Глава 4. Внизу, под крыльями учебно‑боевой спарки Су‑37, проносилась черно‑белая заснеженная февральская Сибирь

Внизу, под крыльями учебно‑боевой спарки Су‑37, проносилась черно‑белая заснеженная февральская Сибирь.

Саша Мельников сидел в переднем кресле, а самолетом управлял сидевший позади него командующий пятой воздушной армией генерал Затонов.

– Ноль первый, я «Тюмень», ноль первый, ответь «Тюмени», – послышалось в наушниках.

– Я ноль первый, я ноль первый, слышу тебя, «Тюмень», – в наушниках уверенно звучал командирский бас генерала Затонова.

– Переходите на связь с вышкой «Урал сорок семь», седьмой канал, переходите на связь с вышкой «Урал сорок семь», седьмой канал.

– Добро, «Тюмень», перехожу на связь с «Урал сорок семь», седьмой канал.

Генерал переключил канал связи и своим уверенно‑рокочущим басом почти пропел:

– «Урал сорок семь», я ноль‑один, как слышишь меня?

– Ноль первый, я «Урал сорок семь», слышу вас хорошо, – ответил КДП.

– «Урал сорок семь», я ноль первый, подтвердите «1001», подтвердите «1001», – рокотал Затонов.

Саше доводилось много общаться с летчиками, и он уже знал, что подтверждение кодом «1001» означало, что вышка видит их на своем локаторе.

– Ноль первый, я «Урал сорок семь», «1001» подтверждаю. Курс в расчетную 160 градусов, по давлению аэродрома 763, занимайте 2700.

– «Урал сорок семь», я ноль первый, вас понял, в расчетную с курсом 160, занимаю 2700 по давлению 763.

Саша понял, что командир сейчас будет заходить на посадку и предложенный ему эшелон 2700 метров выверит, подстроив бортовой высотомер по атмосферному давлению принимающего их аэродрома.

Саша тоже мог видеть проекции на ИЛС – на индикаторе лобового стекла.

Вертикальная линия показывала точность захода на полосу по курсу, а горизонтальная линия показывала точность снижения по глиссаде. Пересечение же двух линий в пределах центрального кружка ИЛС свидетельствовало о нахождении самолета в равносигнальных зонах курсового и глиссадного радиомаяков с точностью до трех метров…

«Я, наверное, смог бы и сам», – подумал Саша, глядя на движения ручки управления, качающейся то немного влево и вправо, то немного взад и вперед. Это генерал Затонов то клал машину в небольшой крен, то задирал, то опускал ей нос.

А вот ручка управления двигателем ушла немного назад, это Затонов уменьшил обороты.

А вот мягко утопилась левая педаль, и земля под самолетом повернулась вправо.

За час полета Саша уже кое в чем успел разобраться.

Наклоном ручки машина кладется на крыло, и чтобы повернуть, необходимо взять ручку чуть на себя и отдать педаль.

Скользить по воздуху, поворачивать – надо опираясь на этот самый воздух. Поэтому в авиации, в отличие от автогонок, есть понятие крена и виража. Поворот машины обязательно сопровождается синхронным ее наклоном.

Ручку вбок и на себя, а педаль от себя. Ручку вбок и на себя, а педаль от себя…

– Ноль первый, я «Урал сорок семь», ноль первый, я «Урал сорок семь». На полосе ветер встречный, пятнадцать, на полосе ветер встречный, пятнадцать.

– «Урал сорок семь», я ноль первый, понял тебя, ветер встречный, пятнадцать, вижу огни полосы, вижу огни полосы.

Теперь посадочную полосу бетона видел и Саша.

Вон она…

А без приборов да без наведения с КДП, с командно‑диспетчерского пункта, даже сам Затонов ее не увидал бы на такой скорости.

Кругом белые снега, да и полоса тоже – белая‑белая…

Белое на белом.

Машину тряхнуло.

И сразу перегрузка бросила Сашу вперед, заставив его повиснуть на пристяжных ремнях.

Это вышел тормозной парашют, и Затонов нажал на тормоза…

«Сушка» встала посреди поля.

До едва различимой в белесой пелене вышки не доехали метров триста.

Затонов отщелкнул замки фонаря кабины, и послушное гидравлике остекление единым для спарки блоком поднялось под сорок пять градусов.

Саша поднял забрало шлема, снял кислородную маску, вдохнул морозной сибирской свежести.

К ним по полосе уже мчался дежурный уазик.

– Ну, счастливо тебе, Саша, – сказал Затонов.

– Спасибо, командир, – ответил Саша, – авось еще встретимся.

– Старцеву привет мой передавай.

– Передам…

* * *

Едва сняв в дежурке противоперегрузочный комбинезон, едва переодевшись в заботливо приготовленный местными ребятами камуфляж с майорскими погонами, причем именно по Сашиному росту и размеру, что он с благодарностью отметил про себя, едва выпив чашку горячего какао, что подала ему красивая девушка в форме сержанта российских ВВС, Мельников попал в объятия Цугаринова.

– Где ты пропадал, черт! – приговаривал Цугаринов, уминая Сашины спину и плечи.

– Я Катьку свою искал, товарищ полковник, – ответил Саша, тоже похлопывая Цугаринова по плечам и по спине.

– Дурак ты, Сашка, дурак, – немного отстраняясь, сказал Цугаринов с улыбкой, – мы же команда, поэтому все, даже поиски родной жены, должно вестись только в команде, а ты? Эх, дурак!

Цугаринов с укоризной поглядел на Мельникова.

– А ты занялся индивидуальным сыском! В таком‑то катаклизме! Старцев без тебя тут совсем как без рук! И чего стоило мне тебя найти! Не стыдно?

– Стыдно, товарищ полковник, стыдно, – покорно кивнул Мельников.

– Ты старику не ври, а бей на эмоции, – посоветовал Цугаринов, когда уже сели в машину и та по пустынной бетонке помчала их в сторону секретного портала. – Старик тебя любит и простит, а ведь невыход спецагента на связь в момент дня «Д» и часа «Ч» – это больше, чем преступление, понимаешь?

– Понимаю, – кивнул Саша, – могут и расстрелять.

– А на кой хрен ты нам нужен расстрелянный? – хмыкнул Цугаринов. – Ты нам нужен живой и злой на Ходжахмета.

– Так это Ходжахмет за всем этим стоит? – спросил Саша. – Тот самый Володя Ходяков, что с нашим стариком в Афгане начинал?

– Именно, дорогой мой, – кивнул Цугаринов, – в том‑то и пикантность ситуации, что старик, командующий Резервной ставкой Президента, знает своего противника лично.

– Да! Это вам не Усама бен Ладен! – хмыкнул Саша. – Ходжахмета мы еще по Чечне и помним, и знаем, и личные счеты с ним имеем.

– И более того, – сделав очень серьезное лицо, каким‑то не своим голосом сказал Цугаринов, – и более того, Саша, теперь личные счеты с Ходжаевым есть и у тебя.

Саша удивленно вскинул брови.

– Старик велел мне передать тебе, что Катюша твоя у Ходжаева.

– Что? – вскрикнул Саша, и лицо его мгновенно исказилось. – Что ты сказал?

– По нашим совершенно точным данным, Катюша твоя жива‑здорова и является личной пленницей и собственностью господина главного террориста, он ее только что вместе с сотней других красивых невольниц приобрел для своего дома в Эр‑Рийяде, приобрел на Интернет‑аукционе, на знаменитом андижанском торжище рабынь.

У Саши ком подкатил к горлу.

– Мне поручено тебе это передать, Саша, – сказал Цугаринов, – мы сочувствуем тебе, Катюша в положении, мы в курсе. Мы понимаем, каково тебе…

В портал въезжали молча.

Бетонка притиралась здесь к скале, и алюминиевые будки с охранниками, выкрашенные в коричнево‑белые полоски, почти сливались с каменной стеной, также почирканной снежно‑белыми вертикальными полосками.

Вышедший к ним начальник КТП заглянул внутрь уазика, увидев Цугаринова, молча кивнул и сделал шаг назад.

Шофер включил первую, и машина поехала мордой прямо в скалу…

Но вот часть каменной стены внезапно сдвинулась в сторону, открыв черное пространство входа в самый секретный мир… Туда, где теперь сосредоточилась надежда России.

Уазик въехал в тоннель и, гулко шурша шинами по бетону, помчался по выложенной тюбингами трубе – такой знакомой для пассажиров московского и питерского метро трубе перегонного тоннеля, как будто следующей станцией сейчас объявят «Автово» или «Краснопресненскую».

* * *

Лифт опустил их на шестой горизонт.

– Старика не обижай и вообще держи хвост пистолетом, – хлопнув Сашу по спине, напутствовал его Цугаринов.

Прошли по коридору.

Охрана, узнавая Цугаринова в лицо, всюду пропускала их.

Дверь без таблички и без номера – стальная дверь, каких в этом коридоре не менее полусотни…

Цугаринов открыл ее перед Сашей и молча пропустил первым внутрь.

– Здравствуй, Мельников, – Старцев поднялся со стула и, протянув Саше руку, сделал шаг ему навстречу.

– Здравия желаю, товарищ генерал, – ответил Саша.

Сашино лицо, несмотря на напутствия Цугаринова, было напряжено…

Расстрельное дело – в час «Ч» не выйти на связь и заняться личными делами.

– Ну что, пропащий! – добродушно крякнул Старцев, обнимая Мельникова. – Родину позади жены поставил?

– Простите, товарищ генерал, – смущенно отводя глаза, сказал Мельников.

– Бог простит, – назидательно заключил Старцев. – Ты, дурачина, в том неправ, что Родину и жену разделил в своей голове, а эти два понятия должны быть для бойца нераздельными, понял?

– Понял, товарищ генерал, – кивнул Саша, сглатывая слюну.

– Ни хрена ты еще не понял, – махнул рукой Старцев, – только в команде ты можешь победить, а ты волком‑одиночкой хотел, эх ты!

* * *

Старцев нажал на «пуск», и изображение ожило.

Булыгин‑Мостовой выглядел вальяжным, довольным собою умным модником.

Баринов про Булыгина‑Мостового как‑то сказал: dedicated follower of fashion[4].

Хотя сам Булыгин‑Мостовой про Баринова не единожды говорил, что тот – пижон.

Теперь они сидели в студии, как те самые голубки, и, довольные собою, своими умами и мыслями, ворковали.

– Но вернемся к нашим баранам, – сказал с экрана Булыгин‑Мостовой, – арабы как представители восточной культуры лишены ощущения времени. В их представлении достойная мужчины деятельность – это торговля или выполнение каких‑то менеджментских функций. Работа на производстве для араба постыдна и связана с внутренними страданиями. Мужчина, в их понимании, не должен работать на производстве, он должен руководить, торговать, быть полицейским или военным – то есть представлять власть. И вот из числа тех, кто в первое время был вынужден работать на конвейере, выделился слой менеджеров и своей элиты, которая выполняет природные функции, – руководит и торгует.

– Да, важный момент! – согласился Баринов. – Это означает, что в цивилизации араб только потребитель ее благ, но не производитель, а это значит…

– А это значит, – кивнул Булыгин‑Мостовой, – что, завоевав Европу, они не смогут поддержать того райского состояния цивилизации, того Парижа и того Лондона, благами которых они так любят пользоваться.

– Да, – радостно подхватил Баринов, – араб должен только пользоваться. Настоящий мужчина себя работой не утруждает. Работать должна женщина, а он должен быть начальником. И если количественный порог присутствия мусульман в Европе будет перейден, то экономика Европы просто рухнет, потому что с проникновением мусульман в менеджмент начнется коррупция еще хуже, чем в Киргизии, Азербайджане и так далее. Представьте себе, если переселить азербайджанскую элиту в Москву, что будет? Коррупция усилится в десятки раз, и все закончится резней. И рано или поздно Европа превратится в какие‑то Марокко или Ливию.

– Вы правы, – согласился Булыгин‑Мостовой, – как писал Шпенглер в «Закате Европы», будут какие‑то феллахи и все вернется на какой‑то первобытный уровень. Все местные народы будут истреблены или выродятся.

– Да, – перебил собеседника Баринов, – арабы, захватив Европу, не смогут сохранить ее в том блеске, в который ее привели трудолюбивые европейцы. Существует иллюзия, будто Рим с приходом варваров передал им, варварам, высокую культуру… Будто цивилизация сохранилась с заменой римлян варварами. Будто работали акведуки и водопроводы, сохранилась письменность, и так далее. Все это чушь. В Италии до Аттилы было 25 миллионов человек. С приходом варваров, несмотря на гигантский приток населения, оно сократилось до… пяти миллионов человек. В самом Риме до прихода варваров было два миллиона, а осталось… четыре тысячи. И Рим превратился в большую деревню, где паслись козы, потому как некому стало следить за городским хозяйством. Был утерян секрет организации жизни в большом мегаполисе.

Как так? Зачем мне заботиться о городском хозяйстве? Я пришел сюда, чтобы пользоваться.

С одной стороны, араб презирает европейца. Потому как европеец – это презренный алкоголик, который не заботится о семье, семья у европейца разваливается, он еще и атеист, который верит только в силу денег… Мусульманин его презирает, потому как государство европейца основано не на социально‑религиозной базе, а на экономической. Европеец – это презренный жалкий ублюдок, которого надо истребить. Он не соблюдает ни одного из тех правил, которые предписываются исламом. А с другой стороны, этот европеец технологически его, мусульманина, обошел. С одной стороны, он его презирает, а с другой стороны, он ему завидует. Как же так, у этого ничтожного алкоголика такая роскошная машина, а у меня, правоверного мусульманина, ее нет. И поскольку сам он ее произвести или заработать не может, он эту машину рано или поздно отнимет. Потому что он знает, что неверного можно убить. И Аллах за это не накажет.

И процесс отнимания у идеологически ослабевшего рано или поздно обязательно произойдет. Поэтому, если алжирцы оккупируют Францию, им надо будет содержать определенный процент работоспособных французов для поддержания Парижа в том состоянии, в котором они смогут пользоваться его благами. Иначе Елисейские поля превратятся в вонючий восточный базар. А Сена – в сточную канаву. Если потоком в Европу пойдут мусульмане – рухнет все. Будет хаос.

– Значит, с точки зрения статистики, когда‑нибудь число мусульман в Европе перевалит за критическую отметку, и айсберг перевернется? – спросил Булыгин‑Мостовой.

– Да, – согласно кивнул Баринов. – Совершенно верно, если дело так пойдет, то к середине века Париж, как и другие европейские столицы, перестанет быть той привлекательной витриной цивилизации и станет походить на Стамбул или Каир… К этому и идет, но, по‑шпенглеровски, мусульмане, конечно, хотят вырваться на новый уровень, они хотят жить с европейским комфортом. Запад слишком долго размахивал у них перед носом всеми своими благами, мол, вот, смотрите, как у нас все здорово! Они и советским тоже кричали: смотрите, у нас «Мерседесы», у нас Мулен‑Руж – давайте к нам, к нам! А теперь, заполучив 15 миллионов эмигрантов, они ужаснулись. Они эти толпы так долго охмуряли, а когда они хлынули, стало страшно.

– Как тебе эти умники? – спросил Старцев, когда Саша отсмотрел материал.

– Они говорили в самую точку, все произошло как будто по их сценарию, – ответил Мельников.

– Твоя первая задача, – сказал Старцев, кладя Саше руку на майорский погон, – твоя задача сейчас – как можно скорее, привезти этих профессоров сюда, найти их в нынешней Москве и привезти их сюда, в бункер. От этого будет зависеть успех нашей дальнейшей борьбы.

Date: 2015-08-24; view: 286; Нарушение авторских прав