Ч. <Г. И. Чулков> Театр В. Ф. Комиссаржевской. «Сестра Беатриса» М. Метерлинка «Товарищ», 1906, 24 ноября

Постановка «Сестры Беатрисы» имела исключительный успех. Давно Петербург не видел в театре такого волнения и таких оваций. На этот раз театру удалось создать непосредственную и таинственную связь с зрительным залом.

По поводу пьес «Сестра Беатриса» и «Ариадна и Синяя Борода» мы имеем следующие признания самого Метерлинка: «Это в сущности, — говорит он, — небольшие драматические сцены… Их назначение заключается в том, чтобы доставить музыкантам, просившим меня об этом, подходящую тему для лирических излияний. Ни на что другое они не претендуют, и тот ошибся бы насчет моих намерений, кто желал бы в них отыскать великую затаенную мысль из области морали и философии». Эти рассуждения Метерлинка еще раз доказывают, что поэты иногда бывают менее мудры, чем создания их гения. «Сестра Беатриса» вовсе не примыкает непосредственно к «театру марионеток» и не является простым либретто для оперы, как желает думать автор. Смысл и значение этой пьесы характеризуются тем подзаголовком, который Метерлинк дал этой драме: «Чудо в трех действиях». Воистину, в «Сестре Беатрисе» мы переживаем великое чудо любви. Устами Метерлинка, этого трезвого бельгийского нотариуса, неожиданно провозглашаются глубокие истины, воплощенные и неумирающие. Как будто Метерлинк играет роль медиума, и чей-то иной голос открывает нам через него необычайные тайны. Чудо, раскрытое Метерлинком, определяется ответом на вопрос Беатрисы, обращенный к Мадонне: «Разве на небесах написано, что нет больше прощения, что любовь проклята, что нет искупления?» Торжество искупления, преображение любви — вот мудрость лирической драмы Метерлинка.

Повторяем, постановка «Сестры Беатрисы» имела роковое значение для Драматического театра. Если первые два спектакля оставили впечатление тяжелое и неопределенное благодаря несоответствию пьес и замыслов режиссера, новая постановка Метерлинка искупила преступления и ошибки этого театра. Реформа, задуманная его руководителями, осуществляется: театр находит наконец художественное воплощение своей мечты. После постановки «Сестры Беатрисы» нельзя отрицать культурных ценностей, которые кует освобождающийся от рабства театр.

{76} Однако я далек от мысли, что постановка «Сестры Беатрисы» безупречна и совершенна. Прежде всего, декорации талантливого художника Судейкина, интересные сами по себе, не соответствуют целомудренному и строгому стилю Метерлинка[lxxxii]: красивые, но совсем не таинственные, они неприятно поражают своей нескромностью. Второй упрек относится к игнорированию, на этот раз беспричинному, ремарок Метерлинка. В одной из рецензий я писал о том, что несоблюдение ремарок иногда допустимо, но зачем же это возводить в обязательный принцип и постоянное правило? Ни одежда Мадонны, ни световые эффекты, на которые определенно указывает Метерлинк, не были исполнены согласно воле поэта. Музыка композитора Лядова ничем не напоминала ни католической Испании XIV века, ни утонченного метерлинковского мистицизма; впрочем, музыка Лядова так банальна, что она является не слишком мучительным фоном для действия.

Чем же, однако, покоряет и пленяет постановка «Сестры Беатрисы»? Она пленяет и увлекает прежде всего своим ритмом, ритмом пластики и ритмом диалога. Та музыка стиля, которая свойственна французскому подлиннику и утеряна переводчиком М. П. Сомовым, была угадана и найдена режиссером Вс. Эм. Мейерхольдом; эта музыка была воплощена в звуки напевной речи и в медленные движения вечно красивого женского тела, задрапированного тихими бледно-синими складками. Это большое художественное завоевание, которое нельзя не приветствовать! После этого «музыкального действия» нельзя уже без стыда смотреть те постановки символических пьес, где актеры декламируют и играют, даже не подозревая, что символ без ритма — все равно что человек без сердца. Торжество музыкального начала в диалоге и движениях актеров привело к живому утверждению той мечты о чуде, которая лежит в глубине пьесы. Мы подошли здесь к первоисточнику света и были причастны настоящему и всегда святому искусству.

Образ сестры Беатрисы нашел себе художественное воплощение в творчестве В. Ф. Комиссаржевской. Ровно год тому назад мне пришлось писать об этой артистке: «С великой скорбью смотришь на г‑жу Комиссаржевскую, которая работает на сцене в эпоху упадка старого театра. Как хочется увести этот светлый талант из отвратительных традиционных кулис, где слепые люди пытаются гальванизировать труп натурализма…» Мои мечтания сбываются, и В. Ф. Комиссаржевская не только выступает в театре, почти свободном от старых цепей, но и утверждает себя в нем. Беатриса — Комиссаржевская — это уже новое приближение к свободе-красоте. Великая любовь и великое страдание заключили в душе {77} Сестры тот брачный союз, который приводил нас к последнему освобождению. Талант В. Ф. Комиссаржевской указал ей настоящий путь: она слилась с общим музыкальным замыслом пьесы и раскрыла вечно женственную душу Беатрисы в трех ее проявлениях: Невесты, Мадонны и Матери, искупившей грех страданием и скорбью. Писать о Беатрисе — Комиссаржевской в газетной рецензии нельзя так, как хочется: нельзя говорить тихими полусловами там, где битва и борьба, такая необходимая, такая кровавая… А ведь настанет же наконец такое время, когда самая борьба за освобождение от власти механической сольется с великой борьбой за утверждение личности в абсолютной красоте. Тогда мы снова увидим перед собой образ сестры Беатрисы.

Сестры-монахини (и особенно г‑жа Волохова) прекрасно постигли душу пьесы и заставили всех, кому дорога непреходящая красота, плакать вместе с ними, радуясь чуду любви.

Date: 2015-09-03; view: 1055; Нарушение авторских прав