Глава 20. Осенние ливни сменились снегопадами, и к середине декабря поместье превратилось в ледяной дворец на вершине снежной горы

Осенние ливни сменились снегопадами, и к середине декабря поместье превратилось в ледяной дворец на вершине снежной горы.

Элиза отменно управлялась с работой. Стражники стали твердо помнить о своем долге, домашняя прислуга была расторопной и умелой, крестьяне с радостью принимали новый порядок. Пусть хозяин поместья уехал: они быстро узнали, что леди Элиза умеет быть и доброжелательной, и суровой, справедливой и милосердной и высоко ценит честность. Каждое утро зал переполняли крестьяне с прошениями, и, если закон не давал твердого ответа в затруднительном случае, Элиза предоставляла пяти выбранным мужчинам принять решение. В общении со своими людьми, даже ближайшими из слуг, Элиза сохраняла твердость и спокойствие.

Но саму ее терзали чувства, угрожая свести с ума. Самым досадным было то, что Элиза даже не понимала их причину.

С каждым проходящим днем она все сильнее желала Брайана. По вечерам она ложилась и долго лежала без сна в пустой и холодной постели. Она страстно жаждала его.

Но, просыпаясь утром, Элиза мечтала убить мужа. Обезглавить, разорвать на куски.

Какие бы оправдания ни пыталась находить Элиза, вспоминая о Гвинет и ее ребенке, она чувствовала, как ее охватывает гнев. В такие минуты ей хотелось упасть ничком и заплакать.

Разумеется, во всем была виновата ревность, но Элиза не хотела этого признать. Она продолжала убеждать себя, что ее заставили выйти замуж.

Долгие часы она проводила в догадках, где сейчас Брайан. Пускай Гвинет оставалась поблизости, на Корнуолле, но Лондон был переполнен женщинами, и Элиза знала, что в прошлом Брайан пользовался благосклонностью как крестьянок, так и знатных леди.

Всех мужчин – от Перси и ее отца и до Брайана (особенно Брайана!) – Элиза считала отвратительными животными. Генрих, ее любимый отец, обращался со своей женой по‑свински, а список его любовниц был бесконечным. Перси, с которым она мечтала связать свою жизнь, оказался на поверку слабым и безнадежно лицемерным. Но мысли о Перси больше не уязвляли ее, хотя Элизе хотелось заставить Брайана верить, будто она по‑прежнему любит Перси: маленькая месть за бесконечные унижения. На самом деле она с трудом представляла себе теперь даже лицо бывшего жениха.

А вот образ Стеда преследовал ее постоянно.

Элиза сердито напоминала себе, что ее муж в эту минуту может быть где угодно. Он заявлял, что не виделся с Гвинет с тех пор, как Ричард назначил их брак, но было ли это правдой? Мужчины, по‑видимому, не считают себя обязанными хранить верность женам, особенно на службе у короля, когда эта служба заставляет их уезжать далеко от дома. Но, несмотря на то, что мысли о неверности Брайана больно ранили Элизу, она не могла представить его рядом с незнакомками. Она видела его рядом с Гвинет.

Закрывая глаза, она с мучительной ясностью представляла себе эту картину. Они были в комнате, озаренной тусклым светом свеч. Их ждала широкая постель со свежим бельем. Брайан не сводил глаз с Гвинет; Гвинет улыбалась, приоткрыв влажные губы, ее темные глаза страстно блестели. Оба они начинали торопливо раздеваться, Брайан издавал приглушенный стон. Он уносил Гвинет в постель, но она тут же поднималась на колени, лаская сильное тело воина; она прикасалась к его бронзовой коже, прижимала лицо к груди Брайана, слушая, как бьется его сердце, ощущала твердые мускулы, лаская его руками и губами…

Элиза внезапно очнулась и тихо застонала. Почему он не оставил ее в покое, в отчаянии спрашивала она. Она ненавидела Брайана за то, что желала его всей душой, и презирала себя за это желание. Ее соседка носила внебрачного ребенка Брайана, та самая соседка, что прежде была любовницей мужа Элизы и в будущем вновь могла делить с ним ложе.

Почему бы и нет? Брайан мечтал о ребенке, а Гвинет готовилась выполнить его мечту. Элиза представляла их вдвоем, крепко обнявшимися, трепетно прислушивающимися к жизни, которую они зачали.

Но ребенок Гвинет не сможет стать наследником Брайана! Только Элиза, его законная жена, способна подарить ему наследника…

Застыв в своем отчаянии, Элиза клялась страшными клятвами, что никогда не удостоит Брайана такой милости. Во всяком случае, пока он где‑то вдалеке от нее оставляет за собой вереницу ублюдков.

Элиза задумалась: неужели нежелание подарить Брайану наследника мешает ей забеременеть? Глупо, ведь даже сейчас она терзалась в сомнениях. Ее осенило: ее ребенок будет законным.

А не внебрачным, как она сама.

Эту тайну она продолжала хранить от мужа. Конечно, сейчас это было ни к чему: никто бы не осмелился запятнать хоть словом то, что принадлежало лорду Брайану Стеду. Но кольцо по‑прежнему тревожило Брайана, тайна оставалась нераскрытой, и Элиза ощущала, что эта тайна превратилась в стену, надежно защищающую ее…

От чего?

Элиза боялась ответить самой себе. Она не любила Брайана и была убеждена, что никогда не полюбит. Когда‑нибудь ей придется во всем признаться, но было бы глупо навсегда отдать ему душу и сердце.

Гораздо лучше было ненавидеть его, отвергать. Элиза грустно усмехнулась над собой. Ей не удастся отвергать его: когда Брайан отворачивался, она покорно шла за ним. Как же ему удалось сделать так, чтобы Элиза желала его днем и ночью, только его одного?

Эта загадка продолжала мучить ее, какой бы сдержанной и холодной ни оставалась Элиза внешне.

Гвинет навестила Элизу в середине декабря.

Она прибыла, закутанная в меха от холода. Ее темные волосы роскошными волнами рассыпались по белому лисьему воротнику. Элиза замерла, когда стражники доложили, что к дому приближаются всадники со знаменами лорда Перси: она сразу же поняла, что ее гостьей может быть только соперница. Однако едва Гвинет достигла дома, Элиза радушно приветствовала ее, укоряя за долгую поездку в столь суровую погоду и в таком состоянии.

– Я чуть не сошла с ума от одиночества и скуки! – пожаловалась Гвинет, сидя у огня. «Она выглядит еще довольно стройной, – отметила Элиза. – Если бы ребенок был зачат еще до брака, к этому времени ее фигура должна была совсем округлиться!»

– Боюсь, здесь не больше развлечений, – ответила Элиза.

– О, по крайней мере, мы будем вдвоем! – возразила Гвинет.

Элиза вздрогнула под ее взглядом. Гвинет была действительно красива. Однако, несмотря на дружескую улыбку, Элиза уловила в очертаниях ее губ нечто загадочное и дерзкое, отметила блеск карих глаз и многозначительный прищур.

– Мне так хотелось повидаться с тобой, Элиза, и боюсь, мне придется просить тебя о милости! Знаю, это звучит ужасно глупо, но я бы хотела воспользоваться твоим гостеприимством на предстоящие месяцы.

Элиза с трудом сдерживаясь, участливо спросила:

– Ты боишься, что ребенок родится раньше срока, Гвинет?

Гвинет развела руками и вновь улыбнулась.

– Меня страшит зима. Мой первый ребенок… надеюсь, ты поймешь меня.

– Да, понимаю, – пробормотала Элиза, теряясь в догадках. Неужели Гвинет просто стремилась избавиться от одиночества? А может, нет? Попытается ли она убедить Элизу, что Брайан отец ее ребенка, или Элиза просто вообразила себе все это?

– Я буду рада тебе в любое время, Гвинет, – ответила она. – Просто я думала, ты пожелаешь родить ребенка в своем доме.

– Да, но… наши дома так близко… и, в конце концов, это совсем не важно, правда?

– Конечно, – с улыбкой ответила Элиза. – Это не имеет никакого значения.

Гвинет осталась переночевать. Решив убедить Гвинет, что в браке с Брайаном для нее не существует никаких затруднений, Элиза проявила предусмотрительность и внимание к гостье. Она даже предложила Гвинет большую спальню с великолепной ванной. Гвинет смутилась, но Элиза настаивала и заметила под опущенными ресницами Гвинет блестящие от удовольствия глаза.

Элиза вновь задумалась. Неужели Гвинет представляла себя в этой ванне, в этой постели… с чужим мужем? Или же ей, Элизе, нужно избавиться от недостойных мыслей?

В эту ночь Элиза не могла заснуть. Намеки Гвинет привели ее в негодование и ярость.

Но ребенок не может родиться в марте, упорно уверяла она себя. Гвинет еще слишком стройна.

Если же ребенок и вправду от Брайана…

Тогда вполне естественно, что Гвинет пожелала родить его в доме Брайана, а не в доме Перси. Но с какой целью? Элиза недоумевала. Гвинет замужем, Брайан женат. Оба вступили в брак по повелению Ричарда. Они никогда не смогут быть вместе… если только не решили настойчиво требовать от папы расторжения своих браков.

А может, в ужасе подумала Элиза, они ждут смерти ее и Перси? Стоит Гвинет стать вдовой, мужчины слетятся к ней, словно мухи на мед…

«Я молода и здорова, – напомнила себе Элиза. – Очень молода и совершенно здорова».

Она заставила себя отбросить эти мысли и закрыть глаза. Это было просто смешно. Пусть Гвинет жаждет причинить ей неприятности, но вряд ли эта хрупкая красавица брюнетка решится на убийство.

Элиза вздохнула, сожалея о том, что предоставила гостье собственную спальню. Комната для гостей была не менее удобна, но Элиза привыкла к своей постели, той, которую делила с мужем.

Затем она задумалась о том, успеет ли Брайан до отъезда повидаться с ней. Ричард еще был в Англии, по крайней мере, так говорили, до сих пор собирал деньги и провиант, готовил войско для переправы через Ла‑Манш. В Нормандии ему предстояло встретиться с Филиппом Французским, оба монарха поклялись отправиться в поход вместе. Вскоре войско будет переправлено на материк. Но Брайан обещал навестить ее, прежде чем покинет Англию.

Она вновь начала терзаться в сомнениях, желая его приезда и вместе с тем опасаясь его. Если у нее осталась хотя бы капля достоинства и гордости, ей следует отвергнуть мужа. Однако этим она не помешает ему уйти к другой.

Или он сделает это в любом случае?

Гвинет уехала утром. Аларих стоял рядом с Элизой, глядя вслед Гвинет, напоминающей в своих мехах богиню снега.

– Не нравится она мне, – еле слышно пробормотал Аларих.

– Аларих! – возмутилась Элиза, удивленно поворачиваясь к управляющему. – Тебе не следует говорить так, хотя бы из уважения к леди Гвинет.

– Леди! – фыркнул Аларих, увлекая Элизу в теплый зал. – Я не хотел ее оскорбить, миледи, – объяснил он, усаживая Элизу перед огнем и подбрасывая в камин очередное полено, – может, она и богата, но она не леди.

– Она очень красива, – растерянно заметила Элиза.

– Да, красива. Но не так, как вы, миледи. Она может одурачить любого мужчину, но не слугу, который наблюдает за ней со стороны. Она опасна.

– Что за чепуха! – резко оборвала Элиза. Она обернулась, чтобы взять гобелен, починкой которого начала заниматься.

Аларих хотел что‑то добавить, но сдержался. Он задумчиво уставился на огонь.

Жители Корнуолла слыли суеверными; Аларих ничем не отличался от них. Однако он был добрым христианином и старался не поддаваться суеверным мыслям.

Но в этой темноволосой красавице было нечто, заставившее его насторожиться. Аларих искоса поглядывал на свою госпожу. Она не обращала на него внимания, но Ачарих знал, что она с трудом сдерживается, чтобы не задать вопрос. Ему хотелось предупредить ее, рассказать, что предчувствует какой‑то злой умысел леди Гвинет – крайне опасный для леди Элизы.

Элиза искренне порадовалась отъезду Гвинет. Она занялась домашней работой, вместе с Джинни навещала заболевших крестьян. Она с удовольствием отмечала, что каменщики еще работают, несмотря на мороз, и что стена вокруг дома поднимается все выше.

Спустя неделю стражник на башне заметил еще одну кавалькаду, направляющуюся к дому. Он доложил об этом Мишелю, а Мишель поспешил к Элизе.

– Королева едет сюда! – воскликнул Мишель.

– Элеонора? – Элиза застыла от изумления. Мишель рассмеялся:

– Поскольку наш повелитель Ричард еще не женат, думаю, ни одна другая женщина в этой стране не имеет права называться королевой!

– Мишель, позови Алариха, Мэдди и Джинни. Пусть скорее приготовят комнаты. Надо оказать королеве достойный прием!

Элиза поспешно переоделась и спустилась вниз. Аларих деловито подбрасывал дрова в камин. Мэдди распоряжалась на кухне, готовя домашнее вино с пряностями. Джинни подметала полы и протирала мебель.

Когда Элеонора прибыла, все слуги выстроились у порога, чтобы приветствовать ее. Элиза решила соблюсти все церемонии и упала на колени перед Элеонорой, но королева только рассмеялась.

– Вставай, дитя, и хорошенько обними мои старые продрогшие кости!

Элиза послушалась, радуясь тому, что вновь видит Элеонору. В свите королевы путешествовало несколько женщин, и среди них – Элис, сестра Филиппа Французского и невеста Ричарда. Элис была приятной и хорошенькой, хотя немного увядшей, меланхоличной девушкой. Она уже давно смирилась со своей участью. Соблазненная Генрихом вскоре после своего прибытия в Англию, когда она еще была ребенком, Элис, по‑видимому, не особенно надеялась стать женой Ричарда.

Элиза встретила гостей с безупречным радушием: королеве и ее свите был оказан пышный прием, и Элиза была горда тем, что ее новый дом не стыдно показать королеве. Поразительный для зимы ужин ждал Элеонору, беседа за ним была такой легкой и приятной, что Элиза смеялась от неподдельного удовольствия, пока не узнала, что король Ричард уже покинул Англию два дня назад.

Брайан так и не навестил ее.

Элиза старалась скрыть свою обиду от гостей и надеялась, что ей это удается. Она приказала отвести свою спальню королеве, поскольку эта комната была лучшей в доме, но Элеонора, по‑видимому, до сна решила поговорить с ней наедине.

– Я не стану отнимать у тебя спальню, Элиза, но буду рада разделить ее с тобой. Мне недостает тех ночей, когда мы болтали вдвоем и ты заставляла меня вновь почувствовать себя молодой!

К тому времени как Элиза проводила свиту королевы в комнаты, Элеонора уже вымылась и забралась в постель, облачившись в свежую ночную рубашку. Ее распущенные седые волосы разметались по плечам, она читала какое‑то письмо, и морщинка пересекала ее лоб.

Увидев вошедшую Элизу, Элеонора отложила письмо.

– Ричард! Моя гордость и мое горе! Я постоянно напоминаю ему об Элис, желая заставить жениться, а он убегает и оставляет мне письмо о том, что первый его долг – сражаться за Святую Землю! Боже милостивый, разве он не понимает, что ему придется оставить свои владения Джону!

Элиза сочувственно улыбнулась. Элеонора была неглупа. Она знала, что любовь ее сына к Филиппу Французскому не распространяется на сестру Филиппа.

– Ладно, я заставлю его жениться. Если не на Элис, то на дочери короля Наваррского. Однажды она увидела Ричарда и поклялась, что выйдет замуж только за него… Но на сегодня дела Ричарда можно отложить. Меня гораздо больше интересуют твои дела.

– Мои дела? Но почему?

Королева всегда отличалась прямотой.

– Почему ты не приехала в Лондон, когда муж вызвал тебя?

– Брайан никуда меня не вызывал… – смущенно начала Элиза.

Королева нетерпеливо перебила ее:

– Элиза, я надеялась, что ты смирилась, когда Брайан привез тебя сюда. Пренебрегать его просьбой было нелепо и глупо с твоей стороны…

– Но я ничем не пренебрегала! – воскликнула Элиза, забыв, что говорит с королевой. – Клянусь Христом, Элеонора, я ничего не знала. Брайан никого не посылал за мной.

Элеонора всмотрелась в изумленное, встревоженное прелестное лицо Элизы и нахмурилась еще сильнее.

– Я сама видела посыльного, – заметила она, отводя взгляд. – Он заехал к леди Гвинет, и она сообщила нам, что недавно видела тебя в добром здравии.

Элиза ощутила, как сердце упало в ее груди. Гвинет была в Лондоне. Брайан был в Лондоне. Перси тоже был там, но…

– Ничего не понимаю… – растерянно пробормотала она. Элеонора вздохнула.

– Верю, дитя. Едва успев привести в порядок дела, Ричард пожелал отправиться во Францию. Его воины поняли, что им вскоре предстоит покинуть Лондон. Но у них оставалось еще несколько дней, и женатые рыцари вызвали к себе жен. Брайан был очень сердит. С ним было трудно разговаривать, он все время молчал, но по блеску его глаз, по сжатым зубам можно было судить… Он сказал только, что не ожидал от тебя ничего иного.

Элиза грустно рассмеялась.

– Не знаю, отправилась бы я к нему, если бы получила такую возможность, но клянусь тебе всем святым – такого шанса у меня не было.

– Я верю тебе, – ответила королева. – И изо всех сил надеюсь, что муж тоже тебе поверит.

Внезапно горе захватило Элизу. Она была еще так молода, а впереди предстояли долгие годы, наполненные только горем и борьбой. Она бросилась на колени перед королевой, не пытаясь сдержать слез.

– Элеонора, когда‑то ты клялась, что защитишь меня! Что же ты сделала? Ты отдала меня человеку, которому нужна не я, а мои земли. И ты отдала ему Монтуа…

Ее голос прервали сдавленные рыдания. Элеонора пригладила ей волосы, словно Элиза была ее собственной дочерью, а не внебрачным отпрыском Генриха.

– Элиза… – Она тяжело вздохнула и подняла ее голову за подбородок тонким пальцем. – Элиза, – тихо напомнила она, – ты сама решила помешать браку Брайана и Гвинет. Ты должна признать это. Ты не стала бы рассказывать мне всю свою историю, если бы не надеялась на что‑то. Есть люди, которые называют меня старухой, сующей нос не в свои дела, но… Элиза, вы созданы друг для друга. Перси никогда не подходил тебе, Элиза. Он неплохой человек, но гнется, стоит подуть ветру. А Монтуа… – Элеонора помедлила и вновь вздохнула. – Элиза, наследство – проклятие, а не блаженство. Когда‑то в молодости я была страстно влюблена. Но я была герцогиней Аквитанской, и меня выдали замуж за короля Франции ради моих владений. Когда мы с Луи развелись, я поняла, что должна выйти замуж как можно быстрее, прежде чем меня потащит к алтарю какой‑нибудь предприимчивый мужчина, жаждущий заполучить мои владения. Когда появился Генрих, – а тогда я верила, что он меня любит, – ему уже принадлежали Нормандия и Анжу. Однако более богатые земли, Пуату и Аквитания, оставались моими. Разумеется, он был наследником престола Англии, и когда Стефан умер, власть досталась ему. Я не англичанка, но я полюбила Англию. Я родила Генриху восьмерых детей. Трое наших сыновей умерли. И потом… я объясняю не слишком понятно, верно? Элиза, из заточения меня выпустили всего один раз – когда Генрих вызвал меня в Нормандию. С условием, что я соглашусь отнять Аквитанию у Ричарда и отдать ее Джону после смерти молодого Генриха, когда Ричард станет наследником. Элиза, все эти земли Ричард отдал тебе так же, как отдал Монтуа Брайану, чтобы вы владели ими вместе. Эти земли не принадлежат ни тебе, ни Брайану, а вам обоим. Элиза, Ричард знает, как мы с Генрихом боролись за свои владения. Он не хочет, чтобы тебе пришлось вести борьбу. Брайан молод, смел и силен. Ты умна, ты знаешь, что значит быть хозяйкой. Если бы ты только…

Голос королевы стал печальным. Элиза поняла: Элеонора пытается избавить ее от испытаний, которые выпали на долю самой королевы, Элеонора хотела сделать ее счастливой. Просто она, Элиза, не понимала этого.

Элиза поцеловала тонкую руку Элеоноры.

– Иногда мне так хочется оказаться в Монтуа, – тихо произнесла она. – Временами здесь бывает так… холодно.

– О, ты представить себе не можешь, как я тосковала по Аквитании, когда впервые оказалась в Лондоне! – отозвалась Элеонора. – Как мне хотелось вернуться на солнечный юг! Но англичане… это удивительный народ. Я люблю их: англичане справедливы, они уважают закон. Элиза, Англия – это тихая гавань. Мы находимся на острове, вдали от материка, вдали от войн. Ричард гораздо хитрее, чем старый Луи. Нет, Луи был совсем не плох; правда, его воспитали монахом, а не мужем и не королем. Но я боюсь… если Ричард погибнет, Джон станет плохим королем. Он отдаст владения во Франции Филиппу. А у тебя, Элиза, останутся земли в Англии, на Корнуолле, и будут служить тебе, твоим детям и детям твоих детей. Держись за них покрепче.

– Непременно, Элеонора, – поклялась Элиза, тронутая сердечным признанием королевы. «Я постараюсь», – молча добавила она.

– Будь счастлива, детка, – тихо произнесла королева, целуя Элизу в лоб. – Я скажу Брайану, что посыльный не добрался до тебя, – задумчиво добавила она.

Королева не сказала, поверит ли этому Брайан. Обе женщины в ту ночь спали беспокойно, обе они размышляли, что стало с посыльным.

Элиза обрадовалась, узнав, что королева и ее свита намерены провести Рождество в ее доме. Вместе с ними ей не грозило одиночество. Дом сиял чистотой и уютом, и она наслаждалась тихими службами в церкви и праздничными обедами.

Утром в день отъезда королевы Элиза поняла, что только теперь испытала всю муку одиночества. Она хотела просить королеву взять ее с собой, но вспомнила, как внимательно Элеонора советовала ей следить за землями на Корнуолле. Ей придется остаться, придется умножать богатство дома и владений.

Элеоноре удалось сказать ей наедине несколько прощальных слов:

– Помни, Элиза – и прошу тебя, не сердись за эти слова, – ты должна быть верной Ричарду, но не заводить вражды с Джоном! Я боюсь за Ричарда: он может действовать так… необдуманно, а Джон такой злопамятный!

– Но где принц Джон? И где… Готфрид?

Элеонора улыбнулась:

– Оба покинули Англию. Готфрид… я позаботилась, чтобы он добился посвящения в высокий церковный сан. А Джон… оба поклялись Ричарду, что не переступят границ Англии в его отсутствие, так что ему незачем опасаться попыток завладеть короной со стороны своих братьев. Хотя, по‑моему, через несколько месяцев оба они вернутся под тем или иным предлогом. Не могу поверить, что Готфрид навсегда отказался от престола. А Джон ради власти готов перерезать глотку родному брату. Так что будь осторожна.

– Но что же будет с Англией?

– Судьба Англии тревожит меня сильнее всего. Ричард сделал канцлером норманна, человека по имени Лоншан. Я не доверяю ему, но… надо поскорее женить Ричарда!

На заснеженном дворе Элиза порывисто обняла Элеонору и пожелала счастья понурой Элис. Она долго махала вслед кавалькаде, пока та не скрылась из виду; затем Элиза вернулась в зал, над убранством которого так упорно трудилась… и ощутила страшный холод.

Брайан Стед неожиданно проснулся глубокой ночью в холодном поту. Огонь в камине давно потух, и в комнате было очень холодно.

Он видел ужасный сон.

Элиза была прямо перед ним, так близко, что он мог бы коснуться ее рукой. Она распустила волосы; ветер трепал их, окутывая тонкой золотой паутиной ее нагое, беломраморное тело. Она шла медленно и грациозно, с легкостью и изяществом кошки; ее полные груди манили, округлые белые бедра соблазнительно покачивались. Глаза Элизы вспыхивали, как драгоценные камни, она улыбалась и протягивала руки…

И проходила мимо, спеша в объятия любовника. Руки другого мужчины потянулись к ней, лаская шелковистую впадину талии, обхватывая упругие ягодицы, прижимая Элизу к себе…

Элиза изогнулась в чужих руках, чтобы взглянуть на Брайана, и ее глаза наполнились ликованием.

– Она родит Перси твоего ублюдка, а я принесу тебе ребенка Перси…

Сон длился невыносимо долго, и Брайан проснулся в мучительной агонии. Его тело вожделело женщину, но отнюдь не любую: он должен был овладеть колдуньей из своего сна, притом так, чтобы она была не в силах сдержать дрожь, чтобы не сомневалась, что принадлежит ему и только ему.

Чертова Гвинет!

Эта мысль была такой неожиданной и сильной, что Брайану показалось, будто он заговорил вслух. Он быстро обернулся, но Уилл Маршалл, спящий рядом, даже не пошевелился.

Уиллу снились добрые сны. Изабель ждала первого ребенка и ежедневно писала мужу. Брак принес Уиллу богатство и… счастье.

Брайан стиснул зубы. Если бы не Гвинет, он мог бы временами считать себя если не удовлетворенным, то хотя бы спокойным. Он считал, что Элиза наконец‑то примирилась с браком, до тех пор пока Гвинет не явилась с известием о своей беременности.

Брайан не был полностью уверен, что ребенок не от него, пока Гвинет не приехала в Лондон. Теперь же он не сомневался: отцом ребенка был Перси; но вместе с тем Брайан окончательно понял, что отцом ребенка Гвинет Элиза считает его.

Когда Элиза не приехала в Лондон, Брайан разозлился так, что не мог думать ни о чем другом. Гвинет настигла его в городском доме, бросилась в его объятия и с плачем объявила, что носит его ребенка. Она спрашивала, что им теперь делать.

Брайан уже был готов обнять ее, ибо прекрасное лицо Гвинет показалось ему измученным, едва она вошла в комнату.

Но когда она прижалась к его груди, Брайан похолодел. Он не понимал, что за игру ведет Гвинет, однако она явно пыталась одурачить его.

Он точно помнил, когда в последний раз был с ней в ночь перед прибытием Ричарда в предместья Лондона. Если бы в ту ночь она забеременела, то сейчас могла бы похвалиться куда более заметным животом. Неужели она считала мужчин неспособными к простейшей арифметике?

– Прикоснись ко мне, Брайан, – умоляла она, обхватив руками свой живот. – Почувствуй нашего ребенка! Нашего ребенка! От этой жадной потаскушки, которая вцепилась в тебя, ты никогда не дождешься детей!

– Твой муж – Перси, Гвинет. А эта, как ты ее называешь, «жадная потаскушка» – моя жена.

– Жена! Да она до сих пор презирает тебя! Она отказалась приехать к тебе! Разве ты обязан хранить ей верность? О Брайан, мы созданы друг для друга! Она хочет Перси, и я знаю, что он все еще мечтает о ней. Пусть останутся друг с другом.

Гвинет ничуть не изменилась – ее голос звучал по‑прежнему сладко, тело было таким же нежным. На мгновение Брайана охватило искушение повалить ее в постель и избавиться от мучительного голода и ярости.

Однако он устоял. Гвинет была уже не той женщиной, которую он когда‑то желал.

– Брайан, я так тебя люблю! – надрывно прошептала она.

– Когда мы встретились летом, ты казалась вполне довольной своим браком.

– Я считала тебя потерянным. Я думала, что смогу это вынести, но ошиблась.

– Гвинет, твой ребенок не от меня, – упрямо произнес он.

– От тебя, Брайан. Я знаю об этом… и Элиза тоже знает.

– Элиза?

– Я навещала ее, Брайан. Я была так испугана и хотела, чтобы ребенок родился благополучно, под твоей крышей.

– Гвинет! – неожиданно он грубо встряхнул ее. Она запрокинула голову и взглянула ему в глаза в притворном испуге. – Что ты сказала Элизе?

– Ничего… она просто обо всем догадалась.

Гвинет не успела порадоваться своей победе, ибо Брайан отодвинул ее в сторону и вышел из комнаты.

На следующий день они выехали из Лондона. Времени побывать на Корнуолле не нашлось.

Но теперь… теперь был уже февраль. Воины Ричарда ждали его прибытия со дня на день. Ричард и Филипп ни о чем не договорились, они не доверяли друг другу. Крестовый поход был не только не начат, но и постоянно откладывался.

Брайан поднялся и выглянул через узкое, похожее на бойницу окно нормандского замка. К северу отсюда лежал Ла‑Манш. По другую сторону Ла‑Манша – дом.

Его дом. Дом и жена. Она должна признать это, смириться, должна ждать только его одного.

Королева сказала ему, что Элиза не получала от него никаких вестей. Брайан не поверил этому. Он помнил, как Элиза бежала в ночь после коронации Ричарда, помнил, как она угрожала ему неверностью, когда ее вынудили признать его власть…

Крупный пот вновь выступил на его спине. Разбудить короля сейчас было невозможно, но утром…

– Черт побери, Брайан! Нет, я не разрешаю тебе вернуться домой! Как раз сейчас, когда мне нужна твоя помощь в переговорах с этой французской лисой Филиппом…

– Ваша милость, с вами остается Уилл Маршалл…

– Как бы хорош он ни был, мне не обойтись без твоей мудрости, Брайан Стед. Через три дня мы призовем нормандских владетелей оказать нам поддержку, и тебе понадобится собрать рыцарей…

– Тогда дайте мне эти три дня, повелитель!

– Зачем? Ты успеешь только съездить туда и обратно, может, пробыть дома несколько часов…

– Мне хватит, – настаивал Брайан.

Ричард развел мускулистыми руками в притворном отчаянии.

– Всего три дня, Брайан!

Брайан низко поклонился и вышел.

Он отправился в путь один, оставив Уота, своего оруженосца, прислуживать Уиллу Маршаллу. Уилл задумчиво поскреб в затылке, когда увидел, как Брайан седлает своего жеребца.

– Ты спятил, – заявил Уилл. – Ты едва успеешь добраться до Корнуолла, как тебе придется возвращаться.

– Знаю, – мрачно ответил Брайан, подбирая поводья и поворачивая коня. Он усмехнулся. – Да, я спятил, Уилл. И надеюсь, что пары часов будет достаточно, чтобы ко мне вернулся рассудок.

Уилл нахмурился.

– Брайан… может, Элеонора сказала правду. Может, твой посыльный не доехал до поместья. Не надо… – он прокашлялся, – сдержи свой гнев. Ты ничего не добьешься, если… накажешь ее за непослушание. Это только…

Брайан горько рассмеялся, удивляясь, какой властью над ним обладает Элиза, если он мчится в такую даль ради того, чтобы несколько часов провести рядом с ней.

– Уилл, уверяю тебя: меньше всего я собираюсь наказывать жену!

Ему предстояло пересечь Ла‑Манш и проскакать до Корнуолла за невероятно короткий срок.

На следующий вечер стражник с южной башни заметил одинокого всадника, во весь опор несущегося к поместью. Стражник побежал будить Алариха.

Аларих рассмотрел всадника.

– Надо ли будить леди Элизу? – тревожно спросил стражник.

Продолжая вглядываться в приближающуюся фигуру, Аларих задумчиво нахмурил бровь, а затем рассмеялся.

– Нет, не станем ее будить. Лорд Брайан будет здесь прежде, чем мы успеем сделать это!

Элиза устало погрузилась в сон. День выдался особенно холодным; бесконечные часы она провела в поисках лесного мха под снегом, а затем вываривала его в кипятке, готовя лекарство от кашля, которым часто страдали крестьяне, ослабевшие от холодов.

Элиза, Мэдди и Джинни работали до поздней ночи. Когда Элиза поднялась в спальню, она растрогалась, увидев, что Мишель уже приказал развести яркий огонь не только в камине, но и в очаге возле ванны. Элиза едва не заснула в воде, нелепо радуясь своей усталости, которая позволила ей ни о чем не думать, однако побоялась разом решить все свои затруднения, захлебнувшись во сне.

Выбравшись из ванны, она глубоко вдохнула чистый аромат масла, особенно приятный после удушливой вони кипящего снадобья. Элиза вытерлась, нехотя распутала волосы пальцами и упала в постель, забравшись под тяжелое меховое одеяло. Прежде чем ее голова коснулась подушки, она уже спала.

С тех пор прошло несколько часов. Сны закружили ее, как пухлые весенние облака: прекрасные сны, в которых Элиза любила и была любима.

Она проснулась внезапно, подскочила на кровати, однако тут же решила, что еще спит.

Потому что рядом стоял Брайан.

Крупные снежные хлопья виднелись на его темном шерстяном плаще, мерцали в полуночной черноте его волос. Пока он стоял у кровати, хлопья таяли на глазах. Элиза была не в силах поверить, что он действительно здесь, ведь она знала, что Брайан в Нормандии!

Стук закрывшейся двери окончательно разбудил ее, и глаза Элизы расширились от внезапной тревоги. Она застыла, словно покрытая снегом, как ветка дерева зимой. Она никогда еще не видела у Брайана такого взгляда, свирепого и решительного, но вместе с тем никогда не замечала в его сине‑черных глазах такого желания. Это игра тени и света, убеждала она себя, это зимний сон: и его взгляд, нежный и жаждущий, и сама высокая фигура воина…

Он думал о том, что наяву Элиза так же нежна, невинна и лукава, как колдунья из его снов. Услышав его шаги, Элиза замерла, стоя на коленях и закутавшись в одеяло, а затем, изумленная его неожиданным появлением, выпустила одеяло из рук. Золотые и медные пряди шуршащего шелка обвились в беспорядке вокруг ее груди, подчеркивая изумительную красоту тела. Темные кончики белоснежных грудей заострились и напряглись под золотом спутанных волос, и если бы ему понадобилось терпеть еще несколько минут, желание поразило бы его подобно солнечному удару. Ее глаза, зеленовато‑синие кристаллы, изумленно расширились, влажные губы приоткрылись, и, как он часто видел во сне, она медленно протянула руки.

Не к другому мужчине, а к нему.

С хриплым криком он бросился к ней. Одежда исчезла с его тела с поразительной легкостью, словно во сне, и он оказался рядом, сливаясь с ней в объятиях. Брайан вкладывал в свои объятия всю силу и нежность. Он невольно содрогнулся, когда она ответила на страстный поцелуй, нежно лаская языком его рот, запуская пальцы в его волосы, скользя руками по плечам, спине, ягодицам. Она была горячей и трепещущей, она двигалась медленно, страстно, шепча неразличимые, но пылкие слова. Руки Брайана жаждали обвить ее целиком, губы стремились поглотить ее губы. Их поцелуй стал яростным, стоны, напоминающие рыдания, вырвались из горла Элизы. Брайан приподнялся и вошел в нее, содрогаясь от силы головокружительного, невыносимого наслаждения. Казалось, их окружило пламя, разгораясь еще ярче, заглушая своим шумом зимний ветер.

Сколько раз он обнимал ее! Однако каждый раз чувствовал себя так, словно делал это впервые. Он взбирался на недосягаемые вершины блаженства, его душа парила высоко в небе, рядом с палящим солнцем, а тело разрывалось от наслаждения, о котором прежде Брайан и не подозревал. Она извивалась под ним, горячая, как падающая звезда; лето вокруг них вновь превращалось в зиму, но прекрасную зиму, наполненную хрупким очарованием прохладных, тонких хлопьев.

Он молчал, обнимая ее. Когда она хотела заговорить, он прижал палец к ее губам. Она свернулась клубком, вновь превратившись в лукавую и невинную плутовку, бесконечно таинственное создание. На время он был удовлетворен и начал засыпать.

Но время стало его врагом. Брайан внезапно проснулся, целуя видение из своих снов, возбуждая ее медленной пляской пальцев по коже. Пронзительный ветер дул за стенами дома, но никто не слушал его, в спальне сияло солнце.

Когда они вновь улеглись рядом, насытившиеся и удовлетворенные, она уже не пыталась говорить, только прижималась к его плечу.

Он позволил ей задремать, очарованный ее радостью. Даже в глубоком сне на ее губах играла лукавая улыбка, и, увидев ее, Брайан понял, что любит Элизу. Больше, чем дарованные ему титулы, земли, больше, чем саму жизнь.

Он поднялся и начал одеваться. Промокшие туника и плащ холодили тело. Он не сводил глаз с Элизы, отчаянно жалея о том, что должен уезжать. Она подложила руку под щеку. На пальце блеснул сапфир, и Брайан вздохнул, увидев его.

Он был глупцом. Он потерял свою душу, а она решила никогда не возвращать ее обратно. Она его никогда не простит. А ему придется возвращаться к королю…

Брайан не позволил себе поддаться этим мыслям. Эта ночь стала сном, паутиной волшебной сказки, ярким солнцем посреди заснеженной зимней красоты.

Он не хотел разрушать эту хрупкую красоту.

С любовью он взглянул ей в лицо, и его сердце затрепетало от радости, словно Элиза узнала об этом.

С мучительным стоном, идущим из самой души, Брайан повернулся и вышел.

Наступал рассвет.

Аларих ждал его внизу. Они быстро переговорили, управляющий торопливо приготовил завтрак из хлеба и холодного мяса, подогрел вино и проводил хозяина в путь.

Брайан помчался прочь – черный рыцарь на вороном жеребце, взметающем ослепительно‑белый снег.