Вопрос фокуса

Пятый день конференции, мне вот-вот улетать, а я никак не оторвусь от докладов. В Москве меня ждут привычные возражения знакомых. С одного фланга чаще всего слышится: «Да ведь если научатся продлевать жизнь, то Путин – это навсегда!». Почему-то собственная судьба их волнует гораздо меньше. С другого фланга раздается «Бог задумал нас не такими, человеку положен свой срок». Да как же не такими, когда мы тут на конференции сидим и занимаемся продлением жизни и молодости. Может быть вас – не такими, а нас – именно такими, вновь и вновь выходящими за пределы возможного.

И с обоих флангов раздается дружный хор – «А как же перенаселение? Ведь если люди станут жить долго, места не останется». Можно подумать, перенаселение – главная российская проблема.

Очередной докладчик, между тем, рассказывает о терапии солнцем и о том, как красный свет восхода разом активирует около 100 генов. Показывает слайды, на которых червю отрезают голову – и у него вырастает новая, как у змея Горыныча. Оказывается, правильное освещение в два раза ускоряет регенерацию.

Я наконец выхожу, но в коридоре встречаю Петра Федичева, завлаба Системной Биологии Фармкластера МФТИ, научного директора компании Quantum Pharmaceuticals. Это именно тот человек, который занимается разработкой и выводом на рынок новых антиэйджинговых лекарств. Ну как такого пропустить?

Федичева, как и всегда, окружает целая команда ребят, уткнувшихся в компьютеры, где бы они не находились.

- Что это они делают?

- Анализируют данные, которых все больше и больше, всевозможные возраст-зависимые геномы, - с целью поиска эффективных маркеров старения. Мы ведь не можем дать человеку таблетку и ждать 50 лет, чтобы посмотреть, как она будет замедлять старение. Чтобы сократить период клинических испытаний, нам нужно найти маркеры, которые в короткие сроки показывали бы, как подействовало на процессы старения то или иное лекарство. Я думаю, эта проблема будет довольно быстро решена – такие вещи всегда зависят от практической необходимости. Как только людям по-настоящему захочется испытывать лекарства, продлевающие жизнь, много умных людей соберутся и сделают нормальный биомаркер.

- А разве сейчас люди не занимаются вовсю созданием таких лекарств?

- Понимаете, какой бы человек ни следовал духовной практике, системе оздоровления, диете или гимнастике, ему не прожить даже 150 лет. Все, что мы можем сделать – это сдвинуть свой срок в рамках, условно говоря, от 60 до 100 лет. Мы в нашей компании условно разграничиваем все потенциальные лекарства на сильные и слабые протекторы. Те, которые слабые – они улучшают ваше положение внутри этого сорокалетнего интервала, когда все люди стареют. Мы стараемся ими не заниматься.

Такие виды терапии работают не на кардинальное продление здорового долголетия, а скорее на замедление режима старения. Но мир, при котором старость длится на 20 лет дольше, просто экономически не сможет себя поддерживать. Пенсионные системы многих стран уже трещат по швам. Количество походов к врачу, которое вам нужно с возрастом, стремительно растет, как и стоимость лечения, и при этом люди перестают работать. На последний год жизни человека в развитых странах сейчас такие же расходы, как за всю его предыдущую жизнь, а результат ничтожен. Единственный практический способ, шанс примирить экономику и общечеловеческие представления о том, что для нас хорошо – это выключить режим старения, чтобы медицинские затраты с возрастом перестали расти, а человек оставался продуктивным.

- Когда еще мы сумеем его выключить… Надо бы до этого как-нибудь дотянуть. Для начала и 100 лет на слабых геропротекторах было бы неплохо прожить.

- Мне кажется, это прежде всего вопрос фокуса усилий. Если киту и землекопу, нашим близким родственникам-млекопитающим, удалось переключить режим старения, то и для человека это инженерная задача, которая должна быть решена. Нужно, чтобы достаточно количество толковых людей поняли, что сильное продление жизни возможно, подумали и сделали. Как всегда бывает в жизни. Очень вероятно, что в доклинике препарат, серьезно меняющий продолжительность жизни млекопитающих, есть уже сейчас – по крайней мере, некоторые из докладов на конференции вселили в меня такую надежду.