Из дневника анны Светлаковой за 201. Г. Сегодня, прежде чем сесть к столу, я долго плакала

21 октября.

Сегодня, прежде чем сесть к столу, я долго плакала. Могла ли я думать раньше, что в моей жизни будет столько слёз!

Алексей, мой друг, всем сердцем полюбивший меня неизвестно за что, оттолкнут мною. Я сделала его несчастным. За что? За его любовь ко мне. Почему так устроена жизнь, что я, не желая поступить жестоко и причинить кому-то боль, всё же делаю это?

Но я не могла, не могла поступить иначе! Я по-настоящему надеялась на то, что во мне, рано или поздно, проснётся ответное чувство к нему. В самом деле, сколько можно жить прошлым? А Алексей даже чем-то напоминал мне Бориса. Поэтому я и надеялась. И этим невольно подавала надежду ему, Алексею. В этом моя главная вина!

Тот вечер, три дня назад, когда Алексей обнял меня, когда я ощутила его близость, и стал роковым. Я не знаю, что со мной случилось. Это было не отвращение, нет. Это был страх! Страх настолько сильный, что я почти потеряла контроль над собой.

Если бы я была полностью здорова! Я уверена, что моя болезнь ещё сказывается, ещё даёт о себе знать в определённых ситуациях. И это был, кажется, как раз такой случай. Такого ужаса я не испытывала давно! Мне чуть не стало плохо.

Единственным человеком в моей жизни, которому я позволяла прикасаться к себе, был Борис. Мне никогда забыть этих сказочных мгновений! Когда он обнимал меня, держал за руку, брал моё лицо в свои ладони, гладил меня по волосам, я испытывала несказанное, ни с чем не сравнимое блаженство! Ощущая его прикосновения, я чувствовала себя где-то не на земле! Мне хотелось, чтобы он обнимал меня ещё и ещё! Боже мой, какое это было счастье! И если бы Боря захотел от меня большего, то я... Мне кажется, я бы всё ему позволила.

Но он ни разу не осмелился даже поцеловать меня. Хотя я видела, как ему этого хотелось!

А здесь мне стало так страшно, что я даже плохо помню, что в тот момент делала. Я просто убежала от Алексея. И потом уже, здесь, у себя дома, проплакавшись, успокоившись и придя в себя, я отчётливо осознала, что не смогу... С Алексеем — не смогу!

Не знаю, кого я сегодня больше жалела, когда лежала на диване и ревела: себя или Алексея. Каково ему теперь? После того, что я сказала ему сегодня в ответ на его предложение. Предложение, в котором он излил всю свою душу! Никогда в жизни мне не приходилось слышать от мужчины таких слов!

Но как я могла ему всё объяснить? Ведь он даже не знает, чем я больна. И не должен знать.

Почему так всё происходит? Почему я одна? Всю жизнь одна! У меня никого нет! Я никому за всю жизнь не принесла пользы. Я приносила людям, с которыми была близка, лишь несчастья. А счастья не дала никому. Я причиняла только боль. Я принесла несчастье Боре, которого люблю больше всего на свете. Всё ещё люблю... Где ты сейчас, мой Боря? Каким стал? Помнишь ли ты меня? Если помнишь ещё, забудь, пожалуйста, забудь!

Потом я отвергла Влада, моего товарища по академии, который питал ко мне настоящие, искренние чувства. Но у меня не лежала к нему душа как к парню. Он был для меня чужим. Что я могла с собой поделать?

Точно так же теперь я оттолкнула Алексея, который любит меня даже более глубоко, чем Борис. Потому что он уже не наивный юный парень, каким был тогда Боря. Его любовь — это любовь не пылкого юноши, а зрелого человека, и вытравить её из своей души ему, наверное, будет очень непросто.

Почему я одна?! Если вдруг со мной что-нибудь произойдёт, если я нечаянно уйду из этого мира, кто пожалеет о том, что меня не стало? Кто будет помнить обо мне? Что я оставлю в этом мире, из которого когда-нибудь уйду? Неужели ничего, кроме того, что создала кистью? Да, это уже много... и в то же время так мало для того, чтобы считать, что ты не напрасно живёшь на свете!

Зачем же я тогда живу? Где мне найти ответ?

БОРИС КОНДРАТЬЕВ

Мы здорово сдружились с Денисом за время учёбы в университете. Чаще, правда, виделись в компаниях, но иногда я забегал к нему домой. Говорить нам всегда было о чём, от учебных тем до жизненных вопросов, а то и просто о всяких пустяках.

Бывало, мы с Дэном вспоминали и то время, когда вместе валялись в больнице. Конечно, было бы странно, если бы мы ни разу об этом не вспомнили. Но заговаривал об этом всегда Дэн, словно бы с чувством приятной ностальгии, иногда с юмором. Вспоминали о пацанах — дружках наших по палате. Большинство из них было из районов, поэтому никого из них мы с тех пор никогда не встречали. Только Дэн переписывался по «Одноклассникам» с Рустамом Рахметовым, от которого время от времени передавал мне приветы.

Лишь об одном человеке нами не было сказано ни слова. И этим человеком была Аня. Всякий раз, когда Денис вспоминал то время, я, посмеиваясь вместе с ним над нашими тогдашними полудетскими выходками, в душе зажимал боль. Потому что любое, даже пустячное напоминание о тех событиях неразрывно было связано с Аней. Денис, конечно, понимал, что лучше не затрагивать в разговоре её имени, и никогда об Ане не спрашивал, словно бы её и не было вообще. А спросить ему о ней явно хотелось, но не решался, наверное, чтобы мне боли не причинить. Думал, что я, может быть, сам заговорю.

И вдруг, два месяца назад это было, перед Новым годом, сам спросил! Вроде бы к слову просто. Мы вечером от Коляна Степанова возвращались, тут Дэн мне и говорит:

— У Олеси Силаевой день рождения послезавтра. Она в кафешке будет отмечать, в «Снежинке». Всех наших приглашает. Мы с Наташей тоже пойдём. Ты не желаешь?

Олеся — это однокурсница Дениса, с которой я немного знаком.

— Здорово живёшь! — фыркнул я в ответ. — А меня туда звали?

— Олеся тебя хочет пригласить. У неё просто твоего номера нет, я ей сегодня его дал. Так что она тебе позвонит и пригласит. Пошли!

— Да ну! — отмахнулся я. — На фиг ты ей номер дал? Что я там забыл? Народ там мне незнакомый, да и саму Олесю я не так уж близко знаю. Чего это ей взбрело в голову меня приглашать?

— Да там вообще нормально будет! — продолжал Денис, игнорируя мой вопрос. — Давай я тебя там познакомлю с одной девчонкой классной! Чисто между нами: она тебя как-то видела в универе, ты ей понравился! Она меня потом про тебя расспрашивала. Я её знаю, она вообще девчонка хорошая! Давай!..

— Пошёл ты... — кисло скривился я, как от оскомины.

— Борис, ты чего такой трудный-то? Мы вон с Наташкой уже полтора года вместе! А ты?.. У тебя-то когда появится?..

— Пошёл ты ещё раз!.. — повторил я, уже раздельно и внятно.

Денис, стянув зубами перчатку с руки, полез в карман пальто за сигаретами и, ломая спички на морозе, прикурил. Некоторое время мы шли молча.

— Ты что, всё Аню свою забыть не можешь? — спросил вдруг Денис. Это прозвучало так внезапно! Словно молотком по лбу мне заехал. Я мог ожидать чего угодно, но только не этого вопроса. Я не успел сообразить, что мне ответить, как Денис остановился и прямо посмотрел мне в лицо.

— Я ведь не дурак, Борис. Я давно понял, что ты до сих пор по ней сохнешь. Ну, ведь правда? Борька, мы же друзья с тобой! Так какого чёрта ты молчишь о ней со мной? Ведь ты меня всё равно не провёл. — Он мягко взял меня за рукав. — Слышь, Борис... Ты мне скажи: ты её встречал потом когда-нибудь?

Мой голос мог выдать меня. Поэтому вслух я ничего не ответил. Глядя в сторону, я отрицательно качнул головой.

— И ничего не слышал о ней?

Видя, что я так же молчу, Денис после паузы спросил:

— Слушай, Борис... А если бы вы случайно встретились сейчас? Как думаешь, смогли бы вернуть то, что между вами было?

Что за странный вопрос? Ну, совсем ненужный! На кой чёрт он его вообще задал? Будь я в тот момент бесстрастно спокоен, мне, может, и пришла бы в голову мысль, что разговор этот ведётся Денисом неспроста. Я же заметил только, как изменился его голос, и взглянул ему в лицо. Нечасто мне приходилось видеть своего друга таким. Во всяком случае, печали в его глазах я точно никогда не видел. Хотя нет, видел! Тогда, давно, когда он передавал мне последние слова Ани. Он тогда был таким же! Что это с ним сегодня такое? И почему он так неожиданно завёл разговор об Ане?

За все эти шесть лет я так никому и не поверил своей сердечной тайны, своей тайной боли. Привычка у меня всё переваривать в себе... Да и кому я мог сказать, с кем поделиться? Друзья? Они только на смех бы меня подняли. Шесть лет любить призрачный образ... Таких и дураков-то сегодня на свете нет, они ещё в XIX веке вымерли. Даже отец меня не понял бы. Рационализм зрелого человека никогда не найдёт общего языка с чувством, которому безоглядно отдаётся человек, находящийся на старте жизненного пути.

Но сейчас, после слов Дениса об Ане, мне так непреодолимо захотелось впервые в жизни послать к чёрту весь этот свой «закон омерты», захотелось открыться, рассказать без утайки, как я люблю, люблю все эти годы. И о том, как мне бывает плохо, тоже сказать. Открыться другу — разве этого нужно стыдиться? Я уже рот раскрыл было, но вовремя подумал: а что это изменит? Ни-че-гошеньки! Так зачем это тогда нужно?

А Денис, похоже, ждал этой откровенности от меня. И не дождался. А мне ведь стоило большого труда не отпустить тормозов и вновь промолчать.

Больше в тот вечер на эту тему нами не было сказано ни слова.