Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава 17. Он слышал, как она повернулась, высвобождаясь из его рук, но не попытался остановить ее





 

Он слышал, как она повернулась, высвобождаясь из его рук, но не попытался остановить ее. Он слегка приоткрыл глаза, наблюдая за ней сквозь густые ресницы.

Наступал рассвет; золотисто‑малиновое солнце прогоняло серость умирающей ночи. Чистая вода ручья отражала его лучи, как тысячи сапфиров, приветствующих своим блеском новый день.

Брайан наблюдал, как Элиза сбросила обувь и тунику и, оставшись только в тонкой льняной рубашке, побрела к ручью. Она слегка вздохнула, ступив в ледяную воду, затем нагнулась, не боясь замочить одежду, зачерпнула ладонями воду и плеснула ее на лицо. Как по волшебству, в этот момент солнце засияло сильнее, касаясь ее волос, превращая их спутанные пряди в шелковую паутину из чистейшего золота и меди.

Постояв в воде, Элиза принялась распутывать волосы, отбрасывая их за спину. Концы волос касались воды. Элиза расчесала их пальцами и отпустила, словно надевая сотканный из солнечного света плащ, свидетельство ее красы и славы.

Брайан открыл глаза и приподнялся на локте, затаив дыхание. Элиза внезапно обернулась и уставилась на него испуганными, широко открытыми глазами: сейчас они были прозрачно‑голубыми, под цвет воды в ручье.

По ее лицу еще стекала вода. Льняная рубашка промокла, обрисовав высокие груди, плоский живот, округлости бедер. Внезапно Брайан улыбнулся, вспоминая о том, как легко удавалось ей выглядеть гордой и величественной. Она прирожденная герцогиня: умная, сдержанная, отчужденная. Прекрасная и недосягаемая.

А теперь, когда ее волосы были в беспорядке, сбегали по спине, лаская кожу; когда глаза Элизы были такими огромными, а юная фигура такой стройной, она выглядела, как…

Как волшебное существо из легенды. Как чудо, сотворенное для наслаждения и награды мужчине. Мелюзина, которая преследовала его душу и овладела ей…

Элизе не понравилось бы такое описание, сухо подумал Брайан, опомнившись.

Его улыбка начала угасать, хотя он не сводил глаз с Элизы. Утро выдалось холодным, Брайану же было жарко. Его ноги подрагивали, мускулы расслаблялись и напрягались, дыхание стало удивительно тяжелым и частым, обжигая легкие, как огнем! Желание было мучительным, оно терзало Брайана, подобно голоду, заставляло сжиматься и напрягаться даже теперь, когда он касался Элизы только взглядом.

«Будь терпеливым, – говорил ему Маршалл. – Будь добрым. Пусть она сама придет к тебе…»

Но Маршаллу не приходилось бороться с постоянным желанием, не получающим удовлетворения. Элиза – его жена. И она поклялась больше не убегать.

Брайан протянул руку ладонью вверх.

– Иди сюда, – негромко позвал он.

Элиза смутилась, а Брайан молча молился только о том, чтобы она не отвергла его. Гордость заставила бы его побороть Элизу, и в этой битве волшебству предстояло исчезнуть.

Он поднялся, не желая доводить дело до битвы. Он знал, что Элиза горда. Но он не мог забыть ее сдавленный крик тогда, когда он потерял терпение и швырнул ее на землю.

Он медленно подошел к ней, не замечая, что вода поднялась выше его сапог. Он непрестанно смотрел ей в глаза: только так он надеялся удержать ее, приказать оставаться на месте.

Она не убежала.

Она наблюдала, как приближается Брайан, поеживаясь от утренней прохлады.

Он остановился рядом. На обнаженных руках Элизы блестели капли, и Брайан стер их ладонями. Наконец отведя глаза, он проследил за движениями собственных пальцев, ласкающих нежную кожу ее рук и плеч.

Неужели она дрожит от холода? Или от его прикосновения?

Брайан вновь взглянул ей в глаза.

– Когда‑нибудь тебе придется прийти ко мне, это неизбежно, – уверенно произнес он.

Элиза не ответила, но не отвела глаза.

– Когда‑то я причинил тебе боль, – продолжал он, и в его голосе не слышалось мольбы о прощении. – Я сожалею об этом. Союз мужчины и женщины не должен быть мучительным, – он криво улыбнулся, – он может стать настоящим блаженством для них обоих.

В глазах Элизы промелькнуло столь явное сомнение, что он рассмеялся.

– Клянусь моим мечом, это правда, герцогиня!

Она тихо вздохнула, опуская ресницы.

– Я уже поняла, что бессмысленно бороться… с неизбежным.

По губам Брайана скользнула усмешка. Нет, она не собиралась бороться с ним, но и не смирилась. Ее слова были единственным подобием согласия, которого он надеялся добиться.

– Ты ранен, – с легким вздохом напомнила ему Элиза. – Должно быть, тебе больно.

– Это всего лишь царапина. Но мне в самом деле больно, и эта боль не имеет ничего общего с ничтожной раной. И к тому же, – пробормотал он, – смешно откладывать на завтра то, что все равно должно случиться…


Он провел пальцами по ее плечам, спуская рубашку все ниже. Она залилась румянцем, когда он обнажил ее груди с розовыми, затвердевшими от холода и волнения сосками. Рубашка свободно упала с ее бедер и закачалась на воде у ног Элизы.

Она была подобна рассвету, сочетанию пламени и бледных тонов, казалась чистой и невинной.

– Мне холодно, – тихо пожаловалась она, и Брайан понял, что ей неловко стоять перед ним обнаженной. Обняв ее, Брайан попытался скрыть вспыхнувшее в его глазах желание.

– Я согрею тебя, – пообещал он и прильнул к ее губам в горячем, жадном поцелуе.

Элиза мгновенно вспомнила поцелуй в церкви. Казалось, ее губы тают, раздвигаются, впуская его влажный, бархатистый язык…

Теперь она испытывала то же самое. Слабость и блаженство растекались по телу, груди напряглись. Ее возбуждало прикосновение жестких волос на груди Брайана. Грудь его была такой широкой… Элиза прижала к ней ладони – но не для того, чтобы оттолкнуть, а чтобы ощутить его кожу…

Он отступил, и Элизе показалось, что она сейчас упадет. Однако она не упала: Брайан протянул загорелую руку и коснулся ее полной груди. Элиза опустила ресницы, не в силах смотреть ему в глаза.

Ей вспомнился давний день у другого ручья. Она замерзла, но его руки словно жгли его. Огонь и вода, тепло и холод, и это прикосновение…

Оно обещало, что стоит Элизе шагнуть вперед, как ей откроется что‑то бесконечно дорогое и желанное.

Сколько времени она боролась с ним? С той черной ночи, когда они встретились. Даже тогда она уловила это обещание, но грезила о Перси, а теперь…

Теперь она не могла даже вызвать в памяти его образ. Его имя вызывало у нее смущение. Воспоминания о Перси стали смутными и обрывочными.

Послышался тихий стон, и Элиза изумилась, поняв, что это застонала она сама. Она шагнула к Брайану, положила голову ему на плечо и обвила руками его шею. Она запуталась в рубашке, плавающей вокруг ее ног, и чуть не упала, и даже не заметила, когда Брайан поднял ее на руки и вынес из воды. Закрыв глаза, Элиза прижалась к нему. Она была очарована красотой утра и нежностью его ласк. Ее словно окутал волшебный туман, и казалось, что если она погрузится в этот туман, блаженство, разливающееся по ее телу, станет еще сильнее, и тогда…

Ее рубашка упала на берег, и Элиза обнаружила, что лежит на одеяле, согретом за часы ночного сна. Она открыла глаза. Высоко над ней, меж дубовых листьев, проглядывало утреннее небо нежного, теплого малинового оттенка. Ветер играл листвой, бросая пятна света и тени на лицо Элизы, и она зажмурилась. Она слышала, как Брайан снимает тяжелые сапоги, чулки, ощутила, как он ложится рядом. Он лежал на боку, опершись на локоть и прижимаясь к ней обнаженным телом.

Его пальцы, невесомые и нежные, коснулись ее щеки, прошлись до подбородка. Затем он дотронулся до ее шеи, и Элиза страстно пожелала такого же ласкающего прикосновения к груди. Он прикасался к ней легкими движениями, еле заметными, как ветер. Элиза с трудом сдерживалась.

Беспечно и неторопливо эта паутина движений опутывала ее. Элиза ощутила его руки на груди… они коснулись талии и заставили ее резко вздохнуть, когда дотянулись до живота. Он прошептал, склонившись к ней:


– Тебе больно?

– Нет…

Брайан улыбнулся, видя, как ее губы произносят это слово. До этого момента он почти боялся дотронуться до нее. Лежа на одеяле, согнув в колене ногу, она изумляла непорочностью своей наготы, выглядела такой чистой и невинной, что прикосновение к ней он считал почти святотатством. Окруженная золотистым облаком волос, с пляшущими по телу солнечными зайчиками, она казалась недосягаемой лесной нимфой‑девственницей, небесным существом из неведомого Камелота.

Только сейчас он почувствовал себя насильником, а не в ту ночь, когда так беспечно овладел ею. Несмотря на тогдашнюю близость, эта женщина как‑то ускользнула от него, в каком‑то смысле сохранила свою невинность. Сегодня Брайан решил добиться большего. Он должен был получить ее целиком. Одержимость, возбуждавшая его с давно прошедшей ночи, не угасала: она росла, как грозовая туча, и он понимал, что не успокоится, пока не познает Элизу полностью и не сумеет удержать ее в руках.

Еле слышный шепот единственного слова преобразил ее. Красота не исчезла, как и совершенство невинности. Но ее губы слегка приоткрылись, она облизнула их кончиком языка, а упругие, высокие холмы ее белоснежных грудей стали приподниматься чаще, в такт дыханию. Он склонился над ней, пробуя на вкус долину между этими холмами, дразня плоть языком. Он провел влажную дорожку до соска, который приподнялся, уставившись в небо и дерзко розовея. Брайан почувствовал, как задрожала Элиза, и понял, что дрожит сам, впитывая сладость ее плоти, лаская ее языком и слегка прикусывая зубами, заставляя ее твердеть и напрягаться.

Тихое восклицание вырвалось из ее приоткрытых губ. Шепот, стон, плач – или, быть может, всего лишь ветер, охвативший его вихрем снаружи и изнутри. Его руки запутались в ее волосах, он просунул ладонь ей под голову, приподнимая ее. Он перекатился на спину, увлекая ее за собой и тихо постанывая, едва ощущая прикосновение шелковистой паутины – каждую ее нить, каждую прядь, ласкающую и обжигающую его кожу.

Она открыла глаза и взглянула на него, изумленная этим движением. Обняв рукой за шею, он привлек ее к себе, целуя в лоб, в кончик носа, в губы. Этот поцелуй был долгим и страстным. Левой рукой он поддерживал ее голову, правой плавными движениями проводил по спине, лаская прядями ее собственных волос, так очаровавших его. Он исследовал ее длинную гладкую спину, тонкую талию и упругие, нежные округлости ниже пояса. Затем он вновь перекатился, оказавшись сверху. Теперь его прикосновение уже не было медленным и невесомым. Он хотел ощутить ее, приглушить боль в ладонях нежностью ее женской плоти. Его руки стали грубыми и мозолистыми, но эту грубость он исцелял нежностью своих поцелуев, ласками губ и языка. Ему хотелось возбудить ее, и не только; он был очарован ее ароматом. Она представлялась ему солнечным лучом, яркой зеленью леса, а на вкус казалась слаще всего на свете.


Она уже не лежала неподвижно, она двигалась и изгибалась под его руками и губами. Эти движения еще сильнее возбудили его жажду. Он спустился ниже, желая узнать, примет ли она его. Она приоткрыла глаза, вздохнула и содрогнулась. Однако она не стала сопротивляться, и он с торжеством отведал на вкус ее потаенное местечко, зная, что отнял у нее всю волю и позволил полностью расцвести, этой красоте, настоящему дару природы.

Он приподнялся, засмеявшись в ответ на ее взгляд, но тут же опустился, едва на ее щеках вспыхнул румянец. Он вновь покрыл ее поцелуями, и она ощутила силу его страсти. Она не помнила, как вышло, что он оказался между ее бедер, а она обвила его ногами. Блаженство полностью затопило ее, оно жгло и ласкало. Эта чудесная агония причиняла ей боль, но она желала только, чтобы эта боль не кончалась. Она впилась пальцами в его плечи, трепеща от их твердости и силы. Она ответила на его поцелуй со страстью, которая также привела его в трепет; ей хотелось ощутить его на вкус, почувствовать в себе. Однако он лишь только дразнил ее, ласкал собой, но не входил, не помогал приглушить жгучее вожделение…

Она пробежала пальцами по его спине и остановилась там, где была повязка. Не прикасаясь к ней, она спустилась ниже, к ягодицам – они тоже были твердыми и мускулистыми. Она сжала их, и он наконец сделал решительный шаг. У нее вырвался вздох нестерпимого наслаждения.

Она ждала его, хотела, жаждала. Ему хотелось помедлить, убедиться, что она поняла, какой радости они могут достичь вдвоем. Но собственное желание, сдерживаемое так долго, вышло из его власти. Оно увлекло его в стремительный ритм, проникающие и колкие удары. Однако это было не важно, ибо она принимала его. Он уверился в этом, ощутив, как трепещут и поддаются под ним ее бедра. Ее приглушенные вскрики были чудеснейшей из мелодий; ее руки, скользящие по его телу, дарили наслаждение, равного которому он не знал.

Затем она напряглась, ее дрожь усилилась, пробегая по телу волнами. У нее вырвался почти изумленный крик, которые перешел в нежный стон. Он пролился, как горячее масло, издав хриплый возглас удовлетворения, и едва понял, что слышит собственный голос.

Она быстро свернулась клубком, повернувшись к нему спиной, но не отодвигаясь. Он лежал, глядя на листья, радуясь, что она отвернулась, ибо сейчас он не мог прогнать с лица усмешку подлинного удовольствия.

Элиза задрожала – ветер неожиданно стал прохладным. Она вновь увидела окружающий мир. Ветер помогал ей прийти в себя, однако Элизе не хотелось, чтобы он уносил чувство блаженства.

Таинственное обещание исполнилось. Чудо вызывало трепет: это было самым удивительным событием, какое когда‑либо происходило с Элизой. Она ощущала усталость, но в то же время такую силу и радость, о существовании которых даже не подозревала. Она упивалась ими, не боясь пресытиться. Он был ее вином, ее нектаром, великолепным и опьяняющим. Она позабыла о своей ненависти и досаде. Времена, когда он был отвратительным Брайаном Стедом, а она его подневольной невестой, канули в прошлое. Теперь она знала, что он прекрасен, настолько, насколько может быть прекрасен мужчина, что он всецело принадлежит ей, что им суждено наслаждаться, восхищаться и радоваться друг другу.

Но теперь она начинала испытывать сожаление. Волшебные цвета рассвета поблекли, превратившись в холодный, ясный блеск раннего утра. Ничего не изменилось; он по‑прежнему был испытанным воином короля, рыцарем, жаждущим битвы и уже удовлетворившим свою страсть к землям и богатству.

Однако приятным преимуществом для него явилось то, что он одновременно смог удовлетворить страсть к непокорной жене.

Она ошиблась, горько подумала Элиза. Кое‑что все‑таки изменилось. Больше она не могла назвать себя «подневольной» женой, не могла дольше бороться с ним, ибо предать ее могли так же легко, как и возжелать.

Но в глубине души она понимала, что эту досаду ей причиняла отнюдь не борьба чувств. Ей нравились новые ощущения, новые познания, это чувство обещания, которое так долго дразнило ее. Но то, что причиняло ей боль, так грубо прикасаясь к обнаженной душе, было ненавистью. Им придется отправиться на Корнуолл. Брайан решительно намерен взяться за дела. А потом ему предстоит уехать. Со сколькими женщинами он был так, как только что был с ней? Конечно, Гвинет всего одна из них. Гвинет, которая никогда не делала тайны из своих отношений с Брайаном, отношений, которые, по‑видимому, ни один из них не собирался прекращать…

Элиза закрыла глаза от внезапного отчаяния. Ей не хотелось думать о Гвинет и Брайане. О том, как они были вместе. Ей не хотелось ни с кем делить тайны, открывшиеся сегодня ей…

Она глотнула, заставляя себя открыть глаза. Она совсем не робкая простушка, она герцогиня и не потерпит, чтобы эта связь продолжалась прямо у нее на глазах. Будущее обещало ей только мрак и отчаяние, но ей предстоит пройти его день за днем, и она никогда не позволит Брайану узнать, что она чувствует. Если он считает ее упрямой и строптивой, то пусть узнает: она может стать еще строптивее.

Солнце начало обжигать его тело. Брайан лениво взялся за локон, лежащий на округлом бедре Элизы, и пощекотал им ее. Он надеялся, что так заставит ее обернуться, но затем ему на ум пришло иное.

– Элиза! – тихо позвал он. Она что‑то пробормотала в знак того, что слышит, и он задал вопрос, столько времени мучивший его: – Зачем ты украла кольцо Генриха и рассказала мне всю эту нелепую ложь?

Он ощутил, как напряглось ее тело. Затем она тихо рассмеялась, даже не пытаясь скрыть свою горечь.

– Разве тебе не известно, Стед, что истина сейчас не имеет ни малейшего значения?

– Тогда расскажи ее мне, – настаивал Брайан.

– Стед, – ответила она ему так глухо, что голос ее походил на шепот, – ты получил все: земли, титулы, состояние, даже меня – покорную и смирившуюся. Монтуа… когда‑то оно принадлежало мне, и ты отнял его. Но эти тайна… ты ее не получишь. Она моя, я намерена хранить ее и сохраню.

Несколько минут он молчал, лежа неподвижно. Затем Элиза услышала, как Брайан зашевелился. Она закрыла глаза, удивляясь, как она могла только что ощущать невообразимое блаженство и уже в следующую минуту разрываться от отчаяния. Она словно оцепенела. Она слышала, как Брайан одевается и идет к лошадям, однако не могла ни о чем подумать, пока он не вернулся и не дотронулся носком сапога до ее бедра. Глядя в его мрачные глаза, она сжалась, желая хотя бы спрятать свою наготу под покрывалом волос.

Он что‑то бросил на одеяло, и Элиза с удивлением и беспокойством проследила за падением этого предмета.

На одеяле лежало кольцо. Сапфировое кольцо Генриха.

– Ты дорого заплатила за него, – равнодушно заметил Брайан. – Можешь его носить.

– Но где… – начала она, однако Брайан перебил ее:

– Я обнаружил его в одном из твоих сундуков, прежде чем ты вернулась в Монтуа.

– Как ты посмел рыться в моих вещах!

Он беспечно пожал плечами.

– Мне казалось, я должен узнать о тебе побольше, поскольку я не ожидал приятных разговоров.

Элиза стиснула зубы и подняла на него сверкающие от ненависти глаза. Ее гнев закипал вновь. Как она могла позволить этому холодному, надменному, грубому вояке прикоснуться к себе! В этот момент ей захотелось провалиться сквозь землю от стыда: она не только позволила, но и сама поддалась ему!

– Надень кольцо, – повторил он.

– Я не могу носить его! – воскликнула Элиза. – Разве ты забыл? Есть люди, которые знают, что оно принадлежало Генриху.

Он невесело рассмеялся.

– Ты можешь его носить, Элиза. Когда ты так поспешно уехала из Лондона, мне пришлось рассказать Ричарду о нашей первой встрече. Наш король воспринял мой рассказ довольно странно: он долго молчал, это необычно для Ричарда. Затем он приказал мне отправиться за тобой, напомнив, конечно, что я должен буду вернуться к нему, и сказал нечто любопытное. Он объяснил мне, что ты должна носить это кольцо, а если кто‑нибудь спросит о нем, говорить, что это свадебный подарок Ричарда.

Она отвела глаза и взглянула на кольцо, потом подняла его и надела на палец.

– Одевайся, – велел Брайан. – Мы потеряли половину утра.

– Не по моей вине, – резко возразила Элиза. – А если ты так считаешь, то вынудил меня к этому ты.

Он перешагнул через нее и отправился седлать лошадей.

Элиза встала и нашла рубашку. Она была насквозь мокрой, но заменить ее Элизе было нечем. Вздохнув, она набросила рубашку и тунику. Грубая шерсть раздражала кожу, казалось, кожа стала особенно нежной и чувствительной.

Ей придется смириться с этим неудобством, горько решила Элиза. Ей придется научиться мириться со многим и каким‑то образом ухитриться сохранить свои достоинство и гордость.

Ее волосы страшно спутались. Она пыталась расчесать их пальцами и заплести в косу, но непослушные пряди ускользали от нее. Услышав, как сзади подошел Брайан, Элиза напряглась, но не стала противиться ему. В считанные минуты он укротил неуправляемую массу, и Элиза удивилась, откуда Брайан приобрел такую ловкость в обращении о женскими волосами.

– Выезжаем, – сказал он. – Когда будем подальше отсюда, остановимся поесть.

– Я не голодна, – безучастно ответила Элиза, забираясь в седло и окидывая Брайана холодным и выжидающим взглядом.

Они остановились у той хижины, откуда Элиза сбежала на жеребце Брайана, и она удивилась разнице своих чувств тогда и теперь. Тогда она предприняла последнюю, отчаянную попытку завоевать свободу и узнала, что брак не самое худшее из событий, которые могут с ней произойти. Теперь она смирилась.

Старуха, хозяйка хижины, подала им блюдо жареной зайчатины. Мясо оказалось жестким и жилистым, но оно было горячим, а Элиза внезапно обнаружила, что проголодалась. Задерживаться в хижине они не стали. Брайан заплатил старухе за еду и присмотр за вьючной лошадью, и они вновь двинулись в путь.

На ночлег они остановились на постоялом дворе у Ла‑Манша, в Балфлере. Им отвели маленькую, тесную комнатушку под крышей, но больше рассчитывать было не на что. Совершенно утомленная, Элиза упала на жесткий соломенный тюфяк. Она заснула, прежде чем Брайан задул единственную свечу. Когда она проснулась, Брайана не оказалось рядом, но вскоре он вернулся с известием, что устроил их дальнейшее путешествие.

В тот день Ла‑Манш был спокойным. Плавание заняло всего несколько часов. Брайан так торопился, что они нигде не остановились, а сразу помчались на северо‑восток. Следующую ночь они провели в поместном доме сэра Денхольма Эллиса. Сэру Денхольму было уже восемьдесят лет; он участвовал в крестовом походе вместе с Элеонорой Аквитанской когда та еще была королевой Франции, и на протяжении всего ужина развлекал путников рассказами о беспримерной отваге Элеоноры.

Поместье было небольшим, но содержалось в порядке, владельцу прислуживали умелые слуги. Элиза насладилась продолжительным купанием, промыла волосы от пыли и лесной земли.

– Хорошо, что вы приехали сюда, миледи, – заметила ей Матильда, молодая экономка сэра Денхольма. – Однако особой роскоши в первые дни не ждите.

– Зачем ты говоришь об этом? – удивилась Элиза. Матильда прищелкнула языком.

– Земли Корнуолла обширны и богаты, миледи, но… старый лорд умер слишком давно, а его управляющий – настоящий лентяй. Вас ждет не слишком теплый прием.

Погружаясь в горячую воду, Элиза задумалась над словами Матильды. Куда же они едут?

Она еще лежала в ванне, когда Брайан вошел в комнату, сразу наполнив ее своим присутствием. По‑видимому, он вымылся где‑то в другом месте, ибо был одет в свежую белую тунику… и более ни во что. Матильда покраснела, вскрикнула и поспешно вышла.

– Мы выедем пораньше, – сказал Брайан Элизе. Она слышала, как он сбросил тунику и забрался в большую постель, ждущую их. Элиза смутилась и притихла. Она вышла из ванны, закуталась в льняное полотенце, подвинула кресло к огню и принялась расчесывать волосы, одновременно просушивая их. Она так увлеклась своим занятием, что подпрыгнула, услышав голос Брайана:

– Ложись спать, Элиза!

Она послушалась, и когда он обнял ее, Элизе не захотелось отбиваться. Комната погружалась во мрак, по мере того как затухал огонь в камине, и в темноте Элиза поддалась искушению коснуться Брайана. Их любовь была еще слаще, однако потом, пока он еще прижимал Элизу к себе, она вновь испытала чувство отчаяния.

Сила его рук утешала Элизу. Было так хорошо лежать рядом, сплетясь телами. Элиза поняла, что без Брайана будет ощущать пустоту.

Миновала уже полночь, «час ведьм», когда Элиза и Брайан наконец добрались до Ферс‑Мэнор, своего поместья. Элиза подумала о том, что еще никогда в жизни так не уставала: они ехали с самого рассвета. Достигнув своих земель, Брайан решил остановиться, но Элиза, подстрекаемая желанием возразить, упрямо отказалась от отдыха. В сумерки начался дождь – мелкая, унылая изморось, и, подъезжая к дому, Элиза была так измучена, что уже не знала, плакать ей хочется или смеяться.

В просветах дождевых туч проглядывала полная луна. Дом поднимался из густого кустарника, подобно мрачному зверю, опустошенный и безжизненный. Это было каменное строение норманнов – наполовину замок, наполовину дом, и при дневном свете оно могло бы произвести приятное впечатление своими высокими арками и башнями, но сейчас дом казался унылым и непривлекательным, напоминая о временах более чем столетней давности, когда норманнам во главе с Вильгельмом Завоевателем удалось подавить сопротивление саксов.

Брайан еле слышно выругался. Он остановился у сторожки привратника, постучал, но никто не ответил на его стук. Вломившись в дверь, Брайан обнаружил, что в сторожке пусто. Он вышел к жене, с утомленным видом держащей поводья обоих коней.

– Поедем в большой дом, – кратко приказан он ей. Они ехали в молчании. Дорожка заросла сорняками. Дверь была открыта. Брайан вошел в дом, а Элиза устало прислонилась к стене. Наконец‑то она смогла укрыться от непрекращающейся измороси.

Лучина для растопки была сырой, как земля у дома, но Брайану наконец удалось развести огонь, и едкий дым наполнил зал.

Некогда это поместье имело величественный вид: зал был огромным, с искусно выложенным из камня камином. Но сейчас от прежнего великолепия уцелели только окна с витражами.

Большинство вещей, казалось, похищены или сломаны. Пол был донельзя загажен. Мебель не сохранилась: наверное, не растащили только камни, из которых был сложен дом.

Элиза расхохоталась. Она прошла по залу, оглядывая его и разводя руками.

– Уютный дом для прославленного воина, любимца короля Генриха, правой руки короля Ричарда – Брайана Стеда! Для эрла, герцога, могущественного лорда! И ради этого ты покинул Монтуа! Боже мой, да это просто смешно!

Если бы Брайан не почувствовал усталости в ее голосе, он мог бы ударить Элизу.

– Замолчи! – хрипло приказал он ей.

Он медленно поднялся, глядя на огонь и сдерживая подступающий гнев. Рана, целый день не тревожившая его, внезапно заныла. Он рассеянно заметил, что Элиза направилась к окну, выходящему в сад, в темноте кажущийся вполне ухоженным. Однако Брайан был уверен, что темнота скрывает только сорняки. Он ударил кулаком по каминной доске и пробормотал скорее себе, чем Элизе:

– Клянусь Святой Девой, эти лентяи поплатятся! Мне хватит времени разодрать на куски добрую дюжину! Они еще узнают, что значит злить меня!

Он почти забыл о присутствии Элизы, и удивился, когда она негромко и устало проговорила:

– Если ты и в самом деле поступишь так, то не добьешься ничего, разве что окажешься в окружении трупов вместо слуг. Ты воин, Стед, ты привык сражаться. Но ты не умеешь обращаться с нерадивыми слугами. Это не принесет тебе процветания, к которому ты так стремишься.

– Да? И что же делать, мадам?

– Сейчас – ничего, – ответила Элиза. – Лучше всего будет проспать остаток ночи. Утро поможет разобраться в этом хаосе.

Брайан положил руку на каминную доску. Она права. Что остается делать? Мчаться, как безумцу, в деревню, вытаскивать крестьян из постелей и не заслужить ничего, кроме вражды?

Он не знал, сколько времени прошло, прежде чем он поднял голову, намереваясь сказать, что принесет одеяла и сумки.

Она исчезла. Но, оглядевшись, Брайан заметил, что она уже принесла дорожные одеяла и расстелила их у огня. Элиза неуверенно подняла голову.

– Если ты позволишь осмотреть твою рану…

– С моей раной все в порядке. Ложись спать.

Она свернулась клубком у огня.

Брайан постоял, прислушиваясь к треску сырых поленьев. Наконец, выйдя на улицу, он обнаружил, что Элиза уже успела расседлать лошадей, спутать им ноги и отвести под навес. Навес протекал не больше, чем крыша самого дома. Седла и мешки стояли в самых сухих уголках.

Брайан внес мешки в дом. Порывшись в одном из них, он выудил мех с элем и осушил его, стоя у огня и задумчиво глядя на него.

 







Date: 2015-08-24; view: 256; Нарушение авторских прав



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.037 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию