Отсутствие детской простоты, которое закрывает на откровение

Посмотрим, что далее произошло возле источника в Сихаре, когда пришли апостолы. Быть может, и они были, как малые, доверчивые дети?

«Ученики Его (...) удивились, что Он разговари­вал с женщиною; однако же ни один не сказал: „чего Ты требуешь?" или: „о чём говоришь с нею?» (Ин 4,27).

Апостолы, в отличие от самаряики, не задали Христу вопросов, волновавших их сердца. Удивлялись, но не спросили...»

Когда женщина ушла, «ученики просили Его, гово­ря: Равви, ешь! Но Он сказал им: у Меня есть пища, ко­торой вы не знаете. Посему ученики говорили между собою: разве кто принёс Ему есть?» (Ин 4,31-33).

Не выглядит ли это так, словно Иисус пытается стучаться в сердца Своих учеников подобно тому, как минуту назад стучался в сердце грешной женщины? Она, безусловно, использовала бы эту ситуацию с мудростью ребёнка и сразу же спросила бы Его: что это за пища, могу ли я есть её вместе с Тобой? Однако ученики не задали Учителю никаких вопросов.

Они лишь говорили об этом между собою, искали объяснения, согласно с человеческой логикой.

Каждый день они жили в присутствии Божьего света, но у них не хватило детской доверчивости и про­стоты, которая позволила бы им открыться на этот свет.

В этом они были подобны Никодиму, которому Иисус также хотел возвестить великую тайну, однако остановился как бы на полпути, потому что не нашёл в нём простоты ребёнка, в котором всё взывает об ода­ривании. Иисус сказал Никодиму: «Истинно, истинно го­ворю тебе: если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия» (Ин 3,3). А Никодим — подобно апо­столам — принял эти слова исключительно рациональ­но: «Как может человек родиться, будучи стар? Неуже­ли может он в другой раз войти в утробу матери своей и родиться?» (Ин 3, 4). Не было в нём веры и детской открытости, поэтому, наверное, Иисус не мог явить ему Себя так, как явил самарянке.

Она, несмотря на то что жила в тяжком грехе, все­цело открылась на Него. Быть может, она была внутрен­не раздавлена тяжестью зла, которое совершала.^

Самарянке, видевшей, кто она есть на самом деле, было легче признать свою слабость и зависимость от Бога.

Быть может, этот тяжкий грех так давил на неё, что она была готова признать себя беспомощным ребён­ком и видела единственный выход в том, чтобы покорн#1 протягивать руки к Господу.

Из-за своих грехов самарянка была отвергнута об­ществом, в котором она жила. И всё же, когда Иисус ска­зал ей, что Он — Мессия, самарянка, невзирая на то что может стать посмешищем или может быть ещё раз пуб­лично заклеймена, тотчас отправилась в город, чтобы объявить, Кого она встретила. И тогда произошло нечто неожиданное: жители Самарии не только не высмеяли но вышли к Иисусу и просили, чтобы Он остался у них. К тому же через два дня они сами говорили самарянке: «Он истинно Спаситель мира, Христос» (Ин 4,42).

Никодим и апостолы по сравнению с самарянкой казались как бы без греха, и всё же они не открылись на слова Иисуса так, как она.

Это гордыня привела их к тому, что, встречаясь с Христом, они рассуждали не о Божьем, но о челове­ческом.

Они боялись задавать «детские» вопросы, которые могли бы показать, что они не такие умные и совершен­ные, как им хотелось бы казаться, и пытались сами всё понять, вместо того чтобы в смирении открыться на Бо­жественный свет. При таком подходе невозможно при­нять сверхъестественную действительность, и потому она не могла быть возвещена им более полно.

Только евангельский ребёнок вбирает в себя всё, что Бог хочет ему дать.

Бог является непостижимой тайной. Невозможно познать Его одним лишь человеческим разумом. Для это­го необходима вера, доверчивость и мудрость ребёнка.