Глава сорок вторая

Я лежу в постели, глядя в потолок, и пытаюсь осмыслить свою жизнь. Папа все еще проходит обследование в больнице и вернется домой завтра. То, что рядом со мной никого нет, заставило меня задуматься о своем существовании, и я пробилась сквозь отчаяние, чувство вины, грусть, злость, одиночество, депрессию, цинизм и наконец нашла свой путь к надежде. Подобно наркоману, отказавшемуся от наркотиков, я переживала настоящую ломку. Я громко разговаривала сама с собой, кричала, выла, рыдала и хохотала.

Телефон звонит в одиннадцать вечера, когда на улице ветрено и холодно – зима вступает в свои права. Думая, что это папа, я бегу вниз, хватаю телефон и сажусь на нижнюю ступеньку:

– Алло?

– Это все время была ты.

Я замираю. Мое сердце глухо стучит. Я отодвигаю телефон от уха и делаю глубокий вдох.

– Джастин? – выдыхаю я.

– Это все время была ты, правда?

Я молчу.

– Я увидел тебя и твоего отца на фотографии с Бэа. В тот вечер она рассказала тебе, что я сдавал кровь и хотел бы, чтобы меня за это поблагодарили. – Он чихает.

– Будь здоров.

– Почему ты ничего мне не сказала? Ты преследовала меня или… Что вообще происходит, Джойс?

– Ты злишься на меня?

– Нет! То есть я не знаю. Не понимаю. Я совершенно сбит с толку.

– Позволь мне объяснить. – Я пытаюсь справиться с комком в горле и не выдать свое волнение. – Я не преследовала тебя специально, так что, пожалуйста, не волнуйся. Просто произошла странная вещь, Джастин. Когда мне перелили твою кровь, у меня возникла какая-то связь с тобой. Я постоянно оказывалась в тех местах, где был ты, к примеру, в парикмахерской, на балете. Оказывалась совершенно случайно. Я жутко тараторю, извини, но ничего не могу с собой поделать. А потом Бэа сказала мне, что ты сдавал кровь примерно в то же время, когда мне сделали переливание, и…

– Что-что?

Я не понимаю, что он имеет в виду.

– То есть ты тоже точно не знаешь, мою ли кровь тебе перелили? От меня, например, тщательно скрывали, кому понадобилась моя кровь. Тебе кто-то сказал?

– Нет. Мне никто не говорил. Да это совсем и не нужно. Я…

– Джойс, – прерывает он меня, и его тон меня пугает.

– Я не сумасшедшая, Джастин. Поверь мне. Я никогда не испытывала того, что пережила за последние несколько недель. – Я рассказываю ему о том, как переняла его навыки, знания, как разделила его вкусы.

Он молчит.

– Джастин, скажи что-нибудь.

– Я не знаю, что сказать. Это так… странно.

– Это странно, но это правда. И что еще более странно: ко мне перешли некоторые твои воспоминания.

– Неужели? – Его голос звучит холодно и отстраненно. Я теряю его.

– Воспоминания о парке в Чикаго, о Бэа, танцующей на красной с белым клетчатой ткани, о корзине для пикника, о бутылке красного вина. О церковных колоколах, о кафе-мороженом, о качелях, на которых вы качались с Элом, о разбрызгивателях…

– Эй, эй, эй. Остановись. Кто ты?

– Джастин, это я!

– Кто рассказал тебе об этом?

– Никто, я просто знаю! – Я устало потираю глаза. – Понимаю, что шокирую тебя, Джастин, правда, понимаю. Я нормальный приличный человек, очень циничный, но со мной произошла вот такая чудная штука. Если ты мне не веришь, мне жаль, я повешу трубку и вернусь к своей жизни, но, пожалуйста, поверь, что это не розыгрыш и не ловушка.

Он отвечает не сразу:

– Я хочу тебе верить.

– Ты чувствуешь, что между нами есть связь?

– Я чувствую, что меня влечет к тебе. – Он говорит очень медленно, как будто взвешивает каждую букву в каждом слове. – О моих воспоминаниях, вкусах, привычках ты могла узнать, например, от кого-то или из моих книг, в которых много личного. Ты видела фотографию в медальоне Бэа, ты бывала на моих докладах, ты читала мои статьи. Где доказательства того, что всему виной переливание крови? Как я могу быть уверен – только не обижайся, – что ты не шизофреничка, помешавшаяся на какой-то идиотской истории, которую прочла в книге или увидела в кино?

Я вздыхаю. Доводы мои исчерпаны.

– Джастин, я утратила всякую веру, но в это я верю.

– Прости, Джойс. – Он явно готовится закругляться.

– Нет, подожди. Это что, все? Тишина.

– Ты что, даже не попробуешь поверить мне? Он глубоко вздыхает:

– Я представлял тебя другой, Джойс. Не знаю почему, но мне казалось, что ты другой человек. А тут что-то… невообразимое. Какая-то… не та Джойс.

Каждая фраза – удар ножом в сердце и удар кулаком в живот.

– Судя по всему, тебе много пришлось пережить, может быть, ты должна… с кем-то поговорить.

– Почему ты мне не веришь? Пожалуйста, Джастин. Есть же что-то такое, что должно тебя убедить! Какая-то известная мне тайна, о которой ты не писал в статьях и не распространялся на лекции… – Я умолкаю, думая кое о чем. Нет, я не могу это использовать.

– До свидания, Джойс. Надеюсь, у тебя все будет хорошо, правда.

– Постой! Подожди! Есть одна вещь. Одна вещь, которую только ты можешь знать.

Он медлит:

– Какая еще вещь?

Я зажмуриваюсь и глубоко вдыхаю. Сказать или не сказать? Я открываю глаза и выпаливаю:

– Твой отец. Воцаряется тишина.

– Джастин?

– Что мой отец? – Его голос холоден как лед.

– Я знаю, что ты видел, – тихо говорю я. – Что ты никому не осмелился рассказать.

– О чем, черт возьми, ты говоришь?

– Я знаю, что ты был на лестнице, видел его через перила. Я его тоже вижу. Я вижу, как он с бутылкой и таблетками скрывается за дверью. Потом зеленые ноги на полу…

– Прекрати! – кричит он, и я пораженно замолкаю.

Но я понимаю, что у меня никогда больше не будет возможности произнести эти слова.

– Я знаю, как трудно тебе было в детстве. Как трудно было держать это в себе…

– Ты ничего не знаешь, – холодно произносит он. – Абсолютно ничего. Пожалуйста, держись от меня подальше.

– Хорошо, – шепчу я, но, кроме меня, этого не слышит никто, потому что он уже повесил трубку.

Я сижу на лестнице в темном пустом доме и слушаю, как холодный октябрьский ветер сотрясает оконные рамы.

Итак, это конец.

МЕСЯЦ СПУСТЯ