?.. Не молчи! Спрашиваю Зеркало Снов, спрашиваю отражение твоего тела и твоей души. Где сейчас серебряные пластинки?

— В землях людей. Первая попала к Подгорному Охотнику, его главное имя — Шенги. Другой кусок — на острове, который люди называют Вересковым — Эрниди. Главная самка острова носит его как украшение, не подозревая о магических свойствах.

В шипящую беседу ворвался встревоженный голос призрака-воина:

— Магические свойства? Спроси-ка об этом, Ящер!

Снова долгое шипение и перевод Чуткого:

— Талисманы служат тому, кто носит их на теле. Они исполняют желание владельца, то, что было самым сильным перед тем, как талисман к нему попал. Но ни загадать это желание, ни поменять его хозяин не может.

— Я не понял, учитель…

— Ты был самым тупым из моих учеников… Допустим, талисман попал к самке. Перед этим она горевала, что бесплодна. Став хозяйкой талисмана, она начинает откладывать по семь-восемь яиц за брачный сезон, но ничего иного попросить у талисмана не может — ни здоровья, ни вкусной еды, ни защиты от хищников. Или, скажем, талисман найдет путник, бредущий по солнцепеку и страдающий от пересохшей кожи. С этого мгновения он получает способность чуять воду и вызывать ее из земли. Может быть, в жизни путника есть другие желания, острые, заветные, высиженные всеми тремя сердцами: мечты о власти, или жажда знаний, или стремление к славе. Но исполнится лишь то, что владело им незадолго до того, как лапа его коснулась талисмана. Или…

— Достаточно, я понял. А теперь скажи, мудрый и всеведущий учитель, что угрожает мне и моей новой стае?

— Судьба, воля Великой Матери, мое проклятие…

— Я не об этом! Какие враги могут расстроить наши планы? Сквозь спячку ты можешь провидеть будущее…

— Не провидеть, головастик, а догадаться о вероятных путях! Что мешало раньше, помешает и теперь: Душа Пламени. А теперь — вон из моих сновидений!

— Спи ледяным сном, дорогой учитель, да хранит тебя Великая Мать…

Шипение еще не стихло, а над поляной уже загорланили призраки. В столбе света вместо Яшера встал чародей-воин — тот, кого называли Ураганом.

— Наконец-то — действовать! — торжествовал он. — Как вливается в меня сила из этого бесценного зеркала!.. Прежде всего — человек! Нужен человек, в которого я мог бы вселиться и пуститься на поиски талисмана!

— Ты? — возмутился незримый старик. — Почему именно ты?

— Ладно, Фолиант, — досадливо поморщился воин, — вечно ты с подозрениями! Главное — найти человека. В этом нам помогут спрутомыши…

— Одного человека мало, — вмешалась женщина. — Белесый говорил о Душе Пламени. Забыли, что погубило нас когда-то?

— Разве забудешь? — горько усмехнулся Ураган. — Но Шадридаг помер, и тайна Души Пламени больше никому… А-а! Ты о том молодом Соколе?

— Да! Пергамент с записью погиб, но грайанец его читал! Убийцу к нему!..

Громкое шипение вторглось в разговор.

— Ящер говорит, — перевел Чуткий, — надо пока отпустить учителя. От постоянной пытки Белесый может потерять рассудок, а нам он еще пригодится.

— Что… ах да! — кивнул воин. — Конечно! Безумец, оставь зеркало, пусть старик отдохнет.

Поверхность черной плиты затуманилась, на ней расплылись очертания свернувшейся в кольцо рептилии.

* * *

Арлина остановилась на пороге, сквозь приоткрытую дверь тревожно глядя на мужа, сидевшего вполоборота к ней. Ралидж всматривался в каменное зеркальце, в глубине которого гасло белесое сияние и затихали неясные голоса.

Охотников устроили в башне, носившей название Купеческая. Шенги и Нургидан получили на двоих комнатку с двумя топчанами, на которых лежали набитые сеном тюфяки и одеяла из шкур. Что еще надо усталым бродягам! Шенги удалился туда первым и завалился спать, не дожидаясь ученика. Как выяснилось утром, поступил правильно, потому что Нургидан в каморку не изволил явиться. Учитель не обеспокоился: мальчик и здесь нашел себе подружку. Вернее, она нашла его, можно ставить золотой против медяка. Зеленоглазый, гибкий, сильный парень, выглядевший старше своих шестнадцати, пользовался бешеным успехом не только у сверстниц.

Что ж, дело молодое. Тем более что не полнолуние будет этой ночью — луна в первой четверти. Мальчика не ждала мучительная борьба со звериным началом в душе, — борьба, поражение в которой принесло бы в этот тихий захолустный уголок ужас, кровь и смерть.

Лицо Шенги омрачилось. Он начал одеваться, привычно орудуя левой рукой.

Очень, очень неосторожное решение приняли они три года назад! Каждый месяц рядом на три ночи оказывался зверь, которого приходилось запирать или связывать: Нургидану было все труднее удерживаться в человеческом облике. Шенги видел превращение. И Дайру с Нитхой видели. Глядеть больно. Страшнее всего не клыки в пене и не вставшая дыбом шерсть, а глаза, пылающие лютой, неукротимой жаждой убийства.

Можно понять детей, которым тяжело расстаться с другом. Но он-то взрослый человек, учитель! И где взять весы, чтобы взвесить и верность, и страх, и любовь к тому, кто стал для тебя сыном, и тревогу за совсем незнакомых людей, которые могут погибнуть из-за твоей жалости к ученику? Неужели этими весами должно стать глупое человеческое сердце?

Прогнать мальчишку, велеть ему убираться в непролазные леса, где не живут люди? Или оставить его с собой и когда-нибудь склониться над трупом человека, растерзанного клыками оборотня?

А если этим человеком окажется Дайру? Или Нитха?..

Скрипнула дверь.

— Учитель… — негромко позвал Дайру, перешагнув порог.

Шенги бросил на подростка заботливый взгляд:

— У тебя круги под глазами. Не выспался, что ли?

— Я… нет… то есть утром поспал немножко.

— Утром? А ночью что делал? — Шенги хотел отпустить шуточку, но замолчал, остановленный странно просветленным выражением лица Дайру.

— Я… мы разговаривали. — Подросток словно с удивлением прислушался к собственным словам. — Ну да, почти всю ночь проболтали и не заметили. Давно мне не встречался такой… такой… Он чуть ли не все на свете знает! И не задается совсем, говорит, ему со мной интересно.

— Ты о ком?

— Ильен Звездный Луч из Рода Ульфер. Сирота, воспитанник Хранителя.

— И о чем же вы беседовали?

— Обо всем. О звездах. О наррабанских вулканах. О стихах… ну, в стихах он не очень разбирается. О неточностях в картах, составленных капитаном Нурчином. О драконах… говорит, летал на драконе, но, думаю, сочиняет. О том, как пошла бы история, если б на трон взошел не Лаогран, а военачальник Гайлао. Об