Патографии 3 page

Всеволод Михайлович Гаршин (1855–1888)

В.М.Гаршин перенес в 17 лет приступ психоза: он превратил квартиру своего брата в лабораторию и проводил в ней опыты, которым придавал мировое значение. Смена идей, скачки мыслей, напор ассоциаций были столь молниеносны и неконтролируемы, что его пришлось поместить в больницу. После этого маниакального подъема наступила депрессия. Он «представлял собой человека, совершенно разбитого физически и нравственно, какой-то полутруп». Затем – возврат к норме. По формальным сведениям, новых при­ступов, по-настоящему ярких, не было вплоть до весны 1879 г., хотя он стал кипуче веселым, жизнерадостным, суетливо-энергичным. Но осенью 1879 г. у Гаршина развилась меланхолия, мучительная тоска, состояние, «которое впо­следствии находило на него каждое лето и свело его, наконец, в могилу. Де­лать он ничего не мог, он чувствовал страшную апатию и упадок сил. Не только всякая работа бьша ему мучительно тяжела, всякое проявление воли, всякий поступок казался ему тяжелым, мучительным…» (Н.Н.Баженов, 1903). Существенно, что Гаршин хорошо помнил все происходившее и после пе­риодов депрессии, и после периодов возбуждения.

В 1880 г. он побывал в Орловской психиатрической больнице, откуда в чрезвычайно возбужденном состоянии был перевезен на «Сабурову дачу», в известную Харьковскую психиатрическую больницу. Вот, что он пишет о се­бе 13 марта 1880 г., когда создавал рассказ «Денщик и офицер»: «Я никогда за двадцать лет не чувствовал себя так хорошо, как теперь. Работа кипит сво­бодно, легко, без напряжения, без утомления. Я могу всегда начать, всегда остановиться, это для меня просто новость».

К осени 1880 г. он казался здоровым, но был угнетен и не мог рабо­тать. В мае 1882 г. поехал в Петербург, с августа 1883 г. у него началась ханд­ра, «апатия и лень чудовищные. И нет никаких сил сбросить их с себя». Вес­на и лето 1884 г. прошли депрессии, часто именно весной его охватывала тоска и бессонница. Во время приступов апатии он делался беспомощным, как ребенок. Самая простая житейская мелочь становилась для него трудновыполнимой. «Бывали минуты, когда лишь привязанность к жене удерживала его от самоубийства» (Беляев Н., 1938). На его лице лежала такая печать обре­ченности, что именно с него Репин стал рисовать лицо царевича Ивана, смертельно раненого Иваном Грозным. И вместе с тем, в периоды подъема он мог творить чудеса, создавать замечательнейшие произведения, сделавшие его одним из любимейших и знаменитейших писателей страны.

Любопытным доказательством именно душевного подъема, гипоманиакальности в творчестве Гаршина являются воспоминания его дяди: «Как-то раз я, ободренный чудесным ходом излечения Всеволода, упрекнул его в том, что он ничего не пишет, тут он сказал мне, что почти все, что он до сих пор написал, являлось в то время, когда на него «находило». Не знаю, делал ли он кому-нибудь подобное признание, но как он был прав, бедный! Полто­ра года, прожитые в Ермиловке, я считал самым лучшим временем его ду­шевного состояния, между тем за время это он написал только слабейшие из своих рассказов».

Это состояние началось осенью 1884 г. Следующий год прошел, ви­димо, нормально, зимой 1886–1887 гг. он был деятелен и весел вплоть до поздней весны, но с лета 1887 года, когда он в июле сжег рукопись своего так и оставшегося неизвестным рассказа, и по март 1888 г. держалось состояние тоски и угнетения, пока, наконец, уже собравшись ехать на юг, он не покон­чил с собой, бросившись в пролет лестницы, и через три дня, 24 марта 1888 года, умер.

Если Достоевский – поэт психопатии, то Всеволод Гаршин, со своим «красным цветком» – поэт маниакальной фазы маниакально-депрессивного психоза.

Родословную Гаршина, пестрящую заболеваниями маниакально-депрессивного типа, со многими самоубийствами (анонимную, но легко рас­шифровываемую), опубликовал Т.И.Юдин (1928). Пелагея Архиповна, жена Егора Архиповича Гаршина, «считалась странной, страдала циркулярным психозом. В ее роду много страдавших циркулярным психозом. Говорили, что она внесла безумие в род Гаршиных. Первый их сын, Николай, считался здоровым, но его первый сын, Федор, циклоид, покончил с собой, а другой сын, тоже циклоид, за растрату был сослан в Сибирь. Циклоидом был и тре­тий ее сын, Сергей. Дочь Пелагеи Архиповны страдала острой, патологиче­ской псевдологией. И еще один их сын, Михаил, страдал циркулярным пси­хозом, а под конец жизни – умственным расстройством. Один сын Михаила, Георгий, «очень способный, талантливый адвокат, страдал циркулярным пси­хозом, впадал в депрессию: впервые еще гимназистом, затем в 30 лет, а в 50 лет, в состоянии депрессии, застрелился. Другой его сын, Александр, считал­ся психически нормальным. Сын Виктор – циклоид, покончил с собой в 23 года от несчастной любви к публичной женщине. Всеволод, писатель, страдал циркулярным психозом и покончил с собой. Евгений, еще один их брат, «циклоид с колебаниями». Его дочь Наталья, «очень способная, с 14,5 лет страдает циркулярным психозом, несколько раз находилась в психиатриче­ских больницах. Во время психоза наблюдались кататонические явления».

Зигмунд Фрейд (1856-1932)

Мы не считаем целесообразным рассматривать здесь частные идеи 3.Фрейда относительно «эдипова комплекса», подавленных инцестных влече­ний и т.п. Здесь нам достаточно констатации того, что созданные им идеи психоанализа и роли подсознательного получили широчайшее, если не все­общее признание, породили гигантскую литературу, нашли широкое практи­ческое применение. Мы остановимся на исходных фактах и выросших из них обобщениях.

Венскому доктору И.Брейеру пришлось в 1880–1882 гг. лечить девуш­ку с параличом правой руки, плохим зрением, слухом, контрактурой шеи, рецидивирующими трудностями речи и манерой иногда болтать в дремоте нечто мало понятное. Брейер записал ее слова, загипнотизировал, повторил ее же слова, и она рассказала ему содержание своих снов, после чего почув­ствовала себя много лучше. Оказалось, что вся симптоматика появилась у больной, когда она ухаживала за своим отцом во время его мучительной смертельной болезни. Так, когда отец просыпался и спрашивал, который час, ей трудно было увидеть стрелки часов сквозь слезы, и она страшилась, что отец заметит ее отчаяние.

На основании этого и сходных случаев оказалось, что если больной может точно вспомнить обстоятельства возникновения симптома и свободно рассказать о сопровождающих эти обстоятельства эмоциях, то симптом исче­зает.

Сам по себе гипноз оказался не обязательным. Достаточно добиться свободного рассказа больного, врач может сидеть за стенкой, чтобы не сму­щать исповедующегося. Однако многое, в особенности связанное с сексом, больные упорно скрывают (репрессируют). Эти эмоции и переживания, свя­занные с сексуальной стороной жизни, «уходили» в психотравмы, в так назы­ваемые «сексотравмы детства», которые пребывали в подсознании, сохраня­ясь, однако, в виде символов и ассоциаций, проявляясь в снах, необоснован­ных страхах, случайных оговорках.

Адлер в развитие идей психоанализа поставил на первое место вместо секса тайное стремление к господству, торжеству над другими, стремление их унизить; неосуществленное стремление к господству порождало «комплекс неполноценности», бегство в болезнь, вынуждавшее окружающих и родных ухаживать за больным.

Ференчи подчеркнул стремление больных осуществить на деле свои подсознательные импульсы. В настоящее время, на основе данных этологии, мы имеем право предполагать, что многие психоневрозы, в особенности на­следственные, действительно порождены различными импрессингами детст­ва, точно так же, как стойкое заикание может иметь своей основой вовсе не органическое поражение мозга, а, например, испуг. И едва ли можно сомне­ваться в том, что учение Фрейда, лишенное своих крайностей и увлечений, является прочным вкладом в науку.

В том, что Фрейд, как и многие другие крупные ученые и художники, обладал высокой витальностью, трудно сомневаться. После бесчисленных психических травм, после бегства из Вены, он умер в 83 года, притом от ра­ка, после многочисленных операций.

Фрейд пережил в девяностые годы очень ярко выраженную депрес­сию, которая не помешала его повседневной работе и общению с семьей, хо­тя у него были приступы страха смерти и тревожности, сомнения и затормо­женное. В это время он мог заниматься профессиональной работой, но не мог ни писать, ни сосредоточенно мыслить. Он проводил свободное время, угрюмо скучая, ничего не делая, в состоянии плохого физического самочув­ствия. Существенно, что в этом состоянии он, однако, не мог работать твор­чески. У него были и приступы очень большого подъема с переживаемым острым чувством счастья.

Зигмунд Фрейд утверждал, что его творческие подъемы цикличны и интервалы между ними длятся примерно около семи лет, хотя настоящую депрессию он перенес только один раз за всю жизнь. Быть может, падения работоспособности снижали ее у этого сказочно даровитого человека только до нормального уровня. Действительно, выход его основных трудов отделялся во времени примерно шести–семилетними промежутками. Именно с такой периодичностью выходили в свет его книги: «Кокаин», «Афазия», «Толкование снов», «Теория сексуальности», «Тотем и табу», «По ту сторону принципа удовольствия», «Заторможенность», «Симптомы и тревожность», «Новые вводные лекции».

Помимо длительной депрессии девяностых годов он пережил еще многократные состояния крайнего возбуждения с невозможностью творчески работать, а также и тяжелые спады, когда ему удавалась лишь рутинная, но не творческая работа. «Имеются достаточные данные, что в течение около десяти лет, примерно в девяностых годах, он страдал очень значительным психоневрозом» (Pickering G., 1974).

Теодор Рузвельт (1858-1919)

Американские Рузвельты происходят от Клааса Рузвельта, прибывшего в Новый Амстердам (будущий Нью-Йорк) в конце сороковых годов XVII века. Старшая ветвь происходит от его внука Джона (деда прадеда Теодора Рузвельта). Младшая ветвь – от внука Джемса (прапрапрадеда Бенджамина Франклина). Первые поколения Рузвельтов владели большими участками земли на территории Манхэттена, и на протяжении всех девяти-десяти поколений были весьма состоятельными, если не считать «гадкого утенка» Николаса (1767–1854), которого, по-видимому, можно считать «соизобретателем» парохода. Разумеется, на этом изобретении Николас и разорился, но во всяком случае, если Фултоновский пароход прошел по Гудзону в 1807 го­ду, то построенный Николасом Рузвельтом пароход «Нью-Орлеан» через два года прошел по Миссисипи от Питтсбурга до Нью-Орлеана. На борту его на­ходился сам Николас и его беременная жена.

В основном, обе ветви Рузвельтов занимались коммерцией, но среди них были юристы, сенаторы, врачи. Отец Бенджамина Франклина был сель­ским сквайром с состоянием близким к миллионному.

Теодор Рузвельт вырос в весьма состоятельной семье, но был крайне хилым ребенком. Самой тяжелой его болезнью была астма: «Он мог спать только полусидя на постели, или завернутым в одеяло, в большом кресле. Но и при этом приступы продолжались. Держа Теодора на руках, его отец, Тео­дор-старший, проводил длинные ночи, шагая по дому». Из-за болезненности мальчика воспитывали дома. Он жадно набрасывался на книги и необычайно быстро развивался в умственном отношении, отставая в физическом. Однаж­ды произошел эпизод, который изменил всю его жизнь. В тринадцать лет, после особенно тяжелого приступа астмы, он был послан один в место, где ожидалось облегчение благодаря чистому воздуху. По дороге он оказался в дилижансе с двумя мальчиками его возраста. Теодор носил очки, его глаза выглядели сонными, он был бледен и хил. Вдобавок он был скороспелкой и любил заводить разговоры. Мальчикам он не понравился и они начали его дразнить, так что Теодор потерял терпение и полез в драку. Мальчишки, из­деваясь, удерживали его на расстоянии руки. «Я увидел, что любой из них может очень легко, без малейшего труда справиться со мной, а я совершенно беспомощен».

Он начал часами заниматься гимнастикой, брать уроки бокса. К ше­стнадцати годам Теодор поправился и начал больше походить на нормаль­ного ребенка. Постоянная гимнастика, бокс, прогулки, плавание, езда верхом улучшили его здоровье. Взрывчатая энергия, сочетаясь с живым воображени­ем и все возрастающая самоуверенность заставили кузенов и друзей смотреть на него, как на признанного лидера.

В университете Рузвельт занимался очень много и постоянно донимал преподавателей рвущимися из него вопросами и соображениями. Как замеча­ет его биограф, некоторые умы – цистерны, а другие – фонтаны. Умствен­ная энергия Рузвельта фонтанировала.

Он читал столь же энергично, как делал все. Быстрый и жадный чита­тель слов, он стремительно всасывал в себя суть целых страниц, и по отзывам современников, можно было думать, что он прочитал все когда-либо сущест­вовавшие книги, по крайней мере, больше, чем мог бы это сделать любой другой человек.

Обнаружив, что истории морской войны 1812 года не существует, он студентом стал писать ее и закончил книгу еще до окончания Гарварда.

Состоятельный молодой человек из прекрасной семьи, закончивший Гарвард, мог бы заняться политикой, пустив в ход деньги и связи. Но Руз­вельт начал с самого низу. А к двадцати трем годам он был избран в конгресс штата.

Он начал с того, что обвинил магната Джея Гулда в коррупции. Гулд – представитель самого опасного из всех самых опасных классов – состоя­тельного криминального класса. Заговор молчания был сорван: о злоупотреб­лениях монополий и трестов стали не только говорить или писать, в связи с опасностью коррупции стали принимать решения.

В 1895 г. Теодор Рузвельт стал президентом полицейского департамен­та в Нью-Йорке. Он спал только по два часа в сутки и ужаснул своей неверо­ятной энергией и напористостью те правящие группировки, которые подели­ли между собой власть в городе. Причем, он повел решительную борьбу со всеми злоупотреблениями, укоренившимися в Нью-Йорке. Чтобы избавиться от чересчур динамичного реформатора, за невозможностью спихнуть его вниз, его выпихнули наверх, назначив комиссаром гражданской службы в Вашингтоне, где он опять-таки чересчур ретиво принялся за дело. Впрочем, президент Гаррисон сказал о нем: «Единственный недостаток Рузвельта за­ключается в том, что он непременно хочет покончить со всем злом в мире сразу, от восхода солнца до его захода».

Когда началась война с Испанией, Теодору дали кавалерийский полк, который очень отличился во время штурма Сан-Хуана, понеся при этом большие потери.

Выбранный губернатором Нью-Йорка, на вопрос, как он будет губер­наторствовать, Рузвельт ответил: «Намерен быть настолько хорошим губерна­тором, насколько мне это позволят политиканы». Хотя он отнюдь не был особенно радикален: проводя антитрестовские законы, поддерживая идею о восьмичасовом рабочем дне, он приходил в бешенство, когда заходила речь о праве рабочих на забастовки. И все же он приобрел такую популярность, что его выбрали вице-президентом. Убийство президента Мак-Кинли «автоматически» сделало его президентом. Рузвельт развернул на этом посту всю свою энергию. По-видимому, в годы президентства он спал немного. Начинал работать в 7.30 и работал по 18 часов в сутки. Он имел обыкновение проводить вечер и полночи, глотая книги по вопросам, которые должны бы­ли решаться на следующем утреннем заседании, и, обладая необычайно сильной памятью, а также блестящими ораторскими дарованиями, он пора­жал экспертов знаниями по любому вопросу. Однако нередко во время засе­даний Рузвельт срывался в бешенство и нескончаемые словоизлияния.

Теодор Рузвельт застал Америку, начиная свою президентскую дея­тельность в 1901 г., в состоянии духовного застоя, а оставил свое президент­ское кресло, передавая в руки нового президента страну динамичную и быст­ро развивающуюся. Именно при нем Америка стала мировой державой.

На перевыборах 1904 г. Рузвельт получил солидное большинство в 2,5 миллиона голосов. Пробыв в Белом доме 7,5 лет, он, заранее отказавшись баллотироваться на второй срок, в 1908 г. поехал в Африку охотиться. По до­роге в Европе, как он сам писал, ему довелось «обучать этике папу римского и хорошим манерам – императора». Когда по возвращении ему сказали: «Вы, несомненно, первый гражданин страны», Рузвельт ответил: «Я думаю, что американский народ немного устал от меня, чему я полностью симпатизирую».

Вернувшись в США, он принялся писать книгу об охоте в Африке и монографию «Отпугивающая и скрывающая окраска у птиц и млекопитаю­щих». Это было безусловно достойное занятие, но не для человека такой кипучей энергии и масштабов деятельности. Энергия пошла по другим каналам. И в 1912 году он все же выставил свою кандидатуру на пост президента.

В ходе избирательной компании произошел характерный инцидент: в него почти в упор выстрелил из револьвера психотик Д.Шренк. Пуля опро­кинула Т.Рузвельта на спину, пробила стальной футляр для очков, рукопись речи и застряла в груди. Рузвельт откашлялся, увидел, что крови нет и, зна­чит, легкие не задеты, молниеносно вскочил на ноги, прервал начавшееся избиение Шренка, обозвал его ничтожеством и заявил, что во что бы то ни стало скажет хоть самое необходимое. Отбросив рукопись, он говорил 50 ми­нут, причем вокруг стояли друзья, готовые подхватить раненого, если с ним случится обморок. Затем его помчали в госпиталь, где врач заявил: «Это один из самых могучих людей, которых мне когда-либо пришлось видеть на опе­рационном столе. Пуля застряла в массивньк мышцах груди, вместо того, чтобы пробить легкое». Руководствуясь прекрасным физическим состоянием Рузвельта, пулю оставили на месте.

Если период восхождения к президентству и президентство Теодора Рузвельта прошло под знаком гипоманиакальности с решительно всеми её проявлениями, то все же под этим скрывался пласт депрессивности. Он четко выразился в том, с каким страхом Рузвельт относился к трестам и к рабочему движению. В той тревоге, с какой он, безусловно популярнейший лидер, ждал результатов своего переизбрания. В том, что тут же после этих блестя­щих результатов, совершенно некстати объявил, что не выставит свою канди­датуру на следующий срок. И, наконец, в том, что он ее действительно не выставил, несмотря на наилучшие прогнозы, и в расцвете сил, в 59 лет, ушел с поста президента.

Вскоре после начала Первой мировой войны Рузвельт начал бешеную кампанию за вступление США в войну. Но наряду с этим стал добиваться посылки на фронт своего старого кавалерийского полка с ним самим во гла­ве. Рузвельт совершенно покорил Вильсона в их личной беседе, но конница президента «не соблазнила».

Все четыре сына Рузвельта блестяще отличились на войне, но один из них, летчик, погиб. Это событие и вскрывшаяся рана, которую он получил во время охоты в Бразилии, пытаясь спасти из водопада две каноэ, надломили Рузвельта, и вскоре он умер.

Психиатры считают Рузвельта гипоманиакальной личностью. Р. Фьев (Fieve R.R., 1975) с клинической точки зрения, считает его гипоманиаком с периодами депрессий.

Гуго Вольф (1860-1903)

Биограф Ф.Уокер (Walker F., 1951) использовал в своей работе опрос близких родственников и друзей композитора, проведенный на его родине в 1936–1938 гг. основателем граммофонной компании «Гуго Вольф». Отец Г.Вольфа должен был продолжать унаследованное им кожевенное дело, но тайком занимался музыкой и хорошо играл на многих инструментах. Он и его жена смогли дать всем семерым детям хорошее образование, причем всех детей обучал с 4-5 лет музыке сам отец. Однако именно Гуго быстро пошел вперед, обладая абсолютным слухом и замечательной музыкальной памятью. Возник ежевечерний домашний квинтет с единственным приглашаемым уча­стником – пианистом, обучавшим Гуго. По-видимому, в семье царила не только музыкальная атмосфера, но и взаимная любовь.

В 1871 г. Г.Вольф поступил в школу, но продолжал много заниматься музыкой, и в 1875 г. поступил сразу на второй курс Венской консерватории, где уже учились две его кузины. Помимо консерватории и Венской оперы, где он бывал два-три раза в неделю, Вольф получал хорошую порцию музыки и в доме этих кузин, выдающихся исполнительниц. В 1877 г., оставив кон­серваторию, Г.Вольф стал преподавателем музыки и аккомпаниатором. С на­чала 1878 г. у него начался невероятный творческий подъем, кульминация которого пришлась на май и июнь, когда он ежевечерне сочинял музыку к одной, а то и к двум песням на стихи Мерике и Гейне. В августе-сентябре 1878 г. была написана музыка на стихи Фаллерслебена и Гете.

Следующая творческая вспышка пришлась на весну 1881 г., а затем последовала депрессия, хотя ему удалось к этому времени стать капельмей­стером Зальцбургского театра. После полуторагодичной депрессии, в конце 1882 г. он начал работать по 15–16 часов в сутки над оперным либретто, по­сле чего опять наступил 20-месячный спад, в течение которого Вольф не смог ничего написать. Вслед за этим – два-три месяца продуктивной работы: он начал музыкальную обработку «Пентесилеи» Клейста, которую, после оче­редного депрессивного спада, закончил в 1886 г. В 1887 г. наконец началось печатанье двухтомника его песен и сразу вслед за этим последовал огромный творческий подъем. 2 февраля 1888 года он писал: «Я только что написал но­вую песню, говорю вам, божественную песнь… Сегодня я наиграл на пиани­но, по существу, целую оперетту…» В марте 1888 года написано двадцать но­вых песен: «Я работаю непрерывно в тысячу лошадиных сил, с рассвета до поздней ночи».

На 27-м году жизни у него возникает приступ гипоманиакальности и за два года (1888–1890) он пишет музыку примерно 200 песен, испанские песни, итальянские. Вслед за этим – четырехлетняя депрессия, сменившаяся кратким подъемом в марте 1895 г., затем годичный спад, затем за один месяц – двадцать две новых песни.

Спады и подъемы чередовались. В 1895 г. последовал очередной подъ­ем, в результате которого он написал оперу «Коррехидор» не за два с поло­виной года, как предполагал, а за три с половиной месяца. Однако в сентябре 1897 г. он впал в состояние маниакального возбуждения и его пришлось по­местить в психиатрическую больницу, где он пробыл до конца января 1898 г. В начале сентября 1898 г. он попытался покончить с собой, был снова госпи­тализирован, у него были галлюцинации, появились провалы в памяти, нача­лись приступы мании преследования, затем возникли нарушения речи, и 22 февраля 1903 г. изможденный Гуго Вольф скончался.

По-видимому, имел место прогрессивный паралич, поскольку имеют­ся сведения, что в возрасте 17–18 лет Вольф заразился сифилисом.

Однако несомненно, что огромные творческие подъемы с последую­щими резкими упадками творчества происходили у него многократно и за­долго до развития прогрессивного паралича. У нас имеются все основания считать его колоссальную периодическую продуктивность следствием гипо­маниакальной депрессии. Разумеется, эта болезнь не мешает параллельному развитию сифилитического процесса.

Пауль Друде (1863-1906)

Профессор Лейпцигского, Гиссенского и Берлинского университетов, автор теории электронной проводимости металлов, теории поляризации све­та, отраженного от металлической поверхности, теории дисперсности света, член Берлинской академии наук, с 1900 года редактор знаменитого журнала «Анналы физики», автор двух фундаментальных книг по физике, одна из ко­торых, «Оптика», была издана в СССР на русском языке спустя 30 лет после ее выхода в Германии и через 30 лет после смерти самого Друде.

Это был жизнерадостный и веселый ученый, памяти которого сам Макс Планк посвятил большую статью. Друде покончил с собой в припадке меланхолии, для которой внешних причин, видимо, не было (Pickering G., 1974).

Пауль Эренфест (1880-1933)

Несколько слов о Пауле Эренфесте, написанные А.Эйнштейном (1965): «Отказ прожить жизнь до естественного конца вследствие нестерпи­мых внутренних конфликтов – редкое сегодня событие среди людей со здо­ровой психикой; иное дело среди личностей возвышенных и в высшей степе­ни душевно возбудимых. Из-за такого внутреннего конфликта скончался наш друг Пауль Эренфест. Его величие заключалось в чрезвычайно хорошо разви­той способности улавливать самое существо теоретического понятия и на­столько освободить теорию от ее математического наряда, чтобы лежащая в ее основе простая идея проявлялась со всей ясностью. Способности критиче­ские опережали способности конструктивные. Он не чувствовал себя на уров­не той высокой задачи, которую он должен был выполнить».

Ко этому можно лишь добавить, что Пауль Эренфест, который про­ник, хотя бы и еретиком, в глубочайшие тайны материи, мог совершить са­моубийство только в состоянии глубокой депрессии, тогда как высоты, дос­тигнутые им, были возможны только при необычайном духовном подъеме.

Уинстон Черчилль (1874-1964)

Роль Уинстона Черчилля как политического и военного деятеля обеих мировых войн, как одного из четырех вождей антигитлеровской коалиции и как теоретика «холодной войны» с СССР, общеизвестна. Нас здесь должна интересовать его патография, по которой любопытные данные приводятся в биографиях Черчилля, частично основанных на сообщениях его сына – Ран-дольфа Черчилля, а частично на данных его личного врача (Fieve R., 1975; Moron C.W., 1966).

Дальновидность У. Черчилля была поразительной. Он, как и Ллойд-Джордж, энергично призывал в 1938 году к созданию великой антигитлеров­ской коалиции, включавшей Англию, Францию, Чехословакию, Польшу, СССР, три прибалтийские республики – но напрасно.

Известно, что У.Черчилль быстро поднимался вверх по политической лестнице с 1906 г., когда стал помощником министра колоний. К войне 1914–1918 гг. он стал первым лордом адмиралтейства. Необычайно многосто­ронний, даже универсальный, неутомимый в своей деятельности, непрерывно писавший письма, книги и произносивший речи, нетерпеливый, импульсив­ный и раздражительный, необычайно возбудимый, храбрый до неосторожно­сти, беспредельно властный, он мог работать сутки напролет, даже лежа в постели. Чрезвычайно существенно, что по собственным признаниям Чер­чилля, у него в молодости (когда он был членом парламента) был двух-трех­летний период депрессии с мыслями о самоубийстве. Второй период депрес­сии был в возрасте 31–32 лет, и затем период очень сильной депрессии в 45 лет, когда он апатично воздерживался от чтения и от разговоров. Перед нача­лом Второй мировой войны Черчилль пережил еще один период депрессии, может быть, имевший и внешние причины.

После захвата Австрии Гитлером (1938 г.) Уинстон Черчилль сказал в парламенте: «Посмотрите на последние пять лет с тех пор, как Германия на­чала всерьез перевооружаться и открыто стремиться к мести. Изучая историю Рима и Карфагена, мы можем понять, что и почему произошло. Нетрудно составить разумное мнение о трех Пунических войнах. Но если смертельная катастрофа постигнет английскую нацию и Британскую империю, историки и через тысячу лет все еще будут поражаться таинственности наших дел. Они никогда не поймут, как победоносная нация, держа все в своих руках, стер­пела свое падение и бросила все, чего она достигла безмерными жертвами и победами – как все это было развеяно ветром».

Зато в период Второй мировой войны, совмещая должность премьер-министра и министра обороны, он проявлял фантастическую энергию и эн­тузиазм. Даже в возрасте шестидесяти и семидесяти лет он работал большую часть ночи, доводя до истощения секретарей, штат и советников, часто гораз­до более молодых, чем он сам.

«Его витальность была невероятной, он дожил до 90 лет, в восемьдесят лет он перенес сердечный приступ, три пневмонии, два инсульта, две операции. Он слишком много ел, пил и курил».

Нелишне отметить здесь, что в роду Черчиллей пять из семи последних герцогов Мальборо страдали тяжелой меланхолией. Наследственность существенно определяла подъемы и падения настроения этого величайшего английского политика.

Однако Моран (Moran C.W., 1966) приводит мнение психобиографа Черчилля, А.Сторра, который утверждает, что его «агрессивная смелость и властность не имели своим источником наследственность, а были результатом его твердости, решимости и железной воли, и что лихорадочная актив­ность является защитой от погребенной под ней депрессии. Если обстоятель­ства заставляют таких людей остановиться, то на них ложится черная туча». Так большинство объясняют депрессии Черчилля, когда он оставил адмирал­тейство в 1915 г., потерял место в парламенте в 1922 г., когда в 1931 г. он все еще находился вне правительства.

«Не все великие свершители обладают внутренней энергией и устремленностью, и вовсе не все маниакальные личности обладают организацион­ным талантом свершителей. Если обстоятельства, интеллект и множество социальных и культурных факторов совместно работают в маниакально-депрессивном индивиде, то этот индивид может подняться до больших высот, чем другие личности со сходным фоном, но не обладающие внутренней маниакальной устремленностью».

Если приведенные нами свидетельства недостаточно удостоверяют циклотимию Черчилля, приведем справку из Пикеринга (Pickering G., 1974):

« Как упоминалось ранее, колебания настроения от подъема до полного спада нередки и часто замечаются у творческих личностей в любых областях. Хорошо известным примером был Уинстон Черчилль. Гендель представляется другим примером. Но это состояние достаточно далеко от полного маниа­кально-депрессивного психоза».

А.Роуз (Rowse A.L., 1945) пишет: «М-р Черчилль не удивлялся во время мрачного десятилетия, начавшегося в 1931 г., когда все деятели английской политики обманывали и себя и других по поводу событий в Германии. Он знал то, что надо знать – он знал прошлое. Он был почти единственным по­литическим лидером, предупреждавшим страну о предстоящем. Но ведь он был единственным политическим лидером, который был и историком.