Мышцы общества 1 page

"Как пчела, набрав сока, улетает,

не повредив цветка, его окраски и запаха,

Так же пусть мудрец поступает в деревне"

/Дхаммапада/

- Отойди в сторонку, сынок, а то рубашку порвет - похлопал меня по плечу старый шахтер. Даже сквозь черноту угольной пыли были видны морщины лица. Белки глаз ярко выделялись на общем темном фоне. Он поднял лопату и ковырнул висевшую над головой кровлю. Огромный пласт угля, ломаясь, рухнул вниз.

- Вы видите или чувствуете опасность? - обратился я к нему.

Он пожал плечами.

- Знаю.

- "Это тебе не горы с цветочками и коровами", - пробормотал я себе и продолжал грузить уголь на конвейер. Погрузку угля я освоил своим методом, хотя и наблюдал внимательно за мускулистыми навалоотбойщиками.

Собирая себя внутрь с глубоким выдохом, я прогонял энергетическую волну от нижней части живота до горла и, когда ощущение вспыхивало по всей линии, перекидывал его на заднюю сторону шеи. Теперь, поднимая лопату с углем, я гнал поток энергии по обратной стороне рук к лопаткам и, задержав дыхание после вдоха, разгибал нагруженное тело. Уголь летел на конвейер.

Шахтеры работали иначе. Они наполняли легкие и на задержанном дыхании после вдоха совершали всю работу цикла Это было не полномерно с энергетических позиций. Выдох нижней частью живота гонит энергетический поток снизу в тело. Дальше, завершая выдох верхней частью, идет упор на внутреннюю часть рук. Здесь лопата скользит под уголь по гладкой почве. Внешнее и внутреннее подготовлено. Разворот вовне задней стороной рук, плачей, лопаток выводит организм вовне. Идет раскрытие. Дальше и как бы, энергетический поток идет сверху вниз.

Шахтерских навыков еще было мало - на валоотбойке всего третий день. Да и в шахте всего пятый месяц. Мотористом и такелажником работать было легче. Прижился там - так быстро, что даже попал в шахтерскую стенгазету. Не было электроэнергии, и я залез спать в вентиляционный рукав. Тут меня и застала комиссия во главе с начальником участка. Прокололи талон, как ГАИ ставит проколы шоферам.

Спать в шахте не разрешается. Газомерщицы ухитрялись спать стоя. Прислонится к крепежному столбу и спит, но свет шахтёрской лампочки не выключает. Глядя на них, я приноровился спать сидя.

Теперь было не до сна. Норму в девять тонн угля нужно погрузить на конвейер за шесть часов. Даже чтобы съесть шахтерский "тормозок", тратишь, от силы, десять минут.

Пригодились тренировки с тяжестями в беседке Тумаковых. Но и я к концу смены шагал весь "размазанный". Удивляли низкорослые, жилистые шахтеры. Лопата чуть ли не шире плечей, а машет тяжелым блестящим углем, словно кучей перьев.

Те, которые постарше, уставали заметно. Со смены шли молча, торопливо, но тяжело. До ствола, по которому клеть поднимает шахтеров на "гора", то есть на поверхность, далеко. Кроме того, впереди затяжной подъем по наклонной достчатой лестнице Тяжело и долго.

- Ну что, рискнем? - говорил кто - нибудь из старших. Группа из нескольких человек "ныряла" в боковые двери. Рядом, с лестницей для людей проходил грузовой конвейер. Подниматься по лестнице после рабочей смены было не легко. Общая длина ее составляла несколько многоэтажных домов. В соседней выработке мирно постукивали ролики конвейера.

- "Лишь бы не уснуть", - думал в очередной раз я, ложась на теплый уголь конвейера.

Риск складывался: в проколе шахтерского талона инспектором, либо попадании в перегрузочный узел, либо скатывании массы угля и тел в единое месиво, при порыве конвейерной ленты.

На перегрузочном узле шахтер - моторист всякий раз смотрел удивленно на вдруг вспыхивающие огоньки фонарей в массе плывущего вверх угля. Перед головным мотором шахтеры спрыгивали, грузно и молча проходили возле моториста. Прыгали на очередную ветвь и выключали фонари. Темнота кромешная; зато инспектор не заметит.

Под ритмичные удары роликов о бок вспоминалось южное шелковое небо. Здесь в Караганде, а точнее, в Дубовке, дули бесконечные ветры. Было мало зелени. Не было гор, и я брал ориентир на терриконики. Отрыв от родных мест чувствовался так, как если мы пересаживаем южное дерево на север. Жизненные поля здесь были иные. Беднее. Угловатее. Острее. Они не давали той полноты деревьям, когда вырастают мощные дубы и величавые тополя. Березы здесь росли тонкие и хрупкие, да и мало их. Скудная земля пресыщена монотонной блеклостью. Телу не хватало густой и сочной информации. Оно наполнялось законами мышц. Начала временами появляться та особенность, которую называют мыслью. Ее я отметил сразу. Раньше думать я не мог - оперировал непосредственным знанием. Это получалось просто и так, что я сразу знал ответ. Даже составляя шахматные задачи для, Шепы я не думал. На бумаге складывалась желаемая комбинация.

Доказывая, экспромтом, теоремы на доске, я не думал, а следовал. Следовал я и когда играл в шахматы с Герциковым. Там не было вариаций и выбора правильного.

Теперь стало появляться то, о чем я знал из прочитанного и из наблюдений, но сам не владел.

Тогда думать было рано. Во всем сущность находила соответствие. Внутренний мир тут же откликался на любые изменения внешнего. Как не нужен гироскоп для выравнивания самолета, если ровный путь, как не нужна заплата на новую ткань, так и не нужен был специальный орган в мозге. Это "мозолистое тело" в нейронной среде люди приобретают в периоды несоответствия внешнего мира внутреннему.

Поза на раба на скульптуре Родена с опущенной, головой и согбенной спиной сильно отличается от позы Давида у Микеланджело.

В Талгаре, начитавшись о думающем Шерлоке Холмсе, я уходил в горы или к реке и делал усилия думать.

- "Буду думать о форели", - переводил взгляд я на бурлящие волны.

Тут же в сознание поступала нелепая попытка рыбешки, пытающейся перепрыгнуть через вставшие на пути камни. Ледяная вода хлестала через них упругой струей, сбрасывая рыбу, а там в стороне протекал мягкий беспрепятственный поток.

Теперь я понимал, что мышление - это качество и продукт несоответствия.

Процесс мышления меня интересовал особо: в отличив от сна или плача здесь человек может следовать внешнему. Когда нет парализующей и захватывающей злобы, идет диалог.

Диалог требует раскрытия. Ответ - это следование полученному извне изменению, но в варианте внутренних возможностей.

Получается, что у нас двойное следование условиям внешнего Космоса: большое, энергетики всего внутреннего Космоса, и малое, с энергетикой ума.

Здесь явный между ними разрыв. Иначе любая болтовня погубила бы человека.

Умом человек строит предполагаемую модель внешнего... несоответствия.

"У кого что болит, тот о том и говорит", - подтверждала народная поговорка.

В шахтерском скромном общежитии опять играли в карты. В стол была воткнута финка - игра шла по крупному Усталый, я сел на кровать и стал смотреть на лица играющих. Состояние аффекта тоже имело свои окраски. У этого сдвинуты брови и веки прикрывают острые глаза. Этот ликует, но сосредоточенно делает вид, что недоволен раскладом. Этот поставил руки так, словно боится, что сейчас схватят огромную кучу денег, которую он набанковал. Женька опять проигрывается и зажал карты в горячей ладони. Георг присутствует тупо и скорее телом, чем умом.

- "Сидели всю ночь", - поднялся я, - "Придется чем - то накормить их".

В буфете были только пирожки с повидлом и молоко. Я молча поставил целую коробку на стол. Руки, автоматически, одна за другой, потянулись к коробке, и только Георг сказал:

- Спасибо, Василь.

Я пересилил себя и сел за стол играть.

- Клади, клади, - загалдел Женька, - Здесь свара И не одна.

Карты соперников я видел... Нет, я знал их, так как это не назовешь видением в обычном смысле. Игру я решил прекратить необычным способом. Вчера подрались, но без поножовщины. Позавчера неприятно было смотреть на Лешку, который, "сорвав" банк, истерически греб кучу денег за пазуху, зорко следя, чтобы никто не ухватил "трешку".

- "Опять выиграл!" - заорал Женька, вытаращившись на меня озлобленно.

- "Свинья", - посмотрел я на него, - "Каждый раз я возвращаю тебе проигранное. Хорошо, что ребята не знают. Подумают, что мы играем в "одну лапу".

Стол напрягся.

- Молодец, Василь, - встал Георг.

Напряг схлынул. Все безвольно обмякли.

- Возьмите каждый свое, кто проиграл, - встал я, увидев, что Георг прячет финку в карман.

Вихрь оттолкнул меня от стола.

- "Мое!" - вопил Женька, лежа на куче денег грудью.

- Шутишь! - дернул его за ноги Кайрот и куча денег полетела на пол.

Георг хохотал, рассыпав деньги ногой по полу. Это вывело ситуацию из конфликта, так как каждый стал хватать близлежащее.

- "Угомонились", - лег я на кровать и закрыл глаза Тут же зацветились далекие картины гор с журчащими ручьями, говорливыми птицами, искрящимся снегом на пике Талгар. Внутренний мир восполнял теперь ту нехватку, которую получает обычно человек во сне, чтобы уравновесить действительное, ущербное в своей неполноте.

- "Почему же тогда человечество хвалит думающих мудрецов?" - сразу же подумал я, проснувшись.

То, что размышление - это внутренний процесс и происходит в отрешенном от внешнего мира состоянии, было показательным.

Думающий смотрит, но не видит, слушает, но не слышит, ест пищу автоматически. Это говорит о том, что сознание повернуло свой луч внутрь.

Поза при размышлении такая же, как и когда человек плачет. Плачет человек при несоответствии своих намерений со внешними условиями.

Себя обмануть невозможно в своей той сущности, которая истиннее оправдания себя. Вошедший в несоответствие с внешним суетно ищет виновных и бежит к друзьям, родителям. Но себя не обманешь!

- "Не назовешь же мудрецов гениями плача?" - думал я, а сам следил за тем изменением, которое происходит при этом внутри.

Как переводит стрелочник рельсы, гак и организм переключает свои процессы при размышлении. Прежде всего идет внутреннее размягчение.

Я выпрямился и потянулся так добросовестно, как это делают после сна растения и животные.

Мысль тут же закрепилась и запомнилась

- "Разберемся/ - оделся я и пошел в столовую

Овощами здесь не балуют, но я перестал бы уважать себя, если бы с легкостью не освоил пищу, которую едят все.

И так. Смех, плач размягчают структуры расширяют кровеносные сосуды...

- "То-то алкоголики такие "размазанные" и неуверенные в себе", - усмехнулся я - "Зато "развернутым" хоть кол на голове теши". При разворачивании и потягивании идет утверждение, путем закрепления сформировавшихся внутри конструкций.

- "Но ведь смех отличается от плача?" - думал я и наблюдал, что при этом поиске идет конструирование вариантов.

Не дождавшись изнутри ответа, я вновь потянулся. Нужно посмотреть, что произойдет, когда нечего закреплять. Осталось чувство неудовлетворенности. Я вновь сильно погрузился и тут же потянулся. Появилось чувство досады. Такое испытывают, наверное, неудачники, когда жизнь непрестанно гонит их в поиск.

- "Да, да, согбенные плечи, опущенная грудь, опущенные уголки рта, отвисающие щеки", - вспомнил... нет, смотрел я лица, конструкции тел.

По желанию я мог видеть все, что угодно.

- "А это что?" - перевел я взгляд на стянутую поясницу и. отвисающий живот.

- "Поломка", - мелькнула мысль, но меня отвлекли.

- Что, Василий, скребешь в пустой тарелке?

- Никак не могу дождаться начала рабочего дня.

* * *

На откаточном штреке столпилась группа шахтеров. Груженая вагонетка сошла с рельсов и перекрыла путь. Нужно найти оглоблю. Сначала надо разгрузить ее.

Я молча подошел к вагонетке, крепко взялся за передний выступ, уперся и поставил ее на рельсы. Затем подошел с другой стороны, сделал то же самое и, подняв лопату, пошел в свой забой.

- Как такой проходчик мог попасть к вам на навалоотбойку? - донесся хохот сзади.

- У нас все такие, - ответил голос бригадира.

- Это ты врешь. Жуки навозные у вас. Все извилины только в том, чтобы ковырять лопатой.

А это случайная, залетная птица

Был день получки. У ствола шахтеры приподнято шутили - в столовой быткомбината ждал традиционный ритуал. О предстоящем застолье в разговорах не упоминалось, словно это была тайная тема. Бригады шумно рассаживались по своим столикам.

Водка продавалась тут же в буфете. Шутили с пышной буфетчицей и тянулись ущипнуть ее хоть за локоть. Водку запивали пивом. Галдеж усиливался пропорционально налитым стаканам.

- Что, фраернуться решил на штреке, а здесь перед стаканом светленькой сробел, - кинул мысль бригаде Николай.

- Пей, Василий, не дури, - посмотрел на меня с любопытством бригадир, - А сколько тебе лет?

- Восемнадцать.

- Ну, тогда можно, - заржал Николай, - Только учти, она шахтерская, пятидесяти шести градусов.

- Проблем нет. Только не хочу.

- Кишка тонка. Здесь мы добавляем извилин, которые не нужны в забое, - засмеялись шахтеры.

Я взял бутылку.

- Ша, ребята, - крикнул Николай.

- Пью из горла.

Это означало спор. На столе сдвинули тарелки и закуску.

- На ресторан, - сказал молчавший до этого эстонец Алекс

Я залез на стол, раскрутил бутылку и выпил ее одним дыханием. Это я видел раньше и теперь повторил, как заправский шахтер.

- Я же сказал, что это птица крутого полета, - донеслось от стола проходчиков, - Брось эту сварливую стаю, парень. Мы из тебя человека сделаем.

Бригада тут же забыла про меня, выпили уже изрядно и галдели наперебой.

Я вышел на улицу и спокойно вылил водку назад. Это не была рвота. Наоборот, я удивлялся, что люди мучаются, извлекая ненужное из себя.

Было темно и небо все в звездах.

- "В выпивке есть смысл, иначе эта штука не ужилась бы в столетиях", - подставлял я холодному ветру лицо, - "Омар Хайям, Ха Фис, Есенин, древние Греция и Рим.."

- "Запрет вина - закон, считающийся с тем,

Кем пьется и когда и много ли, и с кем.

Когда соблюдены все эти оговорки,

Пить - признак мудрости, а не порок совсем", - вспомнил я рубаи Омара Хайяма.

Есть что - то общее в плаче, смехе, выпивке. Но и различаются они сильно.

- "В агрессии человек бледнеет", - вспомнил я противоположное состояние, - "А победитель исполняет "танец орла" с поднятыми кверху руками. Даже футболист, забив мяч в ворота, прыгает в "развернутом состоянии".

Эти два противоположных состояниях, можно сравнить с Цветком, закрывающимся на ночь и раскрывающимся навстречу утреннему солнцу. Навстречу внешнему!

- Трудно понять, почему люди злятся на закрывающегося человека?!"

Предположим, что моего собеседника не устраивает моя схема мысли. Он от нее закроется. Это так естественно. Если я буду настаивать, то он поставит заслон резким тоном. Здесь я виноват сам. Если я "полезу" еще дальше, то он оградится от меня таким видом и такими словами, которые в литературе не употребляют. И здесь все нормально, но вина моя увеличивается.

Если я буду продолжать требовать раскрытия к себе, то он оградится от меня кулаками.

Если я ему приятен, то есть соответствую его внутренним настроениям, то он ровно настолько раскроется.

Да, так все просто. В двух крайних состояниях мы переходим из внутреннего мира во внешний. Поэтому неудача вовне закрывает человека, а соответствие внешнему раскрывает его.

Плач и смех - это переходные действия внутрь... Вот почему нельзя обмануть себя. Самообман просто опасен…, Если система мировоззрения не соответствует действительности, то человек может погибнуть целиком. Здесь же, в плаче, гибнет часть его конструкции. Сначала идет пластическое размягчение всего того, что было представлено в данный момент несоответствия. Размягчается только та конструкция, с которой человек счел правильным "высунуться", или действовать, или являть себя в речах.

Конечно, сопротивление будет - а вдруг несоответствие случайное, или, наоборот, не соответствует противник. Поэтому бегут жаловаться. Жалуются даже случайным людям.

- "Не завидую женщинам", - перевел я мысль на особенности мужского и женского существа.

Женщины живут статистической правильностью, а мужчины - конструктивной. Я удивлялся, когда упрекали женщину в нелогичности. Логика - это конструкция и следование закону конструирования. Упрекнуть женщину в нелогичности равноправно тому, чтобы упрекнуть ее неслужительству закону двухзначных отношений. Но мужчины - ох уж эти мужчины в своей чванливости - не служение и неумелое конструирование ставят в ряд низшего, вместо того, чтобы стыдиться своей рабской приверженности.

Женщины - ох уж эти женщины в своем признании только общепринятого - не желают верить доказанному, то есть четко сконструированному. Бегут. Жалуются. Перепроверяют, но не само доказательство, а... форму выражения и действий обидчика. Так и "жуют" друг друга годами в семейном сожительстве, будучи верными каждый себе до конца.

"Свихнувшуюся" в сторону конструирования женщину высокопарно хлопают по плечу, особенно на 8 марта: "Молодец парниша" и перечисляют, сколько их, перебежчиц на мужскую сторону.

Если мужчины расхваливают женщин в мужском, то женщины гонят их из женского: "Раскис, как баба. Будь мужчиной".

Но дело не в выражении во внешнем. Сама природа женщин определяет их "нелогичность".

Женщины ориентируются на признанное.

Отсюда их беды. Общепринятые ценности расставлены и распределены так, что женщина, чаще всего, не находит всестороннего признания. Даже мужчина не признает ее "нелогичность".

Отсюда опущенная грудь, склонность к погружению себя в плач, скорбь, душевное неустройство. Нескончаемый пересмотр себя, своей системы отношений не дает большого выигрыша. Проигрыш заложен в односторонности энергетического и информационного существования. Нельзя сказать, что женщине не присуще раскрытие, но закрытие, особенно с возрастом, преобладает. Закрытие у мужчин менее сущностное и выражается в конструировании интеллектуальных схем. Это мини - закрытие наполняет мужчин большей активностью, большим риском, большей самоуверенностью.

Резко снижается даже половая активность мужчины, если он г глубоко уходит в закрытие.

Женщине нужны гарантии. Нужно признание. Нужна устойчивость.

Мужчины довольствуются правильностью, но повсеместно свою правильность называют истиной Столько наплели на примитиве двухзначных построений, что выдали себя с головы до ног однотипностью этого примитива.

На следующий день возле ствола, перед опусканием в шахту, встретилась бригада проходчиков.

- Я согласен, - повернулся я к бригадиру.

- Как ты только уживался с этими хлопцами? - снисходительно посмотрел он.

- "Посмотрим, что вы из себя представите", - вошел я в клеть вместе с ними.

- Хороший парень, я его знаю, - включил Георг фонарь и повернулся к бригадиру.

- Молодой он еще...

- Молодой, да ранний, - хихикнул низкорослый крепыш с одутловатым от вчерашней получки лицом.

- У нас не навалоотбойка, - посмотрел уже серьезно бригадир на меня.

- "Разберемся", - ровно смотрел я на него.

- Поставим тебя проходчиком второй руки.

Бешено клеть несла нас вниз. Глубина ствола больше ста метров. Это высота сорокаэтажного здания. В свете шахтерских лампочек мелькали стены бетонной крепи. Лица еще белые, но и вымазанные угольной пылью люди хорошо различают друг друга.

- Крепить умеешь?

"Научимся" - посмотрел я на богатырские плечи бригадира.

- Не очень - то словоохотливый малый, - опять хихикнул коренастый, но никто его не поддержал.

- Свой парень, - закрыл тему бригадир.

Канат натянулся и клеть, как на резине, пошла на его вытяжке.

- Пьяная она там, что ли? - высоким тоном выкрикнул низкорослый, - Вот так и ухнула клеть с двенадцатью шахтерами в зумпор.

Внизу хлюпала вода, собираемая в глубокий водосборник. Шахтеры встречных, уходящих со смены бригад, ежились устало. Под брызгами потоков, летящих сверху вдоль ствола ручьев, эта темно - коричневая масса напоминала обмякшее под физическим ударом мышц, тело. Шахтеры жались друг к другу, ожидая клеть. Разогретые до пота во время смены, они теперь медленно и зябко остывали, впадая в усталое отупение и дремоту. Свежая смена шутила, но всегда была внутренне готова к новейшим известиям из темного нутра, выточенного в теле земли.

О происшествиях говорили тихо, вполголоса. Но было понятно и так, хотя все лица выходящих смен светились только белками глаз. Угольная пыль въедалась в поры и на поверхности шахтеров легко было узнать по подкрашенным глазам.

Крупных ЧП, как па двадцать седьмой шахте, не было: кому-то раздробило руку; у кого - то оторвало палец; кого - то привалило, откопали, увезли на гора.

Взрыва метана здесь боятся все: если обнаружат спички - сами побьют. Аккумулятор и фонарь пломбируют при выдаче в быткомбинате. Но бывает, выдадут такой, что, не дай бог, "сядет" на откаточном штреке, когда ты там идешь один. Тьма кромешная, а порожняк, частенько, мчится задом. Ничто не обещает смертельную опасность, кроме постукивания колес мчащейся передней вагонетки

Тонкий слух спасал меня не раз, когда я еще работал такелажником и много перемещался по огромному подземному лабиринту. Впрочем, не только слух

Теперь, в отличие от гор, я научился осязать этот механический живущий организм. В утробе гигантского тела земли все здесь двигалось. Это движение отмечалось редкими светлячками шахтерских лампочек, да и те шахтеры чаще всего, перекидывали через плечо и освещали себе путь.

На проходке, действительно, работать было интереснее. Пилить, рубить, ставить крепь • требовали хорошего глазомера, так как все вымерить невозможно, а стены выработки должны быть ровными. Бурить "бараном" нужно точно по паспорту буровых работ. Заряжать взрывчатку и делать забойку следует больше по интуиции, чем по паспорту на проведение выработки. И только откачка взорванного угля была сродни навалоотбойке. "Бери больше, кидай дальше", - характеризовали ее, шутя, проходчики.

Здесь все должен уметь делать сам и не ждать, пока тебя позовет кто - либо помочь. Делай свое, но и не выпускай из вида чужое.

Вот здесь и пригодились те странные возможности, которые отучили меня говорить с людьми языком слов. Я знал, когда кому - то из бригады плохо и вовремя подоспевал с помощью. Здесь не благодарят и внешне может показаться, что человеку безразлично твое вмешательство. Здесь все построено только на взаимоподдержке.

Дележа не было. Георг одной рукой ловил металлическую крепь и препровождал ее в кучу для складирования. Бригадир бурил, как упругий резиновый шланг, отскакивая от забоя, словно машина на кочках.

* * *

- Смену сегодня начинаем с отпалки, - оповестил бригадир, - Ты, Василь, будешь помогать взрывнику. Зайдешь с ним на склад и принесешь взрывчатку. Остальные на погрузку крепи и рештаков.

Взрывник - кореец удивлял меня в раздевалке своим мускулистым и гармоничным телом, В шестьдесят лет он перемещался подвижно и всегда ходил с сумкой аммонитовых патронов. Был он молчалив. Ни с кем не общался.

Зарядив забой, мы отошли почти к краю "печки". Эта, наклонная и идущая вверх выработка сочленялась с откаточным штреком под его потолком на высоте двух - трех метров. За вентиляционной дверью в двух метрах был лаз на откаточный штрек. Взрывник не хотел спускаться вниз по лестнице. Я подчинялся ему.

Поворот ключа взрывной машинки... Это было последнее, что я видел. Воздушная волна обволокла меня и все начало двигаться о глухом звуке.

- Увидели, как полетели сверху два огонька, - приваливал меня к стенке Георг на пустые ящики. - и грохоту не было. Вентиляционной дверью вас сверху прикрыло. Поэтому углем вас только присыпало.

- И придушило, - хихикнул крепыш, но не со зла, а для разрядки обстановки.

- Корейца погрузили, ты у нас оказался крепче, - сказал бригадир.

Он достал платок и вытер красно - коричневую жидкость, струившуюся у меня изо рта.

- Как себя чувствуешь?

- "Мне бы отдохнуть", - посмотрел я на него.

- Понятно, - и он повернулся к Георгу, - Выведешь через запасной выход.

При возможности на шахте скрывали несчастные случаи; за них бригаду лишали премиальных и других льгот. Выгоднее было отработать за одного человека.

- Посмотришь ему спину. Лежал он спиной поперек рельсы. Если что - в больницу, - строго добавил он.

Георг взвалил меня на широкое плечо и словно с крепежным бревном зашагал по штреку.

Спина гулко горела и я стал просматривать ее изнутри.

Высота "полета" около трех метров. Удар о рельсы пришелся выше почек. Позвоночник деформировало.

Георг в больницу "повел" меня сразу - там у него была знакомая.

- Где это его так? - смотрел на экран рентгеновского аппарат молодой врач. - Э, братцы, этого немедленно госпитализировать надо. Инвалидность, в лучшем случае.

- Тоже мне, врач - бормотал Георг, заботливо и неуклюже укладывая меня дома в постель, - Отдыхай, Василь, и не думай ни о чем.

Бригадир пришел озабоченный. Разделся. Сел на табурет. Посмотрел на меня внимательно.

- Мне нужно съездить домой в Алма-Ату. Сестра замуж выходит, - сказал я.

Бригадир слушал сосредоточенно, но понимал меня в другом смысле: иносказательно.

- На сколько?

- Через несколько дней я вылечу самолетом.

Он смотрел на меня, ничего не понимая, но сказал:

- Несколько дней мы будем отмечать тебя в табельной, а затем свадьбу. Но, в общем, не торопись. Если что, будем отмечать выхода.

- "Нужно же так устроить человека", - смотрел я в окно - "Во внешнем мире видит все, но считает чужим. Внутри не видит ничего, но считает своим".

Я погрузился внутрь и стал двигаться вниманием вдоль позвоночника Главное, не обманывать себя. Опыта внутреннего зрения мало. Геометрические законы анализатора зрения могут не выполниться внутри, так как они предназначены для внешних восприятий.

Впрочем, что это? Вижу я или ощупываю, осязаю? В деформированном месте четко слышался пульс. А может быть, я только слышу?

Здесь я понял, насколько велика у нас догматичность. Нельзя ни видеть, ни слышать внутри, так как там иная среда. Иная, и живет она по другим законам, чем внешний мир. - "Если я через внимание соединяю орган зрения с внешним органом, то что же я тогда воспринимаю? Внутри нет световых волн".

Больно.

- "Боль - это внутренний сигнал. И чего это люди считают боль за наказание? При кромешной внутренней слепоте и такому вестнику спасибо."

- "Чувствую, что внутренний мир примирит различающиеся анализаторы. А может быть, рождается новый Орган восприятия?"

Лучом внимания я провел пульс по органам. Отовсюду он приходил различный. Я повторил. Из печени идут в каждом ударе свои окраски, из почек - Сбои. Только из поврежденного места вспыхивают ярко - красные болезненные блики.