Глава 27

О мой нежнейший демон!

Кто женщину поймет?

Шекспир

Дэвид все еще спал. Я пошла искать его, оставив обоих мужчин смотрящими вниз с утеса. Они перегнали фургон через шоссе на проселочную дорогу, развернули его носом к морю и включили фары. Марсден сказал, что не было и одного шанса из миллиона хоть кому‑то из троих остаться в живых, но мы не могли уехать, не убедившись в этом. С содроганием я оставила их и отправилась назад через деревья к Дэвиду. Забравшись на вершину каменной насыпи, я обнаружила, что прекрасно вижу дорогу при лунном свете. Подо мной среди четких мохнатых теней лежала лощина. Под выступом скалы среди листвы шевельнулось что‑то темное. Я торопливо сползла вниз и была встречена бесформенной тенью, повизгивающей и извивающейся с приглушенным восторгом.

– Роммель! – Опустившись на колени в пыль, я обняла его. – О, Роммель! Ведь я чуть не убила тебя, бедняжка!

Роммель одарил меня щедрым, хотя и мокрым прощением и побежал, повизгивая от возбуждения, к скале. Я последовала за ним.

Дэвид лежал, свернувшись клубком, накрытый пиджаком. Он выглядел очень юным и трогательным. Его темные ресницы были так похожи на отцовские, что меня охватило какое‑то особое чувство, не испытанное ранее. Я снова встала на колени возле него и коснулась его рук. Они были холодные. Я дотронулась до его щеки и ужаснулась, почувствовав влагу под пальцами, но немедленно Роммель, лихорадочно облизывая другую щеку, указал разгадку. Я оттолкнула пса.

– Было очень умно с твоей стороны найти Дэвида, – сказала я ему, – но подожди минутку, ладно?

Я прижала Дэвида к себе и стала растирать его холодны руки. Роммель, прижавшись дрожащим телом, с энтузиазмом наблюдал.

И вскоре темные ресницы дрогнули и поднялись. Он беспомощно уставился на меня, и его руки шевельнулись в моих.

– Привет, Дэвид, – сказала я.

Его расширившиеся глаза моргнули.

– Миссис… Селборн?

– Да. Как ты себя чувствуешь?

– Довольно мерзко. – Он осторожно повернул голову и удивленно посмотрел на залитую лунным светом насыпь с огромными соснами, вздымающимися за ней. – Где я?

– К востоку от Марселя. Но не волнуйся. Теперь все в порядке.

Он перевел взгляд на меня. Выражения в них я не могла понять. Он слегка отодвинулся от меня.

– Я припоминаю теперь… Марсель. Как я сюда попал? Тогда я поняла.

Я взяла его за руку.

– Дэвид, я говорю тебе, что все в порядке. Я не одна из них; ты можешь мне верить. Я последовала за тобой сюда… мы с Роммелем…

– Роммель?

Он повернулся и первый раз заметил пса, который, прижавшись животом к земле, дрожал от восторга каждой шерстинкой, ожидая, когда на него обратят внимание.

– Он нашел тебя сам, – сказала я. – Шел по следу.

– О Роммель! – сказал мальчик, заливаясь слезами, и зарылся головой в собачью шерсть, обняв своего друга за шею.

Я оставила его выплакать испуг, и одиночество, и недоверие, пока Роммель оказывал поддержку и утешал. Но вскоре рыдания сменились икотой, и голос сказал стойко из‑за головы пса:

– Меня зверски тошнит.

– Неудивительно, – заметила я. – Тебе это пойдет на пользу. Не обращай на меня внимания.

Спустя короткое время после неприятного антракта он вернулся назад и сел возле меня. Я набросила на него пиджак и прижала к себе. Хотела бы я знать, с чего начать рассказывать ему о Ричарде.

– Глотни‑ка вот это.

– Что это?

Это была фляжка Ричарда.

– Бренди.

– О! – Он явно был доволен. – Настоящее бренди? А‑а… ужасно!

– Знаю, но оно прекрасно, когда доберется немного глубже. Выпей еще немного.

– Нет, спасибо. Я чувствую себя хорошо, только очень есть хочется.

– Великие небеса!

– Что мы здесь делаем? – спросил он. – Что случилось? Я хочу знать.

– Все по порядку. Мы ждем здесь… транспорт уехал обратно в Марсель.

Он заговорил быстро, с тревогой:

– В Марсель? В тот магазин? Я не хочу!

– Не в тот магазин, – сказала я успокаивающе. – С этим покончено, С хозяином магазина разобрались. Ты можешь мне рассказать, что там случилось, или тебе неприятно об этом вспоминать?

– Я едва помню. Я принес браслет, он посмотрел на него, затем спросил, где я его взял. Он так странно на меня смотрел, что я подумал, уж не догадался ли он, что браслет краденый, и потому насочинял всякой лжи. Он мне вроде бы поверил и пригласил зайти в офис. Он подошел к комоду, я думал, за деньгами. Но когда он повернулся, в руках у него было полотенце или что‑то вроде. Я… я не помню, что случилось потом.

– Хлороформ, думаю.

Запах все еще чувствовался, едва уловимый, сладкий и ужасный. Наверное, Крамер сразу узнал Дэвида. Возможно, Лоран позвонила ему, как только заметила отсутствие мальчика, и рассказала о браслете. Мои руки крепче сжались вокруг Дэвида.

– Господи, что заставило тебя выбрать именно этот магазин из всех магазинов Франции?

– У меня не было денег, – сказал Дэвид, – и я смог найти только этот проклятый браслет. Я думал, Марсель – единственное место в окрестностях, где можно продать подобную вещь и тебе не будут задавать вопросов. Поэтому я отправился туда на попутных машинах. Это заняло вечность. Я носил браслет в два или три магазина, но его не хотели покупать. В конце концов один парень посоветовал мне заглянуть в тот магазин. Он сказал, что хозяин специалист по серебру и, возможно, возьмет вещь.

Он слегка вздрогнул и уткнулся головой мне в плечо.

– Что же ты собирался делать, получив деньги?

– Поесть.

Ответ был быстрым и эмоциональным.

Я взглянула на него.

– Бедняжка! Ты хочешь сказать, что ничего не ел весь день?

– У меня был только ленч с водителями грузовиков, и все.

– Боже мой! У меня в сумке был шоколад, но я потеряла ее. Могу утешить тебя только тем, что если бы тебя усыпили хлороформом с полным желудком, то тошнило бы гораздо сильнее. Ничего, скоро перекусишь. – Я подняла голаву, прислушиваясь, но ни один звук, кроме вздохов сосен, не доносился. – А что ты собирался делать после еды, Дэвид?

– Я хотел вернуться в Ним и поискать папу.

Я вздрогнула.

– Поискать твоего отца?

Он стыдливо взглянул на меня.

– Да. Когда вы уехали из отеля, я решил отправиться за ним.

– Не понимаю.

– В тот день в Ниме – помните? – когда мы убежали от моего отца и я сказал, что боюсь его… Это была неправда. Я начала пересматривать свои идеи заново.

– На самом деле ты никогда не считал его сумасшедшим? Ты никогда не боялся его?

Дэвид ответил презрительно:

– Конечно, нет. Бояться его? Никогда, пока жив, не буду его бояться!

Я сказала беспомощно:

– Тогда, ради Бога, объясни! Я не могу разобраться. Ты говорил, что не хочешь встречаться с ним; сказал, что это вопрос жизни и смерти; выглядел перепуганным. И что все это значило?

– Я боялся, – ответил он серьезно, – ужасно боялся, но за него, а не его. Я попробую рассказать… Можно мне начать с начала?

– Конечно.

Он начал рассказывать чистым тихим голосом, лишенным каких‑либо эмоций. Странно было слушать ту же самую страшную историю ночного убийства и предательства из уст ребенка. Она отличалась от изложения Ричарда только точкой зрения.

–…И когда я услышал, что его освободили, то понял, что он поедет в Дипинг. Но он не приехал. Я ждал и ждал, а потом из полиции позвонили миссис Хатчинз – нашей экономке – и сообщили, что папа попал в автомобильную аварию и сильно ранен. Они сказали, что его отправили в больницу. Конечно, я хотел поехать навестить его, но мне сказали, он без сознания и надо подождать с визитом. Потом, довольно поздно, приехала она.

Его голос не изменился, но меня вдруг потрясла холодная ненависть, прозвучавшая в нем. Когда Дэвид продолжил, я начала понимать, что его история ужаснее, чем у Ричарда.

– Она вошла ко мне в комнату. Я не спал, конечно. Она сказала, что была в госпитале, а затем очень, очень осторожно сообщила, что папа умер. Что вы на это скажете?

– Ничего. Продолжай. Она сообщила тебе, что твой отец мертв?

– Да. И добавила, что ехать в госпиталь бесполезно, я не смогу его увидеть – он слишком сильно обгорел. Конечно, – сказал Дэвид, уткнувшись лицом куда‑то возле правого уха Роммеля, – я тогда еще довольно плохо соображал. Мне не хотелось уезжать с ней, но я не мог и оставаться в Дипинге, и, в любом случае, что я мог сделать? Папа умер, она – моя мачеха, и я верил, что должен подчиняться ей. Немногое можно сделать, если ты только мальчик. Тогда я еще не привык обдумывать происходящее сам. Теперь научился.

– Знаю, – сказала я горько. Дэвид продолжил:

– Она наняла квартиру возле Буа, и мы там поселились. Относилась она ко мне довольно хорошо, но я был так несчастен, что ни на что не обращал внимания. Я просто слонялся по окрестностям. Однажды я нашел в Буа Роммеля с привязанной к хвосту консервной банкой. После этого стало лучше.

Я спросила мрачно:

– Что же случилось потом?

– Примерно три недели назад она сообщила, что папа жив.

– Господи, как ей удалось объяснить ложь о его смерти?

– Она сказала, что сделала это ради меня. – Серые глаза встретились на секунду с моими, их взгляд ничего не выражал. – Она добавила, что, по словам врачей и полиции, папа пытался совершить самоубийство.

– Дэвид!

– Да. Она подозревала, что он совершил это ужасное убийство и оно терзало его. О, – сказал Дэвид с широким жестом, – она щадила меня как могла. Она сказала, что последнее время он вел себя все чуднее и чуднее и что он, наверное, убил дядю Тони и ударил меня – в момент затмения, провала памяти. Она предписала это… есть такое слово?

– Приписала.

– Она приписала это его ужасным испытаниям на войне. Почему вы смеетесь?

– В этом есть своя ирония, – ответила я, – но это не имеет значения.

– Ну, – продолжил Дэвид, – такова была ее история. Он был болен, опасен, потому она удалила меня из беспокойной зоны.

– Ты ей поверил?

– Нет. Я знал, что он не сумасшедший, что он не убивал дядю Тони и что ударил меня точно не он. Я был уверен, что он не собирался разбивать машину и совершать самоубийство, потому что, выйдя из здания суда, он позвонил мне из Лондона и сказал, что едет прямо в Дипинг.

– Ты ей это сообщил?

– Нет. Не могу объяснить, миссис Селборн, но я начал все сильнее чувствовать, что мне следует держать свои мысли при себе. Было что‑то такое… ну, что‑то странное и неправильное во всем этом деле. То, что она говорила, как иногда на меня смотрела… и то, что она увезла меня с собой, хотя я точно знал, что она меня не любит… О! Многое казалось странным. И теперь все эти разговоры о папе: я уверен, она тоже не думала, что он сошел с ума. И, конечно, ничто не могло извинить ее ложь о его смерти. – Он замолчал.

– Почему же ты не написал отцу?

– Я в первую очередь об этом подумал. Но тут была загвоздка, миссис Селборн. В квартире внизу жили два парня – она сказала, ее кузены, – и они все время проводили с нами. У меня не было ни одной минуты для себя. Я не мог написать письмо без их ведома, и они прочли бы его. Более того, она хотела, чтобы я написал отцу, и это заставило меня задуматься.

– Она хотела, чтобы ты попросил его приехать и встретиться с тобой?

– Точно. – Его голос был приятным эхом голоса Ричарда. – Она сказала, что не может позволить мне вернуться в Англию, пока не увидит, в каком он состоянии, и предложила написать и пригласить его во Францию. Но она прочла бы письмо; мне не удалось бы рассказать ему о положении дел и спросить, что на самом деле с ним случилось. Она снова и снова возвращалась к письму с приглашением от меня, и это было так странно, что я заподозрил неладное и отказался. Я притворился, что поверил ее рассказу о его сумасшествии и боюсь встречаться с ним. – Он издал сухой смешок. – Черт! Она была в ярости, попав в собственную ловушку. Так можно сказать?

– Скорее, подорвавшись на собственной мине. Оставим это. Я поняла. Ты знаешь, в конце концов она написала ему сама.

Он бросил на меня еще один взгляд:

– Да, я знаю. Я позвонил ему однажды вечером.

– Ты звонил? Но…

– Его не было дома. Я… я был очень разочарован. Мне удалось вечером пробраться вниз и позвонить из квартиры кузенов, пока они были с ней. Ответила миссис Хатчинз. Она сказала, что этим утром папа получил письмо с парижским штемпелем и немедленно уехал. Я спросил, как он, и она сказала, что с ним все в порядке, но он ужасно волнуется, и вообще он только что из больницы… Кузены застукали меня по пути наверх от телефона. Я придумал какую‑то ложь, но они не поверили, и после этого случая мне уже не удавалось улизнуть одному. На следующее утро мы все отправились в Лион, а потом сюда, на юг. Я ломал над этим голову, пока не решил, что они хотят заманить папу сюда вместо Парижа. И мог только предполагать, что это все, как‑то связано с убийством и они замышляют недоброе.

– Ловушка, – сказала я, – с тобой в качестве приманки.

– Точно, – согласился он. – Поэтому я не собирался связываться с папой, чтобы не завлечь его сюда. Сначала я хотел убедиться, что это бесполезно. Как ни странно, в Монтелимаре кузены нас покинули, а когда мы приехали в Авиньон, она разрешила мне гулять одному…

– Нет, ты был не один, – сказала я, вспоминая Пауля Вери. – На пост заступил другой. Тебя все время сопровождали.

– В самом деле? Значит, я был прав, бежав из Нима?

– Скорее всего.

Он медленно заговорил, неосознанно, как эхо, отражая недоумение своего отца:

– Это ужасно, не знать, что делать… не знать, враги вокруг тебя или просто обычные люди. Словно все,–он содрогнулся, – перевернулось с ног на голову. Он снова вздрогнул.

– Теперь все кончилось, – заявила я твердо. – Если тебе холодно, залезай под мой жакет снова.

– Да нет, не холодно. Я только хочу знать, что произошло и откуда вы все это узнали. Послушайте, мы действительно должны здесь оставаться, миссис Селборн? Этот транспорт, о котором вы говорили…

– Он уже здесь, – прервала я его, вставая.

Я расслышала шаги человека, карабкающегося на насыпь с той стороны. Дэвид вскочил, слегка испуганный, а Роммель ощетинился.

– Кто?..

Ричард спустился вниз по склону и стоял, залитый лунным светом, глядя на сына. Поколебавшись секунду, он протянул руку.

Промчавшись мимо меня, Дэвид устремился вперед, как стрела в мишень. Руки отца сомкнулись вокруг него, и темные головы соприкоснулись.

Я быстро прошла мимо них, и Марсден протянул сверху руку, помогая мне взобраться на насыпь.

Я взглянула на него вопросительно.

Он покачал головой.

– Никаких признаков, – сказал он тихо.

Мы пошли через деревья по направлению к дороге, где фургон стоял в ожидании, развернутый носом к Марселю.

Date: 2015-08-24; view: 401; Нарушение авторских прав