И все. Остановить его нет сил ни у кого, можно лишь занять его чем-нибудь другим, и он

охотно отзовется на любую идею; но ведь нельзя же постоянно заниматься мальчиком!

Солнечный день, сидим мирно, пьем чай, разговариваем, время от времени покрикивая:

"Матвей, ну хватит тебе! Дверь сломаешь!"

Конец у таких историй одинаков: что-нибудь случается. Так и в этот раз: Матвей

Распахнул дверь пошире, и стоявшие на крылечке туфли свалились вниз и угодили прямо

В бак с дождевой водой.

Такая чепуха! И никто не рассердился - подумаешь, дела-то. И другие туфли у Кати есть,

Да и эти высохнут - Катя даже и капли досады не выказала. Один лишь я отчего-то

Возмутился. Стыдно ли мне стало за Матвея, гордость ли моя была уязвлена - не может,

Мол, отец справиться с мальчиком, - не знаю, но вскипел, схватил Матвея под мышки - а

Он маленький еще, легонький как перышко - и выставил его за калитку. Там скамейка у

забора, и я крикнул: "Сядь и сиди здесь!" - "Не буду сидеть!"

Смеется! Ну что ты с ним будешь делать? Я из себя выхожу, а он смеется, бросается к

Калитке, рвется в дом - война с малышом.

Я опомнился, вышел за калитку и сам сел на скамейку. Сел и сижу. Грущу. Когда же я

научусь обуздывать себя? Не ребенка обуздывать, а себя?

Я вспомнил, как к нам в дом приходила знакомая воспитательница детского сада - она

Могла уложить Матвея спать в две минуты. Что-то было в ее голосе резкое и

Бесповоротное, отчего мальчик сникал на глазах, послушно шел умываться, ложился на

Бок, ручки под щечку, и замирал... На глаза его надвигалась какая-то пелена, вмиг

Пропадал в них веселый блеск, задорный блеск в глазах маленького бандита, и все было

тихо, все хорошо, все как надо... Но тоска. Тоска! Нельзя так!

Да пусть он хоть тысячу туфель побросает в баки с дождевой водой, все отдашь за этот

Веселый и дружелюбный блеск в глазах, за честный взгляд, за готовность любить, за