ДВЕНАДЦАТЬ. Было мирное воскресное утро

Было мирное воскресное утро. Под звон церковных колоколов на Пикаксской площади Квиллер отправился в город купить газеты. В яблочном амбаре сиамцы сгрудились у окна, чтобы считать листья, начинавшие облетать с деревьев. Они одновременно поднимали и опускали головы, прослеживая траекторию полёта каждого листа. Через неделю, когда счёт листьям будет потерян, они займутся чем‑нибудь другим. В полдень позвонила Полли:

– Квилл, я забыла тебе сказать, что Общество помощи престарелым сегодня собирается воплотить в жизнь идею «Домашние любимцы для пациентов». Я возьму Бутси. Не хочешь ли сводить туда Юм‑Юм?

– Попытаюсь. В котором часу?

– В два. Надо прийти в главный вестибюль.

– Полли, ты говорила со своей невесткой?

– Да. Она сказала, что доктора несколько лет держат истории болезни умерших пациентов у себя, чтобы можно было оправдаться в случае возникновения каких‑либо спорных вопросов.

– Понятно. Спасибо тебе. И невестке тоже.

Около двух часов он принёс из чулана кошачью клетку.

– Ну давай, любовь моя, – сказал он Юм‑Юм, – иди сюда, будем расширять твой кругозор.

Коко со своей обычной склонностью к авантюрам прыгнул в клетку без всякого приглашения, но Юм‑Юм, отпрянув, бросилась бежать. Квиллер начал преследование. На втором ярусе ему удалось было схватить её, однако она выскользнула, оставив его стоять на четвереньках. Пока он находился в этой неудобной позе, Юм‑Юм спокойно наблюдала за ним, но стоило ему подняться тут же умчалась на третий ярус. Она уже поползла по горизонтальной балке на высоте сорока футов над полом, когда он поймал её.

– В другой раз, радость моя! – проворчал он. Ему стоило немалых усилий выдворить из клетки сопротивляющегося Кок о и водворить туда извивающуюся, царапающуюся и брыкающуюся Юм‑Юм, и они прибыли в Общество помощи престарелым самыми последними. В вестибюле богоугодного заведения, кишащем любителями животных, собаками на поводках, кошками в клетках и работниками‑общественниками, прозванными за их жёлтые рабочие халаты «канарейками», стоял невообразимый шум, заставляющий подумать о стартующем реактивном истребителе. Лайза Комптон распределяла животных для подопечных Общества.

– Теперь ты Главная Канарейка? – обратился к ней Квиллер.

– Я обращалась с просьбой, чтобы мне дали это место, – сказала она, – но пока просто помогаю. Сегодня мы сделали первый шаг на пути к осуществлению нашего проекта, и, как видишь, возникли кое‑какие накладки. В следующий раз установим график посещений. Как зовут твою киску?

– Юм‑Юм.

– Она ласковая? А то у одного нашего пациента эмфизема, и врач рекомендовал ему кошку, посчитав, что собака может оказаться чересчур игривой. Юм‑Юм выглядит спокойной.

Квиллер заглянул в клетку, где Юм‑Юм приняла позу «мертвая кошка», что случалось всегда, когда она терпела временное поражение.

– Да, я сказал бы, что она довольно спокойна. Лайза кивком подозвала к себе одну из «канареек»:

– Отведите, пожалуйста, мистера Квиллера и Юм‑Юм в комнату 15С к мистеру Хорнбаклу. Не больше чем на двадцать минут.

Пока они ехали на лифте, «канарейка» щебетала без перерыва.

– Этот старик ещё пару лет назад был сторожем у доктора Галифакса на Гудвинтер‑бульваре. Доктор держал его до самого конца, хотя тот уже не мог работать. Доктор Гал был замечательным человеком.

Когда они вошли в комнату 15С, её обитатель сидел в инвалидном кресле – маленькая жалкая фигурка, в буквальном смысле прикреплённая к стене, поскольку ему через длинную трубку подавался кислород. Но глаза старика блестели, он ухмылялся и с нетерпением ждал их.

– К вам посетительница, мистер Хорнбакл, – громко произнесла «канарейка». – Её зовут Юм‑Юм. – Квиллеру же она сказала: – Я вернусь через двадцать минут.

Квиллер стал вытаскивать расслабившуюся – ну совсем тряпка – Юм‑Юм из клетки.

– Это кошка? – удивлённо спросил старик странным голосом. Из‑за полипов в носу и неудачного зубного протеза он говорил со своеобразным присвистом.

– Да, сиамская, – ответил Квиллер, опуская мягкий меховой сверток на одеяло, лежащее на коленях больного.

– Киска, – сказал он, гладя её дрожащей рукой. – Мягкая. Голубые глаза! Никогда такую не видел. – Он говорил короткими предложениями, медленно произнося слова.

Квиллер пытался развлечь мистера Хорнбакла анекдотами про сиамских кошек, но вскоре понял, что старик предпочитает говорить, а не слушать.

– Я вырос на ферме, где были животные, – сообщил он. – Коты в амбарах, охотничьи собаки, коровы, куры…

– Я слышал, вы работали у доктора Галифакса…

– Около пятидесяти лет. Я был как член семьи. Он был очень хорошим человеком. Как вас зовут?

– Квиллер. Джим Квиллер.

– Давно вы здесь живете?

– Пять лет.

– Вы знали доктора Галифакса? Я работал у него сторожем. Жил над гаражом. Если его ночью вызывали, я его отвозил. Ему часто звонили по ночам. Мы спасали людей. Очень многих.

Юм‑Юм, нежно мурлыкая, с довольным видом лежала на одеяле, подложив передние лапки под грудь. Время от времени брызги слюны старика попадали кошке на ухо, и она им дергала.

– Легла на грудку! Ей хорошо здесь, – радостно улыбнулся старик.

– Я знаю, что доктор Галифакс уделял много времени лечению своих пациентов, – сказал Квиллер. – А как он отдыхал? Были у него какие‑нибудь увлечения, вроде рыбной ловли или гольфа?

Старик исподтишка взглянул на него, словно собирался раскрыть какой‑то неприглядный секрет.

– Он рисовал картины. Никому не рассказывал об этом.

– Какие картины? – спросил Квиллер, представляя себе некие пособия по анатомии.

– Он рисовал животных. На картинах было много краски. Она долго сохла.

– И что он делал с картинами? Мелинда никогда не упоминала об этом увлечении отца, в сущности, она избегает разговоров о своей семье.

– Прятал их. Никому не давал. Говорил, они недостаточно хороши,

– А что вы о них думаете, мистер Хорнбакл?

– Они были похожи на картинки в комиксах, – ответил старик с виноватой улыбкой,

– Где он их рисовал?

– Наверху, в задней комнате. Туда никто не заходил, кроме меня. Мы хорошо ладили – доктор Галифакс и я. Никогда не думал, что он уйдёт первым,

Юм‑Юм зашевелилась и вытянула переднюю лапку, чтобы потрогать трубку, по которой шёл кислород.

– Нельзя! – предупредил её Квиллер, и она отдернула лапу.

– Послушная киска.

– Мистер Хорнбакл, вы знаете, что дочь доктора Гада стала врачом?

Старик кивнул:

– Она была умной девочкой. Мальчик оказался не таким удачным.

– В каком смысле? – Квиллер умел расположить к себе людей, и они доверчиво позволяли ему вытягивать из них нужную ему информацию.

– Он всё время участвовал в каких‑нибудь потасовках. Среди ночи звонили из полиции, и я отвозил доктора в полицейский участок. Это было ужасно, ведь его мать болела и всё такое. Всегда лежала в постели.

– Чем же это кончилось?

– Он уехал. Доктор отослал его. Регулярно платил ему деньги при условии, что он не вернется.

– А как вы узнали об этом?

– Деньги переводились ему через банк в Локмастере. Я регулярно ездил туда. Делал это для доктора. Никогда никому не рассказывал.

– Разве молодой человек в конце концов не погиб в автомобильной катастрофе? – продолжал расспрашивать Квиллер.

– Так и было! Разбил доктору сердце. Он был его единственным сыном, пусть даже и испорченным парнем… Однако вот что странно…

– Да? – поощрительно произнёс Квиллер.

– После смерти мальчика доктор продолжал посылать меня в банк. Раз в месяц.

– Он это как‑то объяснил?

– Нет,

В этот момент раздался стук в дверь и появилась «канарейка»:

– Мистер Хорнбакл, Юм‑Юм пора домой. Попрощайтесь со своими гостями.

Когда Квиллер осторожно брал кошку с лежащего на коленях одеяла, она громко и негодующе закричала:

– Н‑н‑няу!

– Полюбила меня, а? – улыбнулся старик, показывая искусственные зубы. – Приносите её ещё. И не тяните! – добавил он с кудахтающим смехом. – А то можете и не застать.

Внизу в вестибюле Лайза собирала отзывы о визитах.

– Мы хорошо провели время, – сообщил Квиллер. – Юм‑Юм прижалась к старику и мурлыкала, или ворковала, как говорят в Шотландии. Полли Дункан ещё здесь?

– Нет, они с Бутси ушли рано, поехали домой.

По прибытии в амбар Квиллер выпустил Юм‑Юм из клетки, и она начала не спеша прогуливаться по второму этажу с видом примадонны, а Коко неотступно следовал за ней, неодобрительна принюхиваясь. Он понял, что она побывала в каком‑то месте, связанном с медициной.

Позднее Квиллер позвонил Полли и спросил:

– Ну, как показал себя бегемот?

– Боюсь, визит не слишком удался. Нас послали к старой слепой работнице с фермы, и она сетовала, что Бутси на ощупь нисколько не похож на кота. Наверное, он показался ей слишком прилизанным и шелковистым. Она привыкла к деревенским котам.

– А мы были у больного эмфиземой, и я опасался, что при виде оборудования для подачи кислорода Юм‑Юм превратится в меховой смерч, но она прекрасно сыграла свою роль. Она ворковала. Ворковать – это её профессия.

– Кошки понимают, когда надо оказать кому‑то поддержку, – сказала Полли. – Когда жена Эдгара Аллана По умирала в убогой хижине, где нельзя было развести огонь и не было одеял, её согревали только пальто её мужа и большая пёстрая кошка.

– Трогательная история, если это правда, – прокомментировал Квиллер.

– Я читала об этом. Большинство кошек очень милы.

– Или независимы, как говорят шотландцы. Кстати, я обещал Милдред, что мы расскажем ей о Шотландии, Что, если нам вместе пообедать в следующее воскресенье у Лингвини? Пригласим и Арчи Райкера.

Полли согласилась, что это неплохая идея. На самом деле в следующее воскресенье у неё был день рождения, но он сделал вид, что не знает об этом, а она сделала вид, что не знает, что он знает.

В понедельник утром он отправился покупать подарок, но сначала зашёл в редакцию отдать статью. В отделе местных городских новостей он открыл свежий номер газеты и прочитал подписи к фотографиям «Бонни Скотс Тура», проверяя, не заменил ли кто‑нибудь его тщательно продуманные слова другими. Потом он прочитал большое объявление на третьей странице:

СВОБОДНАЯ РАСПРОДАЖА имущества доктора Галифакса Гудвинтера Гудвинтер‑бульвар, 180

РАСПРОДАЖА: суббота, с 8 утра до 6 вечера

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЙ ПОКАЗ: пятница,

с 9 утра до 4 вечера

Мебель, антиквариат, произведения искусства, предметы домашнего обихода, книги, одежда, драгоценности, постельное белье, фарфор, серебро, хрусталь, личные вещи. Все предметы снабжены этикетками. Цены окончательные. Сделки не расторгаются. Доставка не обеспечивается. Перекупщики приветствуются. Парковка у дома разрешена.

Распродажу осуществляют на аукционе Фокси Фреда.

– Вы видели объявление о гудвинтеровской распродаже? – спросила его Кэрол Ланспик, когда он пришёл в универмаг Ланспиков покупать подарок, – Мелинда ни слова не сказала Историческому обществу. А между тем не мешало бы сначала всё показать музейным работникам или даже что‑то подарить музею.

– Наверное, ей слишком о многом приходится сейчас думать, – заметил Квиллер. – Как продвигается её роль леди Макбет?

Кэрол, организовавшая в отделе женской одежды показ шарфов, увела Квиллера от толпы продавщиц, жаждущих обслужить его. Он был постоянным покупателем, и они знали, что у Полли шестнадцатый размер, что она любит голубой и серый цвет, предпочитает серебряные украшения и избегает всего, что надо гладить.

Перед тем как ответить на его вопрос, Кэрол сказала:

– Надеюсь, это останется между нами.

– При любых обстоятельствах, – заверил он её.

– Ларри очень тяжело с ней работать. Когда они репетируют, она никогда не смотрит на него, а для актера нет ничего хуже! Она играет сама по себе и не даёт ему возможности войти с ней в контакт.

– А Двайт понимает, что происходит?

– Да, он несколько раз указывал ей на это. Конечно, у нас ещё остается десять дней на репетиции, но… Я не уверена насчёт Мелинды. Вы слышали, что она потеряла ещё одну пациентку? Бабушку Уолли Тоддуисла. Возможно, вы видели некролог.

– А чего вы ожидали, Кэрол? Она унаследовала всех восьмидесяти– и девяностолетних пациентов доктора Гала, стоящих одной ногой в могиле.

– Ну… – неуверенно произнесла Кэрол, – Наша дочь в июне получили диплом докторе медицины, и ей предложили место в Чикаго. Мелинда хочет, чтобы она вернулась домой и пошла работать к ней в клинику. Естественно, мы с Ларри предпочли бы, чтобы наше дочь жила здесь, а не где‑нибудь, но мы не уверены в разумности такого решения, принимая во внимание… – Она помялась. – Что вы об этом думаете?

– А что думает сама ваша дочь? – Она хочет остаться в Чикаго.

– Тогда пусть остаётся. Это её решение. Не вмешивайтесь.

– Думаю, вы правы, Квилл, – признала Кэрол. – А теперь перейдём к делу. Что бы вы хотели?

– Мне нужен подарок на день рождения Полли. Есть какие‑нибудь предложения?

– Как насчёт этого? – Она показала ему голубую ночную рубашку и пеньюар шестнадцатого размера,

– Прекрасна Заверните, пожалуйста, – сказал он. – Да, и без всяких затей. – Он никогда не тратил много времени на покупку чего‑либо.

– Белая коробка с голубой ленточкой?

– То что надо… А теперь объясните, что мне следует знать как продавцу театральных билетов?

– Просто придите завтра на несколько минут раньше, – сказала Кэрол. – Я вас встречу и все расскажу.

– На следующий день в половине второго Квиллер сказал сиамцам:

– Ну, была не была! Будем надеяться, что я не продам дважды одно место.

Он уже занимался продажей программ соревнований по бейсболу в Комиски‑парк и галстуков у Майси, но никогда ещё не торговал билетами в кассе. Он миновал лес и автостоянку, где для второй половины дня скопилось непривычно много машин, – и вошёл в театр. По вестибюлю слонялись люди с видом завзятых театралов, пришедших на премьеру.

– Привет, мистер Квиллер, – выкрикнули несколько человек, пока он пробирался к билетной кассе. Окошко было закрыто, но внутри горел свет, и Кэрол впустила его через боковую дверь.

– Как вам нравится эта толпа? – заметила она. – Словно мы поставили что‑то скандальное!.. А теперь слушайте, что вы должны делать. Когда покупатели подходят к окошку, вы спрашиваете их, на какое число им нужны билеты, и достаете план зрительного зала именно на этот день (заметьте, у вас таких планов несколько). Места, билеты на которые уже проданы, надо вычеркивать.

На плане было двенадцать рядов в партере и три на балконе, по двадцать мест в каждом ряду, и зал делился на левый, правый и центральный сектора.

– Потом спросите их, сколько им надо билетов и где они хотят сидеть. Все места стоят одинаково. Затем вы достаёте с полки билеты, они лежат в отсеках, на каждый указанный номер ряда. Убедитесь, что вычеркнули купленные места… Потом возьмите деньги. Никаких кредитных карточек, но выписывать чеки не возбраняется. Есть вопросы?

– А что на другой полке?

– Это забронированные билеты, они будут лежать там, пока их не выкупят. Вероятно, так рано никто не придёт выкупать билеты, но будут заказывать по телефону. Когда вы продадите билеты по телефону, положите их на полку для брони и не забудьте зачеркнуть эти места на плане. – Кэрол выдвинула ящик. – Здесь банкноты, достаточно мелкие, чтобы можно было давать сдачу. Когда освободитесь, заприте ящик, а также кассу перед уходом.

– А что делать с ключами?

– Положите их в нижнюю часть высоких напольных часов в вестибюле. Всё очень просто.

Квиллер обнаружил, что самое трудное начиналось по другую сторону окошка. Он открыл его и обозрел публику. В вестибюле собралась очередь человек из сорока.

Первой у окошка оказалась маленькая нервная женщина С седеющими волосами и морщинами на лбу.

– Вы знаете меня? – спросила она. – Я мать Дженифер.

– Дженифер? – переспросил Квиллер.

– Дженифер Олсон. Она играет в этом спектакле.

– Вы, конечно, хотите купить билеты на премьеру, – предположил он, протягивая руку к плану зала

на среду.

– Да, десять билетов. Мы пойдём всей семьей.

– Хорошо, миссис Олсон. Вы хотите, чтобы все места были в одном ряду или в разных?

– А если в разных, как это будет выглядеть?

– Можно приобрести по пять мест в двух рядах, находящихся друг за другом, или сгруппироваться в трёх рядах.

– Я не знаю. Как, по вашему мнению, лучше всего поступить?

– Ну, дело обстоит таким образом, – объяснил Квиллер. – Если вы возьмёте билеты в разных рядах, то окажетесь ближе к сцене. Если все места будут в одном ряду, вы будете сидеть подальше.

– Почему?

– Потому что, – терпеливо сказал он, – как видно из этого плана, какая‑то часть мест в первых рядах уже продана. – Он подтолкнул план к стеклу и подождал, пока миссис Олсон найдёт свои очки.

Хмуро вглядываясь в план, она спросила: – где здесь передние ряды?

– Вот сцена. Как видите, весь первый ряд ещё свободен, если вы хотите сидеть так близко.

– Нет, я не думаю, что мы должны сидеть в первом ряду. Дженифер будет нервничать.

– В таком случае следующий свободный ряд помечен буквой «Н». Это восьмой ряд.

– Но я сомневаюсь, услышит ли что‑нибудь оттуда наша бабушка.

– Здесь очень хорошая акустика, – заверил Квиллер.

– А вот здесь? – спросила миссис Олсон, указывая на план.

Очередь начала проявлять нетерпение. Стоящий за ней мужчина то и дело поглядывал на часы, преувеличенно жестикулируя. Молодая женщина нарочито громко успокаивала младенца в коляске, недовольство которого постепенно перешло в пронзительные вопли. Женщина постарше, опирающаяся на палку, не менее активно выражала своё негодование. А входная дверь постоянно хлопала – уходили те, кто потерял надежду купить билеты, и входили новые желающие сделать это.

– Миссис Олсон, почему бы вам не пройти в зрительный зал и не посидеть в разных рядах, чтобы посмотреть, где лучше? – предложил Квиллер. – А я пока смогу заняться остальными… это отнимет у вас немного времени, но зато вы разрешите все свои сомнения.

Её уход вызвал общий вздох облегчения, и Квиллер до её возвращения успел обслужить всю очередь. И хотя выбор теперь значительно уменьшился, он смог предложить ей места в нескольких рядах в центральном секторе.

– Но нам нужны три места у самого прохода, – сказала она. – Мой муж работает в добровольной пожарной команде и должен иметь возможность уйти, если услышит сигнал тревоги. У моей сестры мания преследования, и время от времени она вынуждена быстро убегать. А дедушка Олсон был ранен на войне в ногу, и он должен вытягивать её в проход.

– Левую или правую ногу? – спросил Квиллер.

– Левую. В неё попала шрапнель.

– Тогда вы должны взять крайние слева места в центральном либо в правом секторе.

– О боже мой! Я в таком замешательстве, мне надо угодить всем сразу. Стремясь ей помочь, Квиллер предложил:

– Позвольте мне самому выбрать вам места, и, если вашей семье они не понравятся, принесите билеты обратно, и мы их обменяем на другие.

– Какая замечательная мысль! – благодарно воскликнула она. – Спасибо вам, мистер Квиллер. Вы так мне помогли. И я должна сказать вам, что мне очень нравится рубрика, которую вы ведёте в газете.

– Спасибо, – поблагодарил он. – С вас шестьдесят долларов.

– А теперь мне нужно ещё восемь билетов на субботу, – сказала она. – Они для крёстных Дженифер и семьи её приятеля.

Квиллеру пришло в голову, что роль Дженифер, вероятно, сводилась к двум фразам, но он дипломатично спросил:

– Ваша дочь играет леди Макбет?

– О, как странно, что вы сказали это! – Миссис Олсон казалась взволнованной. – На самом деле она играет леди Макдуф, но…

– Это хорошая роль. Я уверен, что вы будете гордиться дочерью.

Женщина быстро окинула взглядом вестибюль и затем сообщила ему доверительным тоном:

– Дженифер выучила текст леди Макбет… на всякий случай.

– Это была её собственная идея?

Квиллер знал, что Театральный клуб никогда не позволял себе роскоши иметь дублеров. Она ответила ему почти шепотом:

– Мистер Сомерс. режиссер, попросил её сделать это и никому не рассказывать. Вы ведь не проговоритесь, правда?

– У меня и в мыслях этого нет, – успокоил он её.

После ухода матери Дженифер Квиллер подумал, что Двайт сомневается в способности Мелинды сыграть главную роль. И она допускает ошибки в рецептах!.. Что с ней происходит?

Несмотря на желание Квиллера избавиться от Мелинды, он едва ли мог отнестись с безразличием к её плачевному состоянию. Некогда они были близкими друзьями. К тому же его, как репортёра, разбирало любопытство, он хотел узнать, что скрывается за всем этим.

Наконец высокие часы в театральном вестибюле пробили четыре раза, и он пересчитал деньги, количество проданных билетов, всё запер, спрятал ключи и медленно направился домой. Неторопливо бредя по прохладному лесу, он задумался о фотографиях Буши, в частности, о трёх сценках, заснятых им в Хайленде.

На одном из снимков была запечатлена местность, поросшая вереском, без единого деревца, валуна или отбившейся от стада овцы, совершенно пустынная и не связанная с внешним миром ничем, кроме телефонной будки, куда Буши поместил какую‑то женщину, роющуюся в поисках монетки в висящей на плече сумке. На другом снимке, магически‑призрачном, по серебристому озеру плыл пустынный остров с развалинами замка, отражающимися в спокойной воде. На заднем плане серая таинственная скала поднималась прямо из озера, а на переднем сидела какая‑то женщина на камне и читала книгу в мягкой обложке.

Третья сцена представляла собой буйство цветов за оградой из неотесанного камня и садовой калиткой, на которой висел следующий призыв:

Всё равно, каков твой пол. Вышел ты или вошёл. Но в любое время дня Не забудь закрыть меня!

На снимке Буши в саду находилась женщина, а калитка была открыта.

Квиллер решил, что эту серию снимков следовало бы назвать «Туризм», и, придя в амбар, он сразу же разыскал жёлтые коробки Буши и вытащил все три фотографии. Глянцевая поверхность каждой из них была повреждена шершавым языком Коко, и во всёх трёх женщинах он узнал Мелинду.