Все оттенки тьмы 12 page

В молодости Бэнкс неоднократно работал под прикрытием и все еще помнил, как это делается. Он здорово справлялся с такой работой, в основном благодаря тому, что люди редко распознавали в нем полицейского. Бэнкс прекрасно умел сливаться с толпой.

Неподалеку от станции метро, в киоске «Уотерстоун», он, не желая доверять своей памяти, купил карту города. Затем заскочил в магазин электроники и за наличные купил дешевый мобильник с предоплатным тарифом. Его еще надо зарядить, но это потерпит. Пока Бэнксу спешить некуда.

Почти весь вторник Бэнкс собирал необходимые ему для поездки в Лондон сведения.

Он прогуливался по Тоттнем‑Корт‑роуд, и его невольно одолевали воспоминания. Последний раз Бэнкс в одиночку вел в Лондоне расследование в связи с исчезновением его брата Роя. И чем все это кончилось? Но вроде бы в теперешней истории никаких катастроф больше не предвидится. Сунув руку в карман, он нащупал ключи от квартиры Лоуренса Сильберта в Блумсбери. Он был уверен, что связка, которую он нашел утром в кабинете Сильберта, подойдет – на ней красовалась аккуратная бирка. Бэнкс припомнил, что во время обыска с Энни он уже видел эти ключи. По правилам Бэнкс должен был связаться с местной полицией, уведомить их о своем визите и попросить разрешения на осмотр квартиры, но ничего этого он делать не стал. Какой смысл? Только заморочит людям голову да прибавит лишней бумажной волокиты. Ко всему прочему, Бэнкс был в отпуске.

Он вышел на улочку Монтегю‑плейс, она между Британским музеем и университетом, а напротив Рассел‑сквер, рядом с Марчмонт‑стрит, была нужная ему улица. Бэнкс очутился в самом сердце лондонского университетского городка, где частенько встречались и гостиницы. Нужный ему дом давно разделили на несколько квартир. На блестящих табличках с именами жильцов все еще значился Л. Сильберт. Ему принадлежала квартира ЗА. Дом показался Бэнксу очень ухоженным и совершенно не студенческим по виду, но, впрочем, подходящим человеку вроде Сильберта. На полу темные толстые ковры, на стенах – тисненые обои. Лестничные площадки украшали копии картин Джона Констебля. Всюду витал аромат лавандового освежителя воздуха.

Бэнкс и сам не знал, что рассчитывает тут найти, особенно после того, как здесь поработали местные копы и сотрудники спецслужб. Никаких посланий симпатическими чернилами или шифровок он тут не обнаружит, это точно. Бэнкс напомнил себе, что он приехал сюда ради того, чтобы понять, что за человек был Сильберт, в каких кругах вращался.

Открыв дверь, Бэнкс попал в крошечную прихожую, казалось, что он попал внутрь шкафа. Из прихожей вели три двери. За левой скрывалась маленькая спальня, где поместилась лишь двуспальная кровать, гардероб и тумбочка. За средней Бэнкс обнаружил новенькую душевую кабину, унитаз и раковину, на ней тюбик с пастой, крем для бритья и дезодорант «Олд Спайс». Распахнув последнюю дверь, он очутился в гостиной, где имелся закуток с небольшой кухонькой. Хотя бы тут было окно. Из небольшого подъемного окна можно было рассмотреть узкую улочку внизу. Дома напротив почти полностью закрывали пронизанное солнцем небо.

Бэнкс начал осмотр со спальни. Бело‑голубое одеяло немного сбилось, а подушки были примяты. Подчинившись внезапному порыву, Бэнкс поднял одеяло. Простыня внизу оказалась чистой, но чуть перекошенной, как будто на ней недавно кто‑то лежал. Видимо, Марк Хардкасл во время своей поездки в Лондон ночевал именно тут.

В шкафу Бэнкс нашел кое‑какую одежду: куртки, костюмы, рубашки, галстуки. Кроме того, там обнаружился смокинг и пара дизайнерских джинсов с заглаженными стрелками. Бэнкс не нашел ничего примечательного ни на верху шкафа, ни за ним.

На тумбочке рядом с кроватью лежал роман «Ностромо» Джозефа Конрада с закладкой – кто‑то уже почти дочитал его. В верхнем ящике – сложенные рубашки‑поло и футболки. В среднем – разнообразный хлам. Бэнкс вдруг вспомнил, что у его бабушки был такой ящик со всякой всячиной, в котором та любила рыться. В хламе Сильберта тоже не было ничего примечательного: старые театральные билеты и программки, чеки из ресторанов и такси, сломанная поцарапанная зажигалка, несколько дешевых шариковых ручек. Ни дневника, ни ежедневника. Никаких визиток, никаких клочков бумаги с записанными наскоро телефонами. Вид у спальни был довольно спартанский, похоже, ею пользовались исключительно для того, чтобы изредка там переночевать. Судя по счетам из ресторанов, владелец квартиры любил изысканную кухню: «Линдсей‑Хаус», «Арбутус», «Л’Отр Пье», «Конно», «Дж. Шики» и «Айви». Бэнкс предположил, что такие заведения скорее по вкусу Сильберту, чем Хардкаслу.

В нижнем ящике лежали носки и трусы; перерыв их, Бэнкс опять не нашел ничего зловещего.

Ванная его разочаровала. И гостиная – все было вылизанным и сверкающим, как в спальне. Там стоял небольшой книжный шкаф, заполненный романами Конрада, Во и Камю, имелось несколько книг Бернарда Корнвелла и Джорджа Фрейзера, мемуары и книжки по истории в твердых обложках. А еще последний выпуск «Уизден» – справочника по крикету. Судя по дискам на стойке, хозяин дома питал пристрастие к Баху, Моцарту и Гайдну, а журналы предпочитал специализированные, про антиквариат и международную политику. На кухне Бэнкс нашел пустую бутылку из‑под виски «Беллс» и грязный стакан.

Услышав на улице какой‑то шум, Бэнкс выглянул из окна. Внизу по переулку медленно тащились машины с щетками, подметали.

Бэнкс понял, что ничего здесь не найдет. Либо Сильберт был очень осторожен, либо отсюда уже убрали все, что могло вызвать хоть какой‑то интерес.

Прежде чем уйти, Бэнкс взял телефон и нажал кнопку вызова последнего набранного номера. Тишина. Он попробовал еще раз – с тем же результатом. Одно из двух: либо аппарат сломался, либо кто‑то стер все звонки. Скорее всего, второе.

В среду днем, когда в школах закончились последние уроки, Энни поехала беседовать с Ники Хаскеллом и прихватила с собой Уинсом. В Меткалф‑Хаус можно было попасть по главной улице квартала, извилистой и длинной. Девушки ехали мимо нескольких более‑менее ухоженных террасных домов этого неблагополучного квартала, и Энни никак не могла отделаться от ощущения, что буквально все вокруг провожают их машину взглядами.

Тут разрешили строительство лишь двух высотных домов, хоть местным чиновникам и предлагали сумасшедшие взятки и жирные откаты, если, конечно, верить слухам. Если бы Иствейл входил в границы национального парка Йоркшир‑Дейлс, никто бы и не подумал строить тут высотные здания, пускай и всего лишь десятиэтажные. Но Иствейл был сам по себе, да и коттеджи, окружавшие две многоэтажки, почти не уступали им в уродстве.

Хаскеллы жили в Меткалф‑Хаусе – самом одиозном местечке скандального Иствейла. Вышеупомянутый Ники Хаскелл давно прослыл хулиганом. Он не раз привлекался к ответственности за злостное нарушение общественного порядка, но в его компании это считалось геройством, а не позором.

Зачастую виноваты в этом были родители, которые совсем не уделяли своим чадам внимания – но не потому, что пропадали на работе. Папы и мамы предпочитали вместо воспитания заниматься примерно тем же, чем сейчас занимались их дети. Как правило, они принадлежали к поколению, выросшему в эпоху Тэтчер, всю жизнь страдали от безработицы и давно потеряли надежду на лучшую жизнь. То же отношение к миру унаследовали и их отпрыски. И пока никому еще не удалось придумать, как теперь все это исправить. На этих людей, как и на бездомных, проще вообще не обращать внимания. Бедолаги пытались забыться с помощью наркотиков, чем вызывали еще большее негодование приличных граждан.

И родители Ники Хаскелла были живым примером людей, оказавшихся на обочине жизни, о чем Энни прекрасно знала. Мать Ники работала кассиршей в местном супермаркете, а отец получал пособие по безработице – еще с тех пор, как его выгнали из школы за то, что он угрожал ножом учительнице. Не заполненные трудами дни он посвящал своим разнообразным хобби, в число которых входило поглощение в диких количествах крепкого лагера, курение крэка и посещение собачьих боев, где он спускал случайно оставшиеся у него деньги. Ну а жена на свою скудную зарплату обеспечивала семейство едой, покупала одежду и оплачивала счета.

Скоро Энни и Уинсом убедились, что могли бы и не дожидаться конца занятий в школе.

– Я заболел, понятно? – заявил им Ники, открыв дверь. Впустив девушек в дом, он тут же повернулся к ним спиной, махнув сальными длинными волосами.

– Неужели? – удивилась Энни, проходя вслед за ним в гостиную. – А по‑моему, ты совершенно здоров.

Ники плюхнулся на продавленный диван, на котором и провел весь день, о чем свидетельствовали пакеты из‑под чипсов, громко орущий телевизор, переполненная пепельница и банка пива. Запашок в комнате говорил о том же.

Похоже, здешнее яблочко и впрямь упало неподалеку от яблоньки.

– У меня горло болит, – сказал Ники. – И вообще всего ломает.

– Позвонить врачу? – предложила Энни.

– He‑а. От них все равно никакого толку. – Выковыряв из упаковки пару каких‑то таблеток, Ники запил их пивом.

Что это были за таблетки, Энни не знала и не желала знать. Может, парацетамол, а может, и кодеин. Нельзя сказать, что проблема наркомании ее не волновала. Но не бороться ведь с пороками общества в одиночку. И даже в компании верной Уинсом. Сегодня ее интересовала лишь информация.

Ники потянулся за пачкой сигарет.

– Лучше бы тебе не пить и не курить в нашем присутствии, – сказала Энни. – Ты ведь несовершеннолетний.

– Жду не дождусь, когда же вы свалите, – осклабился Хаскелл, положив сигареты на стол рядом с пивом.

– Ничего, если я телевизор убавлю? – вежливо поинтересовалась Энни.

– Валяй.

– «Убийства в Мидсомере»? Вот бы не подумала, что ты такое смотришь, – заметила Энни, выключая звук.

– А чё? Нормальный сериальчик. Прикольный.

Энни и сама любила «Убийства». Там все было настолько по‑другому, так отличалось от настоящей полицейской рутины! Она с удовольствием смотрела сериал, прощая телевизионщикам очевидные ляпы.

Увидев грязные потеки на креслах, Энни и Уинсом предпочли расположиться на деревянных стульях.

– Где твои родители? – спросила Энни.

– Мама на работе, отец в пабе.

Вообще‑то они не имели права беседовать с Ники в отсутствие родителей, так как парню было всего пятнадцать. Но Энни это не слишком беспокоило. Ведь Ники не был подозреваемым, просто он главарь банды, в которой состоял Донни. И едва ли он скажет им что‑то, что пригодится в судебном разбирательстве.

– Меня уже про все спрашивали, – выдал Хаскелл прежде, чем Энни успела открыть рот. – Усекла? Так что проехали, едем дальше.

– Донни пырнули ножом, – напомнила Энни. – И пока мы не узнаем, кто это сделал, никто дальше не поедет. Ясно?

– А я‑то чего? Это точняк не я. Мы с Донни друганы. Кстати, как он там?

– Ничего, помаленьку. Мы знаем, что вы с ним друганы. Потому и подумали, что ты нам поможешь. Ты ведь сам там был.

– Это кто вам такое сказал?

– Ники, нам известно, что на пустыре возле «уголка токсикомана» произошла какая‑то потасовка. Вы там околачиваетесь каждый вечер, ты и твои приятели. И Донни, разумеется. Мы понимаем, что вторжение на эту территорию людей Джеки Биннса вам не очень‑то приятно, но оно все же произошло. Не проще ли всем нам будет, если ты расскажешь, что тогда случилось?

Хаскелл молчал. Он, наверное, думал, что выглядит крутым пофигистом, но нижняя губа у него едва заметно дрожала от страха. Энни кивнула Уинсом, и та продолжила атаку. Иногда вопрос достаточно повторить. Но кому‑то другому и другим тоном.

– Так что произошло тем вечером, Ники? – спросила Уинсом.

– Я ничего не видел, ясно вам? Темно было.

– Значит, ты все‑таки был там?

– Ну, может, где‑то рядом, – пробубнил Хаскелл. – Это еще не значит, что я что‑то видел.

– Ники, – проникновенно сказала Уинсом, – чего ты так боишься?

– Ничего. Я ничего не боюсь.

– А ты не видел там крупного мужчину в капюшоне, который шел по переулку?

– Я ничего не видел.

– Если ты боишься нарушить ваш кодекс чести…

– Нет у нас никакого кодекса чести, черт. Я ничего и никого не боюсь. Я ничего не видел. Может, отвалите уже и оставите меня в покое?

Уинсом, переглянувшись с Энни, пожала плечами. Бесполезно. Как они и предполагали.

– Слышь, ты, я вообще не врубаюсь, какого хрена вы ко мне‑то приперлись, – Хаскелл презрительно усмехнулся. – Ведь у вас там пригробили какого‑то богатенького хмыря из Каслвью. Точняк? Все дерьмо от них, от таких вот козлов с баблом, все мокрушные дела. Вот чё я вам скажу.

– Ники, ты бы не косил под крутых черных, – посоветовала Уинсом. – Плоховато у тебя получается.

Как и многие его сверстники, Хаскелл старательно подражал говору чернокожих бандитов из фильмов вроде сериала «Прослушка», но это было довольно курьезно. Хаскелл какое‑то мгновение смотрел на Уинсом в упор. Ему‑то казалось, что он разговаривает как бывалый бандюга.

– А что ты знаешь про Каслвью? – спросила Энни.

– Кой‑чего, – потерев кончик носа, Хаскелл заулыбался.

– Тогда давай рассказывай.

– Вы ж хотели послушать про Донни Мура и про придурка Джеки Биннса. А не про парочку пидоров из Каслвью. Мне‑то что будет за эту инфу?

– Да погоди ты. Тебе действительно есть что рассказать про Лоуренса Сильберта и Марка Хардкасла? – поинтересовалась Энни, заинтригованная упоминанием Каслвью.

– Этот Хардкасл, он ведь из театра, верно?

– Да, – кивнула Энни.

– Я там был. Пару месяцев назад. Ездили со школой.

Ники вызывающе посмотрел на обеих собеседниц: дескать, ходит он в школу, когда есть настроение.

– На что‑то из Шекспира. На «Макбета» вроде бы. Точно. Там еще все говорили на каком‑то уродском языке и все время друг на друга орали. Так этот ваш Хардкасл после спектакля отвечал на всякие вопросы, вместе с мистером Вайменом и некоторыми актерами. Я потому и узнал его, когда потом увидел.

– Когда это «потом»? – встрепенулась Энни.

– Так чего мне за это будет, а?

Энни чуть не брякнула, что оттаскает его за уши, если он будет упираться, но сдержалась. Мальчишка только поднял бы ее на смех, да она и не решилась бы. В конечном итоге она открыла сумочку и вытащила пятифунтовую бумажку.

– Шутите? – загоготал Ники. – Да это же вообще не деньги!

Энни молча убрала пять и вынула десять фунтов.

– Вот это уже другой разговор, сучонка, – кивнул Ники и потянулся за банкнотой.

Энни отвела руку в сторону. Теперь Ники, чтобы заполучить деньги, пришлось бы оторвать зад от дивана. Как она и рассчитывала, парню было лень вставать, и он остался на насиженном месте.

– Получишь, если выполнишь два условия, – предупредила его Энни. – Во‑первых, расскажешь, где и когда видел Марка Хардкасла во второй раз, уже после спектакля.

Хаскелл кивнул.

– А во‑вторых, – продолжила Энни, – больше не смей называть меня «сучонкой». Собственно, при мне ты вообще это слово лучше не употребляй. Понятно?

Хаскелл бросил на нее сердитый взгляд, но потом расплылся в улыбке:

– Понятно. Договорились, милашка, – добавил он.

– Что ж, теперь рассказывай, – вздохнула Энни.

– Мы зависли в пабе.

– Ты ходил в паб? Тебе же всего пятнадцать.

– A‑а, в «Красном петухе» на это всем плевать, – рассмеялся Хаскелл. – Если деньги есть, пей сколько влезет.

– «Красный петух», который в Медбурне?

– Он самый.

Деревенька Медбурн была километрах в трех к югу от Иствейла, неподалеку от шоссе А1 и Йорк‑роуд. Она представляла собой сборище уродливых каменных домов с неухоженными садами. Этой дыре точно не светит награда «Лучшая деревушка Англии». «Красный петух» – единственный их паб. По выходным у них выступали музыканты, а по четвергам все орали в караоке. Заведение не могло похвастаться безупречной репутацией, там частенько вспыхивали драки, а в туалетах шла бойкая торговля наркотой. Особенно любили этот паб солдаты из соседнего военного лагеря в Кэттерике.

– Когда это было? – решила уточнить Энни.

– Не знаю. Может, недели за две до того, как он повесился. Я вчера видел репортаж про него, по телику.

– Чем он был занят, когда ты его там увидел?

– Я его потому и заметил, что там был, – начал объяснять Хаскелл. – Пили мы пивко с друзьями, тихо‑мирно. Смотрю: мой школьный учитель. Ну, понятное дело, надо было срочно выметаться, иначе устроил бы мне скандалешник.

– Твой учитель? – недоуменно нахмурилась Энни.

– Ну да. Мистер Ваймен.

– Погоди‑ка, – сказала Энни. – Я правильно тебя поняла: незадолго до смерти Марка Хардкасла ты видел его в «Красном петухе» в компании Дерека Ваймена?

– Точно. А вы соображаете! – восхитился Хаскелл и повернулся к Уинсом: – Выдайте ей там премию на работе.

Уинсом, тоже немало озадаченная, смотрела на Энни.

– Что же они там делали? – продолжила та.

– Ну, слюней не распускали, сами знаете, о чем я.

– А чем они все‑таки занимались?

– Ну как чем… просто болтали. Пили. Отдыхали, короче.

– Кстати, мистер Ваймен ничего не передавал мистеру Хардкаслу?

– Типа?

– Ну, из рук в руки.

– He‑а. Думаете, они там наркоту толкали? Ни хрена подобного.

– Может, они вместе смотрели какие‑нибудь фотографии? Что‑нибудь в таком духе?

– Чего, типа порнухи? Типа мужиков, сосущих друг другу…

– Ники!

– Не, никаких фоток они друг другу не показывали.

– На столе перед ними было что‑нибудь, помимо стаканов?

– Нет.

– Они сидели вдвоем? Или с ними был кто‑то еще?

– Никого. Может, отдадите мне уже деньги?

Энни протянула ему десятифунтовую банкноту. Она подумала спросить, не заметил ли Ники, как они общались – не прикасались ли они друг к другу, не шептались ли, не обменивались ли многозначительными взглядами. Впрочем, вряд ли Ники обратил бы внимание на подобные тонкости. Но на всякий случай Энни все‑таки спросила.

– Не, ничего такого я не видел, – пожал плечами Ники. – Но этот Хардкасл прямо весь кипел от злобы. Мистер Ваймен его долго успокаивал.

– Ваймен его успокаивал?

– Ну да. А тот психовал.

– Ссорились они, что ли?

– Ссорились? – Ники задумался. – Нет. Он, по ходу, ему жаловался. Как друг.

– И что было потом?

– Слинял я, что же еще. Пока Ваймен меня не засек. А иначе он бы мне здорово подгадил. Это он умеет, наш Ваймен.

– Может, ты вспомнил что‑нибудь еще?

Хаскелл помахал банкнотой:

– Это я уже отработал, сучо…

– Повторяю, – нарочито ласково процедила сквозь зубы Энни. – Что‑нибудь еще?

– Эй! – Хаскелл поднял вверх руки. – Успокойся. Ничего я больше не помню. Мистер Ваймен чем‑то расстроил Хардкасла, а потом его утешал.

– То есть Хардкасл разозлился из‑за слов Ваймена? – уточнила Энни.

– Ну, так оно все выглядело. Они сидели в углу, так что вряд ли меня видели, но я решил не нарываться. В конце концов, на свете полно мест, где мне нальют. Зачем же тусить там, где тусит мой учитель?

– Ники, учитывая, сколько времени ты проводишь в школе, учитель твой вряд ли тебя бы узнал, – заметила Энни.

– Шутите? Зря паритесь. Нормально у меня все с учебой.

Энни рассмеялась, и Уинсом тоже не удержалась. Обе встали и направились к двери. Но на пороге Энни обернулась:

– Кстати, мы же здорово отвлеклись от Джеки Биннса и Донни Мура. Ты уверен, что все мне рассказал? Может, ты видел у Джеки Биннса нож?

– Нет у Джеки никакого ножа. Вы вообще ни хрена не поняли. Джеки ничего такого не делал. А я ничего не видел. – Отвернувшись, Ники схватил пульт и включил звук. – Ну вот, из‑за вас я прохлопал, чё там было! Теперь ни хрена не смогу понять!

Когда Энни с Уинсом сюда приехали, лифты не работали. Не действовали они и сейчас. Спускаться с шестого этажа, конечно, проще, чем подниматься, но омерзительная вонь, к сожалению, так никуда и не делась. Пахло застоялой мочой и какой‑то тухлятиной, которую побрезговали доесть местные коты и собаки.

На третьем этаже их нагнал мужчина в капюшоне и так грубо толкнул Энни плечом, что она отлетела к стенке, а он понесся дальше, даже не извинившись. Придя в себя, Энни проверила, целы ли карманы и на месте ли кошелек. Вроде бы да. И все же только выйдя из подъезда, она вздохнула с облегчением. В лестничном отсеке на нее почему‑то накатил приступ клаустрофобии.

Они направились к машине. О радость, машина никуда не делась и даже не пострадала от вандалов с краской в баллончиках. Энни взглянула на часы – почти пять.

– Может, выпьем? – предложила она. – За мой счет. Уже, считай, вечер, можно и пропустить по стаканчику. Ужасно хочется.

– Я за, – поддержала ее Уинсом, – надо срочно перебить во рту привкус этой помойки.

– Ну как, ты не против «Красного петуха»? – улыбнулась Энни.

Вечер выдался прекрасный, и Бэнкс решил повторить маршрут Сильберта: пройтись от Риджентс‑парка до Сент‑Джонс‑Вуд.

Для променада он выбрал гравийную дорожку вдоль южной границы парка. Людей вокруг было немного – несколько бегунов да старички с собаками. Вскоре Бэнкс добрался до скамейки напротив пруда с лодками, запечатленной на фотографии. Именно здесь Сильберт встречался с тем мужчиной – то ли своим любовником, то ли с секретным агентом.

Вскоре дорожка закончилась, и Бэнксу пришлось выйти на Парк‑роуд, миновав центральную мечеть. Он шел против потока – к мечети стекались толпы людей, спешащих на вечернюю молитву. На круговом перекрестке напротив небольшой церквушки Бэнкс свернул на Принс‑Альберт‑роуд и пересек пешеходный переход, пройдя мимо школы. Потом вдоль ограды кладбища. Дома вокруг были шестиэтажными, из ярко‑красного кирпича, украшенные белой отделкой, словно торт – глазурью. При взгляде на подобные дома Бэнксу всегда вспоминались кондитерские магазины. В некоторых квартирах имелись и небольшие балкончики, с которых свисали корзины и горшки с цветами.

Чарльз‑лейн он нашел довольно быстро. Этот тихий переулок смутно походил на ту улицу в Южном Кенсингтоне, где жил когда‑то брат Бэнкса. С Хай‑стрит казалось, будто это тупик, который заканчивается кирпичным домом с узким белым фасадом, но на самом деле рядом с ним скрывался неприметный проход к тем самым гаражам с фотографии. Бэнкс вдруг понял, что, скорее всего, снимок сделали прямо там, где он стоит, просто максимально приблизив с помощью объектива изображение. Нужная ему дверь находилась между шестым гаражом, зеленым в белую полоску, и седьмым, белым с черной окантовкой.

Не желая привлекать к себе внимание, Бэнкс пошел дальше по улице. Подойдя к интересующему его дому, он взглянул на занавешенные окна, на ящики снаружи с ярко‑красными и фиолетовыми цветами.

Бэнксу ничего больше не оставалось, как подойти к двери, сделать глубокий вздох и нажать на звонок.

Спустя несколько секунд дверь приоткрылась, и, не снимая цепочку, выглянула наружу пожилая дама. Бэнкс вытащил из кармана удостоверение, и она так долго и внимательно его изучала, что он решил, что внутрь так и не попадет. Наконец дверь захлопнулась, и через мгновение открылась уже нараспашку. На пороге стояла она же, аккуратная седая женщина шестидесяти с лишним лет.

– Далековато же вы забрались, молодой человек, – заметила она. – Заходите на чашечку чая, заодно и расскажете, зачем прибыли.

Дама провела его на второй этаж, в заставленную мебелью гостиную. Там в кресле сидел мужчина примерно ее же возраста и читал газету. На нем был костюм, белая рубашка и галстук. Это определенно не был мужчина с фотографии. Даже не обернувшись, джентльмен продолжил читать газету.

– Это полицейский, – сказала ему женщина. – Детектив.

– Извините, что помешал, – смущенно добавил Бэнкс.

– Да ничего, – махнула она рукой. – Я – миссис Таунсенд, но можете называть меня просто Эдит. А это мой муж, Лестер.

Лестер Таунсенд глянул на них поверх газеты и пробурчал «здрасте». Похоже, появление какого‑то типа отнюдь его не обрадовало.

– Очень приятно, – сказал Бэнкс.

– Вы присаживайтесь, – пригласила Эдит. – А я поставлю чайник. Лестер, убери уже газету! Не смей за ней прятаться, когда у нас гости!

С этими словами Эдит вышла за дверь, а ее супруг, опустив газету, изучающе поглядел на Бэнкса и потянулся к столику за трубкой.

– Чему мы обязаны вашим визитам? – набив трубку, спросил Таунсенд.

– Позвольте дождаться вашу супругу, – усевшись, ответил Бэнкс. – Мне бы хотелось поговорить с вами обоими.

Таунсенд, покряхтев, стал раскуривать трубку. Бэнксу даже показалось, что он готов вновь уткнуться в газету, но Таунсенд просто с отсутствующим видом смотрел на стену, пока с кухни не вернулась его жена с подносом в руках.

– Гости к нам редко заглядывают, правда, Лестер? – сказала она.

– Почти никогда, – ответил ее супруг, не сводя глаз с Бэнкса. – Тем более полицейские.

У Бэнкса вдруг возникло ощущение, что он попал на съемочную площадку костюмной исторической драмы. Все вокруг было таким старомодным! И обои в мелкий цветочек, и медная подставка для дров перед камином, и чашечки с тоненькими ручками и золотыми ободками. Очень похожие стояли в серванте его бабушки. А ведь Таунсенды старше Бэнкса всего на десять‑пятнадцать лет!

– Мне крайне неловко вас беспокоить, – начал Бэнкс, стараясь не опрокинуть с колен чашку с блюдцем, – но ваш адрес всплыл во время расследования одного дела в Северном Йоркшире.

Конечно, все было не совсем так, но откуда Таунсендам знать, что суперинтендант Жервез уже закрыла «одно дело» и отправила Бэнкса догуливать отпуск?

– Как интересно, – восхитилась Эдит. – В связи с чем, позвольте спросить?

– Скажите, вы давно живете в этом доме? – спросил Бэнкс.

– С тех самых пор, как поженились, – ответил мистер Таунсенд. – С тысяча девятьсот шестьдесят третьего года.

– Вы когда‑нибудь сдавали дом в аренду?

– В аренду? – удивилась Эдит. – Нет, конечно.

– А часть дома или какие‑то комнаты?

– Нет. Это же наш дом. Зачем нам его сдавать?

– Ну, некоторые так делают, – ответил Бэнкс. – Неплохая прибавка к доходам.

– Нам своих доходов и так хватает.

– А куда‑нибудь на отдых в последнее время не уезжали? – продолжил Бэнкс.

– Прошлой зимой. В круиз по Карибским островам, – ответила Эдит.

– И все?

– Да, за последнее время все.

– У вас есть приходящая прислуга?

– Нет, но через день к нам обычно заезжает дочь, помогает прибраться. Она живет в Западном Килбурне, неподалеку отсюда.

– В этом месяце вы никуда не уезжали? Хотя бы на несколько дней?

– Нет, – повторила Эдит. – Лестер все еще работает. Конечно, ему давно пора на пенсию, но не отпускают, ценный работник.

– И чем вы занимаетесь, мистер Таунсенд? – спросил Бэнкс.

– Страхованием.

– А мог кто‑нибудь воспользоваться вашим домом в ваше отсутствие? Например, вечером?

– Нам об этом ничего не известно, – пожала плечами Эдит. – По вечерам мы редко выходим. Слишком уж опасно стало на улицах.

Бэнкс поставил чашку с блюдцем на столик и достал из кармана конверт. Вытащив фотографии, протянул их Эдит.

– Никого не узнаете на этих снимках? – спросил он.

Эдит внимательно изучила фотографии и передала их мужу со словами:

– Нет. А должна?

– А вы, сэр? – спросил Бэнкс.

– Никогда не видел этих людей, – ответил он, протягивая снимки Бэнксу.

– Но вы ведь не будете отрицать, что это ваш дом на снимке?

– Безусловно, он похож на наш, – согласилась Эдит, еще раз осмотрев фотографии. – Но это ведь еще ничего не значит, верно?

Она вновь отдала снимки мужу, который, даже не взглянув на них, повернулся к Бэнксу:

– Что, черт возьми, все это значит? Ворвались к нам в дом, расстраиваете мою жену, показываете какие‑то идиотские фото, задаете дурацкие вопросы. Что вообще происходит?

– Извините, сэр. Я не хотел вас расстраивать. Наш специалист сумел увеличить цифровые снимки, которые я вам только что показал, и разобрал название улицы. Вашей улицы. Как видите, фасад здания на снимке также крайне похож на ваш.

– Так, может, он ошибся? – предположил Таунсенд, отдавая снимки Бэнксу. – Между прочим, изображение нечеткое. И всем этим современным технологиям не стоит так уж доверять.

– Конечно, в любом деле ошибки неизбежны, – согласился Бэнкс. – Но не в этом случае.

– Тогда как вы все это объясните? – Таунсенд воинственно выставил подбородок. – А?

Бэнкс убрал снимки в конверт и поднялся на ноги.

– Пока никак, сэр, – ответил он. – Но я обязательно докопаюсь до истины.

– Не очень‑то мы вам помогли, – сказала Эдит, провожая Бэнкса к выходу. – Вы уж извините.

– Вы никогда не слышали о некоем Джулиане Феннере? – наудачу спросил Бэнкс. – Он занимается импортом и экспортом.

– Нет.

– Лоуренс Сильберт? Марк Хардкасл?

– Нет. Сожалею, мне эти джентльмены незнакомы.

– А у вас есть сын? – спросил Бэнкс. – Или какой‑нибудь еще родственник, который мог заехать к вам домой в ваше отсутствие?

Date: 2015-08-24; view: 341; Нарушение авторских прав