Глава девятнадцатая. Первое впечатление от окружного морга Лос‑Анджелеса – запах

Первое впечатление от окружного морга Лос‑Анджелеса – запах. Система вентиляции морга была слабой, но никого в приемной это, похоже, не беспокоило.

Диксон болтал с помощниками коронера, сидевшими за большим белым столом в ожидании следующего «клиента». По прибытии его измерят, снимут отпечатки пальцев, сфотографируют, закутают в пакет и уберут в холодильник, где он будет ждать аутопсии, если таковую сочтут необходимой. А пока они воспользовались перерывом, чтобы попить кофейку и послушать шипение электронной ловушки для насекомых.

– Трудный день? – спросил Диксон, угощаясь молочными шариками с солодом с бумажной тарелки.

– Как обычно, – ответил дородный ассистент, лысый, размером с медведя, с синими татуировками, сверху донизу покрывавшими мясистые и толстые, как бревна, руки. Он вел себя, как человек, работающий в морге уже давно. Он относился к тому типу людей, которые спокойно залезут в изъеденный червями труп, а потом сядут и как ни в чем не бывало с удовольствием умнут бутербродик‑другой.

Единственная женщина, симпатичная брюнетка лет двадцати, сказала:

– Четырнадцать вызовов, три убийства, четыре самоубийства и шесть смертей по неосторожности.

– И куропатка на грушевом дереве?[18]– спросил Винс.

Девушка засмеялась.

– Приколись, – сказал громила. – Двое из тех шестерых, которые по неосторожности, полезли на дерево за кошкой. Придурки. Кто‑нибудь когда‑нибудь видел там скелетированную кошку? Эти твари слезают сами, когда им вздумается.

– Наверное, девочек своих удивить хотели, – сказал Винс.

Девушка закатила глаза.

– Любую женщину, которой нужен такой дуб, надо стерилизовать.

Винс блеснул своей знаменитой улыбкой:

– Вы не романтик?

Она снова рассмеялась.

– Не здесь.

– Кто‑нибудь видел Микадо? – спросил Диксон.

– В третьем отделении, – сказал громила. – Ждет тебя.

– Спасибо.

– Приятно видеть тебя, Кэл.

– Тебя тоже, Бак.

Винс подмигнул девушке и обрадовался, когда она подмигнула ему в ответ. Может, он еще не так уж плох.

Он двинулся за Диксоном.

– Вам, верно, пришлось подергать за нужные ниточки, чтобы пропихнуть свою жертву в начало списка.

Окружной морг Лос‑Анджелеса был легендарным местом. Открыт всегда, производит около двадцати тысяч вскрытий в год. Двести пятьдесят трупов могли одновременно храниться на полках из нержавеющей стали.

– Я многие годы в них путаюсь, – сказал Диксон. – Пришло наконец время и дернуть за них.

Они вошли в одно из трех отделений аутопсии, надели желтые халаты, бахилы и хирургические маски, чтобы не занести заразу или не получить ее. Патологоанатом и его помощники были одеты в синие халаты. Некоторые носили защитные очки или щитки для защиты лица. Был даже один в респираторе. Диксон всех познакомил.

– Мик, это мой детектив Тони Мендес и специальный агент Винс Леоне, ФБР. Тони, Винс: помощник главного медэксперта – коронер доктор Мик Микадо.

Микадо оказался тем самым, в респираторе. Он вскинул брови.

– Ого. С большими шишками водишься, Кэл. – Он кивнул Винсу. – Рад познакомиться. Я ваш большой поклонник.

Винс закатил глаза.

– Только никаких автографов. Я тут на побегушках. Вот наша звезда, – сказал он, указывая в сторону обнаженной мертвой женщины, лежавшей на столе из нержавеющей стали. – Посмотрим, что она нам скажет.

Все принялись за дело. В дальнем конце отделения полным ходом шло другое вскрытие, коронер и его ассистенты молча обходили друг друга, словно танцоры, совершая одно выверенное движение за другим. Завизжала костепилка. Стальные инструменты загремели в стальных поддонах. Один из облаченных в халаты людей подошел к столу с огромным секатором для разрезания грудной клетки.

Микадо начал визуальный осмотр.

Лиза Уорвик при жизни была симпатичной девушкой: темные волосы, овальное лицо, стройное тело. Однако последняя глава в ее жизни была совсем лишена привлекательности. Над ней издевались бог знает сколько времени. О ней ничего не было известно около десяти дней. Винс не знал ни одного убийцы, который бы холил и лелеял свою жертву до убийства. И этот не был исключением.

Верхняя часть тела женщины представляла собой палитру художника‑садиста, состоявшую из фиолетового, синего, зеленого и желтого цветов – ужасных синяков, особенно в районе груди и живота. Удары наносили несколько дней, судя по разнице в оттенках.

Ее мучитель использовал хорошо заточенный нож, чтобы наносить глубокие порезы по всему телу, начиная с подошв ног и заканчивая пальцами рук и грудью. Большой палец левой руки отсутствовал. Соски были вырезаны.

Вероятно, части тела убийца сохранил, чтобы обновлять в памяти все события. Возможно, что он каким‑то образом использует их в быту. Небезызвестный убийца Эд Гейн, мясник из Плейнфилда, орудовавший в сельской местности штата Висконсин, из кожи своих жертв помимо всего прочего делал абажуры. Также он ел части их тел в ритуальных целях, чтобы его жертва стала частью его самого.

Каковы бы ни были намерения преступника, пытка имела явный систематический характер. Порезы были нанесены твердой рукой, по какой‑то схеме, хотя их рисунок ничего не выражал.

Вырезанные на теле жертв кресты также часто встречались в практике психопатов и имели очевидные религиозные мотивы. Однажды Винс работал над делом из Филадельфии о жестоком изнасиловании и убийстве монашки в церкви, на лбу которой перочинным ножом было вырезано слово «грех».

На теле этой жертвы линии не сводились ни в какую осмысленную картину, однако одни из них были горизонтальными, а другие – вертикальными, и возникало чувство, что для убийцы это что‑то значило.

Коронер подошел и попытался открыть веко жертвы.

– Они склеены, – сказал Мендес. – Губы тоже.

– Губы, видимо, не единожды, – заметил Винс, подходя поближе, чтобы получше разглядеть. – Посмотрите на эти линии, отсутствуют кусочки кожи здесь и здесь. Наверное, он заклеил ей рот, но в какой‑то момент пытки она порвала кожу, закричав.

– Господи, – еле слышно пробормотал Мендес.

Приподняв халат, Винс извлек из кармана своего пиджака «Полароид» и пару раз сфотографировал губы жертвы и порезы на теле.

– Можно получить соскобы клея с глаз и рта для лаборатории ФБР? – спросил он Микадо, а затем повернулся к Диксону. – Если получится установить, что это за клей, и окажется, что он какой‑нибудь особенный, это может помочь.

Микадо еще взял образцы ногтей, которые сложил в конверт, чтобы отослать в окружную лабораторию, на случай, если жертва поцарапала своего мучителя. Тогда можно было бы получить для исследований кожу, определить тип крови.

– Есть какие‑то следовые улики? – спросил Винс.

Микадо бросил на него многозначительный взгляд.

– Тело было чистым, когда мы его получили.

Винс посмотрел на Диксона.

– В местном морге думали, что сделали хорошее дело, обмыв ее, – сказал Диксон, понимая, что они утратили улики. Волокна одежды, волоски, телесные выделения, которые могли остаться на теле, исчезли.

– После драки кулаками не машут, – сказал Винс. – Когда прогремело дело убийцы детей из Атланты, и стало известно, что следовые улики вывели полицию на Уэйна Уильямса, преступники стали умнее и начали убирать за собой.

– Может, нам что‑нибудь даст мазок из влагалища, – предположил Микадо.

Аутопсия мало чем помогла в смысле улик. Не было следов укуса, по которым можно было идентифицировать преступника. Никаких отличительных признаков орудия преступления. Лизу Уорвик душили при помощи чего‑то гибкого, но это не оставило никаких следов при травмировании, никаких волокон. Возможно, это какая‑то мягкая ткань, подумал Винс, – шарф, галстук, колготки. Ничего, что может оставить следы.

На шее имелся вполне ожидаемый сильный кровоподтек, но подъязычная кость (маленькая U‑образная косточка, расположенная между основанием языка и гортанью) повреждений не имела. Винс решил, что это, а также отсутствие синяков от следов пальцев исключало удушение руками.

Микадо никак не удавалось открыть веки, чтобы обнаружить наличие петехиального кровоизлияния в конъюнктиву глаза – бесспорный признак асфиксии. Все попытки открыть глаз в конце концов привели к тому, что он выдавился.

– В общем, надо послать это в Вашингтон, – сказал Винс, представляя, каким неприятным сюрпризом будет открыть коробку, в которой лежит пара искореженных глаз. – Они там разберутся, что это за клей.

Разъединить губы оказалось проще. Заглянув в рот Лизы Уорвик, они обнаружили, что ее язык имел консистенцию разжеванного гамбургера.

Микадо заглянул в уши жертвы и тихо проговорил:

– Ее барабанные перепонки проколоты чем‑то. Они уничтожены.

– Ну вот и третья часть фразы, джентльмены, – тихо сказал Винс. – Зла не вижу. Зла не скажу. Зла не слышу.

Переварив все услышанное и увиденное, Мендес побледнел. Он дошел до ведра, на котором было написано: «Не для мусора. Только органы», и его стошнило.

Даже Диксон, который за свою долгую карьеру повидал всякого, казался абсолютно обескураженным. Он отвернулся и покачал головой. Мысль, что Лиза Уорвик испытала весь этот ужас, не укладывалась в его голове.

Рожденный и воспитанный в католических традициях, Винс должен был помолиться за эту девушку. Но он обиделся на Бога еще давно. Он нашел табуретку неподалеку от бокса, где проводили вскрытие, и сел на нее, отключившись, когда ассистент Микадо включил вибрационную пилу, чтобы срезать верхушку мозга Лизы Уорвик.

За годы он перевидал множество подобных дел, и каждый раз чувствовал себя так, словно старел на десять лет. Он чувствовал себя старым, словно Мафусаил, хрупким, будто кость. Ему казалось, что вот сейчас он прахом посыплется на выложенный желтой плиткой пол, и его сметут, как медицинские отходы.

– Как привыкнуть к этому? – тихо спросил Мендес.

– Сынок, – сказал Винс, – в тот день, когда ты к этому привыкнешь, сдай свой значок и свое оружие. Ибо больше ты не будешь принадлежать к роду человеческому.