Глава двадцать третья

На следующее утро запах домашних пирогов прокрался вверх по лестнице и просочился в комнату Рэя, лежавшего в постели с Рут. Их мир в одночасье изменился. И этим все сказано.

Прежде чем уйти из мастерской Хэла, они постарались уничтожить следы своего пребывания, а потом направились к Рэю домой и всю дорогу молчали. Ближе к полуночи Руана заглянула в комнату и, увидев, как они, полностью одетые, спят в обнимку, порадовалась, что у Рэя наконец-то появилась девушка — на вид не от мира сего, но лучше уж такая, чем вообще никакой.

Часа в три ночи Рэй заворочался, потом сел и посмотрел на Рут. При виде этих длинных, нескладных конечностей и великолепного тела, которое вчера было в его власти, на него нахлынуло благодарное тепло. Рука невольно потянулась, чтобы ее погладить, и в этот миг из окна на ковер упала полоса лунного света, стрелкой указав туда, где Рэй — я свидетельница — всегда любил сидеть над книгами. Его взгляд пробежал по лунной дорожке. Она вела точно к тому месту, где Рут бросила свою сумку.

Осторожно, чтобы не потревожить спящую Рут, он соскользнул с кровати. В сумке лежал дневник. Достав его, Рэй начал читать:

«На кончиках перьев воздух, у основания — кровь. Я подбираю косточки; скорблю, что они, как разбитое стекло, не знают света… и все же пытаюсь собрать эти осколки воедино, скрепить, чтобы убитые девочки ожили».

Он пролистал несколько страниц:

«Пенн-Стейшн, тесная ванная, борьба, удар о раковину. Женщина постарше».

«Квартира. Ц. —Ав. Муж и жена».

«Крыша на Мотт-стрит, девочка-подросток, застрелена».

«Время? Девочка в Ц. п. идет к зарослям. Белый кружевной воротничок, фасонный».

Рэя охватил невыносимый холод, но он, не поднимая головы, читал дальше, пока Рут не зашевелилась.

— Я должна тебе многое рассказать, — произнесла она.

Дежурная медсестра помогала моему отцу устроиться в кресле-каталке, пока мама и Линдси суетились в палате, собирая нарциссы, чтобы взять их домой.

— Сестра Элиот, — сказал он, — я всегда буду помнить вашу доброту, но надеюсь, мы с вами теперь долго не увидимся.

— Я и сама на это надеюсь. — Сестра Элиот повернулась к моим родным, которые неловко стояли в стороне. — Бакли, у мамы и Линдси руки заняты. Кресло поручается тебе.

— Особо не разгоняйся, Бак, — сказал мой папа.

Я смотрела, как они гуськом тянутся к лифту: впереди Бакли с моим папой, следом Линдси, а за ней мама, обе с охапками влажных нарциссов.

Когда они спускались в лифте, моя сестра начала изучать нежно-желтые горлышки цветов. Она вспомнила, как в день первой траурной церемонии Сэмюел и Хэл наткнулись в поле на букетик желтых нарциссов. Откуда он там взялся — так никто и не узнал. По примеру Линдси моя мама тоже стала разглядывать цветы. Она ощущала прикосновение моего брата и понимала, что наш отец, который с изможденным, но довольным видом сидел в хромированном больничном кресле, радуется предстоящему возвращению домой. А когда они дошли до вестибюля и двери открылись, чтобы их выпустить, я уже знала, что им предназначено остаться одним. Вчетвером.

От чистки и резки яблок у Руаны уже распухли руки; за работой она отважилась произнести в уме слово, которого избегала много лет: развод. К этому ее исподволь подтолкнули неумелые, но крепкие объятия ее сына и Рут. Она уже не помнила, когда ложилась спать одновременно с мужем. Тот расхаживал по комнате, как призрак, а потом, как призрак, проскальзывал под одеяло, почти не сминая постель. Он никогда не распускал руки, в отличие от тех мужей, которых клеймят газеты и телевидение. Но его отсутствие ранило хуже побоев. Даже если он приходил домой, садился с ней за стол и съедал все, что бы она ни приготовила, его как будто не было рядом.

Услышав, что в ванной наверху включили воду, она решила для приличия выждать, прежде чем позвать их к завтраку. Рано утром ей позвонила моя мама, чтобы поблагодарить за те сведения, которые получила от нее по телефону, когда была в Калифорнии, и Руана задумала по такому случаю испечь для нашей семьи пирог.

После того как Рут с Рэем получили по чашке кофе, она попросила сына, пока еще не слишком поздно, проводить ее к Сэлмонам и без лишнего шума оставить пирог у них на крыльце.

— Поскакали с пирогами! — вставила Рут.

Руана бросила на нее укоризненный взгляд.

— Не сердись, мам, — сказал Рэй, — вчера у нас был тяжелый день.

А про себя подумал: так она и поверила…

Повернувшись к плите, Руана достала один из двух испеченных пирогов и подала его к столу; из отверстий, проделанных в румяной корочке, поплыл изумительный аромат.

— Позавтракаете? — предложила она.

— Богиня! — воскликнула Рут.

Руана улыбнулась:

— Ешьте, сколько душе угодно, и одевайтесь. Можем поехать все вместе.

Поглядев на Рэя, Рут ответила:

— Вообще-то, у меня намечены кое-какие дела — я к вам попозже загляну.

Хэл привез барабаны, отрегулированные по высоте для моего брата. У них с бабушкой Линн было на этот счет полное единодушие: хотя до тринадцатилетия Бакли оставалась еще пара недель, он просто не находил себе места.

Сэмюел не поехал с Линдси и Бакли встречать моих родителей из больницы. Для них возвращение домой обещало быть вдвойне знаменательным. Моя мама неотлучно сидела с отцом двое суток. За это время мир изменился — и для них, и для всей нашей семьи.

Более того, теперь я видела, что перемены на этом не закончатся. Невзирая ни на что.

— Знаю, еще рановато, — сказала бабушка Линн; — Но тем не менее: что будете пить, мальчики?

— Вроде бы нам обещали шампанское, — отозвался Сэмюел.

— Это позже, — возразила бабушка. — А пока могу предложить аперитив.

— Я пас, — сказал Сэмюел. — Хочу дождаться Линдси.

— А ты, Хэл?

— Нет, мне еще сегодня учить Бака стучать на ударных.

Бабушка Линн сильно сомневалась, что все знаменитые джазисты были трезвенниками, но спорить не стала.

— Что ж, тогда насладимся искристой водичкой со льдом.

Она вернулась на кухню. После смерти я прикипела к ней сильнее, чем могла себе представить в земной жизни. Не поручусь, что в тот момент она решила завязать с выпивкой; но теперь до меня дошло, что привычка заглядывать в рюмку составляла одну из черточек ее удивительного характера. По мне, если эта слабость была самым большим ее грехом, то и на здоровье.

Бабушка Линн достала из морозильника формочки со льдом и над раковиной извлекла кубики. Ровно семь штук в каждый бокал. Повернув кран, она немного выждала, чтобы вода стала как можно холоднее. Ее Абигайль вот-вот вернется домой. Ее сумасбродная Абигайль, ее любимица.

Но пока, глядя в окно, она могла поклясться, что возле дворовой крепости Бакли сидит девушка, одетая по моде ее юности, и смотрит на нее в упор, В следующее мгновение девушка исчезла. Бабушка тряхнула головой. Наверно, почудилось от переутомления. Лучше об этом помалкивать.

Когда папина машина свернула на подъездную аллею, у меня возникло сомнение: этого ли я ждала — чтобы моя семья направилась домой, а не ко мне? Чтобы все радовались друг другу в мое отсутствие?

При свете дня мой папа стал как-то ниже ростом и тоньше в кости, но его глаза светились благодарностью, чего не случалось многие годы.

А мама с каждой минутой подходила к мысли о том, что, возможно, она все-таки приживется дома.

Все четверо, как по команде, вышли из машины. Бакли, выбравшись с заднего сиденья, бросился к моему отцу: тот мог бы обойтись без посторонней помощи, но Бакли, видно, хотел оградить его от мамы. Линдси, привыкшая все держать под контролем, следила за ним поверх капота. Она несла ответственность за семью — так же, как мой брат; так же, как мой отец. Повернув голову, она встретила мамин взгляд, устремленный на нее сквозь букет желтых нарциссов.

— Что-то не так? — спросила Линдси.

— Ты — копия папиной матери, — ответила моя мама.

— Не забыть бы сумки, — сказала в ответ моя сестра.

Они вдвоем подошли к багажнику, а Бакли повел папу к крыльцу;

Линдси уставилась в темное чрево багажника. У нее был один-единственный вопрос:

— Ты снова его бросишь?

— Я сделаю все, чтобы этого не произошло, — выговорила моя мама, — но обещать не могу.

Линдси медленно подняла голову и встретила ее вызывающий взгляд; точно такой же вызов был и в глазах повзрослевшей до срока девочки, чья жизнь потекла быстрее с того дня, когда полицейские объявили, что на земле слишком много крови, а значит, дочери/сестры/ребенка нет в живых.

— Мне все про тебя известно.

— Хорошо, что предупредила.

Моя сестра достала из багажника сумку. Вдруг они услышали радостный вопль. На крыльцо выскочил Бакли.

— Линдси! — Его серьезность как рукой сняло: это был жизнерадостный пухлый ребенок. — Иди посмотри, что мне привез Хэл!

Бакли ударил в барабан. И сразу, не останавливаясь, — еще, еще и еще. Через пять минут этой какофонии один лишь Хэл сохранял способность улыбаться. А все остальные заглянули в ближайшее будущее: там их ждал несмолкаемый грохот.

— Не пора ли освоить щеточки? — предложила бабушка Линн.

Хэл не возражал.

Моя мама протянула бабушке нарциссы и под тем предлогом, что ей надо в ванную, сразу же поднялась наверх. Все поняли, куда она пошла: в бывшую мою комнату.

Она стояла на пороге совсем одна, как на океанском берегу. Комната по-прежнему была оклеена бледно-лиловыми обоями. Все та же мебель, за исключением бабушкиного кресла.

— Я люблю тебя, Сюзи, — проговорила она.

Эти слова меня просто сразили, ведь в последнее время их повторял мне только отец, но в глубине души я, конечно, ждала их от мамы. Ей потребовалось немало времени, чтобы проверить, не сокрушит ли ее эта любовь, и я не поторапливала: уж чего-чего, а времени у меня было навалом.

На моем комоде она заметила фотографию, которую бабушка Линн вставила в золоченую рамку. Это была самая первая мамина фотография: сделанный мною тайный портрет Абигайль, которая поднялась чуть свет и еще не успела подкрасить губы. Сюзи Сэлмон, начинающий фотоохотник, удачно поймала момент: женщина смотрит вдаль поверх туманной пригородной лужайки.

Она для виду зашла в ванную, с шумом включила воду и сдвинула полотенца. Ей с первого взгляда стало ясно, что эти полотенца, нелепого песочного цвета, да еще с вензелями — очередная нелепость, — могла купить только ее мать. Но в следующее мгновение моя мама уже насмехалась только над собой. Сама-то она в последние годы не оставляла на своем пути ничего, кроме выжженной земли. А мать — допустим, заглядывает в бутылку, зато умеет любить; хоть и с причудами, зато надежная, как скала. Не пора ли оставить в покое не только мертвых, но и живых — начать принимать их такими как есть?

Ни в ванной комнате, ни в теплой воде, ни в сливном отверстии меня не было; я не выглядывала из зеркала, не пряталась, ужавшись до микроскопических размеров, за щетинками зубных щеток Линдси и Бакли.

Сама не знаю по какой причине, но терзавшая меня тревога (воцарится ли в доме согласие? надолго ли воссоединились родители? найдет ли Бакли, кому излить душу? исцелится ли мой папа от своих недугов?) притупилась, а вместе с нею притупилось и желание непременно видеть скорбь моих близких. Впрочем, тревога до сих пор нет-нет да и нахлынет вновь. Как и скорбь. И так будет всегда.

В гостиной Хэл направлял запястье Бакли, а тот сжимал в руке проволочную щеточку для игры на ударных.

— Видишь, тут струна? Легонько махни щеткой, вот так.

Бакли послушно выполнил его указание, а потом устремил взгляд к Линдси, которая устроилась на диване.

— Это круто, Бак, — одобрила моя сестра.

— Как гремучая змея!

Хэлу понравилось такое сравнение.

— Точняк, — подтвердил он, а сам уже прикидывал, не сколотить ли на досуге собственный джаз-банд.

Мама спустилась вниз. Войдя в комнату, она встретила взгляд отца. Жестом показала, что она в полном порядке, просто надо привыкнуть к этому воздуху, как в горах.

— Эй, публика! — прокричала из кухни бабушка Линн. — По местам! Сейчас перед вами выступит Сэмюел.

Все засмеялись, но тут же опять замкнулись в себе, хотя желали совсем другого, — и на пороге возникла бабушка Линн в сопровождений Сэмюела. В руках у нее был поднос с бокалами для шампанского. Сэмюел мельком взглянул на Линдси.

— Линн мне поможет, — сказал он, — попросим ее наполнить бокалы.

— В этом деле ей нет равных, — вставила моя мама.

— Абигайль? — окликнула ее бабушка Линд.

— Да?

— Я тоже рада тебя видеть.

— Продолжай, Сэмюел, — сказал папа.

— Хочу сказать, мне очень приятно быть с вами вместе.

Но Хэл знал своего брата.

— Ох, темнишь, артист. А ну-ка, Бак, сбацай ему что-нибудь для храбрости.

На этот раз Хэл не стал его поучать, и Бакли, как умел, пару раз махнул щеточкой по струне.

— Хочу сказать, мне очень приятно, что миссис Сэлмон вернулась домой, и мистер Сэлмон тоже вернулся домой, а я имею честь жениться на их прекрасной дочери.

— Лучше не скажешь! — воскликнул папа.

Моя мама взяла поднос из рук бабушки Линн, и они сообща наполнили бокалы.

Глядя, как мри родные смакуют шампанское, я размышляла о том, что их жизнь ведет отсчет от моей Смерти: до и после, но когда Сэмюел, собравшись с духом, на виду у всех поцеловал Линдси, мне стало ясно, что их судьба круто взмывает вверх и теперь пойдет иными дорогами.

На месте пустоты, возникшей с моей гибелью, постепенно вырастали и соединялись милые косточки: одни хрупкие, другие — оплаченные немалыми жертвами, но большей частью дорогие сердцу. И я увидела вещи в ином свете: мне открылся мир, где нет меня. Обстоятельства, причиной которых стала моя смерть, — те самые косточки — обещали когда-нибудь обрасти плотью, стать единым телом. Ценой этому волшебному телу была моя жизнь.

Мой отец смотрел на стоявшую перед ним дочь. Вторая дочь, девочка-тень, исчезла.

Бакли заставил Хэла дать слово, что после обеда они начнут осваивать барабанную дробь, и все семеро потянулись через кухню в столовую, где Сэмюел и бабушка Линн уже расставили лучшие тарелки, чтобы подать бабушкины «фирменные деликатесы», наспех приготовленные из замороженных полуфабрикатов: спагетти и творожный торт.

— Кто-то под дверью ошивается, — сообщил Хэл, заметив в окне мужскую фигуру. — Зуб даю, это Рэй Сингх!

— Надо его пригласить, — сказала моя мама.

— Если успеем.

Мои папа с бабушкой остались сидеть за столом, а все остальные высыпали в прихожую.

— Рэй! — Хэл распахнул дверь и чудом не угодил ногой в пирог. — Погоди!

Рэй обернулся. В машине, не заглушая двигатель, сидела его мать.

— Извини, что помешали. — Рэй обращался к Хэлу, а у того за спиной переминались Линдси, Сэмюел, Бакли и какая-то женщина, в которой Рэй не сразу признал миссис Сэлмон.

— Это Руана? — спросила моя мама. — Пусть непременно зайдет!

— Прошу вас, не стоит. — Рэй подошел ближе; в голове у него мелькнуло: Видит ли это Сюзи?

Отделившись от остальных, Линдси и Сэмюел шагнули ему навстречу.

А моя мама уже стояла у машины и, склонясь к окну, беседовала с Руаной.

Рэй увидел, что его мать выходит из машины, не сумев отказаться от приглашения.

— Мы только съедим по кусочку пирога — и все, — на ходу говорила она моей маме.

— Доктор Сингх, видимо, на работе? — спросила моя мама.

— Как всегда, — ответила Руана, следя глазами за сыном, который поднялся на крыльцо вместе с Линдси и Сэмюелом. — Приходите как-нибудь ко мне: покурим забористые сигаретки.

— Ловлю на слове, — сказала мама.

— Рэй, добро пожаловать, садись к столу, — заговорил мой отец, увидев его на пороге.

Он питал особое чувство к этому пареньку, который был когда-то влюблен в его дочь. Между тем Бакли, пока его не опередили, поспешил плюхнуться в кресло рядом с моим отцом.

Линдси и Сэмюел взяли себе стулья из гостиной и пристроились у комода. Руану посадили между бабушкой Линн и моей мамой, а Хэл гордо восседал во главе стола.

А ведь они даже не узнают, когда я их покину, сообразила я; мало того, им невдомек, сколь зримым бывает мое присутствие. Бакли нередко со мной заговаривал, и я ему отвечала. Хотя, возможно, сама этого не чувствовала. Мое явление могло принимать любые формы, какие только им грезились.

И тут передо мной вновь возникла она: в полном одиночестве она брела через кукурузное поле, притом что все остальные, кто был мне дорог, собрались вместе у нас в столовой. Она всегда будет меня чувствовать и помнить. В этом я не сомневалась, но уже ничего не могла поделать. В юные годы Рут была одержимой; в зрелые годы стала одержимой навек. Одно дело — случайность, другое — сознательный выбор. Историю моей жизни и смерти она сделала своей историей — любой бы так сказал, решись она об этом поведать.

Руана и Рэй уже собирались уходить, когда Сэмюел упомянул особняк в неоготическом стиле, который они с Линдси обнаружили в зарослях у тридцатого шоссе.

Потом он стал расписывать его в подробностях, обращаясь к Абигайль, и даже признался, что именно в этом доме, где он сделал предложение Линдси, они намерены поселиться. Вдруг Рэй спросил:

— Не тот ли это особняк, где в дальней комнате прожжен потолок, а над входом обалденные окна?

— Тот самый, — подтвердил Сэмюел; тут мой отец встревожился. — Ничего страшного, мистер Сэлмон, его можно привести в порядок. Ручаюсь.

— Этот дом купил отец Рут, — сообщил Рэй.

Все на миг умолкли, а Рэй продолжал:

— Он взял кредит на покупку старых домов, которые не попадают под снос. Собирается их восстанавливать, — сказал Рэй.

— Ну и дела, — вырвалось у Сэмюела. И я растворилась.

Date: 2015-09-03; view: 260; Нарушение авторских прав