Примечание автора и переводчика 2 page

Младший брат Майка, Марк, также был музыкантом. Он играл на басу в группе с парнем по имени Джон Вурхис (который позже добился успеха с довольно успешной группой Stryper). Марк и Джон услышали, как я играю, и спросили, не хотел ли бы я присоединиться к ним.

“Безусловно” – ответил я. “Есть только одна проблема”.

“Что такое?”

“У меня нет гитары”.

“Нет проблем” – сказал Марк. Он предложил мне взять его акустическую. Я действительно не знал, что делаю. Я лишь знал, что мне нравилось ощущение, когда держишь гитару в руках, создавая музыку, становясь частью…чего-то. Я был умным ребенком, но довольно равнодушным учеником, даже во время учебы в начальной школе. Я попадал в неприятности за то, что валял дурака или не делал домашние задания, и иногда мне приходилось оставаться в школе после уроков. Честно говоря, я находил это несколько неловким. Но я знал в сердце, что был прилежным учеником, особенно если это был предмет, который меня интересовал.

Вроде музыки.

Мне нравилось иметь это секретное оружие, эту связь, когда сидишь вместе с другим музыкантом, и начинаешь говорить, а все остальные за столом тут же обращают на вас внимание, потому что вы говорите на языке, который они даже не понимают, и не надеются понять. Это все равно, что если бы они полагали, что это пустой разговор, хотя это было не так. Это просто…нечто иное. И если вы не играете музыку (в противоположность тому, чтобы просто слушать ее), вы едва ли сможете понять, о чем я говорю. Так что решение присоединиться к группе, я полагаю, по сути, сводилось скорее к идее братства, чем к чему-либо еще.

И противоположному полу, разумеется. В конце концов, когда дело касается рок-н-ролла, это всегда касается противоположного пола.

Однажды днем, когда мне было около тринадцати лет, мы пошли домой к Марку порепетировать. Там было несколько тусовавшихся подростков, включая одного из приятелей Марка, который жил через улицу напротив, и его девушки, которую звали Линда. Когда я зашел в дом, Линда заметила меня. Я не был музыкантом в прямом смысле этого слова, даже по самым высоким стандартам подростка, но я сразу заметил, что Линда обратила на меня внимание. Она зависала со всеми вместе, пока мы немного джеммовали, а потом, увидев, что я был новым соло-гитаристом, она представилась мне. Спустя пару дней она бросила своего парня ради меня. Почему? Не из-за моего внешности или динамичной натуры, а просто потому, что я играл на гитаре. И я вспоминаю, как Линда робко подошла ко мне и взяла мою руку в свои, и я подумал тогда: “Ммм…мне это нравится”.

Брать в руки гитару вследствие притока гормонов - шаблон; кроме того, он по сути верен, это действие так же искренне и честно, как и любая другая муза. И ничего не изменится, даже когда вы из долговязого половозрелого подростка превратитесь во взрослого зрелого мужчину. Это была одна из тех вещей, которые удивляли меня больше всего в музыкальном бизнесе: ты слышишь все это дерьмо о сексе, наркотиках и рок-н-ролле…и отшучиваешься от всего этого. А затем заглядываешь за кулисы, и угадайте что? Это действительно так! Ты едешь в Солт-Лейк-Сити, самую неиспорченную столицу среди самых честных штатов, и обнаруживаешь, что недаром это место рок-звезды называют Солт-Лик-Сити (от англ. lick – лизать). Понимаешь, что эта избитая фраза основана на правде. Это абсолютная правда, и очень скоро ты пытаешься решить, каким из пресловутых быков ты хочешь быть: тем, который полным ходом бежит вниз по холму и трахает первую попавшуюся корову или тем, который неспешно прогуливается у подножия холма и трахает их всех одну за одной.

Дом Марка стал местом вдохновения и экспериментов. Одной из первых песен, что я научился играть, была 'Panic In Detroit' Дэвида Боуи, следом за ‘All The Young Dudes’ группы Mott The Hoople. Один торговец марихуаной, живший вверх по улице, познакомил нас с различной великой музыкой (в большей степени, чем кто-либо): Джонни Уинтер, Эмерсон, Лейк и Палмер, Triumvirate, и, разумеется, Led Zeppelin. Я хочу сказать, если ты играл на гитаре, тебе хотелось стать Джимми Пейджем, так? А если ты пел в рок-н-ролльной группе, тебе хотелось стать Робертом Плантом. Все пытались выучить 'Stairway To Heaven', которую я довольно быстро разучил. Но знаете, на что я действительно подсел? KISS.

Чувак, я реально втянулся в музыку KISS, не только в музыкальном плане, но и в стилистическом. Хотя я и не был поклонником Джина Симмонса; мне больше нравился Эйс Фрейли, потому что он был соло-гитаристом. Мне нравилась вся эта звездность, и, казалось, KISS возвели ее на новый уровень. Так же, как Аксель Роуз заставил людей ненавидеть рок-звезд, Джин Симмонс и Пол Стэнли заставили рок-звезд выглядеть унылыми и страдающими манией величия, что было не так уж плохо, насколько я могу судить. KISS были одной из первых групп, которых я видел живьем, и не могу не заметить, что невообразимое число их поклонниц выглядели как болельщики Dallas Cowboys: они все носили светлые волосы и топы, и казалось, они просто набрасывались на группу. И если группа была вне зоны доступа, тогда этим занимался какой-нибудь парень, оказавшийся рядом с ними в зрительном зале.

Моя любовь к музыке, и особенно мое увлечение потенциальным образом жизни, было скептически воспринято некоторыми членами моей большой семьи. Моя мама, разумеется, была всегда против: с одной стороны я знал, что она любит меня и поддерживает, и хочет видеть меня счастливым и успешным человеком. С другой стороны, не было никакой связи с алкоголизмом и наркоманией и дьявольской музыкой ее сына и принципами Свидетелей Иеговы: они принципиально несовместимы. Аналогично, мой свояк Боб Уилки все больше разочаровывался моим меняющимся интересам. Я нравился ему, когда был игроком в бейсбол или начинающим мастером боевых искусств (некоторое время я брал уроки в YMCA (Young Men’s Christian Association) в Стэнтоне, расположенной прямо через дорогу напротив полицейского управления Боба). Были профессии, которые он мог принять. Но играть в группе? Слушать хэви-метал?

Ни за что.

Однажды, когда мне было почти пятнадцать лет, Боб вернулся домой и обнаружил меня, зависающим у него дома и слушающим альбом Judad Priest «Sad Wings Of Destiny». Он вошел в переднюю дверь, подошел к проигрывателю и убавил звук.

“Что это, черт подери?” – сказал он, размахивая с отвращением конвертом альбома.

“Judas Priest” – ответил я, немного робко.

“Чье это?”

Я пожал плечами. “Это мое”.

При этих словах Боб бросил конверт альбома, сделал два больших шага в моем направлении и ударил меня кулаком в лицо.

“Чтобы больше этого дерьма в моем доме не было! Ты понял?”

Я стоял, оглушенный и потрясенный, держась рукой за щеку и сдерживая слезы.

“Да, сэр”.

А что мне еще оставалось делать? Я слишком уважал Боба, чтобы сопротивляться. Он бы в любом случае надрал мне зад. Я хочу сказать, этот парень был профессиональным спортсменом, и к тому же полицейским! И кроме того, Боб вошел в нашу семью, мою жизнь как хороший парень. Он женился на Сьюзен, усыновил ее сына, и в целом вел себя в старомодной, рыцарской манере. Подобный поступок был совершенно не свойственен его характеру.

Но отступив на кухню, чтобы взять немного льда из морозильника и приложить к своей опухшей челюсти, мне пришлось задаться парой вопросов: “ Кто, черт возьми, бьет пятнадцатилетнего парня? ”

И еще…

Какого хера он имеет против Judas Priest?

Глава 2: «Травяное безумие»

“Он любит полить мою киску соусом A1 перед тем, как делать мне кунилингус”.

Фотография сделана Гаральдом Ойменом

Мне было тринадцать лет, когда я впервые словил кайф от наркотиков.

В то время мы жили в Гарден Гроув, и друг, живший вниз по улице, познакомил меня с волшебным миром марихуаны. Этот парень был одним из тех находчивых маленьких пиздюков, которые, если бы им удалось направить свою энергию и интеллект в правильное русло, могли бы получить где-нибудь докторскую степень. На самом деле, оказалось, что он хорош главным образом лишь в нахождении способов курить травку.

Однажды мы зависали у него дома после школы, и он предложил пойти покурить травки. Но не тем способом, которые я знал. Вместо того, чтобы скрутить сигаретку с травкой, этот парень зашел к себе в комнату и вернулся с самодельным кальяном для курения марихуаны, сделанным из-под жестяной банки чипсов Pringles!

“Что мне с этим делать?” – спросил я, когда он с гордостью продемонстрировал мне трубку.

Затем он показал, как это действует. Полчаса спустя я шел, шатаясь вниз по улице, красноглазый и хихикающий, полностью обгашенный. Так все и было. Игра началась. Мне понравилось курить марихуану, понравилось те ощущение, которое мне давало ее курение, и тогда я начал с этим экспериментировать. С этого момента я естественно расширил свои пристрастия к алкоголю и другим наркотикам, и вскоре стал пропускать школу, убивая целые дни дома у своих друзей и обсасывая банку Pringles. Мои оценки быстро пошли на убыль, и я начинал понимать, как общение не с теми людьми может привести к плохим решениям, и очень скоро твоя жизнь по спирали выходит из-под контроля. Не то, чтобы мне было не пофиг. Я всего лишь говорю об осознании и о том факте, что как взрослый и как родитель, я могу теперь взглянуть в прошлое и увидеть, с чего все начиналось. Но тебе придется запомнить одну вещь: не было никаких серьезных последствий, ничто из этого для меня не имело значения. Регулярное пребывание под кайфом не сделало мою жизнь заметно хуже. Фактически, это сделало мою жизнь более приемлемой.

Больше, чем что бы то ни было еще (и я полагаю, это справедливо в отношении большинства подростков) я хотел чувствовать себя частью чего-то. Я хотел принадлежать к чему-нибудь. И музыка помогала мне в этом. Как и курение травы. Каждый раз, когда мы переезжали в новый дом, новый город, новую школу, я постигал новый период обучения. Я научился тому, как справляться с этим различными способами, в первую очередь при помощи спорта, затем с помощью музыки и вечеринок, и наконец, освобождению от Свидетелей Иеговы. Не было большего клейма странности, чем быть связанным со Свидетелями Иеговы, и для того, чтобы избежать этого пятна позора, я сознательно вел себя таким образом, который не согласовался с учениями этой церкви. Моя мама, тети и все остальные Свидетели предупреждали меня, что мне суждено гореть в аду, если я не раскаюсь в своих деяниях, но честно говоря, мне было все равно. Я всего лишь хотел убраться от них подальше. Я хотел какое-то подобие нормальной жизни, что бы это ни означало.

Бывали времена, когда я чувствовал себя печальным героем некой сказки. Ну, вы знаете, там, где дети остаются на попечении злой мачехи или отчима, или некого другого опекуна, которому на самом деле глубоко похуй на благополучие детей. И печальные обстоятельства моей жизни казались менее привлекательными, чем уход в какой-нибудь выдуманный мир, в котором все, что мне остается делать, это курить траву, играть музыку, тусоваться с бездельниками-единомышленниками, и время от времени пытаться с кем-нибудь потрахаться. Музыка, в частности, была моим путем спасения, все остальное лишь шло вместе с ней.

Однако, была одна серьезная проблема, связанная с развитием нездорового аппетита к наркотикам и алкоголю.

Денежный поток.

К тому времени, как мне исполнилось пятнадцать, мы переехали в квартиру в местечко под названием Хермоза Виллидж (которая на самом деле расположена не в Хермозе или Хермоза-Бич, а неподалеку от Хантингтон-Бич), через дорогу от колледжа Голден Уэст, куда я в конечном итоге стал ходить на уроки. Когда мы переехали туда, я потерял несколько друзей и вместе с этим легкий доступ к траве, таким образом мне пришлось подумать над тем, как сохранить рост травы, так сказать. В то время трава стоила примерно десять баксов за унцию. Таким образом, не учитывая последствия или моральные дилеммы, я брал в долг десять баксов у своей сестры, покупал унцию травки, и приступал к работе. Я скатывал сорок косячков с марихуаной и быстро развернулся, продав их по 50 центов за штуку. В работе на несколько часов я удвоил свои деньги. Теперь, я был далеким от экономики волшебником, но разбирался в этом. С этого момента я был в бизнесе: низкобюджетный продавец травки, который зарабатывал достаточно денег, чтобы оставаться под кайфом и набить едой свой живот, когда холодильник был пуст, что случалось гораздо чаще, чем вы можете себе представить. Вскоре цена за косячок достигла 75 центов. Затем доллара. После чего мексиканская трава уступила более мощной и дорогой колумбийской, которая в свою очередь уступила таблеткам и тайской. Общество принимало курение травы с возрастающим удовольствием, что было хорошо для моего кошелька и возможно не так уж великолепно для моей головы. Меня это особо не волновало. Я был дома. Все, что мне требовалось, так это немного марихуаны, музыка, и парочка приятелей, с которыми можно потусить вместе.

Помню, как видел фильм «Травяное безумие» в старом Стэнтом Пикче Пэлэс, кинотеатре, находившимся в юрисдикции моего свояка. В 1970-х практически не существовало никаких правил; ты мог пить и курить столько травы, сколько было душе угодно. И когда приходили копы, владелец мог обратиться к зрителям по системе оповещения и сообщить: “Дамы и господа, чтобы не нарушать технику пожарной безопасности, пожалуйста, немедленно погасите все курительные вещества”. Затем запускались вентиляторы и очищали дым в помещении, и когда копы уходили, все снова закуривали. Какое великолепное место! Я там еще видел «Приключения кота Фрица», и «Grimme Shelter». У меня была маленькая двухдолларовая трубка и мешочек травы, и я сидел часами в конце зала, смотря фильмы. Это была моя культура. Моя жизнь.

Мама естественно ничего этого не одобряла, и я не могу сказать, что виню ее в этом. Не раз и не два я собирался уйти из дома, чтобы потусоваться с приятелями или поиграть музыку, и мне приходилось предупреждать маму о возможности доставки посылки.

“Эээ..мама?”

“Да?”

“Вполне вероятно, что этот чувак придет около трех. Он заберет пакет. Он находится в моей комнате. Просто отдай его ему. И скажи, что я прошу за него 25 баксов”.

Мама смотрела на меня, как на сумасшедшего.

“Что в этом пакете, Дэвид?”

“Неважно, мам. Просто отдай его ему. Не о чем беспокоиться. Все клёво”.

Довольно примечательно, что она смирилась с этим. По крайней мере, на некоторое время. Думаю, трудно не любить своих детей, даже если они делают вашу жизнь несчастной. В конце концов, с мамы было довольно. Не в силах увязать мое поведение со своими собственными религиозными убеждениями (и, несомненно, опасаясь того дня, когда копы сломают нашу дверь и арестуют всех нас за незаконный оборот наркотиков), мама съехала с квартиры. Меня не пригласили последовать за ней. Мне было 15 лет, и фактически остался сам по себе. Освобожденный от родительской опеки несовершеннолетний подросток.

К счастью, два парня, которые управляли жилым комплексом, были моими постоянными клиентами. Поэтому, если у меня было мало денег, когда подходило время платить за квартиру, все, что мне требовалось, так это заключить с ними сделку. Несколько косячков здесь и там обычно решали данный вопрос, оставив всех счастливыми и под кайфом. К тому времени, я больше не был просто любителем в этой сфере; в моем распоряжении было достаточно значительное количество травы. И у меня не было с этим никаких проблем. Истина заключается вот в чем: когда ты голодный пятнадцатилетний парень без каких-либо существенных средств дохода и у тебя нет родительской поддержки или надзора, у тебя не слишком много вариантов. Тебе недостаточно лет, чтобы найти настоящую работу, поэтому придется стать более…творческим. Мой предпринимательский дух наполнило отчаяние и осознание того, что если я не продам траву, другим способом заработать деньги мне останется только продать самого себя. Торговать своей задницей. Я знал достаточно детей, которые пошли по этому пути, или по меньшей мере слышал о них, видел, как они работают на улицах и ни за какой хер я бы не позволил этому случиться.

Тем не менее, при определенных условиях я не возражал против обмена секса на наркотики или наркотиков за секс, или как-нибудь еще. Вот, например, девушка по имени Уиллоу, работавшая в музыкальном магазине в Вестминстер Молл. Мы познакомились во время моих частых визитов в магазин, в течение которых я часами бродил по магазину, листывая конверты виниловых пластинок, пытаясь понять, что я хочу послушать дальше, каким бы ни был способ совершенствования моих знаний. Я был травокуром и торговцем марихуаной, но я действительно любил музыку, и хотел стать великолепным гитаристом, у меня просто не было представлений, как этого добиться. В конце концов, я завязал дружбу с Уиллоу, которая была на год или два старше меня, и наша дружба переросла в нечто большее. В обмен на бесплатную травку, Уиллоу бесплатно давала мне пластинки. Мы курили траву и слушали пластинки, занимаясь сексом в моей квартире. Не слишком страшное сотрудничество, учитывая все обстоятельства. В конце концов, именно Уиллоу подарила мне мой первый альбом AC/DC, подарок, долгие годы не перестающий радовать меня, даже спустя немало времени после того, как мы перестали заниматься сексом или даже перестали случайно видеться друг с другом.

Я никогда не питал иллюзий, что я был чем-то большим, чем просто развлечением для Уиллоу, будучи тем, кто разделял ее вкусы в музыке и не возражал менять траву на секс. Но даже в этом возрасте у меня были мало-мальские нормы, которые выплыли на поверхность в интимном разговоре однажды днем после совокупления.

“Знаешь, моему парню нравится, когда я брею волосы на лобке в форме сердечка” – сказала Уиллоу.

“Да, я заметил. Клёво”.

“А знаешь, что еще ему нравится?”

“Что?”

Она наклонилась, и обняв меня, прошептала на ухо. “Он любит полить мою киску соусом A1 перед тем, как сделать мне кунилингус”.

“Эй…”

Так все и случилось. Даже перспективы получения бесконечного множества записей было недостаточно, чтобы стереть из моего мозга неизгладимый образ Уиллоу, ее парня и большой бутылки жидкого A1. Больше мы не занимались сексом.

Когда бизнес снижал обороты и мой живот начинал урчать, передо мной оставалось чрезвычайно мало возможностей. Я не мог вернуться к матери, наши отношения были слишком надломлены, и ее связи со Свидетелями Иеговы исключали принятие моего в большей степени упаднического образа жизни. Спасение, между тем, лежало на севере. Если говорить точнее, в небольшом городке неподалеку от Покателло, штат Айдахо. Моя сестра Мишель переехала туда вместе со Стэном, который помимо того, что был мотополицейским, также был умелым плотником. Когда туристический и сопутствующий бумы на рынке недвижимости ударили по региону, работа для парней вроде Стэна стала в цене; он бросил свой значок и униформу и отправился зарабатывать серьезные деньги. Устав от попыток прокормить себя, и устав от жизни, которую вел дома, я позвонил Мишель и спросил, не могу ли я приехать и пожить у нее какое-то время. Она любезно согласилась, тем не менее, передо мной были поставлены строгие условия.

Во-первых, мне требовалось вернуть свою задницу обратно в школу. Я также согласился устроиться на работу на неполный рабочий день. Мишель помогла мне найти работу уборщика грязной посуды в ресторане, где она работала, в местечке под названием Окс Бау Инн. Мой племянник Стиви (сын Мишель) также работал здесь в качестве помощника официанта, так что это было отчасти семейным делом. Стиви, однако, оказался реальной болью в заднице. Он хотел создать группу, но у него не было денег для покупки необходимого оборудования. Тогда он “позаимствовал” некоторое оборудование у группы, игравшей в Окс Бау. Я не имел ничего общего с этой маленькой авантюрой, но, как и следовало ожидать, стал главным объектом последующего разбирательства.

Хотя это было ничто по сравнению с бедами, которые принес мне Стиви в школе. Еще до того, как я приехал в город, он распространил слухи о скором прибытии своего дяди Дейва, 'мастера кунг-фу из Калифорнии'. Само собой разумеется, что я не был мастером кунг-фу; фактически я вообще не обучался кунг-фу. Я брал уроки по боевым искусствам[1] около трех лет и дошел до точки, когда я мог постоять за себя в бою, если это требовалось. Но я не был обладателем черного пояса или что-то вроде того, и, само собой, не хвастался об этом. Изучение боевых искусств было важной частью моей жизни, в духовном и физическом смысле, и является таковым уже на протяжении почти четырех десятилетий, но тогда я был никем иным как новичком, бравшим уроки для повышения собственной самооценки и воспитания чувства дисциплины в хаотичной жизни.

Стиви смотрел на это иначе, как и все остальные. К тому времени, как дошел туда, пол-школы были готовы подраться со мной просто ради спортивного интереса. В первый же день в новой школе какой-то чувак подошел ко мне рядом с моим шкафчиком и двинул локтем в живот. Я пытался отдышаться, когда он посмотрел на меня и сказал с отвратительной, беззубой улыбкой: “Ты и я, парень? Организуем бой сегодня после школы”.

“Кто ты, черт тебя дери?”

Он не ответил, просто пошел прочь, посмеиваясь, с отрядом дружков.

Оказалось, что его зовут Уилбур. Держу пари, вы не имеете понятия, что он был сыном свиного фермера, что фактически дало ему относительно важное место в этом социальном слое захолустья. У меня не было выхода. Мне нужно было сесть на автобус до дома, и к тому времени, как я поднялся на его борт, все знали, что состоится бой между мастером кунг-фу и свиным фермером. Теперь путь со школы и обратно в сельском Айдахо включал в себя многочисленные пересадки и долгие часы езды на автобусе. Моя встреча с Уилбуром состоялась на одной из таких пересадок, во время ожидания второго автобуса, который должен был отвезти меня в передвижной дом, где жили Стэн и Мишель. Через несколько секунд после выхода из автобуса Уилбур и я обнаружили себя в центре большого, тяжело дышащего круга голодных до крови подростков.

Черт побери, я не хотел, чтобы это случилось.

Уилбур поднял руки, как боец с голыми кулаками, и уверенно улыбнулся.

“Давай, ублюдок” – закричал он. “Ударь меня! Урони меня или что там”.

По какой-то причине, когда я услышал “Ударь меня! Урони меня…”, мне подумалось, что это звучит, как название панковской песни. Спокойствие захлестнуло меня. Все это казалось смешным, как я стою в середине кучи странных, кричащих детей, готовясь вступить в бой с этим огромным сыном свиного фермера из Айдахо. Я подумал, что уехал из Калифорнии, чтобы избегать опасных ситуаций. Как тогда, черт возьми, это произошло?

“Давай, парень! Ты покажешь мне свой удар карате или что?! Кунг-фу педик!”

Ничья. Уилбур не хотел ударять меня первым, потому что был больше; я отказался бить его, потому что сенсей учил меня использовать удары только в целях самозащиты. Так и продолжалось, мы оба неуклюже танцевали, пока не приехал автобус. Мы зашли на его борт без происшествий, и автобус отъехал.

Кризис миновал.

Или я так думал, пока мы не доехали до остановки Уилбура. Выходя из автобуса, он вскинул руку и ударил меня в затылок локтем. Теперь я сразу понял, что облажался, и не потому, что я теперь был вынужден вступить в бой с Уилбуром, скорее из-за того, что я жевал во рту довольно большой кусочек жевательного табака, большая часть которого теперь скользила по моему горлу. Если вы когда-нибудь случайно проглатывали то, что жуете, вы знаете, что случится следом. Через несколько секунд я был выведен из строя; к тому времени, как я попал домой, меня тошнило с ног до головы.

В ответ на это я сделал то, что сделал бы любой в моей ситуации: я наслал на него порчу.

Ну, возможно, не любой, но каждый, чья сестра сильно интересовалась колдовством и черной магией. В самом деле, для меня это было началом очень длительного и тревожного заигрывания с оккультизмом, эффекты которого годами преследовали меня. В то время, как бы то ни было, оккультизм казался просто удобным инструментом, имевшимся в моем распоряжении. Будучи крещеным лютеранином и доведенным до оцепенения Свидетелями Иеговы, к своим годам я был пустым сосудом в том, что касалось религии. Вопреки распространенному мнению, в то время, когда я читал Сатанинскую Библию, я никогда не был фактически сатанистом, вся концепция казалась глупой, если быть откровенным, но я занимался темными искусствами и ни секунды не сомневался, что они затрахали мою голову до практически невообразимой степени.

Я верил в оккультизм, и некоторые говорили: “Как ты можешь верить в оккультизм и практиковать черную магию и не быть при этом сатанистом?” Ну, есть разница. Спроси любого, кто занимается оккультизмом, и тебе скажут, что существует множество различных групп в различных видов магии. И как в любых областях, в оккультизме есть хорошие и плохие стороны.

Я лишь знаю, что и колдовство и Свидетели Иеговы долгие годы причиняли мне боль. Разумеется, это разные вещи. Боль от занятий колдовством остаточная. Боль, полученная от религиозности Свидетелей Иеговы, причинная. Это все равно, что когда говорят: “Эй, ты сидишь на наркоте, значит ваши взаимоотношения дерьмовые”, а ты отвечаешь на это: “Нет, у меня дерьмовые взаимоотношения, именно поэтому я и сижу на наркоте”. В любом случае, ты просто находишься в заднице.

Но в тот день, когда я пытался успокоить свой бушующий живот, колдовство казалось вполне разумным механизмом решения проблем. Поскольку Мишель отказалась дать мне свои книги, я украл у нее парочку; после пары дней изучения, я занялся работой, смастерив куклу из хлебного теста, используя семена мака, чтобы выложить на ней слово У-И-Л-Б-У-Р и связать петлю, сделанную из струны на шее куклы. Затем я прочел проклятье из книги заклинаний. Наконец, в самом конце я взял куклу и с треском отломил одну из ее ног.

Сработало ли это?

Нельзя сказать наверняка, но знаю точно, что через некоторое время Уилбур попал в автомобильную аварию и сломал ногу. Учитывая характер жизни в этой части мира, то, как сильно люди пили и садились за руль, не думая о последствиях, и учитывая, что Уилбур придурком-имбецилом, предполагаю, что нечто подобное неизбежно бы случилось.

А затем снова…

Жутковато, а?

После своего пробела в Айдахо, я вернулся Оранж Каунти и спокойно продолжил преследование рок-н-ролльного образа жизни. Поскольку мне нравились машины и я немного знал о том, как они работают, я устроился на временную работу в авторемонтную мастерскую; это помогло мне поправить свое финансовое положение, пока я не нашел достаточно клиентов, чтобы воскресить свой бизнес по продаже травки. Я ходил в вечернюю школу в надежде получить диплом об окончании средней школы и нашел компаньона в лице девушки по имени Мойра, ставшей моим первым серьезным любовным увлечением.

В музыкальном плане я был губкой, поглощавшей все, до чего могли добраться руки, пытаясь выучить любимые музыкальные фрагменты и подражая любимым гитаристам. Днем я тусовался на пляже со своим лучшим корешем, Майком Джорданом, и парочкой других худощавых друзей североевропейского происхождения, распивая спиртное и стараясь не поджариться на солнце. Ночью мы бродили от квартала к кварталу, от одной пивной вечеринки к другой, иногда устраивая потасовки, но обычно просто выпивая, куря травку или смеясь над любительскими группами, принимаемыми за “увеселительное зрелище”.

Даже худшим из них, тем не менее, удалось сыграть что-то примитивное и достичь незначительного уровня известности, со всеми вытекающими бонусами. Помню, как слышал о парне по имени Пэт Ноулз, гитаристе из нашего района, считавшимся высококлассным музыкантом. Затем я впервые увидел его вживую. Какое разочарование! Этот парень был худощавым маленьким ублюдком, похожим на Питера Пэна, ванильный десерт какой-то. Очень мягкий ребенок. Но Господи…как он играл! А еще был Джон Талл, который был практически полной противоположностью Пэту Ноулзу. Джон был похож на лесоруба с его толстыми руками и шлакоблочным черепом. Знаете, говорят, что у обычного взрослого мужчины лоб имеет ширину четырех пальцев? Так вот, у Джона он был шириной в пять. Может, даже в шесть. У него был черный Лес Пол с тремя звукоснимателями, и он играл песни, как никто из тех, что я видел. Не в местном масштабе, разумеется. И хорошие песни он тоже играл, песни, которые я слушал по радио и на восьмом треке, когда я видел, как он играет, я не мог не быть впечатлен.

Чувак…этот парень реально хорош.

Это была лишь половина. Когда группа завершила выступление, и Джон положил свою гитару, телки преследовали его. И имейте в виду, Мистер Пятипальцевый Лоб не был самым привлекательным парнем в комнате. Но это не имело значения, именно гитара и магия музыки сделали Джона привлекательным для противоположного пола. Я хотел быть похожим на него, и быть таким, как Пэт Ноулз. Только лучше, чем они.

Все началось в возрасте семнадцати лет, с парнем по имени Дейв Хармон, ударником из Хантингтон-Бич, чья домашняя жизнь казалось полной противоположностью моей. Дейв происходил из стабильной семьи, с матерью и отцом, поддерживавшими все, чего он хотел, включая желание стать музыкантом. Они понимали, что я по большему счету был сам по себе, и поэтому сжалились надо мной, открыли свой дом для меня и относились ко мне с добротой и пониманием. Для меня это было все равно, что выиграть лотерею. Я жил своей жизнью, пил низкосортное пиво, ел лапшу быстрого приготовления и макароны с сыром так, словно они выходили из моды. Затем я встретил этого парня с клевыми родителями и холодильником, полным еды.