Глава 7. Я на матраце, и мне не очень удобно

Я на матраце, и мне не очень удобно. Физически, я имею в виду. Недавно мне сделали операцию. Вероятно, швы еще не рассосались.

Зигфрид говорит: "Мы говорим о вашей работе, Боб".

Скучно. Но безопасно. Я отвечаю: "Я ненавидел свою работу. Да и кто бы не возненавидел пищевые шахты?"

‑ Но вы продолжали работать, Боб. Вы не пытались перейти куда‑то. Вы могли бы работать, например, на морских фермах. И вы не окончили школу.

‑ Хочешь сказать, что я застрял в дыре?

‑ Я ничего не хочу сказать, Боб. Я спрашиваю, что вы об этом думаете.

‑ Ну, наверно, ты прав. Я думал о переменах. Много думал, ‑ говорю я, вспоминая, как это было в самом начале с Сильвией. Я помню, как мы с ней сидели январским вечером в кокпите планера ‑ нам просто некуда больше было деться ‑ и говорили о будущем. Что мы будем делать. Как победим обстоятельства. Но, насколько я могу судить, в этом нет ничего интересного для Зигфрида. Я уже все рассказал Зигфриду о Сильвии, которая в конечном счете вышла замуж за акционера. Но мы расстались задолго до этого. ‑ Вероятно, ‑ говорю я, собираясь и пытаясь получить от сеанса хоть что‑нибудь за свои деньги, ‑ у меня что‑то вроде стремления к смерти.

‑ Я предпочел бы, чтобы вы не использовали психоаналитические термины, Боб.

‑ Ну, ты понимаешь, что я имею в виду. Я знал, что время проходит. Чем дольше я остаюсь в шахтах, тем труднее мне оттуда выбраться. Но все остальное выглядело не лучше. И были компенсации. Моя девушка Сильвия. Моя мать, пока она была жива. Было даже иногда забавно. Полеты на планерах. Над холмами прекрасно, с высоты даже Вайоминг не выглядит так уж плохо, а запах нефти почти не чувствуется.

‑ Вы упомянули свою подругу Сильвию. Вы с ней ладили?

Я колеблюсь, потирая живот. У меня в нем почти полметра новых внутренностей. Стоят они ужасно дорого, такие штуки, и иногда кажется, что прежний владелец требует их обратно. Интересно, кем он был. Или она. Как умер? И умер ли? Может, он до сих пор жив. Я слышал, что бедняки продают части самих себя. Хорошенькая девушка может продать грудь или ухо.

‑ Вы легко сближаетесь с девушками, Боб?

‑ Теперь да.

‑ Не теперь, Боб. Мне кажется, вы говорили, что в детстве легко сходились.

‑ Разве так бывает?

‑ Если я правильно понял ваш вопрос, Робби, вы спрашиваете, вспоминает ли кто‑нибудь детство, как абсолютно счастливое время. Конечно, ответ "нет". Но у некоторых людей впечатления детства отражаются на жизни сильнее, чем у остальных.

‑ Да. Оглядываясь назад, я думаю, что немного боялся своей возрастной группы ‑ прости, Зигфрид. Я хотел сказать, других детей. Все они были знакомы. У них находилось все время, что сказать друг другу. Тайны. Общие дела. Интересы. Я был одиноким ребенком.

‑ Вы были единственным ребенком, Робби?

‑ Ты это и так знаешь. Да. Может, в этом все дело. Мои родители работали. И не хотели, чтобы я играл возле шахт. Опасно. Там действительно опасно для детей. Можно пораниться у машин. Иногда отходы обваливаются и могут завалить. Случаются выбросы газа. Я оставался дома, смотрел телевизор, слушал кассеты. Ел. Я был толстым ребенком, Зигфрид. Любил все калорийное, с крахмалом, с сахаром. Меня баловали, покупали больше еды, чем мне было нужно.

| 507 ‑ IRRAY ЗРЕЛОСТЬ GOTO 26,830

| *М88 26,835

| 508 ‑ Может быть, именно 26,840

| Вы хотите, 26,845

| А вам вместо этого 26,850

| Кто‑то говорит, 26,855

| Чего вы хотите 26,860

| 511 ‑ XTERNALS a IF a GOTO.. 26,865

| 512 ‑ Может быть, Зигфрид, 26,870

| Старый жестяной божок, 26,875

| Но я чувствую, что 26,880

| Зрелость ‑ это смерть 26,885

Мне и сейчас нравится быть избалованным. Теперь у меня диета высшего класса ‑ не по питательности, но в тысячу раз дороже. Я ем настоящую икру. Часто. Ее привозят из аквариума в Галвестоне. У меня настоящее шампанское и масло... "Я помню, как лежу в кровати, ‑ говорю я. ‑ Кажется, я маленький, может, мне три года. У меня говорящий медведь. Я взял его с собой в постель, и он рассказывал мне сказки, а я совал ему в уши карандаш. Я его любил, Зигфрид".

Я замолкаю, и Зигфрид тут же берет приманку. "Почему вы плачете, Робби?"

‑ Не знаю! ‑ кричу я, слезы текут у меня по лицу, я смотрю на часы, вижу, как сквозь слезы дрожат зеленые цифры. ‑ Ox! ‑ говорю я обычным тоном, сажусь, слезы по‑прежнему текут по лицу, но фонтан уже иссяк. ‑ Мне пора, Зигфрид. У меня свидание. Ее зовут Таня. Красивая девушка. Хьюстонский симфонический. Она любит Мендельсона и розы, и я хочу подобрать несколько этих темно‑синих гибридов, которые подойдут к ее глазам.

‑ Роб, у нас осталось почти десять минут.

‑ В другой раз поговорим подольше. ‑ Я знаю, что он этого не может сделать, и торопливо добавляю:

‑ Можно мне воспользоваться твоей ванной? Мне очень нужно.

‑ Вы хотите избавиться от чувств испражнениями, Роб?

‑ О, не будь так умен. Я знаю, что говорю. Я знаю, это напоминает типичный заместительный механизм...

‑ Роб.

‑... ну, ладно, позже, я сбегаю. Мне честно нужно идти. В ванную, я хочу сказать. И в цветочный магазин. Таня ‑ особенная девушка. Красивая. Я не о сексе говорю, хотя это тоже здорово. Она может с... она может...

‑ Роб, что вы пытаетесь сказать? Я перевожу дыхание и умудряюсь сказать: "У нее прекрасно получается оральный секс".

‑ Роб?

Я узнаю этот тон. У Зигфрида большой набор интонаций, но некоторые я уже узнаю. Он считает, что напал на какой‑то след.

‑ Что?

‑ Боб, как вы это называете, когда женщина занимается с вами оральным сексом?

‑ Боже, Зигфрид, что это за глупость?

‑ Как вы называете, Боб?

‑ Ты это сам знаешь.

‑ Как называете, Боб?

‑ Ну, говорят, например, "Она меня ест".

‑ Другие выражения, Боб?

‑ Да множество! "Давать головку", например. Я думаю, что слышал тысячу названии.

‑ А какие еще, Боб?

Я настраивал себя на гнев и боль, и они неожиданно прорываются. "Не играй со мной в эти проклятые игры, Зигфрид! ‑ Внутренности у меня переворачивает, я боюсь испачкать брюки. Все равно что снова стал ребенком. ‑ Боже, Зигфрид! Ребенком я разговаривал со своим медведем. Теперь мне сорок пять лет, и я по‑прежнему разговариваю с глупой машиной, будто она живая!"

‑ Но ведь есть и другие названия, правда, Боб?

‑ Их тысячи! Какое тебе нужно?

‑ Я хочу, чтобы вы использовали выражение, которое хотели произнести и не смогли. Боб, пожалуйста, скажите его. Это выражение имеет для вас особый смысл, поэтому вы и не можете просто так произнести его.

Я съеживаюсь на матраце и плачу на этот раз по‑настоящему.

‑ Пожалуйста, скажите, Боб. Что это за слово?

‑ Будь ты проклят, Зигфрид! Спуститься! Вот оно. Спуститься, спуститься, спуститься!